Почему плечо исключительно левое?

Левое плечо вперед! Ать – два!  

Что бы там ни говорили, а женщины любят и умеют поплакать. Вот например, Ярославна из "Слова о полку Игореве". Как там написала Мария Цветаева? – "Вопль справедливый, плач Ярославны – слышите? " – Думаете, это они делают просто так, ради развлечения? Ну уж нет. Ученые, которым до всего есть дело, обнаружили, что если мужчине дать только понюхать женские слезы, которые, как установлено, совсем не пахнут, то у них наполовину снижается уровень агрессии. Представляете, приходит муж домой с работы голодный, как черт, – "Жрать хочу! " – А жена в слезы, – "Милый, я так задумалась о том, какой ты у меня хороший, что решила только попробовать и машинально съела весь обед. " И глупый муж, вместо того, чтобы дать ей затрещину и, хлопнув дверью, уйти куда – нибуть выпить, закусить и смотреть телевизор начинает ее утешать, вытирать нос и нежно разглаживать платье.  

Теперь, когда читатель получил дополнительную информацию о женских слезах, можно переходить собственно к рассказу. И начинается он совсем не про Ярославну. Плакать будет Нина. ************************************************************************************  

1. Плачет Нина.  

Если вы увидите, что мой друг Петя задумался, знайте – это не зря. Он пытается решить совершенно непостижимую проблему. Но никак. В голове нет ни одной мысли. Тогда он встает перед зеркалом и внимательно начинает рассматривать свое левое плечо, потом правое. Потом сравнивает. Никакой существенной разницы. Там прыщик, тут два. Звонит мне по телефону. Просит о помощи – приехать посмотреть – а что там сзади? Ему не видно, не извернуться перед зеркалом. Не могу отказать, знаю что он ку-ку, но все же, как – никак, друг.  

Приезжаю, хорошо, хоть бутылка на столе, правда, уже початая. Ну хоть так, хотя и ку – ку, но догадливое. Поворачивается спиной, ну как мол там? Вид сзади? Да ничего говорю, обычные джинсы, дырок нет, молния не видна, она спереди, застегнута ли – посмотри сам. Петя злится – да не вид задА, а вид сзади. – «Выше смотри, на плечи. » Смотрю, ничего особенного, рубашку неплохо бы поменять. Стирки просит.  

– «Да в чем дело? » – спрашиваю. – «А в том! » – выкрикивает он и объясняет, что почему – то все девчонки, девушки и даже женщины, перед тем, как начать плакать, плакать по любому поводу, утыкаются носами в его левое плечо. – «Именно в левое и только! » Понимаете, левое плечо у него мокрое, а правое сухое. Неизбежен левосторонний артрит и искривление шеи. – «А как жить с кривой шеей? » Я не знал. Зато я дал ему полезный совет. Он может посадит на свое правое плечо какого – нибудь младенца, только без памперсов, и все будет окей. «Дурак! » – сказал Петя.  

Я не обиделся, я был занят бутылкой, стоявшей на столе. – «Ну хорошо. Расскажи хотя бы об одном случае оплакивания твоего плеча. Понагляднее и только факты. » И он напомнил мне. Ну да, как же, я же был этому свидетелем. Мы тогда учились на пятом курсе Технологического института, того самого, перед входом в который памятник Плеханова встречает студентов, указывая им кратчайший путь к пивной через улицу. То есть мол не туда вы, ребята, идете, вон куда надо.  

И вот Петя сидит в аудитории. Я рядом с ним, плечом к плечу. Моим левым к его правому. А по другую сторону от его левого плеча, пока еще сухого, сидит Нина. Нина это Нина! Сплошное совершенство – лобик, щечки, глазки. Лобик круглый, щечки румяные, глазки голубые. Куда там Барби! Преподавателя еще нет. И вдруг красавица Нина поворачивается к Пете, к его левому плечу, утыкается в него насом и начинает рыдать. Два потока слез из двух голубых, теперь покрасневших глаз, мгновенно проникают через рубашку.  

Петя пугается, пытается отодвинуться. Сквозь Нинины рыдания мы слышим, – «Что же, ну что же мне делать!? Я так его люблю, а он даже меня не замечает! » У Пети краснеют уши – а причем тут он? Но тут входит преподаватель Г., так его называют, и начинает сипеть. У него астма. Хрипами и кашлем он как бы подтверждает все остальное, что содержит его лекция и что звучит совершенно неразборчиво. Нина принимает приличную позу, а Петино плечо, теперь мокрое, дрожит от холода.  

Перерыв. Петя убегает. Я подозрительно спрашиваю Нину. Чего это она так с Петей? Она удивляется, как чего? Он ведь у нас профорг, представитель общественности. Пусть общественность, вся общественность, знает что и как. Пусть реагирует. И все студентки стали, по очереди реагировать, ходить на соседний факультет разглядывать Сашу и ставить его в известность. А тот делал вид, что ничего не знает и даже слышать не хочет о несчастной Нине. – «Пусть эта Нина и все остальные Наташи и Маши катятся куда подальше, а я занят сборкой автомобиля из разных отдельных частей, которые нахожу и покупаю на барахолке у Обводного канала. У меня уже есть три колеса от разных машин, передний бампер и зеркало заднего вида. А двигатель мне обещал помочь достать Марик, между прочим, родственник одного парня из вашей группы. "  

Я знал этого Марика, он был моим троюродным братом года на три старше. Он как – то даже подарил мне настоящие профессиональные беговые коньки. На них была гравировка «Динамо», и мне ужасно завидовали мои друзья, когда я делал вид, что умею на них кататься. По слухам Марик подрабатывал, собирая какие – то невероятные машины из барахольных деталей и продавал их желающим.  

Чем же кончилась вся эта история? Не такой уж дурой оказалась эта Нина. Узнав о неодолимой автомобильной Сашиной страсти, она затаилась и стала выжидать, прежде чем сделать решающий бросок на свою жертву. Этакая змея, гипнотозирущая зайца. Говорят, она даже ходила гулять на Обводный канал и как бы случайно натыкалась там на Сашу. И конечно она рассказывала ему, что цель ее жизни – создать полноценную семью, главным членом которой будет машина Москвич. Она, Нина, будет ходить вокруг Москвича, протирая различные его части тряпочкой, а ее муж, будет давать ей ценные указания. Заднее сидение машины Нина, по согласованию с мужем, ну конечно, конечно, конечно, только по согласованию, будет постепенно наполнять детьми.  

Через несколько лет мы с женой проводили свой отпуск на ласковом побережье Черного моря, уточняю специально, недалеко от Гагр. Сидим у кромки воды. Я периодически подаю жене горячие гладкие голыши, а она греет ими горло. Не глотает, а снаружи. Ухитрилась простудиться. Вдруг подъезжает Москвич. Вылезает водитель – женщина, обходит машину, открывает правую дверь и выпускает пассажира. Пассажир, длинноватый такой парень, закуривает и мечтательно смотрит в небо. Между тем, женщина открывает задние двери машины, оттуда с криками и завываниями вываливаются двое мальчишек. Я всматриваюсь – да это же Нина! А мужик? Сашка! Я прячусь за жену и продолжаю с интересом наблюдать. Жена тоже смотрит, но без особого интереса – Нину она, вероятно, не помнит, а Сашу точно не помнит. Между тем Нина открывает багажник и вытаскивает оттуда складные столик и стулья. Еще мгновение и на столе появляется термос, стаканы, тарелки и все остальное что едят. А Сашка? Этот пень продолжает курить, глядя вдаль, как будто его тут нет и он, вообще, не при чем. Нина его зовет, царственная рука бросает окурок на землю, глава семьи пробует рукой стул – прочно ли стоит, и тапеза начинается.  

Я говорю жене, что и нам бы неплохо подзакусить. Мы быстро собираемся и потихоньку уходим. Я оборачиваюсь и вдруг вижу – Нинка незаметно от остальных машет мне рукой. И стало мне сначала густно, а потом весело. Нет у нас никакого Москвича, зато есть чемодан! Один на двоих.  

2. Некоторые подробности.  

О них можно не читать. Они только запутывают повествование и могут вызвать скуку.  

Даже очень внимательный читатель мог пропустить в рассказе одну маленькую деталь – Петя был профоргом, профсоюзным организатором. Сейчас счастливые граждане даже не подозревают, что это такое, а в те далекие времена на каждом предприятии был свой Профсоюзный Комитет, все люди обязаны были быть членами профсоюза и отслюнивать от своей обильной зарплаты членские взносы. Взамен, Профсоюз через своих представителей – профоргов занимался организацией общественной жизни коллектива трудящихся. Обо всем этом вспоминать противно, писать еще противнее, поэтому интересующихся подробностями отсылаю к Википедии.  

Никто не хотел быть профоргом. Поэтому его выбирали на добровольно – принудительной основе поочереди, для чего собиралась вся кафедра от заведующего до последнего страдальца в списке студентов с фамилией на букву "Я", кроме тех лиц – женского пола, которые пребывали в отпуске по причине непредвиденной аварии. Догадливаему читателю не надо разъяснять – какой. И каждый, пытаясь отвести от себя несчастье, старался первым выкрикнуть чью – нибудь фамилию. Он! Он – он – он! Или она – она – она! Оно – самое лучшее, ону доверяем и вручаем! И напрасно жертва кричала, что не может, ему – ей надо исправлять двойку и, вообще, она гулящая, а он буйный. Вставал Сам Завкафедрой и тихо но грозно говорил, – «Да ты что!? Ты куда!? А ну! » И вопрос был решен.  

Один раз очередь выпала на меня. Это был настоящий кошмар. Даже еще хуже. Мало того, что на всех встречах по поводу и без повода я должен был произносить первый, второй и третий тосты – ну там, за мир и дружбу во всем мире, за братство между народами и, отдельно, между студентами и студентками, и так далее. Меня периодически вызывали в профком и нагружали увесистой стопкой облигаций Государственного займа восстановления и развития народного хозяйства. А я должен был на добровольной основе раздавать их всем членам профсоюза, то ест вообще всем.  

Никто не хотел брать. Еще чего! Возмет студент облигацию, и все – пропали 10 % стипендии. Впрочем, с ними было просто. Входил в аудиторию профессор читать лекцию, я вставал и, опережая его говорил, – "Николай Палыч! Позвольте сообщить, что все ваши студенты с большой радостью согласились взять по одной облигации займа, кроме... » – Тут я делал паузу и обводиль зал злобным взглядом, – «Кроме – нет! »  

С работниками кафедры было еще легче. Все эти лаборанты – доценты были прочно воспитаны в рамках и правилах социалистическо реализма и бегали за мной следом, – «А где же мой билетик. Спасибо, спасибо. » А вот главный... Николай Палыч. Само величие, мудрый отсутствующий взгляд. Лысый череп венчает двухметровую колонну. Колонна величественно идет, нет плывет, по помещению. Где он берет такие огромные брюки? Наверное шьет на заказ. Наверное у Лени – знаменитого на весь город портного в ателье на углу Большого проспекте Петроградской и улицы Ленина. Вслед шопот и поклоны. – «Здрасти Ник. Палыч. Здрасти Ник. Палыч! » А его папа! Ну тот вообще! Нет, он не изобрел алюминий. Зато он показал всем, как его надо производить – почти из грязи.  

У Ник. Палыча свой кабинет и огромное кресло, в которое можно вместить то, что следует, а сбоку в стену вбиты три гвоздя. На первый гвоздь Ник. Палыч нанизывал вновь пришедшую почту, естественно, не читая. Второй гвоздь был для письем, которые приходили повторно. И так далее. Когда появлялось что – либо на третьем гвозде, вызывался самый догадливый из доцентов. За глаза его называли по части фамилии "Вяча", не за глаза – Петр Михайлович, а для начальника он был Михалыч.  

– « А ну – кась свет Михалыч, посмотри – ка, что это там на третьем гвоздике. » – «Простите, Ник. Палыч, позвольте я это разорву, вот так. И выброшу в мусорную корзинку, вот так. »  

И тут вдруг я. Стучу в двер, просовываю голову в щель. Разрешите, мол, войти. Нет, нет. Не всему, частично. – «Ну давай, чего надо? » – «Да вот, Ник Палыч, принес Вам облигации. Так, совсем чуточку. Согласно Вашему статусу. » – «Не возьму! » – «Ну как же так! » – «А вот так. Не буду и все! » – «Ник. Палыч! А помните прошлый раз вы уговорились взять одну штучку и вот. » – «Что вот! » – «Выиграли швейную машинку. » – «Не хочу, не буду! Зачем мне вторая машинка! Уходи, надоел! »  

Ухожу, весь в скорби и печали. И вдруг навстречу наш второй профессор, дорогой Александр Леонович. Большой, умный, красивый. Душа человек, все знает и все понимает. Првильно понимает. – «Что ты Иван – царевичь невесел, ниже плеч буйну голову повесил? » – Да вот, говорю, Наше Все. Вроде бы и газеты читает и радио слушает, а любит создавать проблемы на ровном месте. Не для себя конечно. – «Что, облигации? » – догадывается душа – человек. – «Сколько? Двадцать? Давай их все сюда, пока я добрый! А Палыча зря не суди. Это у него от папы. »  

– «Да знаю я. У него дома много чего от папы. На стены начнешь смотреть – я был пару раз, посылали отнести бумажки подписать, когда у него был насморк, – голова идет кругом. Старые иконы, Левитан, Репин, Коровин, и еще собачка лает. »  

– «Да, а еще у него есть жена, Елена свет Пална, вот суровая женщина, плюс нервная, может и побить, еще хуже – поцарапать. Один раз послала Николашу отнести какую – то швейную машинку, и откуда она у них взялась? – в ломбард. И не смей мол выбрасывать ее на помойку, денег стоит, принесешь их домой. »  

– «А он? » – «Не донес до ломбарда, а деньги, чтобы отдать жене, одолжил у меня, с концами, конечно. »  

– «Может он с Шаляпиным был знаком. Тот, в книжках пишут, тоже скуповат был, в ресторанах не любил расплачиваться. »  

Удивительно как – то все получается. Вот начал я рассказывать про Петю с его мокрым от женских слез плечом и совершенно заблудился. Добрался до Александра Леоновича, потом вместе с ним, до жены Николая Павловича и ее собачки. Совершенно забыл, как ее, собачку, звали. Кажется Чара? А ведь я одно время был с ней очень хорошо знаком.  

А было так. Эта собачка все лето, живя на даче вместе со своими хозяевами, ходила повсюду в очень ярких штанишках. Почему? А потому что была сучкой. А в соседней даче вместе с ее владельцем, ну уж очень маститым ученым С, жил Марсик без штанишек. Потому что С-ву было совершенно наплевать, чем там занимается его бесстыжий пес сомнительного происхождения во время набегов на соседний двор. А красивые штанишки защищали от жизненных потрясений Прекрасную даму – ту, «что шепчет и смеется сквозь лазоревый туман», то есть Чару, с очень замечательной родословной. Ее предпологаемые щенки стоили очень дорого. Представляете, если щенков будет пять – это же целое состояние. А если десять? Ну тут вообще!  

Интересная подробность – соседние дачи, Ник. Палыча и С разделяли стоящие плотно друг к другу два забора. Владельцы сначала были друзьями – не разлей вода. Но они не могли решить, какой конструкции и из какого материала должен был быть между ними забор и кто, вообще, его должен был строить и, самое главное, за него платить. В итоге и появилось два забора, через которые уже никто не протягивал друг другу руку дружбы и не просил прикурить.  

Но Марсика не могли остановит никакие двойные заборы. И штанишки тоже. И вот однажды вся улица содрогнулась от громких воплей или даже визга. Содрогнулась вместе с монтером, который сидел на электрическом столбе, пытаясь что – то с ним сделать. Бедняга словно камень упал вниз на землю вместе со своими кошками –это такие штуки на ногах, которыми монтеры обнимают, в том числе, столбы – и мгновенно, прямо в них куда – то убежал. Наверное решил, что долбанул кого – то током, злонамеренно воткнув в землью извивающийся от напряжения оголенный электрический провод.  

Но нет, это была Елена Пална, которая изо всех сил старалась выдернуть из под Марсика то, на что прежде были надеты невинные трусики. – «Бедная моя! Да что же это!? Мерзавец! Сволочь! Б.! П.! Х.!» – Наконец ей удалось сшибить насильника, но при этом она потеряла равновесие и свалилась на ворота в заборе, что был напротив, через улицу от дачи С. Ворота раскрылись, увесистая была женщина, и бедняга вместе с очень недовольной собачкой, которая кусала и царапала разлучницу, – вот стерва, всякий стыд потеряла! – шлепнулись на землю прямо к моим ногам. Ну да, именно я, по непонятному стечению обстоятельств, стоял за воротами.  

Ужас, ужас, ужас! Представляете себе деревенскую картину в духе передвижников. Две дамы, в растерзанном состоянии. Одна бешенно лает, другая не менее бешенно выкрикивает специфический набор слов из самого толстого в мире словаря, русско – японского. Именно с помощью такого я однажды пытался расширить словарный запас китайского студента, болтавшегося на нашей кафедре. Было время «великой дружбы между народами» и все пели песню «Сталин и Мао слушают нас. Слушают нас. » А вот достойного русско – китайского словаря создать не успели. Был только очень тоненький бе самых нужных слов. Поэтому перевод шел по цепочке – с русского на японский, с японского на китайский, а уж с него опять на русский.  

Чтобы не ставить женщин в неудобное положение своим присутствием, я находчиво попятился и мгновенно исчез в деревянной будке – туалете. Конструкция стандартная – яма полная опарышей, накрытая доской с отверствием. Хорошо, были стены и дверь.  

Эта история имела свое продолжение, о котором я просто обязан рассказать, потому что если не я, то кто же еще? На следующий день у наших ворот появился сам Ник. Палыч. Он был настроен очень воинственно – хмурое лицо, руки делают всевозможные жесты, причем так, чтобы их могла видеть страдалица Елена Пална. Вон она стоит за их забором. И вдруг на лице Палыча появляется намек на лучезарную улыбку, один глаз подозрительно подмигивает. И почему это, интересуется он, его Елена Прекрасная вернулась домой, можно сказать, вся облепленная коровьим дерьмом? Тут он чуть было не сказал «Ха, ха! », но сдержался. Ну ладно бы собачьим, но коровьим! «Ах, хитрецы! » – Это он о нас. "Из экономии электроэнергии вместо охранной сигнализации лепят на изгородь коровьи лепешки! "  

Тут надо пояснить, что по нашей улице два раза в день проходили две коровы, утром туда – без молока, а вечером обратно с молоком, оставяя за собой своеобразные пахучие и дымящиеся следы. Их можно понять. Спросите любую женщину, возможно ли имея полный желудок, как это бывает после ресторана, пройти ну хотя бы метров пятьдесят, ну хорошо – тридцать, имея при себе емкость с молоком размером с коровье вымя? Женщины могут обидеться – а почему это не про мужчин? А потому что мужчины носят не молоко, а пиво, причем используют для этого специально предназначенное пивное пузо. Кто пил пиво, учил в школе физику и разглядывал себя в зеркале, знает, что центр тяжести пивного пуза проходит через точку опоры, а именно это обеспечивает хорошую грузоподъемность и надежное перемещение до места разгрузки  

Однако вернемся к нашим баранам, то есть к коровам. Они шли строго друг за другом. Передняя – образец воспитанности – хвост находится в нужном пложении, лепешки равномерно укладываются по осевой линии улицы. А вторая!? Ах дрянь, хулиганка. Она шла, виляя изо всех сил задницей и крутя хвостом, как пропеллером. Конечно никаких лепешек там не могло быть. Игаженные заборы по всей улице, вот что там было.  

Ник. Палыч обдумывает ситуацию. Ну ученый же! – «Да! » – приходит он к заключению. – «Наши заборы совсем одинаковые. Только ваш деревянный, а мой лучше. Моя то Елена вполне могла подцепить продукт коровьей жизнедеятельности и с нашего забора. Да и монтер был весь в дерьме. » К чему он приплел монтера? Непонятно. «Дело получается тонкое. Надо пускать в ход что – нибудь такое эдакое. Будем укреплять дружбу между соседями. »  

Николай Павлович ( теперь, когда речь пошла о дружбе, придеться употреблять полное имя. ) шагнул на нашу территорию. «И чего это ты, Профорг наш делаешь? » Ничего я не делал, а мучился. Росло дерево, толстое. Срубили – это легко. Остался пень, здоровый такой. Пихаешь его ногами, а он ни сместа. Подкопался я под него, засунул багор – рычаг получается – да как! Ни какого кака. Один конец багра, как прежде, под пнем, на другом я повис.  

«А ну – ка, дай я. » – Ух Николай Павлович! Вот человечище! Вот огромная сила! Вот сейчас он как ухнет. И ухнул! Раздался треск, вороны закаркали и улетели. Пень взвился к небу. Ура! Но не все ура. Багор – пополам. Илья Муромец шлепнулся на задницу. Крепко эдак шлепнулся. Сидит, удивленно смотрит, моргает и ничего не соображает. Ну обидно же! В довершение, он весь обсыпан земляной трухой. Это пень, решил облегчиться, чтобы взлететь повыше – эх, птица пень!  

«А ну вас, трах – тарарах! То коровье дерьмо, то из пня дерьмо! » – Николай Павлович кряхтя встал – попробуйте поднять такое количество сохранив качество, и смахнул с головы труху. Это у него получилось легко – голова круглая, отполированная плешь снова заблестела на солнце. Молча ушел и даже спасибо не сказал за то, что ему дали поиграть с багром и пнем.  

На следующий день он пришел снова, на лице сплошное недоумение. – « Знаете, жене так понравилась одежда, в которой я вернулся вчера от вас. Она так радовалась. Почему вдруг, отчего? Я не стал уточнять. Зато коровьи лепешки теперь забыты! Совершенно! Мы – лучшие соседи. Я думаю, это дело надо закрепит. Завтра собака, Елена Пална и я едем кататься на нашей лодке. Хочешь, возьму тебя. С твоей благоверной. »  

Конено я согласился. Ну и дурак! До лодки, путь приличный, мне пришлось тащить два весла – длинные, тяжелые и, как оказалось, бесполезные. Ими не пользовались. Тогда зачем? «Так положено! » Утешало меня только то, что Сам толкал перед собой тачку, в которой был лодочный мотор. Да ему хоть бы хны – здоровый черт. А на лодке Чара и Елена Павловна устроили для всех яркое представление. Запомнил я его до мелочей. Очень хочется о нем рассказать, но не буду. Нельзя. Только намекну.  

Когда лодка была уже довольно далеко от берега, Чара начала вдруг суетиться. «Скорей к берегу, собачке нужен кустик! » – закричала Елена Павловна. Но было поздно. Собачка не выдержала, шлепнулась в воду, подняв кучу брызг, и поплыла к берегу. Не трудно догадаться, что все брызги пришлись на долю Елены Павловны. – «А-а-а-а! Мерзавец! » – Нет не так. – «И-и- и -и! Мерзавец! » – Как! Сказать такое о нашем дорогом. Я даже заткнул уши. А тот сидел в позе индийского божка, похожей на букву М – голова на уровне колен. На лице – сплошная отрешенность и мудрость. И вдруг! На виду у всех – у солнца, у деревьев и кустов, птиц и комаров, я и моя жена – не в счет, Елена Павловна размахнулась да как врежет ладонью по божественной щеке. С размаха, со смаком. – «И-и-эх! » А потом – «И-и-эх! », по второй. А божок даже не вздрогнул, даже не моргнул. Неужели ничего не заметил? Зато моя жена! Она чуть не бросилась в воду вслед за собакой. Я еле успел ее схватить и спасти. Правда, утонуть она не могла, уж очень хорошо плавала.  

Подобрали мы собачку с берега из под кустика и поплыли обратно домой. А Николай Павлович недели две имел красные щеки. Все непосвященные, то есть все кроме меня, думали что это такой загар и спрашивали название крема и где купить.  

На этой же дачной улице жил еще один наш знакомый, назовем его Дима. Вот уж кто был самый настоящий друг, без всяких заморочек. К нему я мог обращаться по любому поводу и без повода, просто так. Я даже как – то его спросил, как он думает, кто одел на печную трубу его дома настоящий, готовый к употреблению керамический унитаз с крышкой. Если ее открыть, то вот он дым из трубы, пожалуйста. – «Сильно подозреваю, что это ты», – ответил он, – «но докзательств нет. Да мне он не мешает, ты зря старался. Я пользуюсь другим, который у меня дома, недалеко от обеденного стола. »  

Дима был профессором Технологического института, и я пару раз сдавал ему экзамены. Это было непросто. Попробуйте рассказать что – нибудь человеку, даже профессору, который при виде вас начинает бешенно смеяться, заткнув уши пальцами. – "Перестань! Сейчас же перестань врать! Ой не могу! Что ты там врешь?! Ну ничего не знает! Скорей давай зачетку! Уходи ради Бога. " И я уходил, выражая своим видом оскорбленное достоинство, с зачеткой в кармане и пятеркой в зачетке.  

И все таки я долго колебался, прежде задать Диме очень неудобный, мучивший меня вопрос. Почему это Николай Павлович так уважительно, можно сказать, почти с любовью обращается, со своей женой? Ведь она... «Можешь не уточнять. Он просто жить без нее не может. В последнее время у него сильно испортилось зрение. Нет, меня от тебя он еще отличит, а вот когда ведет машину – туши свет, ничего не видит. А Евглена Изящная (Euglena Gracilis), то есть, извините, Елена Прекрасная отлично видит, что надо и не надо. Она все время ему подсказывает – налево, направо, тормоз, давай жми, яма, и так далее. Ну в промежутках материт его, конечно.  

Я еще многое мог бы рассказать о Елене и Николае Палычах, а также об их бедной собачке, под завывание которой из их дачи часто раздавались звуки гитары и гость, дорогой нашим сердцам артист А. Ф. Борисов пел – «Плыла качалась лодочка по Яузе реке». Сам слышал. Но к этому, если возникнет такое желание, я могу вернуться попозже. А сейчас вспомним о левом петином плече, которое уже давно высохло. А мы его снова промочим.  

3. Плачет Ада.  

Вот Петя уже живет в Бостоне. И все бы хорошо, да вот с английским проблема. И в школе учил, и в институте учил, и ничего, все зря. Даже с вывесками на магазинах была проблема. Зашел как –то в один, CBD называется, думал это аптека, а там марихуаной торгуют. Конечно интересно, но как – то непривычно. Может потом? А аптека – совсем CVS.  

И пошел Петя в местную библиотеку. Там по вторникам собирались такие же как он – страдающие английским. В помещение набивалось, примерно 15 – 20 человек. И все разные. Мужского и противоположного полов, разных возрастов – вплоть до стариковского, те – с палочками. По цвету глаз и кожи и по степени загнутости вверх, вниз и даже в бок носов можно было судить кто откуда, зачем и почем.  

Появляются волонтеры. В основном, это работники этой же библиотеки, они тоже разные. Вот высокая полная и смешливая женщина. Маскирует свое знание английского непрерывными движениями всех частей тела, одновременно и поочереди, ахами и охами. А эта, наоборот, худенькая и серьезная, и почему – то вся в черном. Черная широкополая шляпа, длинное платье до пола, тоже черное, и в дополнение ко всему, на носу, кончик розовый, большие темные очки. Жаждущих знаний делят на группы по три – четыре человека, по принципу – они должны быть как можно более разноязычными. Это для того, чтобы было как можно легче понимать друг друга. Каждая группа сидит за отдельным столиком вместе со своим волонтером.  

Вот и наш Петя. Справа от него парень из Турции. Слева, заметьте слева, сидит симпатичная девица из Израиля. Далее следует волонтер – та самая дама в траурном одеянии и кореец. Пока все просто, потому что к каждому приколота бумажка с именем латинскими буквами и страной отбытия в Америку. У волонтерши – это Америка, точнее госпиталь Святой Елизаветы. Именно по дороге туда ее родила мама. А имя Ненси ей дали еще до рождения.  

Ненси произносит вступительную речь, по английски, конечно. Ее не понимают и, тем не менее легко догадываются – прежде чем учить английский нужно набить рот овсяной кашей. – «В этой стране всех с детства кормят кашей и все говорят так, как будто они одновременно едят кашу. Столовыми ложками. «Ням – ням – ням! – Поняли? Вот к чему надо стремиться. Это язык студентов всех университетов Америки. Даже факультетов русского языка. "  

Далее все должны были разговаривать друг с другом. Темы – любые, английские слова использовать необязательно, но желательно. И вот Петя уже пытается рассказать бывшему турецкому подданному анекдот о том, как русский, француз и американец, и так далее... А тот в ответ учит Петю правильно варить турецкий кофе.  

И вдруг открывает рот девица из Израиля, у которой на декольте была наклеена бумажка с именем Ада. Ее голос звучит хорошо, музыкально, но о чем – непонятно. – «А ты чего?!» – это Петя. – «Аа? Аа!?» – подхватывают турок и кореец. Наконец, до всех дошло, выступление израильтянки содержит вопрос. Теперь все лица изображают вопросительные знаки. – Первым подал голос Петя, он вспомнил, что когда – то будучи профоргом выслушивал и читал, иногда давали ознакомиться, критические отзывы людей друг о друге. – «Ну валяй, спрашивай. » – «Пеки, девам этвесор. » – повторил за ним турок. Кореец промолчал и это было к лучшему. – «Уэл, гоу ахэд энд аск», – подытожила волонтерша, широко раскрывая рот, думаете легко говорить не роняя из него кашу.  

Поняв что ей дали слово, Ада начинает бешенно жестикулировать и извиваться во все стороны, ну так, как это делают все девушки, перед тем как заговорить. Заговорила, сначала шопотом, потом громче. А вот и рыдания – ну конечно, как же без них! Заламывание рук, и слезы. Бумажная салфетка прижимается к теперь покрасневшим глазам – пропал макияж! И Петя пропал. Нет он не бросился к Аде со словами и объятиями утешения, а мог бы, почему бы и нет? Он наоборот, стал от нее судорожно отодвигаться подальше, направо, и совсем вжался в бок переставшего вообще что – либо понимать турка. Но было поздно. Плечо! Опять Петино левое плечо. Снова, как в давние времена, оно стало мокрым от женских слез, да еще с разводами разного цвета.  

А во всем была виновата очень осинная и очень длинная Адина талия плюс шея, благодаря которым источник слез оказался значительно выше соседних плеч и голов. Несмотря на непростую ситуацию, Ада четко ее оценила, она старалась не окроплять предметы, находящиеся от нее слева. Там эта странная, вся в черном, волонтерша. А вдруг она... ну, феменистка, и борется за право плачущим женщинам не плакать. Даже у Стены Плача, в противовес мужчинам. А направо, на левое плечо в белой рубашке, на этого с надписью «Петр», почему бы и нет.  

Петя хотел было уйти – плечо мокрое, холодно, но любопытство пересилило. А что дальше? Почему женщина ревет белугой? Что ей Америка недодала? Или отняла? И вот коллектив решил объединитья и сплотиться в единый мозговой центр. Одна голова хорошо, две некрасиво, а четыре – страшная сила. Пятой, Адиной голове, велено замолчать, она уже все сказала, фонтан слез иссяк. Все остальные, кроме Ненси, та молчит и как -то странно кривит губы, заговорили – одновременно. На разных языках. И вдруг – мистика! Все всех и все поняли!  

Оказывается девушка приехала в Америку одна, но не совсем. Оказывается ее осинная талия не совсем уж осинная, а наоборот, многообещающая. Кроме того, у нее, то есть у Ады, есть специальность и она уже почти нашла работу – семью надо будет содержать. А в Израиле остался, как – бы поточнее сказать, ее пока несовсем муж. Он ее очень любит, так он говорит, но только когда они вместе с его Узи. Он обнимает не ее, а этот чертов Узи. И всегда в форме, то есть не в той, о которой подумал читатель, а в военной. Даже когда... И как ей дальше быть, она не знает. Остаться здесь в Америке, работать и растить семью? – Да с ее то способностями! Да с ее энергией! Да она! – Или вернуться назад, где ей не светит никакая карьера, но зато у нее будет, вероятно будет, муж с его Узи.  

Все четыре головы радостно улыбаются. Ну не молодцы ли они? Они все поняли. Вот на что способен коллектив! Теперь им остается дать верный совет Аде, она его с нетерпением ждет – что же ей следует делать, как быть. А если совет будет неправильный, то не быть? Но долго им думать не пришлось. Заговорила волонтер Ненси. Ее голос был очен громкий, сверлящий, ну прямо дрель по металлу, и начальственный. Настоящая феминистка! Интересно, Джили Дрейк из книги рекордов Гиннеса, обладающая самым громким голосом в мире – отбойный молоток, сверлящий дыру в гранитной скале, может отдыхать, она тоже феминистка?  

Исходя из твердых убеждений Ненси, основанных на богатой жизненной практике, совершенно противоестественно полагаться на мнение мужчин, этих порочных и тупоумных эгоистов, поработивших женщин. Конечно, сидящие за этим столом могут быть исключением, а все же черт их знает. Поэтому, всем следует замолчать!  

Всю свою длинную речь Ненси, понимая что ее не поймут, решила сократить до «Всем молчать! ». По – английски это звучало еще проще – «Шат ап! » Конечно она была права. Конечно, мужики скажут Аде, что она непременно должна остаться, что Америка буквально осиротеет без Ады. Что она здесь неомненно станет Мисс Америка, и все автоматы страны – АК-47, М-4, ХМ-7, как легальные, так и остальные, будут лежать кучей у ее ног. А уж их владельцы, настоящие мужчины, в том числе сидящие здесь за столом, будьте уверены, они то уж будут тут как тут.  

Нет, нет и нет! Ненси твердо считает, что напротив, Аде следует остаться в Америке, чтобы доказать, что любая женщина, с осиной талией или вообще без всего, как есть, сможет показать мужчине, пусть даже с Узи, на что она способна.  

Все посмотрели на осиную талию Ады. Потом на ее лицо. Лицо вдруг стало твердым, ни слезинки, пламенный взгляд устремлен вперед и вверх. Турецкий парень быстро вскочил и вложил в ее руку лежавшую неподалеку учительскую указку. Жанна д’Арк! Нет, Фрея – богиня войны и не только! Петя тоже вскочил и позорно убежал прочь, от греха подальше, шепча по – английски – «Ф... ю! Всех! »  

4. Плачет вьетнамский цветок.  

Нет, решил Петя. Конечно, общение с волонтерами, турками, китайцами, корейцами и, вообще, с прохожими на улицах, может многому научить. Ну вот, например, зима, мороз. Идет навстречу Пете некая молодая мамаша, толкает перед собой коляску с младенцем. По тому, как тот одет, сразу видно, он настоящий американец. Весь укутан, а пятки совершенно голые – словно два красных круглых яблока. Похожи на передние фары машины. Почему это так, в чем смысл, Петя не знал. Может ноги растут слишком быстро, не успевают покупать обувь? А мамаша вся в счастье и гордости. На лице написано, – «Посмотрите, вот я какая! Вот что есть у меня! » Пете все очень нравится – и женщина, и коляска и, особенно, голые пятки. Он не выдерживает и говорит, по –английски!, сам себя не понимая, – «Хау кьют! » То есть – «Какой милый! » В ответ женщина просто обалдевает от восторга, – «Спасибо, спасибо, спасибо! »  

Но Пете этого мало. Он хочет заговорить на настоящем английском. А вдруг, по – русски то он не умеет, а по – английски? Вдруг, как начнет писать замечательные стихи. Прямо, как Киплинг –«Никогда, никогда снова», – сказал Ворон».  

И решил он пойти учиться в Банкер Хилл Комьюнити Колледж, или английскими буквами –BHCC. Почему туда? Ему рассказали, что это замечательный колледж. Там берут абсолютно всех у кого есть аттестат об окончании школы. Любой школы, любой аттестат. Его даже не открывают, чтобы посмотреть, что внутри. Зачем? А вдруг там одни колы и двойки. Не надо усложнять ситуацию. Поэтому состав студентов в нем очень своеобразный. Белые американцы, которые очень плохо учились в школе, а теперь вдруг поняли, что им нужен хоть какой – нибудь диплом о хоть каком – либо образовании, напоминающем высшее. Местных черных, нет. Зачем им напрягаться – учиться, работать? А вот у тех, кто каким – то образом проник в страну извне. С ними бывает. У них иногда возникают странные желания – поучиться, поработать. И конечно, несть им числа, китайцы, корейцы, индусы, арабы и так далее, и пошло – поехало. Возмите глобус, ткните в любую точку его округлости и попадете в пустое место, которое освободил человек, уехав в Америку.  

Ну а русскоязычные, Петя, например? Пете особенно нравилось в Америке то, что ее правительство не всегда занято только глобальными мировыми проблемами. Иногда оно обращает внимание на нужды простого населения. И вот было решено, что люди, пожилые и не совсем, не могут жить достойно и счастливо, если у них нет высшего образования. «Вот у моего соседа Джека, который разносит почту по домам, есть высшее образование. А у меня, я тоже Джек, вообще не работаю и живу на пособии, нет высшего образования. Как так!?»  

И постановили – выдавать таким бедалагам, вроде Пети, стипендию. – «Берите пока дают, а не сможете истратить – вернете. Что, таких нет? » Конечно не все так просто,, эти деньги на руки не выдавали и сколько их было студент не знал. Тайна. Их можно было потратить, например, на учебники с помощью специальной карточки, похожей на кредитную. Часть шла на само обучение. А вот уже в конце учебного семестра, он длился три месяца, то что не было потрачено, остаток, отдавался студенту.  

И Пете тоже! В руки! Наличными! Ну скажем 600 долларов. Неплохо, но и непросто. Чтобы их получить, нужно было основательно потрудиться, взять четыре предмета. Все они делились на обязательные, то есть важные, про науку, и остальные, второстепенные.  

Честный Петя из важных брал два, те что потруднее. Например, математику. Конечно, не дай бог, не про непонятные логарифмы или интегралы, а, скажем, арифметику. Один плюс один, или плюс два. И без таблицы умножения – зачем она? Важным также был предмет – "Окружающая Среда, как Наука". На его уроках Петя, словно черт из табакерки, прыгал с сачком в руках то по свежескошанной лужайке, то среди колючих кустов, и ловил там жуков. После такого урока, наш впечатлительный ученик целую неделю чесался от воображаемых укусов насекомых, подсчитывая количество чесаний, что являлось важной составляющей частью учебного процесса. Представляете себе график – по горизонтали – номера дней, за вычетом субботы и воскресенья, по вертикали – количество чесаний за день.  

А вот необязательный урок – «Чтение и Разговор». Преподавательница средних лет, полненькая и частями симпатичная, рассказывает студентам, среди них Пете, что в Америке женщины, те что умные, а они все такие, носят не модную одежду, а удобную. «Вот, например, у меня обувь», – она снимает с ноги поношенный домашний шлепанец и перегибает его пополам, – «удобная, дешевая, и никаких мозолей. » И она демонстрирует отсутствие оных на своей голой ножке. Голой, потому что носки в Америке носить не любят. «Какой размер? » – тут же выкрикивает любопытный Петя. – «Шесть с половиной», – кокетливо отвечает учительница, явно уменьшая цифру на три единицы.  

Ну и дурак же этот Петя, кто его только за язык тянул. Он шепчит сидящему с ним рядом парню из Индии, то есть что ни на есть настоящему индусу, только без чалмы и белых кальсон, что врет им эта женщина, потому как она толстая, как свинья, и никак не может бегать на маленьких 6, 5 размера копытах. И индус тут же поднимает руку, встает и громко на вес класс повторяет все, что Петя именно сказал про их учительницу – она толстая свинья, которая бегает. А надо было сказать, добавляет он – толстая корова. В Индии они священные и их не едят.  

Учительница оказалась разумно находчивой. Она сделала вид, что не поняла индуса. Чего это он там пытался сказать на своем индусско – английском про корову? Свинья – вот священное животное у ирланцев, к которым она имеет прямое отношение. Недаром ее имя Кинни – красота по – ирландски. Кинни – красотка – свинья – вкусная еда, потому что священная, – все имеет неразрывную божественную связь. Но на Петю она посмотрела как – то загадочно.  

После урока Петя бросился к Кинни. Он начал лепетать, что индус все перепутал – маленькая симпатичная поросеночка, сама святость – вот что хотел сказать Петя. Но она его прервала. Она мол все понимает и безусловно верит петиной версии происшествия. Тут она обняла Петю, а Петя ее. Не то, чтобы очень крепко, но все – таки. Петя вздохнул с облегчением – лицо женщины возвышалось над его левым плечем, но слез, к счастью, не было.  

Думаете на этот раз все обошлось? Как бы не так. После занятий Петя вошел в метро. Стоит на платформе, ждет поезда. Вдруг видит, к нему приближается студентка из его класса, молодая, симпатичная и очень высокая. Таких рослых китаянок не бывает, а она явно из их числа – на лице написано – «Мейд ин Чайна». Поезд задерживается, для Бостона это обычно, большая деревня этот Бостон. Завязывается разговор. Петя интересуется, почему это китаянка вдруг такая высокая. А та объясняет, что она совсем не из Китая, а наоборот, из Вьетнама. Что назвали ее при рождении Ко – Бе, то есть Маленькая или по – американски – Литтл, потому что все женщины в ее стране – маленькие красавицы. Недаром они носят шляпы похожие на зонтики, это чтобы прятать лица от взглядов нескромных мужчин.  

И получилось так, что Ко – Бе, как родилась красавицей, так ей и осталась. А вот выросла очень высокой. Это раньше, до войны с Америкой, все вьетнамки были маленькими, а все равно они победили, изгнали из своей родины длинноногих врагов. А уж теперь, когда у них ноги, руки и все остальное стало большим... Ко – Бе согнула руку в локте и попросила Петю потрогать то место, где у некоторых мужчин бывает бицепс. И бицепс был! Петя пришел в восторг. А высокая красавица решила усилить впечатление, нет не надо думать о том, о чем вы подумали, она не стала уговаривать нашего героя потрогать ее второй бицепс или что – нибудь еще. Совершенно неожиданно она нагнула голову над Петиным плечом. Над тем самым! Левым! Зачем это?! Кошмар, сейчас оно опять станет мокрым!  

И он угадал. Из глаз Ко – Бе полились слезы. Два глаза – два потока. Они обтекали ее кнопочный носик и изчезали. Во рту! Все, целиком! И на многострадальное Плечо – из сочувствия к его мучениям я теперь буду писать – «Плечо», с заглавной буквы – ничего не попадало. Оно оставалось сухим! Петя обрадовался, оказывается вьетнамские женщины не только высокие ростом и красивые. Они еще и сообразительные. Как ловко эта Лолита сумела превратить все возвышеннсти и впадины на своем лице в гидротехнические сооружения, с помощью которых она направила бурный поток слез в безопасно русло.  

Но что это!? Неожиданно Литтл или, на усмотрение читателя, Ко – Бе, вытягивает губы веред трубочкой – неужели она сейча полезет со своей мокрой рожей, нет – мордочкой, целовать Петю. Что это – сексуальный харразм!? Да нет, теперь слезы текут мимо рта, который, наконец, обретает способность издвать звуки. И вовремя! Хватая рукой Петю за рубашку, она кричит, чтобы он перестал от нее пятитья, позади край платформы – можно упасть.  

Петя останаливается, но теперь слезы низвергаются прямо на его левое Плечо. «Что это!?» – кричит до невозможности испуганный и запутанный несчастный. Почему, зачем, он не виноват, и вообще его тут нет. Он еще не приехал в Америку. Ко – Бе удивлена. Она временно даже перестала источать слезы. Чего это с Петей? Чего это он вот так? Она просто искала удобное место поплакать. У Пети Плечо удобное, а сам остальной Петя? Да кому он нужен! Пусть убирается, в свою Россию или в ее Вьетнам – ей все равно. Раз он не хочет проявить сочувствие к бедной девушке, выслушать ее проблемы и дать Полезный совет.  

Пете стало совестно. – Ну давай, выкладывай. Что там у тебя? Буду сочувствовать, буду советовать. Только перестань размазывать по моему Плечу слезы, в составе которых есть еще много чего разноцветного. На что Ко -Бе стала лепетать, что она видела, как Петя скромно обнимал их учительницу. Она подумала, что вот он мужчина, какой хитрец! Как ловко он обвел вокруг одного своего пальца парня из Индии с его коровами, а вокруг другого эту Кинни с ее растоптанными шлепанцами. Сказала бы прямо, что нет денег на туфли, пропиваю мол всю зарплату, потому как ирландка. А она, Литтл, – бедная, одинокая девушка, у которой в Америке, кроме мамы и кучи братьев и сестер, никого нет. Зато есть другая куча – из неразрешимых проблем.  

И она, все еще всхлипывая, но уже без слез, рассказала, что больше всего и всех в Америке ей нравится один парень с удивительным именем Тони. Он такой, он сякой, самый умный, самый красивый и, вообще, самый самый. А он считает, что она ошибается, что это она самая самая. – «Ну вот же оно счастье! Ну вот же оно! » Но нет, у парня есть родители старые заскорузлые американцы, ведущие родословные от первых переселенцев. «Протестанты! Не хотят меня видеть и слышать. Потому как я даже не католичка, а совсем хоахао. Так мне сказала мама, сидя в луже на мокром рисовом поле. Или может быть каодаистка. Мама могла перепутать. »  

Ее Тони хороший мальчик. Он послушный сын и не может жениться на ней против воли родителей. И что же ей теперь делать? А как же семья, дети? Ко – Бе была готова снова зареветь. – «Стой! Заткни свой Бахчисарайский фонтан! » – закричал Петя. – «Ханойский», – уточнила Бе. – «Твоя проблема яйца выеденного не стоит! » – «Нет стоит! » – затопала ногами Бе. – «Не выхди замуж, дура! Не надо вам жениться! » Теперь топали ногами оба – ну прямо классический ирландский танец Риверданс. – «Возьми курс в нашем институте, называется «Как создать свою фирму. » – «Какую еще фирму? Зачем мне фирма? Хочу Тони! » – «Фирма будет называться «Идеальная семья». Главой фирмы будеш ты, а главцом – Тони. Глава будет выполнять все что положено выполнять главе, если она женщина. А главец – мужчина? Конечно, он будет давать главе дельные советы и составлять для нее расписание неблаговидных поступков. »  

«Это каких таких неблаговидных? » – у главы будущей фирмы загорелись глаза. Кажется она все поняла. «Ура! Не надо жениться! Да здравствует фирма по производству с помощью неблаговидных поступков! » Она чуть не набросилась на Петю с объятиями, желая таким образом выразить ему свою благодарность, но тут подошел ее поезд. Подняв обе руки вверх, она с победными криками – «Но пасаран! » – не пройдешь – ну прямо Долорес Ибаррури, и «Пасаремес! » – пройдем – ну генерал Франко да и только, вскочила в вагон, и все.  

Больше Петя ничего не мог вспомнить о своем левом Плече. Вот в правое плечо его как – то укусил комар, а на голову накакал воробей. Ну это бывает с каждым. Если кому – то воробей не какал на голову, значит у этого кого – то ее вообще нет.  

Стоп! Стоп! А как же собственная жена? Уж она то имеет полное право. Я имею ввиду плакать. Уж ей то все карты в руки. Причин сколько угодно. А можно и без причин, просто так. Сначала поварешкой хлоп в лоб, ну уж а дальше – слезы. Что, прямо на левое Плечо? В рубашке? Ишь чего захотели. А потом стирать рубашку и даже гладить? Ну нет. Лучше поплакать над раковиной с горой грязной посуды. Петя подойдет, пожалеет и, вот молодец, – вся посуда чистая, а сам в сухой рубашке сидит за столом, в руке ложка, заслужил покушать.  

Кажется, теперь все. Но почему же все таки Плечо? Почему левое? Что у мужиков нет других достойных и легко доступных мест? Ну хотя бы Узи? Или как в песне из кинофильма " Иван Васильевич меняет профессию" – копье. -"Кап – кап – кап – из ясных глаз Маруси капают горькие (слезы), капают, кап – кап, капают прямо на копье". Ах какая там Маруся – Наталия Крачковская. Ах, какие глазки, какие ямочки на щечках, какие слезки! Обнимает копье, а мысли черт знает о чем. Очень советую послушать.