ЛЕВ ТОЛСТОЙ
«Слушай внимательно, понимай правильно и запоминай надолго» (АБС)
В школе, когда писались бесчисленные диктанты: для развития грамоты, для развития правильной литературной речи и для умения грамотно говорить, и тексты для диктантов этих брались из русской литературы – некоторое недоумение стало постепенно возникать: а почему в диктантах этих не видно текстов Толстого? Льва Николаевича-то. Того самого, которого устно постоянно превозносили. И с которым знакомы были некоторые ученики, читающие самостоятельно. Не по программе. Впрочем, в той послевоенной школьной программе Л. Толстого почти не было.
Читались же некоторые выдержки из «Войны и мира», батальные сцены, например, «Шенграбен». Это издавалось отдельными книжками. И «Хаджи Мурат» читался с интересом. О языке тогда не задумывались, видимо, из-за отсутствия оного у читающих. Читался же в школе только «Филиппок». Может быть, из него только что-то писалось в виде диктанта? Больше – ничего.
В старших классах, до седьмого, задание было, на лето: прочитать «Воскресение». Господи, как я с ним намучился тогда! И язык, и стиль – и всё с трудом, и всё же преодолел. Но зачем мне эти муки? Для сравнения, в то же самое время с великим удовольствием буквально проглотил «Хождение по мукам». Тоже Толстого, но только Алексея. И произведение-то не менее сложное, если не более. Но язык-то какой великолепный! А ещё раньше, в четвёртом классе, вроде бы, зачитался «Пётром Первым». Первые две книги довоенного издания. И ведь в таком-то возрасте многое было непонятно. Но язык и стиль – читалось всё на одном дыхании. Это вам не смесь французского с нижегородским.
Много лет спустя задумался как-то: а что это я такой тёмный, необразованный – все вокруг трубят о Льве Толстом, а я вот никак не могу его читать. (Вообще-то не все, а только СМИ --трубят). Подтянуться надо бы. И взял я «Анну Каренину» и попытался подтянуться. И сил хватило только до восемнадцатой страницы, где окончательно споткнулся на некоторой фразе. И чтобы не сломаться совсем – прекратил чтение. А через несколько лет, снова, ломая язык на труднопроходимом буреломе первых страниц, снова добрался до той же фразы – и взвыл: ну не говорят же так грамотные люди. Неправильно это. По всем канонам русского языка. По всем многократным разбором фраз на уроках – нельзя так!
И произошёл у меня великий спор на эту тему…
Бродил я как-то по лесу, грибы искал, и заблудился вдруг каким-то непонятным образом. И шёл вроде бы правильно, и приметы как будто схожие, но редкие звуки недалёкой дороги почему-то незаметно истишились и совсем исчезли. И гудки с железной дороги, с другой стороны, тоже истаяли постепенно. И болото слева вроде бы знакомое, а никуда не привело: сколько уж вдоль него иду. И лес – то невеликий, но пасмурно – солнца не видно и куда идти? Компас у меня был и показал он точно туда, куда совсем не хотелось идти, но всё же пришлось. И шагнул я прямо поперёк моего пути, как по компасу вычислил. И раз шагнул, и два и три – и столько же раз споткнулся. И пришлось под ноги посмотреть, а не по азимуту. А под ногами оказался сплошной завал. Не то, чтобы там деревья вывернутые с корнем валялись, а нечто совсем другое и рукотворное.
Сам лес был молодой, не очень густой сосняк, где деревья толщиной в две кисти охвата – сантиметров 15 толщиной. Такой лес годится как раз для шахтных стоек, и точно такой же лес лежал под ногами. Напиленный брёвнышками, примерно трёхметровыми, он почти сплошь закрывал землю. В один слой, лишь кое-где поперёк и вкось на нём лежали такие же брёвнышки. Лежало всё это лет пять, всё почернело и осклизло, и стоило ступить на такой настил – нога соскальзывала вместе с корой. Сломаешь здесь ногу – тут и останешься, в этом сумрачном лесу, и с этими забытыми когда-то и кем-то брёвнышками. Трава скрывала их от взора – и тебя так же скроет. Но – надо как-то идти. Прямо. И слева, насколько было видно, такой же настил, и справа такой же настил. ( «И слева была чёрная почти до зенита стена, и справа была чёрная почти до зенита стена»). И впереди в беспорядочном порядке этот костоломный настил.
И ещё одна параллель всплыла в памяти: такой же точно кажущийся порядок на страницах «Анны Карениной» и тоже на каждом слове ломаешь и вывихиваешь язык, но не кончается это через двадцать страниц, как мой настил через два десятка метров, а длится и длится на всю книгу. И единственный выход бросить всё это, и не трогать больше. А то ведь вывихнешь язык так, что и нормальную речь воспринимать не сможешь. Или, чего доброго, «…понравится ещё мордой в грязи спать…». (Кто это сказал, памяти-то нет)
И спор великий возник по книге этой, и по автору. Спор с женой, (как и у АБС). И много копий поломали, и кто прав – жребием решили разрешить. А фраза на 18-й странице звучала так:
«Дарья Александровна между тем, успокоив ребёнка и по звуку кареты поняв, что он уехал, вернулась опять в спальню».
И по всем правилам строительства предложения и по всем смыслам получается, что успокоенный в карете ребёнок прямо в ней и уехал.
И я сказал, что такое есть на любой странице, «вот откроем сейчас – какую страницу? »—Второй том, и наугад. – « Хорошо», – и наугад открываю второй том, и первая фраза, что там вижу (и искать не пришлось):
«Ребёнка вынули на одной руке из ванны, окатили водой, окутали простынёй, вытерли и после пронзительного крика подали матери». (стр. 401)
И подивились мы немножко над этим перлом, потом ржать стали, когда представили эти действия в лицах: некто ребёнка вынимает, окатывает, окутывает, вытирает, затем пронзительно визжит и подаёт его матери. Ну а как иначе по строю предложения? По заложенным в него словам?
Поржали и больше к этому вопросу не возвращались.
И далее. В какие-то времена Газета «Книжное обозрение» публиковать стала литературные кроссворды: цитата приводилась из произведения – и определить требовалось автора или название. И что-то одно требовалось вписать в сетку. Вроде бы так. И вот однажды пришла цитата, в которой ясно просматривался «Порт» Мопассана. Но ни то, ни другое в сетку кроссворда не помещалось. Хотя «Порт» этот, в то время, я знал почти наизусть. А разгадка пришла с ответами. И, по мнению редакции, или составителя кроссвордов, «Порт» этот самый, написал Л. Толстой, тоже этот самый. Прежде чем писать в редакцию протест, я побывал в библиотеках и выяснил, что да: «Порт» в некоторых изданиях Л. Толстого пишется как перевод из Мопассана, а в некоторых – нет, это, якобы, чисто толстовское произведение. А в каком-то послесловии, или предисловии было сказано, что «Порт» был так изменён Толстым, что тот стал считать его своим детищем. Особых изменений я в этом рассказе не заметил: любой переводчик мог бы так же изменить, но любой грамотный переводчик не стал бы присваивать себе чужой рассказ, даже если бы от себя включил туда пару своих фраз.
Вот после этого почувствовалось «некоторое амбре»…, то есть, запахло не очень…
А в редакция газеты получила кучу писем: удивлённых, недоумевающих, злых, гневных, насмешливых – всяких.
И последняя, но самая фантастическая часть
И вот некий писатель описывает жизнь довольно известного литератора. Его усадьбу, окружение, неудачи и беды, самокопание. Какая-то повелительница: поклонница или меценатша? Жена ли? Вроде бы с диктаторскими наклонностями? Трудно упомнить детали – давно читано. Впрочем, каждый может проверить.
Труды самокопания, давление эмоциональное внешнее и усталость от интеллигентной и интеллектуальной жизни приводят героя к мысли бежать из дома, в народ. И он бежит, никого не предупредив…, Странствует на попутных телегах, простывает, добирается до какой-то станции. (Железных дорог тогда ещё в России не было) Станция была на реке. В ожидании парохода он заболевает, тяжело. Простые люди ухаживают за ним. А в его имении ищут его, а когда находят – он уже очень плох. Умирает. Всё это происходит глубокой осенью, перед ледоставом. Кстати, фамилия литератора Верховенский, и это несколько созвучно с царём зверей. По смыслу. Со львом.
Читаю это и вижу – это почти дословная история последних дней ЛЬВА Николаевича. Но написанная почти лет за сорок до этого события. Но почему же из читающей публики никто об этом никогда не писал? Или писали, но забыли? Постарались забыть? Так или иначе – тайна. Почему? Может быть писатель малоизвестный? Нет, это Фёдор Михайлович, который «Бесов» написал. И на этой смерти главного героя закончил свой роман.
Ходили слухи, что Л. Н. не любил Достоевского, но наверное, читал «Бесов». И решил своим бегством доказать и опровергнуть пророчество Ф. М. Но только подтвердил его. Впрочем, это только одна из версий поступка Л. Н.
Но, но и но!!! Бегством своим, последними-то днями – допустим, Лев Толстой пытался доказать, что это не про него, пытался изменить судьбу.. Но весь предыдущий – то антураж, и семейные отношения писателя – как всё это предугадал Фёдор Михайлович Достоевский?
И получилось, что про него. Сам своей смертью доказал, что про него
Кстати, а как звали, то есть –зовут (герои книг, в отличие от писателей, не умирают), а как зовут князя Мышкина, «Идиота» из романа Достоевского?
ЛЕВ НИКОЛАЕВИЧ – его имя!
Авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице.