Господь разберётся

Похоронили бабу Галю – в крещении названную Анной, но казацким говором из Ганны перекрестили в Галю... На кресте чужое имя.  

Умерла от старости, хотя многое "руку приложило" в это время.  

В жизни не хворала, не сидела на месте сама и другим не давала – после свекрови "заступила на хозяйство" старшая невестка, а хозяйство немалое: под одной крышей уживались три брата с семьями; старик-отец только мог отменить распоряжение невестки, но это случалось крайне редко. Семья была крепкая, никто не выделялся.  

Колхозы весь казацкий уклад порушили – чтобы не быть раскулаченными, пришлось братьям делиться. Срочно поставили две избёнки, разобрав пристройку, где жила семья младшего. Одним хозяйством жили, что колхозом! Поделивши – потеряли силу, захирели. Даже собираться реже стали на семейные торжества, церковные праздники. Да и церковь в станице закрыли – пришлось в Казачьи лагеря только в Пасху ездить, а там и это удовольствие отобрали, много чего наобещав за ослушание. Ну, Господь разберётся.  

И хоть семья старших Марченко была небольшая, Ганна бралась за любую работу – дома ли, в колхозе: не чуралась, не пользовалась послабой женщинам.  

Когда дети, повырастав, ушли в Таганрог учиться дальше, Ганна в работу впряглась прямо по-мужски – не дети родителям собирают, но родители детям, ушедшим, может, не на один год. Еда – в хлеву, на огороде, а и обуть-одеть их надо, ту же самую еду продав. Было что продавать – она робила. И муж работал, но головой была Ганна – Иван уважение в конторе зарабатывал, а она и на ферме, и в поле, и на своём базу...  

Случилось и воспитательницей поработать. От Смоквиных, раскулаченных, дом под сад приспособили: в подклеть вход с огорожи – там склад, а верха – садик.  

– Сегодня я первый день воспитательствую! Странновато не своих – чужих – ребят в узде держать – отвыкла от детского гомона. По ночи еще завтрак зварила – каша под тулупом преет, а зранку молодицы уже спешат, и принимаю их оторв честь по чести. По завтраку вижу – кто на что горазд. КазакувАтых с молитвой осаживаю, тихЕньких обнадёживаю: не робей.  

Детишки меня знать многие не знали, а тут, как цыплята за квочкой, так они за мной. Так и обед не дадут зварить!  

Я троих-четверых старшеньких, понадёжнее, приноровила присматривать, занимать малышей: благословила и поцеловала. Они и рады! Благодать-то от креста и перед сном не в каждой семье – не крестят.  

И вот воспитываю. Поставила посередь двора чан с картошкой, ведро с водой. Чищу, не отказываю кому пососать дать, кто и схрумкает – не беда: в борще всё одно едят. По лету-то мяса нема – салом заправила. Борщ быстрый случился. Это сейчас – первое да пире, а тогда – наворотила каждому донесхОчу – они за столом и позасинали.  

Как дрОвы в поленницу – так я их: на ходу фартушкОм поутираю, да у крОвать, да у крОвать. Огляделась – все пристроены. Перекрестила от двери всю комнату. Мало показалось – на цыпках пошла каждого крестить. Кто на боку, кто спинку под крест подставил – всех Господь, крих невинных, благословил моей рукой...  

А там и убрать надо, и киселя з овсянки зварить.  

Понравилось мне, что ребятишек забирают, а они мамкам на меня кАжуть: цЯця тётя!  

А в дрУгий день – меня на покос. А мы так злюбились! Ну, покос – так покос. А ввечерУ мой Иван смеется: в конторе гуторили, что повариха с воспитательницей еле управились, а ты одна за двоих! А не вернут! – углядели, кто тебе помогает. Вот помощнику спасибо скажи – солнцепёк-то уходит тебя!  

– С молитвой подошла – вот и ладилось! А тебе кто помогает не обманывать? Народился честный? Кто ум дал – отберёт разум за насмешку и богохульство! А тебе детей поднимать – бабий век мой на исходе. Не всё могутна буду! А пока и на солнцепёке не уходилась – с помощью-то! От казаков не отставала!  

– Да, оно конешно.  

Так и жила – с помощью. Чихала только на молотьбе, когда на току веяли, когда дома носки распускала, чтобы надвязать. Не болела то есть.  

Дети, хоть и крещёные, ни вслух, ни тайно не веровали. Это сейчас Мария студит за злоречие на балачках: умирать, мол, не за горами, не два века жить – в одном грешить, в другом каяться. И её в ответ студят:  

– Давно ли, учителька, уверовала – что уже и учишь тому?  

– Я не священник – учить. Жизнь научила. Ничуть ведь не меньше вашего хлебнула... И вот баба Галя слегла. Везде не хватает её; во всех делах: просто в саду, в летней кухоньке. То молодёжь косилась: везде влезет, оценит что-то, кого-то – вот не обойдется без её глаза, слова, руки – ничто, нигде!  

Над делом её молодые потешались, старые усмешку, как могли, прятали – все постели разберет уж в пять вечера, когда только все домашние начинают стекаться под крышу. Досидит часиков до восьми и укладывается. Но не спит, поджидает, когда каждый, сам укладываясь, желает ей спокойной ночи словами, не обижающими её:  

– Как всегда – всё готово, кто бы еще так позаботился! – или примерно за такими словами скрывали насмешку над маленькими чудачествами прабабушки, хоть этим себя утруждающей – надо же чем-то руки, мысли занять...  

Вчера разобрала постели и сразу же легла. Привычных благих насмешек не слышала – как провалилась.  

И утром не встала раньше всех, чтобы выпустить Джонни с котами – её почётная обязанность. Джонни поуговаривал её – бесполезно, пришлось Марию поднимать. Та забеспокоилась-заспешила в больницу; по пути забежав к сыну, отослала невестку приглядеть за бабой Галей.  

Невестка через сад пробежала к ним, и придержав входную дверь, пропуская в дом собаку, замешкалась. В тот миг резанул сердце глухой стук из бабиной комнаты. Два шага, и: между сундуком и кроватью в земном поклоне старая баба. Даже мужчине одному не изловчиться поднять!  

И побежала молодайка по соседям: может, кого еще застанет – свои уже разошлись на работу, в институт, школу. С нею только трёхлетний сынишка – вот-вот встать ему.  

На обратном пути забежала домой и с сыном на руках вновь к родителям! Там уже подняли бездыханное тело. Невестка притулилась на низенькой скамеечке в головах "крОвати" – как говаривала баба. Вот уже и в прошлом времени! А казалось – ей износу не будет в её неспешности.  

Пришла Мария, внук встречает: баба, у баби бо-бо.  

Да – на виске у бабы запёкшаяся кровь. Мария, унимая сердце, толчётся около матери, вытирая ей висок, подтыкая одеяло. Очнулась – отправила невестку за бабушками-соседками, чтобы обмыли подружку по балачкам. Теперь уже осмысленно достаёт смертное, разговаривая с внуком "между делом" – занять-то надо голову. Не думала о последнем часе, хотя знала, где что у бабы. Смерть всегда неожиданно – просто приходит.  

Прибежала невестка – мать за порог: звонить в больницу, чтобы ехали не по вызову к больной, а.. Приехали – и отказались выдать справку о смерти, увидев зелёно-лиловый синяк: судмедэксперта вызывайте – может, вы убили...  

Мать и вовсе села:  

– За что?  

– Это у вас спросить надо, но нам это..  

Мать преградила им выход:  

– Объяснитесь! Заикнулись – продолжим! Вы знаете нашу семью: причин для убийства нет! Сбережений нет, дом мужа, завещать нечего – разве только наказ потомкам. Встала – голова закружилась, ударилась об угол сундука! Целый ларь – его не подтянешь, чтобы ударить им её! А мне и её до него не дотащить. Да и не было меня дома, и никого не было! Я ж у вас вас вызывала!  

– Поймите и вы нас: у неё даже карточки нет!  

– Она не болела! Вот даже так! Не болела – и всё! Вчера рано легла, а сегодня встала, когда никого рядом!  

Медики всё же ушли, предоставив семье самой решать свои проблемы – со смертью их много приходит. А у них смерть в пятницу, и, если сегодня с судебным медиком встреча не состоится, то – нагромождение вариантов, взаимоисключающих друг друга! Как додержать до понедельника "её", тело – язык не..?  

И неизвестно, дадут ли похоронить по-человечески, а то ещё следствие какое закатят, вскрытием затянут, ох, не слечь бы от всего!  

Какими судьбами, но прибыла в субботу молодая судмедэксперт! Сверила фото в бессрочном паспорте с бабой, заявила, что в семьдесят восемь умереть от гриппа – не новость, и вообще – когда-то надо умирать и абсолютно здоровому. В заключение выдала заключение о смерти.  

Сразу же были собраны все положенные документы, даны телеграммы.. На одну из них сразу и ответ пришёл: сын-сердечник в больнице, жена за ним ухаживает, боится и сообщать ему. Выслала деньги, которые были очень кстати – похороны обходятся, бывает, в крепкую копеечку.  

В каком ни горе, а углядела Мария на кресте чужое имя! Переписать – и немедленно! Муж, бережно отводя её от цветастой могилы уговаривает:  

– Ещё будет время. А Господь, как она всегда говорила, разберётся.