Варенье на полу

Людмилке шестнадцать! Сегодня вся родня, подружки, даже родная мать, провожают ее к  

отцу в Ангарск. Половину троллейбуса заняли!  

Дядя Васька, ее ровесник, после бражки раздухарился и лезет с собственным  

рублем – ученик токаря на заводе первую денежку вчера получил: на всех! Мало?  

А мы посчитаем.. Его на ходу заносит то на ноги чьи-то, то на коленки кому-то.  

Кондуктор докатилась до него, отобрала рубль, видя что никто другой не собирается за эту  

компанию рассчитываться, а билеты – когда сосчитаешь. До вокзала так и не сосчитал: уснул  

сзади. Возвращались, спохватившись, за ним, а то вытрезвитель нынче строгим стал:  

и деньги берут за обслуживание, и на работу сообщают, а на работу его взяли  

из уважения к сединам отца, Людмилкиного деда. Он всю жизнь отдал заводу и все  

семейные там работали: и в управленцах, и рабочими – кто на что способен. Дяди  

Васькины способности – токарем, минуя профобразование. Как ни уважают отца, а  

деньги не лишние – чем раньше, тем лучше.  

Грех жаловаться на уважение, но оно дальше президиума на заводских торжествах,  

поздравлений на праздники, по почте и в собраниях, не шло: в трехкомнатной  

квартире ютились три семьи! Сами деды, Васька с Людмилкой, дочкина семья – трое,  

старшего сына – у тех двое детей.  

С матерью Людмилка давно не жила, даже в лицо звала "мать", а бабу с дедом -  

мамой-папой: вместе с Васькой росли и называли одинаково.  

Кто ее надоумил – может, мать сама? – но списалась она с отцом. Как ему свою  

жизнь описывала, никому не говорила, но к концу седьмого класса пришло от него  

такое письмо! Уговаривал ее: "Дочь, приезжай – не в соболях, но и не в соплях  

жить будешь. Описал коротенько житье свое с женой и сыном, и родня со спокойной  

душой стала готовить чемоданы девчонке, с малолетства не видевшей доброй жизни.  

Родня-то взрослые. Знают жизнь и не печалятся, что провожают девчонку в такую  

далечину, может, навсегда. А вот подружки, Томка с Алькой, загодя переживали и,  

когда настала пора прощания, только песнями и сбивали плач.  

Только год, как узнали друг друга в новой школе, но по возрасту, взглядам на  

жизнь – уже взгляды! – стали близки: часто бывали вместе, гуляли, песни пели о  

дружбе, мечтали о счастьи, и теперь это останется в прошлом?  

Сегодня своим концертом – слаженными песнями, красивыми молодыми голосами –  

сводили с ума и своих, и чужих пассажиров. Потому и пели, что знали: замолчат –  

будут плакать и не втихомолку. Проводы настоящие, а расставаться не хочется.  

Мало добра ей было, но, может и свело их желание помочь: не было бы счастья..  

Уехала с немудреными подарками-сувенирами и доброй памятью о родных и друзьях.  

Уехала. Что там будет – напишет, а здесь жизнь тоже не кончилась: одна маме  

помогает с младшими детьми управляться, другую на все лето в лагерь отправили.  

Оттуда пишет Людмилке о счастливой лагерной жизни, ожидая ответа не менее радостного.  

Пришло письмо, а поделиться не с кем – нет таких подруг, кому можно было бы  

рассказать о Людмилкином житье здесь, чтобы прониклись нынешней ее жизнью там.  

Попереживала, но веселая интересная лагерная жизнь брала верх, и стеснялась  

Томка самой себе признаться, что своим весельем предает подругу. Туда бы направить  

свою активность, занятость: несладко там, а куда пойдет, когда только что  

паспорт получила. Взрослым легче – самостоятельные.  

И не поддержишь письмом – вдруг не она первая прочтет! И ей навредишь, и  

дружбы как не бывало! Оставалось ждать конца лета – возвращения домой, а там уж  

бить тревогу: может, она только ей сообщила. Тогда заставить взрослых пораскинуть  

мозгами для помощи – своих для большой жизни не хватает. Такими мыслями  

Томка и за Альку расписывается.  

С двойной грустью возвращается Томка в город: по возрасту больше ей в лагере  

не бывать, а вторая грусть покрепче – Людмилкины дела. Первая грусть чуть позже  

станет и радостью: взрослеем. Это и сейчас понятно. С какой стороны начать  

действовать для блага подруги? Родня могут это понять так: в любой семье всё  

случается – не всё гладко. Переживется!  

Когда ж самими будут приниматься решения? С кого начать, чтобы боком не  

обернулось начинание? С мамки! Она ж! Родня Людмилки уважала ее!  

Мамка частенько приговаривала, что с наскока редко получается, потерпеть надо -  

и все, глядишь, само наладится. Уложила Томка свои переживания на потом, вот  

уже и мамка развеселая в окно заглядывает. Радость со всех сторон: родительские  

гОря возвратились!  

Кто-то сзади Томке глаза закрыл. На прощание, что ли? Но по придыханию..-  

Людочкин! Больше не поедешь? Та радостно: нет! Хоть в соплях, но у своих!  

Мамка перебивает: всё дома! А что ушла – значит, так надо!  

Дорогой подружка:  

–Отпросилась у мамы у вас ночевать.  

Дотерпели до ночи. Терпением не назовешь жизнь, полную доброжелательных людей,  

пусть и не знающих о твоих бедах – просто встретился, просто обошел, стараясь  

не задеть сумкой.. маленькие заботы отдаляют от переживаний, и не хочется  

в это время таких воспоминаний. Сейчас все хорошо! Не будем портить..  

Пришло время поплакать? А мы не будем – то уже не повторится. Но рассказать  

и выслушать надо.  

Мамка плачет в ночи, слушая вновь историю о неудавшейся новой жизни... У вагона ее напутствовали:  

– Покорись, где что не так: не к отцу едешь – к мачехе.  

Но девочка, обрадованная таким простым приглашением отца, отвечала:  

– Какой же тогда мачехой должна быть мачеха, чтобы не отличаться от матери?  

Ответ заумный, но ей уже шестнадцать, и соображать положено.  

Встретили ее с искренней радостью. Братик Витенька, болезненный мальчик десяти  

лет, не отходил от Люси. Это ничего, что чуточку ее переименовали – на то и  

новая жизнь!  

С матерью остался ее брат, не ее отцов сын, Саша, такого же возраста, как и Витя,  

и привязалась она к похожему на отца брату, как всю жизнь его знала.  

Были всей семьей у друзей на Байкале, ходили на катере, ела омуля и свежего,  

и копченого. Много было хорошего. И, как в любой семье – где поможет, где отлынит.  

Ездили на кордон, к леснику, ягоду брали.. – хлюпать начала, сейчас и подруга  

поплывет, а мамка пошла доплакивать на кухню..... Дома варили варенье, пенки с братцем делили, дурачась. Додурачились – смахнули  

литровую банку с еще неостывшим вареньем! И тут же:  

– Посуду бить приехала и не пустую! Собирай!  

Нагнулась, собирает. Руки трясутся, Витя плачет. Так резко встала, что ударилась  

затылком о косяк двери в кузню. И неожиданно для всех и себя:  

– Собирайте сами, тетя Наташа! А деньги мы вышлем – и за банку, и за варенье,  

и за билет!  

Поплакали девчонки и заснули в обнимочку, а мамка все ворочалась – себя вспоминала,  

свою жизнь с мачехой.