Дядь Мишино небытие

В апреле у меня умер сосед. Мы как раз возвращались с Изюмом из клиники, когда  

увидели множество машин. Так много людей у нас бывает только на похоронах. На улице как назло никого не было. Я забежала к одним соседям на второй этаж. Стучу. Захожу.  

Наш местный выпивоха (мягко сказано) Миша сидел в обществе знойной брюнетки за сервированным столом. Главными на клеенке были полные рюмки и тарелка с нехитрой закуской.  

– Миш, – говорю я, – извините, но кто у нас умер?  

– Ну вот в тупике? – морщится Миша, пытаясь вспомнить имя.  

– Т. Ровна? – подозреваю я мамину подругу.  

– Нет, сын ее, – уточняет Миша.  

– Младший? – с надеждой спрашиваю я, потому как старший был когда-то объектом моей искренней любви.  

– Старший. Ш. умер, – отбивает Миша.  

– Как Ш.? – застываю я, тут же вспоминая, что Ш. было всего сорока лет. – Ведь я его только вчера вечером видела?  

– Ну вчера видела, а сегодня вот умер. – разводит руками Миша. И потом философски заключает:  

– Смерть, Таня, дело такое, сегодня есть, завтра нет.  

Я вспомнила этот эпизод потому, что сегодня у этого самого Миши умер отец, тоже кстати, Миша. И мне рассказали, как потерянный, шокированный сын ходил с тапочками для отца в руках и повторял: "Ну всё, нет его".  

И никакой философии, когда дело касается лично тебя.  

И даже иссушенный алкоголем мозг не может защитить равнодушной, банальной фразой. Пока не может.  

К слову стоит отметить неординарную фигуру самого дяди Миши-старшего.  

Когда-то он работал мясником и крепко злоупотреблял. Привычку ходить с топориком или ножом в руках он не потерял и в старости, чем наводил ужас на давно живущих на нашей улице и не очень. В одном исподнем он спускался вечерком на улицу и, улыбаясь, смотрел на прохожих. Даже безоружный он внушал некоторым жуткий страх своим кровавым мясницким прошлым и безумной улыбкой. Например, моей маме, которая всегда его обходила, если замечала издали.  

У дяди Миши, говорят, временами были приступы белой горячки.  

Улыбаться Ворона (от фамилии Воронов) стал только в последние лет семь или десять. До этого же он был угрюм и мрачен. В своем неизменном синем халате, тяжелой походкой, он ходил одной дорогой – от магазина к дому и обратно. Что жило внутри этого человека, никто никогда не интересовался при его жизни. А уж после смерти он не нужен тем паче. Он не оставил после себя тех, кто пронес бы о нем память хотя бы еще каких-нибудь лет пятьдесят. Кажется, дядь Миша впал в небытие уже в тот момент как родился, но умудрился создать в нем еще одного Михаила. Почти полную свою копию, которой предстоит сгинуть в ближайшие несколько лет.  

Жена дяди Миши, теть Нина, жутко страдала, когда муж с сыном напивались, а случалось это довольна часто. Они становились агрессивными, выгоняли ее из дому, забирали деньги, которые она всячески старалась сохранить, потому как кормежка лежала на ее сгорбленных плечах. Но старшего она отчего-то не винила, ласково называя его «дедом». Всю жизнь семейство Вороны жило на нашей улице в коммуналке. Вероятно, это не те соседи, которых хотелось бы видеть каждый день. Хотя кого захочется видеть каждый день?!..  

Меня же от дядь Миши отделял целый дом, а потому мне он запомнился, конечно, странным, но все же добрым человеком. Помню, как у него появился цыпленок, и он вырасти его в петуха. И выгуливал этого петуха на верёвочке. У меня даже где-то есть их общее фото.  

А еще в очередную осень я подметала листья с огроменной орешины. Подмести, собственно, не проблема. Трудно потом эти ворохи таскать на мусорку. И много бездельников проходило мимо меня, но только этот безумный дядька со своей шальной улыбкой подошел к пакетам, молча взял их и потащил выкидывать.  

Покойся с миром, дорогой сосед!