Бабий бунт или как мы играли <<Лизистрату>>

На сцене было жарко и тесно. Рассеивался дым, волшебно плыли оранжево-желтые блики освещения. Шестнадцать человек взявшись за руки кланялись в аплодирующую темноту. Мы это сделали. После года споров, нервов, обид и срывов мы отыграли спектакль.  

А вообще всё началось с того, что Россия напала на Украину. По сегодняшним меркам это было давно, в другой жизни. В те времена в Израиле еще не наступило седьмое октября. Мы смотрели новости и не верили своим глазам и ушам. На глазах у всего мира разворачивалось какое-то чудовищное кровавое театральное действо. Библейская драматургия. Брат убивал брата. Каин с изощренной жестокостью убивал Авеля. Без внятной причины. Мы наблюдали вроде бы со стороны, но абстрагироваться почему-то не получалось. Трудно было осознать, что среднестатистические люди, говорящие на том же языке, что и мы, массово возвращаются в 1938 год. Многомиллионная нация легко смывала с себя цивилизованность свободного мира, словно временный грим. Те, кого еще недавно приводили на различные телевизионные передачи в качестве шутов, вдруг оказались у власти. Актеры, еще вчера игравшие в фильмах о сталинских репрессиях, певцы и прочие люди от искусства с выпученными глазами и пеной в уголках рта орали, призывая снова разрушить старый мир до основания. Граждане с воодушевлением строчили доносы на знакомых, соседей, родственников. Наиболее вменяемые молчали и старались обзавестись вторым гражданством. Поток несчастных украинских беженцев, захлестнувший Европу, смешался с потоком российских эмигрантов, несогласных с единственно правильной линией партии.  

На фоне всех этих событий весь русскоязычный мир за пределами РФ кипел. Бесконечное количество обличительных интервью, благотворительных акций, спектаклей и концертов. Короче, как у Довлатова: <<Мы обязаны рассказать миру правду о тоталитаризме>>. Отдельной колонной выступал русскоязычный интернет. Блоги, Ютьюб каналы и Соцсети полностью сфокусировались на войне. Фото и видео того, что творили российские войска, ужасали своей бессмысленной, дикой жестокостью. И если оставить в стороне бредовые политические мотивы, то общий вопрос, который возникал у всех, был ЗА ЧТО? Вот тогда-то и возник из ниоткуда и зазвучал в интернет-пространстве забытый текст Леонида Филатова:  

Постой! … Ты что-то путаешь в запале!  

Известно ведь любому пацану:  

На вас не нападали. Вы — напали.  

Вы первыми затеяли войну!  

Вы гражданам защиту обещали,  

А получился форменный скандал! …  

Кого и от кого вы защищали,  

Когда на вас никто не нападал?  

А в Израиле шла обычная жизнь. С легкой поправкой на общее сумасшествие. Здесь кипели свои страсти, демонстрации и забастовки. Очередные выборы, противостояние религиозных и светских, правых и левых и тд… В противоположность больной империи, извечно нуждающейся в непререкаемом авторитете власть имущих, в маленьком Израиле каждый имел свое личное мнение по любому вопросу и готов был им поделится, даже если его не спросили. Изнанка демократии – выслушивать любое мнение, даже если ты с ним не согласен. Единственно возможный культ личности — это культ моей собственной личности. Новоприбывшие быстро оценили преимущества такого подхода и начали интегрироваться. На улицах, в том числе и на демонстрациях, громко зазвучала украинская и русская речь. Как в любом наплыве беженцев и в этой волне были свои умницы и трудяги, которые изо всех сил пытались встать на ноги, шли работать, используя любой шанс. И наряду с ними были бездельники, которые с удивительной скоростью осознавали, что наглость — это второе счастье, и начинали качать права и предъявлять претензии.  

И вот в один из таких забастовочно-демострационных четвергов Режиссер нашей театральной студии, которая с момента начала войны пребывала в слегка контуженном состоянии, вдруг прислала всей группе сообщение:  

– Сегодня будем читать пьесу. Не опаздывать.  

Все оживились. Пьеса — это хорошо. Это что-то новое. Это позитив и драйв. Как раз то, чего нам так не хватало. А еще это раздача ролей, интенсивные репетиции и возможность блеснуть своими талантами. Короче, кайф, ради которого мы собираемся.  

Мы — это полтора десятка человек, которые раз в неделю встречаются в театральной студии, чтобы на два часа выпасть из повседневной жизни. Разброс возрастов – от двадцати до семидесяти. По роду занятий мы – тот еще винегрет. В наличии имеется стилист парикмахер, картограф, врач, экономист, пара докторов наук и воспитательниц и стайка инженеров и административных работников. Объединяет всех одно – нереализованный творческий потенциал. Наша студия — это небольшое обшарпанное помещение, которое мы делим с детскими художественными кружками, а также с ордой бодрых советских пенсионерок, организовавших нечто вроде клуба. Откуда возник наш театр? Когда-то давно, Режиссёр, словно крысолов из Гамельна, позвала нас хорошо поставленным актерским голосом следовать за ней в Театр для Жизни и Сцены. И мы пошли за ней.  

Примерно в восемь тридцать все собрались. Расселись по кругу. На столе у Режиссёра лежала стопка листов. На верхнем листе крупным шрифтом было написано:  

Леонид ФИЛАТОВ  

Лизистрата  

Народная комедия в двух действиях на темы Аристофана  

Для тех, кто не читал эту пьесу, почитайте обязательно. Филатов, ей-богу, того стоит. Рассказывать подробно не хочу, чтобы не ломать удовольствия от будущего прочтения. Если вкратце, Лизистрата подбивает женщин на бунт против постоянно воюющих мужчин. Женщины баррикадируются в крепости и не подпускают к себе мужей, пока те не прекратят воевать. Мужчины во главе с Предводителем пытаются вести переговоры. Звучат пронзительные и крайне актуальные монологи двух сторон. В результате война оканчивается, Предводитель женится на Лизистрате.  

В пьесе много диалогов и массовых сцен, в которых легким и вроде смешным языком рассказывается о страшном. О цене, которую платит за войну даже победитель. Об одиночестве женщины, о травмированном сознании мужчины, который не знает, как жить нормальной жизнью. О немощи в постели, о насилии. Вот такая вот народная комедия. Вот что нам предстояло сыграть.  

Персонажи в Филатовской пьесе, за исключением главных героев, не имеют имен, ибо они толпа. Автор называет их максимально утилитарно: женщина – первая, вторая и так далее до седьмой. Старая/молодая женщина. Пара проституток, они же Гетеры. Мужчины — это офицеры первый, второй и тд… Главных героев четверо: Лизистрата и Предводитель это основная линия противостояния мужчин и женщин и семейная пара Кинессий и Мирина, чьи небольшие диалоги как раз и являют самую больную точку, ради которой возможно написана вся пьеса. Ну и немаловажную роль играет сам Автор, чьи комментарии появляются между сценами. Весь этот набор ролей предстояло раздать нам.  

Что это было за время! Какой ажиотаж! Каждая из актрис в тайне мечтала сыграть Лизистрату. Каждая сама с собой, наедине произносила эпические монологи, привнося в них свою интонацию, свои оттенки и эмоции. У каждой была своя история. Каждая могла повести бабий бунт. Но мечты мечтами, а кастинг-кастингом. Главная героиня одна, значит, и актриса должна быть одна, максимум две на всякий случай. Так и получилось. Поначалу пробовались различные варианты. Как-то привели бывшую Приму, давно покинувшую студию по личным мотивам. На читке она очень старалась, но не пошло. Пробовалась еще одна девушка, недавно репатриировавшаяся, с опытом работы на сцене и оперным голосом. Некоторое время она даже репетировала, но в итоге уехала из Нетании. В конечном счете Лизистратами назначили двух актрис, кардинально противоположных по темпераменту, внешности и подаче. Обе наши Лизистраты, помимо таланта, обладали несомненным преимуществом перед остальными. Их претензии к мужской половине человечества были искренни, обоснованны и свежи. Одна выкарабкивалась из гадкого тяжелейшего развода, вторая находилась на первых токсикозных месяцах беременности со всеми прелестями этого периода.  

С выбором Предводителя тоже особых проблем не возникло. Требовался обладатель представительной внешности и сильного командного голоса, а также способностью зазубрить текст длиной больше чем в пять предложений. На тот момент в группе такой человек был один.  

На роль Мирины пробовали несколько вариантов. Но почему-то никто не мог понять какая она. У одной она получалась шалавистая, у другой – бесхребетная, у третей – слишком домашняя, у четвертой – агрессивная. Пока текст не прочла Рыжая. Её Мирина ожила и зазвучала. Нежным, с легкими детскими интонациями голосом. И было в ней всё вместе: и нежность, и сила, и злость и любовь. Это была настоящая Женщина.  

Кинессием назначили Доктора. Роль, требующая определенного градуса юмора, по типажу подходила идеально. Остальные выглядели слишком серьезно.  

Роли женщин, проституток и офицеров Режиссёр раскидала веером, учитывая возраст, внешность и голос, подходящие той или иной фразе в тексте. Осталось последнее и главное связующее звено всех сцен – Автор. Эта роль досталась Профессору, самому креативному из нас и самому опытному. Он, бывший одессит, начинает фонтанировать шутками и идеями еще до того, что входит в помещение. Кроме того, он замечательно пишет и рифмует – легко, быстро и на любую тему. Гуманитарий в нем выжил, несмотря на техническое образование. Прочитав пьесу и конкретно авторские реплики, он заявил, что так не пойдет. Переписал, зарифмовал, добавил актуальных моментов, приписал стихов для остальных персонажей, придумал новых. И в качестве последнего штришка, удовлетворённый содеянным, вместо Автора назначил себя Богом. Простенько и со вкусом.  

Справедливости ради стоит сказать, что не только Профессор любил креатив. Доктор тоже болел литературным недугом и принес несколько удачных идей. Так один из придуманных им монологов, специально не рифмованный, последствии вызывал смех на любой репетиции и абсолютный восторг публики.  

Не прошло и двух месяцев, и общими усилиями местных талантов Филатовские стихи стали составлять примерно семьдесят процентов от законченного творения. Режиссёр подумала и постановила:  

– Это уже не <<Лизистрата >>. Назовем спектакль <<Бабий Бунт>>.  

И начались настоящие репетиции. Как говорится, с солью и перцем. Начать с того, что текст мы заучивали долго. Не потому, что он был сложным, скорее, напротив. Стихи легко ложились на язык. Просто для всех нас за пределами четвергов в студии существовала наша реальная жизнь. Работа, быт, семья. Всё это требовало постоянного внимания. В результате времени на методичное заучивание катастрофически не хватало. Но с грехом пополам текст мы осилили. А дальше пошли настоящие сложности. Пресловутый творческий поиск. На каждой репетиции Режиссёр меняла нас местами, подкидывала реплики, которые сама же потом и отменяла, требовала одновременно экспрессии и сдержанности, нервничала, что её не понимают. Мы тоже нервничали. В основном потому, что мы не всегда понимали собственных персонажей. А если понимали, то не так, как Режиссёр. А как играть то, чего не понимаешь? Но, как известно, при определенной дрессировке и зайца можно научить курить. И еще через пару месяцев мы притерлись к своим ролям, выучили, где кто стоит, кто на кого смотрит и кто как двигается. Чтобы лучше входить в роль, Режиссер предложила наделить женщин и офицеров именами, сложить семейные пары и придумать их личную историю. Проститутки к тому моменту были упразднены за ненадобностью. Вместо них появилась Пифия – гениальная находка Профессора, которую замечательно играла Ангелочек.  

Мы репетировали и продолжали сомневаться. Груз собственного жизненного опыта и собственного мнения давил на темечко и мешал играть, как требовали. Мы часами переписывались в телефонах по поводу той или иной сцены. Придумывали фишки, которые нам помогали.  

– Как мне её играть, эту Пятую Женщину? – возмущалась Малютка. Крохотная, миниатюрная, удивительного темперамента и красоты женщина, выглядящая лет на двадцать моложе своего возраста. – Мой текст полон боли и вообще не совпадает с тем, что от меня требуют: выпрыгивать, хлопать и смешить публику. Диссонанс полный.  

– Твой образ — это жена Гуськова из фильма <<Гараж>>. Смешная и при этом несчастная. И жалко до слез. Доведенная жизнью оптимистка. – поделилась я с ней своими соображениями.  

Поэтесса, назначенная Старой Женщиной, переживала, что в сцене, где она затевает драку с Молодой Женщиной, у неё не хватает энергии и злости. В результате нашли интересный способ решения. За несколько секунд до начала сцены я шипела ей в ухо:  

– Старая ты проститутка…  

Поэтесса вспыхивала и моментально превращалась в злобную мегеру. Что от неё и требовалось.  

Зайка, добрейшей души человек с лучащимися глазами и копной развеселых кудряшек. Играла Вторую Женщину, постоянно занятую приготовлением еды. К роли она подходила крайне серьезно и практически с первых репетиций притаскивала с дому реквизит: казаны, кастрюли, шумовки и торбочку овощей, которые ей предстояло резать на сцене. Не раз бывало, что голодные партнеры, пришедшие в студию, сметали реквизит ещё до начала прогона. Зайка расстраивалась, злилась и в результате полностью сливалась со своим персонажем.  

Моя роль Первой Женщины тоже была ясна не до конца. Этакая, очень правильная, покорная и верная жена, готовая принять мужа любым и ждать его вечно. И при этом одна из первых, кто принимает призыв Лизистраты к бунту. Долго думала, как это объяснить самой себе. Наконец нашла. Это тот типаж, который не может жить без веры и кумира. Потеряв один, сразу находит другой. Так бывшие идеологически правильные комсорги, приехав в Израиль, сразу становились глубоко религиозными людьми.  

Офицеры демонстративно расстраивались, так как две трети репетиции проходили с женским составом (пьеса то о Бабьем бунте) и им приходилось сидеть и ждать. И когда наступал момент их появления на сцене, выяснялось, что как минимум один из них уже спит. Режиссёр выходила из себя. Так пришло решение, что в первой части спектакля мужчины, пусть и без слов, будут находиться на сцене и изображать прощание перед уходом на войну. Впоследствии некоторым даже подкинули пару фраз.  

В общем, каждый выпендривался и капризничал, как мог. И только Ангелочек-Пифия и её мама, игравшая Шестую женщину, не спорили. Их семью смело можно было назвать душой и совестью нашей труппы. Они никогда не спорили из-за ролей, а просто искренне радовались процессу и атмосфере. Да и в поисках реквизита и декораций они были просто незаменимы.  

Помимо этого, жизнь текла своим чередом, не считаясь со сроками премьеры. Люди уезжали в командировки и отпуска. Ушла Мотылек, игравшая сначала Гетеру, а потом Седьмую Женщину, и вместо неё появилась Русалка, красивая, молодая и игривая, которая быстро освоила роль и влилась в процесс, как будто была там всегда. В тандеме с женой Доктора они играли слаженно и бойко. За пять месяцев до премьеры Директор- наша беременная Лизистрата, ушла рожать. Молодая Женщина призвалась в армию. А еще через пару месяцев Доктор, уехавший в двухнедельный отпуск, по возвращению обнаружил, что роль Кинессия отныне играет Программист. В его исполнении Кинессий получался не смешным, а неврастеничным, контуженым войной. Иной взгляд, привносивший пьесе больше драматизма. Как говорится, кому что нравится. Доктор, однако, воспринял такой поворот событий тяжело и ушел из студии.  

Но тяжелей всего приходилось Солнышку, Лизистрате. Ей досталась роль предводительницы бунта. Отчаянной и сильной. С бешеным темпераментом. Находящейся на грани. Умеющей убеждать и вести за собой любого. Солнышко была и остается, на мой взгляд, единственной в студии, кто обладает не просто актерскими способностями, а именно талантом. Той самой Божьей искрой. Но дело в том, что доставшаяся ей роль требовала не только таланта, но и определенного настроя и состояния души. Трудно поднимать бунт и быть уверенной в себе воительницей, стоя по двенадцать часов у парикмахерского кресла, упрашивая банковских служащих об очередной отсрочке платежа, воспитывать детей и жить под угрозой, что бывший муж отнимет у тебя квартиру. Откуда она черпала силы и вдохновение? Честно сказать, я не знаю.  

Во время прогонов к нам в студию периодически заходили случайные зрители. Знакомые режиссёра, чьи-то родители, бабульки из клуба, прохожие, случайно заскочившие в поисках бесплатного туалета и тд… они высиживали до конца, хлопали и восторгались. Кто-то искренне, кто-то просто потому, что неудобно критиковать, получив час развлечения на халяву. Однажды Режиссёр привела на просмотр Танцовщицу. Привела не просто так. Появилась задумка завершить наше выступление феерическим лихим танцем. Легко сказать. Заставить нас, косолапых, хотя бы просто синхронно двигаться – уже задача. А тут танец. Требовался профессионал. Танцовщица посмотрела прогон, похлопала, толкнула восторженную речь. И начала выставлять нас для танца. Бывшая участница <<Тодоса>> не могла понять, почему сорока-пятидесятилетние тети и дяди, имевшие суммарно полтора центнера лишнего веса и тонну болячек, не умеют тянуть носочек и легко порхать по сцене. В результате задуманный шедевр упростили до четырех движений плюс поклон. И никаких носочков.  

И вот наступила финальная фаза. Костюмы, музыка, декорации. Последние штрихи и задумки. Для женщин были закуплены яркие однотонные тканевые отрезы. Из них надо было накрутить с помощью булавок и тесемок одиннадцать вариантов греческих хитонов. Нашей собственной фантазии хватало на то, чтобы завернуться в ткань, как в простыню в бане. Поэтому привели художника-модельера. Благодаря ей двумя-тремя легкими движениями простыня превращалась в затейливое платье с узелками, разрезами и накрутками. Правда, никто не запомнил, как и что надо закалывать. Выскальзывали из шедевра аккуратно, стараясь ничего не сдвинуть. Проблема обнаружилась позже, когда надо было одеть его заново. Все последние репетиции начинались с криков очередной жертвы трикотажа из-за ширмы. Запутавшись, словно муха в паутине, в разрезах и накрутках, жертва орала, барахтаясь и пытаясь выбраться. Мужчинам достались рыболовные сети с дыркой которые просто накидывались через голову. Но и тут они путались в размерах, задевали сетями какие-то гвозди в стенах и вели себя не лучше дам.  

Последним штрихом были косы. До премьеры оставалось две репетиции. О чьей-либо адекватности в труппе уже речи не шло. Режиссер придумала вплетать нам в волосы небольшие цветные фрагменты. Для этого она купила набор цветных волос. А надо сказать, что продаются они в наборах, заплетенные в толстые, в ладонь шириной, косы. Увидав косы, мы решили, что каждую из нас сейчас осчастливят этаким богатством Марфушеньки Душеньки и заставят так выходить на люди. И, естественно, громко выразили свой эстетический протест такому продвинутому искусству. Это и был тот момент, который довел Режиссёра до слез. Само собой, когда разобрались, что и как, всем всё понравилось.  

Итак, у нас всё было готово. Оставалась генеральная репетиция. Режиссёр позвала мастера по свету на финальный прогон, чтобы составить план освещения. Мы лихо и бойко играли разухабистую народную комедию, разбавленную драматическими монологами, громкой разборкой в конце между Лизистратой и Предводителем и веселым финальным танцем. Осветитель составил план и собрался уходить. И тут Режиссёр попросила его высказаться, поделится впечатлением. Немолодой усталый человек протер очки, внимательно, без тени улыбки, посмотрел на нас и негромко произнес:  

– Ребята, если вы хотели повеселить публику легкой комедией про сиськи и письки, то вам удалось. Но мне кажется, что пьеса о другом. Это <<Пять вечеров>> Михалкова. Это <<Темная ночь>> Бернеса. Так мне кажется. А свет я вам выставлю.  

Сказал и ушел. Мы стояли пришибленные. До каждого в этот момент доходило что-то очень важное, что ускользало все это время. Мы угрохали все свои силы в технические мелочи, упустив главное. Настроение было поганое. А главное, мы не знали, как теперь играть. Ибо, услышав столь честную критику, играть как раньше было невозможно.  

Всю неделю до премьеры мы искали, думали, переписывались, пока не решили. Играть Бабий бунт надо не абстрагируясь от своих жизненных проблем и трагедий, а наоборот, используя весь груз своих переживаний. Играть, помня о сыне, который в армии, о погибших друзьях, о предательстве мужа или жены, о больных и одиноких родителях, о не сбывшихся мечтах. И играть обо всем об этом с улыбкой.  

В день премьеры, по законам подлости была жуткая жара. В добавок Предводитель вместе с Молодой Женщиной и Кинессием подхватили какую-то заразу и дышали на остальных в махоньком пространстве за кулисами температурными соплями. На сцене, наоборот, царил лютый холод. В голубоватом освещении и клубах сценического дыма, синие от холода актеры дорабатывали финальные моменты за два часа до начала спектакля. Как оказалось, сцена была меньше ожидаемой. Плюс добавили френели, и теперь мы соображали, как плясать в финальной сцене, не теряя при этом артистов, которые будут сваливаться с краев.  

И вот началось. Поплыли по сцене голубые, оранжевые и розовые блики. Зазвучала тихая томительная музыка. На сцене появился Бог и Лизистрата. А всё, что творилось дальше, было обыкновенным чудом. Пропала общая наигранность и старательность. На сцене шла жизнь. Скандалили и плакали бабы, отправляя любимых на войну. Ругались и сплетничали меж собой несчастные соседки смеясь над своей болью, над никому не нужной и никем не ценимой верностью. На смерть дрались, вцепившись друг другу в цветные косички, Молодая и Старая женщины. Всё, что было скрыто до последней минуты, выплеснулось на сцене сумасшедшей лавиной эмоций. Нам было всё равно, кто на нас смотрит и как это выглядит. Мы жили. И над всем этим была Она. И нет, не Лизистрата и даже не Солнышко как я её назвала, а Нинка! Нинка, доведенная до последней точки, поднимала бабий бунт за всё и за всех. Я смотрела в эти огромные, ясные, на пол лица глаза и видела в них столько боли и решимости сколько не видела никогда. В её обращении к Предводителю она мстила. Мстила всем мужчинам за свою оплеванную любовь. И Предводитель это видел и следил за ней, как загипнотизированный. И какой же страшной оказалась финальная сцена, где Кинессий, напуганный своим мужским бессилием, просит Мирину погреметь посудой, изображая шум войны, ибо только на войне он чувствует себя сильным. И в ответ на грохот Мирины в темноте зала остальные соседки гремят сковородками.  

Когда в зале зажегся свет, мы, наконец, увидели зрителей. Многие плакали. И мы поняли, что у нас получилось.  

Через две недели спектакль повторился с другой Лизистратой. Мы хорошо отыграли, публика прекрасно реагировала. Но того чуда, которое было в первый раз, не случилось. Видимо, такое бывает редко.  

А еще через две недели наступило седьмое октября. Жизнь перевернулась. И строки нашего спектакля зазвучали по-иному. Я думаю, его ждет успех и гастроли. Что касается меня, то, посмотрев отснятый на видео материал, я поняла, что мне нравится абсолютно всё. Кроме меня самой. Иногда приходится признавать, что мечта и реальные возможности не совпадают. Поэтому я ушла из студии, освобождая время для других своих начинаний и поисков. Например, чтобы написать небольшой рассказ о Бабьем бунте или о том, как мы играли Лизистрату.  

Май 2024