Ремешок

Ремешок  

То, что я намереваюсь здесь рассказать, произошло так давно – уж и не помню, когда. Помню лишь то, что я ещё не ходил в школу. То ли шесть лет мне было, а может, всего пять...  

Но не будем о возрасте. Перейдём сразу к делу.  

Итак, нас дома четверо. Я и моя старшая сестрёнка Оленька, да дедушка с бабушкой. Дедушка, как обычно, читал на кухне газеты или слушал радио. Бабушка тоже что-то читала – если не ошибаюсь, труды об уринотерапии и биоэнергетике за авторством некоего доктора Малахова.  

Оленька валялась на диване, болтала ногами и смотрела мультик про Кэнди-Кэнди, а ваш покорный слуга, то бишь, я – сидел в своём любимом уголке и строил замки из кубиков.  

И тут в бабушкину комнату прошёл дедушка. Он заговорил, но я – позор моим тугим ушам! – ничего толком не расслышал, кроме этих последних слов:  

-... А где у нас ремешок?  

Моя рука, сжимающая кубик, так и застыла в воздухе.  

Дедушка ищет ремешок? Но зачем?  

Хотя кому, как не мне, знать – для чего взрослым нужен ремешок?  

Я прямо похолодел. Я не сомневался, что сей предмет гардероба с минуты на минуту будет найден. И мне совсем не хотелось знакомиться с ним... нет, нет, и ещё раз – НЕТ!!!  

Однажды я сильно расшалился и помешал дедушке смотреть "Поле чудес". Дедушкино негодование пало на мою несчастную спину в виде парочки довольно чувствительных ударов ремешком, и с тех самых пор я чётко фиксировал все те моменты, когда в поле моего зрения появлялся зловещий, в меру узенький и достаточно прочный, оснащённый пряжкой ремешок...  

Но сейчас я не чувствовал за собой никакой вины и лихорадочно ломал голову – где я успел напортачить, раз дедушка решил взяться за ремешок?  

И как долго он будет искать его?  

Стараясь производить как можно меньше шума, я встал и хотел было сигануть из окошка в палисадник, но меня остановила внезапная мысль – а что, если это не я провинился, а моя сестрёнка Оленька?  

На моей памяти Оленька тоже умудрилась пару раз схлопотать по мягкому месту – но не ремешком, а тоненьким прутиком, в просторечии именуемом чилигой. Это было куда как больнее, чем получить ремешком – так, во всяком случае, утверждал мой братишка Толик. Правда это или нет, но Оленька, получив на орехи, плакала. А я не любил, когда она плакала. И сейчас надо было её спасать...  

– Давай выключай и бежим скорее! – прокричал я шёпотом, вскакивая на диван.  

– Куда? – удивилась сестрёнка.  

– Дедушка ремешок ищет! – я метался по комнате, норовя выпрыгнуть из окошка и спасаться бегством в одиночку, – да что ты валяешься? Давай скорей прыгаем...  

Оленьке тоже не хотелось попадать под раздачу, да и я, похоже, заразил её своим страхом... Мы вдвоём, едва не сшибив друг друга на завалинку, вылезли в палисадник, проскочили через калитку во двор и забегали как ошпаренные, стараясь найти местечко поукромнее.  

Лезть под крыльцо? Слишком узко, пролезать придётся по одному. Не успеем, да и Оленькино платьице пострадает... Залечь под прицепом от дяди Колиного трактора? Опять нельзя, он слишком заметен, стоит посреди двора. Может, в баню, в гараж или в курятник? А если дедушка придёт туда с ремнём, как тогда быть?  

Было бы неплохо залезть на чердак, но как это сделать без лестницы? Нет, на чердаке нам делать нечего. У бабушки очень хороший слух, и заслышав, как мы топчемся, она непременно донесёт на нас... При мысли о том, что сейчас любой взрослый может выдать нас дедушке, меня взяла досада. Взрослые всегда проявляют удивительную солидарность в тех случаях, когда нужно изловить приговорённого к порке или стоянию в углу ребёнка.  

И на улицу ведь не выбежишь. Ворота громыхнут засовом, и дедушка непременно выйдет во двор...  

К тому же мы выскочили во двор босиком. В этом нет ничего плохого; летом я и Оленька почти не обувались, но сейчас, когда мы метались из угла в угол и не смотрели под ноги, нам приходилось плохо. Я наколол пятку, Оленька наступила в крапиву, и если я ещё мог терпеть, то сестрёнка могла вот-вот разреветься, и тогда наши дела примут совсем уж скверный оборот...  

И тут меня осенило.  

– Лезем на дерево! – и я кинулся к старому раскидистому клёну.  

Дерево было очень удобным по двум причинам. Во-первых, с него было удобно перелезать на крышу гаража и курятника, а затем спрыгивать на улицу – чтобы облегчить этот путь, Толик даже подставил у стенки гаража доску. Вообще-то нам запрещали лазить на крыши – из опасения, что мы продавим шифер или протрём толь, но этот запрет игнорировался нами при всяком удобном случае. А во-вторых, в корневище клёна ухитрилась каким-то образом врасти спинка изголовья от кровати, и благодаря ей мы всегда могли залезть на крышу, даже если отец, дядя или дедушка убирали лестницу.  

Я пулей взлетел на развилку нескольких ветвей и помог вскарабкаться обливавшейся слезами сестрёнке.  

Мы оказали друг другу первую помощь – Оленька осмотрела мою злосчастную пятку и приложила к ранке разжёванный кленовый листик, а я растёр несколько таких листиков в ладонях до тех пор, пока они не стали влажными и приобрели ядовито-зелёный цвет, и протёр пострадавшие от крапивы сестрёнкины ножки.  

А потом мы начали выяснять – кто из нас двоих ухитрился напроказить и прогневать дедушку.  

– Кажется, я сегодня утром уронил карандаш в щель на полу, – сказал я, – но никто ведь не видел, как я его ронял...  

– А ты спички сегодня брал? – поинтересовалась Оленька.  

– Нет.  

– Точно? – недоверчиво переспросила сестрёнка.  

– Да честное слово, не брал я никаких спичек! – взмолился я.  

За спички нам попадало довольно часто, особенно мне, ибо я очень любил раскладывать костры и жечь мусор, но сегодня я на этом поприще отличиться не успел.  

– Ты сегодня морковь полола? – спросил я, – может, ты там понадёргала не того, что нужно?  

– Не знаю, – растерялась Оленька, – а помнишь, вчера вечером ты брал качок? Ты его положил туда, где взял, или опять бросил где-то?  

Ну конечно же. Качок – он же насос, используемый для травли колорадских жуков – был взят мной в сенях, и я окатил из него почти всех знакомых мальчишек с нашей улицы, да и самого себя заодно. Перебирая в памяти подробности вчерашнего вечера, я никак не мог вспомнить – действительно ли я вернул насос на место, или бросил под забором? А если его кто-нибудь стащил? Ох и задаст мне перцу дедушка, если мои проделки обнаружатся...  

– Я сегодня утром чайник через забор кинул, – признался я.  

– Зачем? – хихикнула сестрёнка.  

– Так просто...  

– Кто-нибудь тебя видел?  

– Тётя Рая видела, – произнёс я упавшим голосом, когда осознал, что напакостил при свидетеле, – а ещё я привязал нитку к мячику и закинул на провода...  

– Ты что? – Оленька так испугалась, что чуть не упала с развилки, – там же ток!  

– Да не, на другие провода, которые от телефона... и меня баба Дуся видела.  

– Ой, Сашка, – ахнула Оленька, – дедушка тебя выпорет... точно выпорет...  

Оказалось, что мы оба за этот день, да и за вчерашний в придачу, отличились на славу – хоть сейчас заковывай в кандалы и отправляй в Сибирь...  

Оленька красила фломастерами ногти на ногах, хотя это было категорически запрещено. Этому её научила Кирка Белякова – соседская девчонка, приехавшая к своей бабушке из Москвы. Я же вчера залез в дядюшкин трактор и дёргал там все рычаги, до которых только мог дотянуться – а вдруг я там что-нибудь сломал? Оленька утром залезла в чулан и опрокинула там полочку с целой батареей каких-то пузырьков; а я засунул отвёртку в громкоговоритель телевизора. Ни дать ни взять – диверсанты мы и вредители, да и только.  

– Ой, Сашка, – зашептала Оленька, – дедушка во двор вышел. Нас ищет...  

– Сиди тихо, – прошипел я, – не то он тебе так даст...  

Листва на клёне была столь густой, что мы не могли видеть всего происходящего, но зато нам было слышно, как дедушка зашёл в баню, потом направился в гараж, затем – в курятник...  

И в этот момент наш сосед Пётр Иваныч включил магнитофон. Заиграла песня о какой-то девочке, танцующей на барабане. Я ужасно не любил эту песню – уж не знаю почему, а Пётр Иваныч настраивал магнитофон на повтор и песня звучала раз тридцать-сорок, пока он выполнял в своём дворе хозяйские обязанности. Хуже всего было то, что магнитофон орал на всю улицу, и теперь мы с Оленькой были лишены возможности слышать, чем занимается во дворе дедушка. А вдруг он сейчас нас видит и нарочно ждёт, пока мы устанем и не спустимся на землю?  

Я погрузился в грёзы. Хоть бы сейчас у Петра Иваныча сломался магнитофон! Хоть бы отключили электричество! Вот бы дедушкин ремешок превратился в дым и исчез! Вот бы мне не чувствовать боли от ударов! Вот бы сейчас в жаркие страны! А ещё было бы здорово стать Бетменом, попрыгать по двору, всех напугать... и никто не стал бы пенять нам с Оленькой за брошенный через забор чайник, за дядюшкин трактор, за учинённый в чулане разор – все бы говорили про Бетмена.  

От нечего делать Оленька вынула из кармашка на груди своё сокровище – стопку вкладышей от жевательной резинки. На каждом из них объяснялось, что такое любовь, например – "Любовь – это когда ты самый лучший в мире папа", "Любовь – это оставаться спокойной, когда свежеубраная комната опять загрязнится", и ещё что-то в этом же роде. Мы так увлеклись изучением различных аспектов любви, что даже забыли причину, побудившую нас залезть на дерево.  

И вдруг стопка вкладышей выскользнула из сестрёнкиных пальцев и просыпалась вниз, в простенок между гаражом и курятником.  

Мы так и застыли на своих местах. А если дедушка увидел?  

Но дедушка ничего не заметил. В этот момент он стоял у забора, разговаривал о чём-то с Петром Иванычем, они курили, время от времени осыпали кого-то бранью, и им было невдомёк, что мы с сестрёнкой боимся ремешка.  

Послышалось тарахтение трактора – это вернулся с работы дядя Коля. Он заглушил двигатель, вошёл во двор и присел покурить, причём прямо под нами. Но мы, конечно, не видели, кто это. Мы ждали грозных дедушкиных возгласов. А ещё у нас ужасно болели затёкшие колени.  

В конце концов Оленька не выдержала и заплакала. Следом заревел и я.  

– Это что там за рёва-корова на дереве поселилась? – со смехом вопросил дядя Коля, поднимаясь на ноги.  

– Мы больше не будем! – сквозь слёзы сказал я.  

– Чего не будете-то? – недоумевал дядюшка, – ну-ка слезайте... чего у вас там такое стряслось?  

Дядюшка слушал наши признания во всех грехах, и его всё больше разбирал смех. Тем временем мы спустились во двор, надеясь, что заступничество дяди Коли, пребывающего в прекрасном расположении духа, избавит нас от знакомства со зловещим ремешком с латунной пряжкой...  

Дядя Коля, задыхаясь от смеха, прошёл в дом и не прошло и минуты, как он снова вышел к нам и сказал:  

– Уши почаще мойте, чудики. Какой ремешок? Дед бороду хотел расчесать и спрашивал у бабки – куда она гребешок положила... Эх, вы, дуралеи... – он хлопнул нас по плечам, – ну идите, играйте. Вот блин... завтра мужикам на работе расскажу – обхохочутся...  

Мы стояли у крыльца и обиженно смотрели друг на друга.  

– Ну вот, не дал про Кэнди досмотреть, – проворчала Оленька, – балда ты, Сашка. "Дедушка ремешок ищет", – передразнила она, пародируя мой голос.  

Сестрёнка отправилась собирать рассыпанные в простенке вкладыши.  

А я поплёлся ей помогать. Я дулся и бранил себя. Надо же было так опростоволоситься! Но что поделаешь, если у меня слабые, неокрепшие нервы?