нет названия

КНИГА ПЕРВАЯ  

Глава 1  

29 августа 1980 года.  

В тот день, отличающимся от всех предшествующих ему тёплых, солнечных деньков, неумолимыми леденящими северными порывами ветра и совершенно безоблачной синевой небосвода, зачастую несвойственной этим окружностям, французская семья, переехала в прибрежный городок, второй по своей величине, после Кардиффа, носящий в наши дни название Суонси, распологающийся в юго-западной части Уэльса.  

Поселилась французская семья в небольшом по площади, тихом, малонаселенном районе на улице Кейпстрит в ничем не примечательном двухэтажном грязновато-белой окраски домишке, окруженном сзади уже слегка пожелтевшей, суховатой листвой невысоких, метров под десять высотой, деревьев.  

Внутри дома первым делом в глаза бросались причудливые картины, висевшие на стенах в холле. На них были изображены дети. Все произведения были в черно-белом цвете и всё бы ничего, если бы не учитывать тот факт, что ни на одном из данных творений не было видно детского лица. По всей видимости это была особенность манеры написания картин автора.  

Хотя детей они не испугали и нисколько не смутили, однако все художества были убраны в коробки и занесены на чердак в тот же день по приказанию матери, являвшейся, как это иногда бывает, главной в семье.  

За гостинной следовала миниатюрная и в то же время тесноватая кухонька, посреди которой мог помещаться лишь небольшой кругловатый столик, а в углу пыльный, но по своему виду не используемый ранее, холодильник.  

Дети, для которых всё это было ново, в силу своей любопытности поспешили подняться на второй этаж дома.  

Старший мальчик Дидье, живо отворивший дверь первой комнаты тут же крикнул "Эта моя! "  

Следовавшая за ним, уродившаяся позже Дидье на год, Сессиль, вбежавшая мигом во вторую комнату завопила, как бы отвечая брату "Тогда моя вот эта! "  

Спустя минуту, наконец поднявшись по лестнице, младшая из троих детей, Мадлен не почувствовала никакой злобы, а лишь привычную ей досаду, увидя на месте третьей собственной комнаты заброшенный чердак, из какового повеяло прохладой и сыростью.  

Мадлен, аккуратно войшла и осмотрелась по сторонам.  

Затем легла на скрипучую, но просторную мягкую кровать и закрыла глаза. Ей было всё равно, день на дворе или ночь, ибо после переезда сил у неё совсем не осталось и она заснула крепким детским сном.  

Глава 2  

Проснулась Мадлен лишь поздно вечером услыхав резкий, грозный крик матери, доносившийся снизу:  

-Мэдди, упрямая ты девчонка, быстро за стол! Сколько раз мне ещё повторить?!  

 -Эстель, прошу не кричи. Она сейчас спустится, – мягким тоном промолвил отец.  

 -Как же  тут не кричать и не злиться, когда твоя дочь тебя попросту не слышит, а муж лишь поощеряет её беспредельную наглость и непослушание, уверяя, что он всего-то навсего старается быть хорошим отцом! -возмутилась Эстель..  

Спустя несколько минут, Мэдди, спустившись и вымыв руки, села ужинать с остальными.  

Есть ей абсолютно не хотелось и она, ковыряя вилкой холодные куриные биточки с кукурузой и жареным картофелем, рассматривала поочереди остальных членов семьи.  

Напротив Мадлен сидела рыжеволосая, полноватая, давным-давно нигде не работавшая женщина, мать троих детей и, как уже ранее упомяналось, являвшаяся главой семьи – Эстель Кларк. Её широкие, грубые плечи и низкий лоб на бледном серьёзном лице выглядели как-то неестественно. Она торопливо ела, не поднимая головы и не произнося ни слова, будто желала поскорее встать из-за стола и заняться более важными по её мнению делами.  

Эстель собственно говоря являлась главным зачинщиком переезда Кларков из Парижа в Суонси. Здесь жила её давняя знакомая, с которой она познакомилась ещё в школьные годы, а потому Эстель надеялась заручиться от неё некой поддержкой в освоении на новом месте.  

Справа от Мэдди сидел Дидье, гордившийся в свои четырнадцать лет неплохой физизеской формой и великолепными для своих лет баскетбольными навыками. Нельзя было сказать, что он вовсе не любил свою младшую сестру или напротив же слишком поощрял, Дидье попросту было всё равно и это казалось устраивало их обоих.  

По правую сторону от Дидье ужинала Сессиль. Её, схожее с материнским, белое личико, всегда выражало умиротворённость и холодную сдержанность особенно в семейном кругу. Подруги всегда дивились её рыжеватым кудрявым длиною до пояса волосам и впалым светло-голубым глазам. Хотя Сессиль была схожа с Эстель характером, однако пренебрежительно она относилась к сестре в основном лишь из-за материнского влияния. Она никогда ничем не делилась с ней, как материально, так и духовно. Никогда не говорила с ней, как сестра с сестрою, не волновалась за неё, как это свойственно сёстрам, когда та бывало залезала высоко, чуть ли не на самую верхушку дерева поздним вечером. Сессиль не ведала, что такое сестринская любовь и не находила в своей жизни места Мэдди.  

Мэдди в свою очередь уже давно привыкла к подобному отношению брата и сестры, а потому нисколько на них не обижалась, а лишь надеялась, что в будущем они изменят своё мнение насчет неё.  

По левую сторону от Мэдди сидел отец – Джозеф Кларк. Его кожа имела тёмно-шоколадный оттенок, а на голове торчали чёрные, вьющиеся волосы. Лицо выражало мягкую, доброжелательную, но сдержанную улыбку, а карие глаза- полнейшее спокойствие. Сейчас, когда он сидел за столом и съел немалую порцию еды, Джозеф вовсе не казался таким худым, каким он являлся. Его нынче кажущиеся ровными, отведенные назад плечи, в обычное время были слегка сутулые и высокие, на груди виднелись рёбра, а острые локти и длинные костлявые пальцы на измученных, чуть трясущихся руках, не придавали его телу ни капли красоты, а напротив же некую уродливость. Непомерный тяжкий физический труд, каковым Джозеф начал заниматься ещё с шестнадцати лет, потому как для темнокожих в то время иной работы не предоставлялось, а ныне помимо этого он не умел ничего делать, сильно сказывался на его самочувствии.  

Однако в отличии от большинства родителей, вымещающих свою злобу и недовольство своей жизнью на детей, он, несмотря на свою нелёгкую жизнь, считал, что не может такого себе позволить и напротив же пытался дать почувствовать другим хоть малую радость и довольство жизнью. При конфликтах, случавшихся чаще всего между Мэдди и её матерью, он не желал вставать ни на чью из сторон, но после замечая тон дочери и наворачивавшееся на глаза, слёзы, когда та долее не могла выслушивать претензии матери, он всё ж таки просил жену успокоиться и положить конец её абсурдным высказываниям.  

Джозефу было прескорбно видеть, часто находившуюся в состоянии раздражённости и злости жену, однако больнее становилось ему за родную дочь, каковой он не мог помочь должным образом в силу своего миролюбивого и мягкого характера.  

Мэдди понимала это, но она восхищалась им за то, что неглядя на жизненные трудности, он не озлобился на окружающий мир и остался таким же славным человеком и любящим отцом.  

–Отчего ты до сих пор ничего не съела?!-грозным тоном обратилась мать к дочери, видя, что на ее тарелке еды не убавилось.  

Мэдди, вздрогнувшая от неожиданности вопроса и тот час же забывшая свои размышления, лишь тихо ответила матери:  

–Я не голодна, мама.  

А после обратилась к отцу:  

-Можно ль я выйду прогуляюсь?  

-Иди, но будь через полчаса дома, нынче вечер, да и кто знает, что за люди населяют этот район...,- последовал ответ.  

Мэдди живо надела легкую кофточку, ту, что Сессиль была уже мала, и каковую мать велела донашивать ей и новые серовато-бежевого цвета ботинки, присланные Мэдди в качестве подарка ко дню рождения тётушкой Р., являвшейся младшей сестрою её отца.  

У тётушки Р., как и у отца Мэдди детство было не из лёгких. Уродились они во Франции, в одном из беднейших и опаснейших районов Н. Воспитывались они отцом- Л. Кларком, ибо мать их умерла, спустя несколько дней после родов Р. Это событие сильно повлияло на Джозефа, которому на тот момент едва исполнилось восемь. Он видел, как нелегко приходилось его отцу с Р., каковой ещё более не хватало матери. Девочка росла застенчивой и необщительной, хотя отец и брат всегда были снисходительны и ласковы в обращении с нею, однако всё ж таки ей не доставало той материнской заботы и тепла, того понимания и внимания, каковым большинсиво матерей стараются одарить своих детей.  

Мэдди очень любила свою тетушку. Это был второй человек, после отца, к которому она могла обратиться за помощью, и который, не осуждая и не ругая её, пытался понять и помочь.  

Однако после переезда Кларков тетушка осталась в Н., каковой распологается на юго-западе Франции, а потому они не могли видеться столь часто, как прежде. Факт, что эта добрая, смешная и ласковая тетушка Р. теперь находится не только в другом городе, но в иной стране, за сотни километров от неё, несколько огорчал  девочку, однако сейчас она порешила не заострять внимание на грустном и поспешила на улицу.  

Уже смеркалось, невзирая на то, что было лишь пятнадцать минут девятого. В окружностях Суонси день летом почти не увеличивается. Солнце восходит, как и в большинстве стран Европы, около шести часов утра, а заходит около восьми часов вечера.  

Для семьи Кларков это было несколько непривычно, в особенности для Мэдди, ибо её любимым временем суток являлся вечер.  

Именно вечером она могла насладиться необычайной красотой заходящего солнца. Иногда закаты были светло-жёлтого отлива, так что солнечные лучи просвечивалась сквозь темно-серые облака ;иногда на почти безоблачном небосводе просвечивались оранжево-желтые с нежно-розовыми проблесками полосы солнца, а иногда(зачастую в ясные дни), солнце ярко пылало желтовато-красной краской на фоне лазурного безоблачного неба. Последние же закаты бывали в основном в жаркую летнюю пору, и сегодня был именно такой. Мэдди, едва выйдя на крыльцо дома, замерла на месте и  долго не сводила глаз с потрясающего зрелища. Однако чуть солнце зашло она тот час же сошла с крыльца и зашагала, сама не ведая куда.  

Мысли ее были где-то вдали и казалось остались в том бедном районе Парижа, в котором она провела всю свою недолгую жизнь. Мэдди смутно разглядывала множесто окружавших её домов :одни были на вид жутко старые и дряхлые, ничем не огороженные. Крышы почти все заросли буро-зеленым мхом, окна закрывали заросли давно не стриженных, буйных кустарников, трава во дворе была выцветшая, желтоватой окраски, схожая с сеном. Это надавало домам ещё большую безобразность и неряшливость. Казалось жизнь в этих домах давно остановилась.  

Другие дома находились в более благоприятном состоянии. Снаружи они сдавались аккуратными и ухоженными, двор был в полном порядке: кустарники ровно острижены, трава, хоть и не ровная, кажется с каждым днем зеленеет и густеет. На стенах дома, точно большие змеи, аккуратно переплетаютя между собой зеленые ветви винограда с крохотными темно-фиолетовыми виноградинками. Видно было, что хозяева этих домов сохраняют в них порядок, чистоту и уют так, чтобы гостям было приятно войти внутрь.  

Однако то, что увидела Мэдди впереди заставило девочку вернуться из пучины собственных мыслей в реальный мир. Ее взору представилось нечто, что нельзя было назвать домишкой, домиком и даже домом. Это был целый дворец! Белый фасад дома наряду с ярким изумрудным палисадником и без того величественного и завидного особняка, придавал ему еще боле праздничный вид.  

На втором этаже стеклянные, высокие двери с золотыми ободками по краям открывали вид на обширный балкон, на каковом стоял миниатюрный французский столик, предназначенный для чаепитий в небольшой компании.  

Внизу, по две стороны от белой, с необычной фрезеровкой парадной двери лежали, скрестив лапы, мраморные статуи львов. Посередине двора находился небольшой музыкальный фонтан, каковой вечером подсвечивался подсветкой, так, что вода становилась нежно фиолетового цвета. Дом был окружен узорчатым высоким, таким же мраморным, как и статуи львов, забором, по бокам которого находились величественные колонны, а посередине раздвижные ворота. Наверняка это сооружение вызвало бы симпатию даже у самых известных архитекторов эпохи Возрождения, ибо лучшего здания в стиле барокко казалось и быть не могло.  

Мэдди наконец придя в себя от необычайного зрелища, ошеломившего ее, перешла через мост мелководную реченку и подошла чуть ли не к самому забору роскошного здания. Затем, увидя, что ворота закрыты не полностью, она, сама не ведая зачем, отодвинула их и зашла. Теперь ее взору вдобавок открывался ярко зеленевший истинно английский газон и пышные клумбы с различными цветами, среди которых были такие обыденные как анютины глазки, всемозможных цветов лилии и едва начинавшие распускаться хризантемы, так и столь редкие виды, каковых Мэдди не могла различить.  

Сначала девочка остановилась, поразмыслив, что ее действие было беспечно и глупо, и уж хотела было уйти, однако заслышанный сзади шум мотора, только что приехавшей машины, помешал ее намерению. Мэдди, не на шутку испугавшись, кинулась бежать подальше от ворот, и, пробежав мимо фонтана, спряталась за невысокой, но пышной туей. Сердце её безудержно колотилось и она уже несказанно жалела, что ступила на территорию этого загадочного жилища.  

В тот же час из машины вышли двое: высокая стройная, но слегка сутулая девушка, а следом за ней высокий и худощавый для своего возраста парнишка лет одиннадцати.  

Чем ближе они подходили, тем ясней Мэдди могла видеть их лица под ярким светом, освещавшего вход в дом, фонаря.  

У девушки были  длинные светловатого оттенка локоны и мягкие ничем не примечательные черты лица, небольшой курносый нос, тоненькие ярко-красные губы, узенькие, светловатого оттенка глазки. Однако во взгляде девушки Мэдди заметила какую-то необыкновенную хитрость и ненависть, а, едва из дома вышел некий мужчина и подозвал её к себе, как стало ясно видно, что губы её сжались от злости настолько, что на их месте показалась лишь сплошная бледно-красная полоса.  

В последующию секунду Мэдди перевела свой взор на мальчика. Хотя лицо того в данный момент выражало серьёзность и хладнокровность, однако оно казалось независимо от эмоций человека, не теряло ни капли своей красоты.  

В глаза тут же бросались необычайные черты его лица, каковые сдававались и мягкими, гладкими, и резковатыми одновременно и потрясали всех, видящих их, своей выразительностью и изящностью. Небольшой прямой носик, чуть припухлые бледные губы, длинноватые темно-каштановые взлохмаченные волосы и аккуратно очерченные скулы надавали лицу некую, притягивающую взор, неряшливость...  

Однако внезапно что-то невыносимо тяжелое сдавило Мэдди грудь, дрожь пробежала по всему телу и ком подступил к горлу так, что ей сдалось, словно она сейчас задохнётся от нехватки воздуха, когда, заглянув через ветви туи в глаза мальчика, заметила , что они направлены на неё...  

К счастью для Мэдди, только что вышедший из дома, мужчина ровным голосом окликнул мальчишку и подозвал его к себе, и девочка, лишь через минуту отведя взгляд, вздохнула. Вздохнула глубоко, но уже спокойней...  

Она, боясь разоблачения и желая поскорее сбежать из этого места, уже приготовилась бежать, как раздался громкий, отчётливый звук...  

Высокий, статный мужчина, подозвав к себе парнишку, замахнулся и ударил его по лицу так, что показалось, словно стрела беспощадно пронзила хрупкое стёклышко...  

Несмотря на темноту, наступившую с приходом ночи, и фонарь, отчего-то светивший уже не столь ярко, Мэдди ясно увидела кровь, текшую по щеке мальчика. Но он все так же стоял неподвижно...  

–Зачем ты это сделал, я тебя ещё раз спрашиваю?!-послышался грозный возглас мужчины.  

Ответа не последовало.  

Мальчик, казалось, всё продолжал смотреть в одну точку на парадной двери, однако ни мужчины, ни дома, ни самой двери он не видел. Он смотрел сквозь всё это, словно пытаясь разглядеть нечто, чего не видят остальные.  

Мэдди знала этот взгляд... Так часто бывает, когда серьезно над чем-то задумаешься. Когда так смотришь забываешь обо всем, все мысли куда-то тут же испаряются, мозг словно отключается, а между тем ты не в состоянии ничего чувствовать и боль в том числе...  

Мужчина, видя, что мальчик не собирается объяснятся, замахнулся и хотел повторно нанести удар, но хрупкая, длинная рука девушка крепко сдавила его руку, помешав его намерению.  

-Миранда? Что ты себе позволяешь?!-обратился мужчина к девушке.  

– Ты совсем из ума выжил, Фридрих?! Каким местом ты сейчас думал, ответь?! Ты понимаешь, что этому мелкому засранцу послезавтра идти в школу?! И что, он покажется с этой вопиющей царапиной и синяком под глазом в первый же день? Сам ведь знаешь, нам абсолютно ни к чему лишние сплетни и скандалы!  

Слуг и Нэнси я отпустила, так что они явятся к утру понедельника, а к тому времени надо исправить это, – высказывала девушка, смотря при этом на текшую кровь.  

– Да, я понимаю, понимаю. Просто не сдержался. А ты, – обратился он к парнишке, – я надеюсь ты понимаешь, что это остаётся между нами. Ты меня услышал.  

На этом диалог завершился. Мэдди видела, как мальчик, поднимаясь по ступенькам, еще раз бросил взгляд на тую, но на этот раз, не увидя там ничего удивительного, поморщился и, как-то рассеяно поднявшись по ступенькам, скрылся за дверью.  

Девочка, едва захлопнулась дверь, кинулась со всех ног бежать отсюда, так, что через несколько секунд она, уже стоя у ворот, пыталась открыть засов, однако его казалось так заклинило, что все попытки были напрасны.  

Мэдди, уже начав было нервничать, хотела поискать другой выход, но тут кто-то тихим голосом окликнул её.  

– Ты неправильно делаешь, давай я помогу?  

Мэдди обернулась. По ту сторону ворот напротив неё стоял паренек в ничем не примечательной повседневной одежде, ростом с нее, крепкого телосложения, с крохотными кариеми глазками и взлохмаченными светло-золотистыми волосами.  

-Помоги, если можешь, – опомнившись, еле выдавила из себя Мэдди.  

 Парнишка своими сильными руками одним движением повернул вправо засов, а затем поднял его и отодвинул ворота, пропуская Мэдди вперед. Последняя, краем глаз взглянув на него, прошла мимо и шепнула "спасибо", оказавшись уже за пределами территории дома.  

Парнишка, не сразу поняв, что это "спасибо" адресовано ему, огляделся по сторонам и, не заметив  никого, кроме уже скрывавшейся за углом Мэдди, окликнул её,  подойдя ближе:  

 -Эй, постой, постой... Я просто, хотел спросить, зачем ты сюда приходила? Ты подруга Льюиса?  

 -Льюис? Кто это? -осведомилась, остановившись Мэдди.  

 - Мой лучший друг, который здесь живет...  

После этих слов Мэдди вспомнились глаза того мальчика, которые она все же немного успела разглядеть через кусты туи.  

Такие большие, выпуклые ярко-голубые глаза...  

–Но ты так и не ответила на мой вопрос... -добавил паренек. -Ты эмигрантка? Я, стало быть, не видел тебя раньше в этих краях...  

– Можно и так сказать. Моя семья только сегодня переехала сюда из Франции...  

-Как тебя зовут? -осведомился парнишка.  

-Мадлен.  

-Позволь я буду звать тебя Мэдди? Это же сокращённая форма твоего имени? Ну что ж, приятно познакомиться, Мэдди. Я- Дэниэл Уинфорд, зови меня просто Дэн.  

– Раз уж мы познакомились, позволь попросить тебя об одном: не говори никому, что видел меня здесь или что мы знакомы, по крайней мере пока...  

-Ладно, как скажешь. Я буду молчать, обещаю, – он слегка удивлённо, но уверенно взглянул на неё. По его взгляду Мэдди стало ясно, что если этот человек пообещал что-то, то он это сделает. Эта мысль успокоила её и она ещё раз поблагодарив Дэна и попрашавшись, скрылась в темноте ночи.  

Она уже неслась домой со всех ног, только теперь вспомнив о просьбе отца быть дома через полчаса и боясь гнева матери. Сама удивляясь, она не могла поверить в то, что несмотря на темноту и всё, что произошло с ней за день, она не забыла дороги в новый, еще не родной ей дом.  

Вот она уже пробежала по мосту, лишь на секунду остановившись и посмотрев вдаль. Её взору представилась длинная, узкая, отражавшая ярко-белый свет луны и миллионов крохотных звёзд, река. Но Мэдди, понимая, что сейчас совсем не время любоваться красотой ночи, повернула направо, пробежав те невыдающиеся домики, каковые она рассматривала по пути сюда и наконец выбежала на ту самую улицу Кейпстрит.  

Было темно. Лишь один метров под десять высотой фонарь вдали освещал улицу бледным тусклым светом. Мэдди остановилась, затем пошла медленнее. Руки её похолодели от страха, ноги шагали как -то сами по себе, дрожь пробегала по всему телу и сердце ещё больше сжималось...  

Ей показалось, что она совсем одна в этом бесконечном, огромном, пугающем мире. Словно кто-то посадил её в эту ненавистную"клетку", а сам посмеивается, наблюдая за каждым её вздохом... И нет никого рядом. Только бесконечное звёздное небо и фонарь. Да, никогда она ещё не ощущала себя настолько беспомощно. Никогда её детский страх и воображение не завладевали ею, как сейчас. Каждая кошка, тихо пробегавшая по улице, казалось могла превратиться в лютого тигра и напасть на неё, а деревья... их высокие, широкие стволы и почти безлиственные многочисленные ветви, качаясь от сильных порывов ветра, напоминали гигантских существ...  

Однако, что только не почудится детям, гуляющим одним поздной ночью...  

Но вот Мэдди уже поднялась на порог дома. Находясь под воздействием своего воображения и страха, она не заметила, как начался сильный ливень. За считанные секунды ямы и неровности на дорогах наполнились водой, фонарь погас и отчётливо было слышно, как струи воды стекают по длинным металлическим трубам с крыш домов.  

Справо на крыльце Мэдди увидела отца, спящего на старых подвязных деревянных качелях, привезенных из Парижа. Дождь не только не разбудил его, но наоборот сморил. Он, положа голову на предплечье, облокотился на спинку качелей. Одет при этом он был очень легко, его длинные босые ноги свисали с качелей, а лицо выражало беспокойство и жалость. Но, даже когда Мэдди подошла ближе и прошептала "Папа", тот не шевельнулся, а лишь медленно тяжело вздохнул. Мэдди тихонько присела на качели рядом с отцом, нежно обняла его и, положив головку ему на плечо, долго смотрела на струю воды, тёкшую из трубы на крыше. Под воздействием страха от всего увиденного, она ещё долго не могла сомкнуть глаз. Ей то и дело мерещились то глаза того мальчика, то ярость и бесчувственность на лице того мужчины, то знакомство с Дэном. Она всё прокручивала эти моменты в голове, пока не прекратился дождь и сон всецело не завладел ею.  

   Глава 3    

На часах ещё не пробило 7 утра, но наверху было слышно, как захлопнулась парадная дверь, а за ней отворилась скрипучая дверца холодильника.  

Мэдди, лёжа в кровати и едва открыв глаза, несколько секунд не могла сообразить что происходит... Затем она приподнялась и огляделась. Это был всё тот же чердак, та же скрипучая кровать и те же коробки с черно-белыми детскими картинами внутри. Постепенно Мэдди вспоминались события минувшего вечера и она тихонько, стараясь никого не разбудить, пройдя по деревянному, холодному полу, спустилась вниз в гостиную.  

Там она застала отца.  

Он тем временем недавно проснувшись, а затем, выйдя на крыльцо и забрав оттуда две стеклянные бутылочки свежего молока, два десятка яиц, упакованный в какую-то марлю творог и кило яблок, укладывал  всё это в холодильник.  

В то время в окресностях не только Суонси или Уэльса, но и всей Англии многодетным семьям помогали разве что продуктами питания и изредка предоставлением дешёвого жилья.  

Затем Джозеф, взяв два сэндвича  с сыром и помидорами и небольшой пакет апельсинового сока в качестве перекуса на день, стал одеваться, готовясь впервые идти на свою новую работу.  

Он уже отворил дверь, как детский голос его дочери остановил его :  

– Папа, можно мне пойти с тобой?  

– Мэдди? -поначалу удивился тот, – Отчего ты не спишь в такую рань? Ведь ещё и 7 не стукнуло. Впрочем, я не могу взять тебя с собой.  

–Почему не можешь? -жалобней произнесла она.  

–Доченька, – начал он, опустившись перед ней на колено и держа её за плечи, – я иду на новую работу, однако в ней нет ничего, что могло бы привлечь внимание такого ребёнка, как ты. Я занимаюсь тяжёлым не только физически, но и психологически  трудом. И занимаюсь давно, ещё с юности. Возможно ты не знаешь, но мы с моим отцом и твоей тётей жили очень бедно, а после смерти моей матери нам едва хватало денег на жильё и какую-то еду, поэтому, когда мой отец подучил меня своей работе, я забросил школу и стал работать, как и он. Но я не желаю слышать о том, что ты хочешь помогать мне с этой работой. Ты пойдешь завтра в новую школу, заведёшь новых друзей, Мэдди, у тебя вся жизнь впереди, не стоит помогать мне потому что ты считаешь что должна. Ты мне ничего не должна. Смейся, гуляй, радуйся, живи! Ты ещё совсем ребёнок, я не хочу чтобы у тебя было детство, подобное моему. Ты меня поняла?  

-Но папа, пожалуйста! -взмолилась Мэдди. -Я могу просто посидеть рядом и не помогать тебе, если ты не хочешь. Я буду ходить в школу, буду хорошо учиться, буду всегда тебя слушаться, но прошу, возьми меня сегодня с собой. Сегодня последний день каникул, после я пойду в школу и мы и так будем редко видеться.  

Пожалуйста, мне так не хочется сегодня оставаться дома с мамой и Сессиль...  

Мне так не хочется снова злить маму своим присутствием... -всхлипывала, сдерживая слезу Мэдди.  

– Ну-ну, успокойся, Мэдди, успокойся. Если ты так хочешь, так и быть,   я возьму тебя с собой, но учти, это будет первый и последний раз.  

И знай, маму злит вовсе не твоё присутствие. Она злиться вовсе не на тебя, меня, Дидье или Сессиль, она злиться на себя и не может простить себе своих прошлых ошибок. Но это её ошибки, не твои, ты ту не причём, знай это.  

А теперь иди поскорей умывайся, одевайся, я жду тебя на крыльце. – с такими словами Джозеф обнял дочь и вышел на улицу.  

Они уже прошли две трети пути. Мэдди ни о чём не расспрашивала отца и просто безмолвно шла рядом, оборачиваясь по сторонам и рассматривая окружающую местность. День был облачный, небо застилала белая с редкими тёмно-серыми тучами пелена, казалось, сейчас должен начаться дождь, но его не было. Воздух ещё не успел прогреться, и хотя несколько часов назад шёл ливень, но всё равно чувствовались духота и сухость. Трава была выгоревшая и пожелтевшая, схожая с сеном, на яблонях уже почти не осталось яблок и многие валялись внизу мягкие и потемневшие. Стало быть до вчерашнего вечера в здешних местах давно не бывало дождя.  

Изредка пролетала в воздухе какая-нибудь птица, но она летела быстро, не издавая ни звука и скрываясь через мгновение в небе. На протяжении тех одного-двух километров, что они прошли, им не встретился ни один человек. Казалось всё уснуло мёртвым сном...  

Вдали начинало виднеться огромное, невспаханное поле и зеленевшие холмы. Джозеф взглянул на крохотные карманные часы и зашагал быстрее, так что Мэдди едва поспевала за ним.  

Наконец они были на месте.  

Мэдди оглялелась вокруг. То, что представилось нынче её взору было похоже на небольшую частную ферму.  

Помимо двадцати гектаров поля, здесь размещались конюшня, в каковой Мэдди разглядела четырех лошадей, однако какой-то огромный "инструмент", как показалось Мэдди, находился лишь около одной лошади.  

В метрах двадцати от конюшни находился небольшой курятник, где без умолку кудахтали порядка двадцати кур. Здесь же размещался деревянный сарайчик, в котором хранились запасы корма, сено, различные "инструменты", вёдра, бочки и много всего прочего. Вся эта территория, как после заметила Мэдди, была огорожена дощатым забором, за каковым находилось несколько пастбищ, на которых паслись сотни овец.  

В тот же час к Джозефу подошёл только что вышедший из конюшни мужчина. Мэдди тот час же перевела свой взгляд на него. Она на мгновение оцепенела, не в силах что-либо произнести. Это был тот самый мужчина. Тот, который вчера на территории роскошного особняка ударил мальчишку на глазах женщины.  

– Добрый день! Вы стало быть...,- мужчина запнулся, недоумевая, что это за люди перед ним.  

–Джозеф Кларк, сэр! Я вчера увидел ваше объявление, в каковом было сказано, что вам требуется новый работник на ферму.  

– Ах, да! Ну что ж, Джозеф, приятно познакомиться, Фридрих. А это...,-он снова запнулся, пожимая руку Джозефу, а на его лице показалось ещё большее недоумение.  

–А, это моя дочь- Мэдди. Сэр, позвольте она сегодня останется со мной и подождёт покуда я закончу работу, – вежливо пояснил Джозеф.  

Фридрих внимательно оглядел девочку.  

Белое, но из-за пыли и грязи казавшееся серым не примечательное, словно крестьянское, платьице с кружевным воротничком, вязаная серая, чуть темнее платья кофточка с коротким рукавом, Фридрих заметил, что не хватало двух пуговиц, пыльные коричневые сандалии, сбитые коленки, спутавшиеся короткоостриженные тёмно-каштановые волосы и выдающиеся светло-карие глаза на тёмно-золотистом шоколадном лице вызвали у него внутри негодование и отвращение, однако он вежливо обратился:  

– Боюсь она может остаться лишь в том случае, если сама займётся некой работой. К примеру, она может прибрать в конюшне, заняться курятником или проследить за овцами вон на том пастбище, – он обернулся и показал рукой на самое маленькое и самое далекое отсюда пастбище из тех, что до этого рассматривала Мэдди- решайте!  

Джозеф хотел было возразить, однако Мэдди поняв, что отец и не подозревает, насколько безжалостен и суров человек, стоявший перед ними, даже по отношению к своим близким, что уж там говорить о каких-то темнокожих рабочих, долго не раздумывая и с решительной уверенностью в голосе ответила:  

-Мне сможет кто-то помочь на пастбище, ведь мне раньше не доводилось таким заниматься?  

На лице Фридриха появилась язвивая усмешка, и теперь оно выражало хитрость смешавшуюся с удивлением :  

– Конечно сможет! -Фридрих скрылся в сарайчик и через несколько минут вышел с чем-то в руках- держи, повяжи волосы и отправляйся к той женщине -он снова показал пальцем на пастбище, -- а вы, -обратился он к Джозефу, – переоденьтесь в том сарайчике и подходите на поле, – объявил Фридрих и снова скрылся в конюшне.  

Она повернулась к отцу. Его глаза имели страдальческий, утомлённый вид и выражали непонимание и беспокойство.  

–Мэдди, ты ведь совсем ребёнок...,- горько произнёс он. Обнимая дочь, его сердце сжималось, а глаза наполнялись водой.  

–Папа, все хорошо, не плачь, -обняла его в ответ Мэдди.  

Он опустил голову и несколько секунд пытался совладать с эмоциями, после чего Джозеф шепнул:  

–Хорошо, Мэдди, только, прошу, будь осторожна – с такими словами он поцеловал девочку и направился в сарайчик, проводя дочь взглядом.  

Мэдди быстро зашагала на самое дальнее пастбище, где стояла женщина с овцами.  

Вдали виднелись заросшие травами и кустиками крутые холмы. Небо всё ещё было затянуто белой пеленой, а влажность воздуха лишь усиливалась.  

–Здравствуйте, -произнесла Мэдди, подойдя к женщине.  

Последняя обернулась.  

Перед собой теперь Мэдди видела невысокую, но по своему телосложению пышную и одновременно крепкую, уже не сказать чтобы молодую, лет так пятидесяти женщину. Её уже несколько несколько обвисшая кожа была ещё темнее кожи отца Мэдди.  

–Здравствуй, деточка, – мягким, ровным голосом ответила она. -Тебе что-то нужно?  

– Меня отправили помочь вам здесь, на пастбище, -ответила Мэдди.  

– Помочь мне? -женщина чуть заметно улыбнулась, -деточка, да чем же ты можешь мне помочь?  

–Ну я могу воды овечкам принести или рассчесать им шерсть...  

Женщина добродушно рассмеялась. Мэдди не могла понять, чем она вызвала такую реакцию. Разве было в её словах что-то, способное рассмешить эту немолодую и казалось несколько равнодушную ко всему происходящему женщину.  

Та оглядела девочку. Улыбка тот час исчезла с её лица и теперь она уже с некой грустной серьёзностью произнесла:  

– Неужели такова участь каждого из нас?  

Мэдди посмотрела на неё непонимающе.  

–Дай Бог, чтобы ты не никогда и не узнала значение моих слов, -тяжело вздохнув, пояснила женщина... – Так что же, говоришь, тебя послали сюда мне в помошницы? Что ж хорошо, скажи была ли ты до этого на пастбище? Что ты знаешь об овцеводстве?  

Мэдди была глубоко удивлена, заметив, с какой быстротой переменились настрой и слова этой женщины.  

"Неужели так могут все взрослые? "подумала она про себя.  

– Ах, я совсем позабыла, -воскликнула женщина, -как же твое имя, деточка?  

–Мэдди  

–Эбби, – женщина протянула и дружелюбно пожала руку Мэдди, – Будем теперь друзьями.  

Мэдди скромно улыбнулась.  

–Я никогда не была на пастбище и ничего не знаю об овцеводстве, миссис Эбби, -ответила Мэдди на уже несколько позабытый вопрос.  

–Ах, прошу, Мэдди, не называй меня миссис Эбби! До ужаса не люблю, когда ко мне так обращаются! Просто Эбби, -поправила женщина, – но твои незнания в сфере овцеводства нестрашны, по ходу дела ты будешь всё узнавать и понимать.  

Мэдди слегка улыбнулась, ничего не ответив. По своему характеру она была скромна и малословна, но с малознакомыми людьми она и вовсе замыкалась в себе, боясь, впустить человека к себе не то что в душу, но даже в мысли. Она без слов понимала что от неё требуется и редко витала в собственных мыслях.  

После женщина стала показывать ей овец и всё разъясняла про тех. Это была уэльская горная порода овец белого и рыжего окраса. Овцы, находившееся на этом отрезке пастбища были самки-так как они были опорошены, то есть не имели рогов, а на соседнем пастбище паслось небольшое количество рогатых овец- баранов. Эбби рассказывала что их кормят различными кормами в зависимости от таких факторов как возраст, беременность, откорм и погодные условия. Летом рацион овец на две трети составляют свежие травы и зелень, иногда добавляют сено, бобовые, кукурузное зерно и небольшое количество соли. В жаркие дни следует давать большое количество жидкости. Всё это, как рассказывала Эбби, обеспечивало нормальные обменные процессы в организмах овец, а соответственно и вкусное мясо по окончанию откорма и последующего забоя и качественную шерсть, и жирное, обогащенное всеми питательными веществами молоко. Шерсть и мясо поставлялось на продажу в небольшие фермерские магазинчики в Лланели и Аманфорд – небольшие города в составе графства Кармартеншир, которое в свою очередь граничило на севере со Суонси. Молоко же у овец, как известно, вырабатывается лишь в лактационный период, из-за этого овец невозможно доить круглогодично, а потому молоко либо оставляли себе, либо продавали по дешёвке знакомым.  

Весь день Мэдди прошел на пастбище, лишь в обеденное время она с Эбби отправилась в крохотный домик, который находился за пастбищем для того чтобы перекусить и немного отдохнуть, пока хозяин уезжал.  

Мэдди поинтересовалась у Эбби, всегда ли та занималась овцеводством и почему она работает на Фридриха, если наверняка страдает от его дурного характера?  

– Ах, Мэдди, не всегда мы можем заниматься тем, что нам по душе. У меня лично никогда не было такой возможности, мои родители ушли из жизни, когда я была ещё совсем крохотной и моя тётка, взяв надо мной опеку, увезла меня сюда из Лиона-это такой город во Франции. У неё не было ни мужа, ни детей и часто я была предоставлена сама себе. В будущем у меня никто не спрашивал, чем я хочу заниматься, но едва мне исполнилось восемнадцать меня фактически выставили за дверь. На протяжении почти что двадцати лет я работала уборщицей, посудомойкой, прачкой, кем только мне не доводилось работать по этой части, ведь моё образование и средства не могли предоставить мне иной работы. Весь мой заработок уходил на оплату однокомнатной квартирки и покупку каких-то продуктов, чтобы не помереть с голоду...  

А насчёт хозяина-мне всё известно...  

Я понимаю твоё негодование по этому поводу, но послушай, что я тебе расскажу.  

Сколько себя помню, я никогда не любила врачей, да и медицину в целом, однако одной зимой, если мне память не изменяет, это был конец 1971 года, я схватила вирус. Не начав вовремя лечить болезнь, инфекция стала прогрессировать, а мое состояние только ухудшаться. Был случай, когда я едва не задохнулась от очередного приступа кашля. На следующее утро я порешила не испытывать судьбу и всё же обратиться к врачам. Ни телефонов, ни человека, кто мог бы мне помочь у меня не было, поэтому пришлось самой добираться до больницы, находившейся в нескольких километрах от моего дома.  

Было уже около восьми часов утра, но рассветало в ту пору поздно и улицу освещал разве только тусклый свет фонарей. Я шагала, как могла быстро, укутанная с головы до ног в какие-то шерстяные ткани и шарфы. Дышать я старалась как можно реже, чтобы хоть как-то сохранить тепло. Градусник на витрине аптеки достиг отметки в минус семнадцать градусов по Фаренгейту. Все магазины, кофейни, ларьки и даже аптеки – всё было закрыто. На улице не было ни души.  

Наконец я, уже обессилившая и вся дрожащая от холода, пришла в больницу. Мне раньше, как ни странно, никогда не доводилось бывать в больницах и я зашла в первый попавшийся кабинет.  

Там я увидела красивую на вид молодую девушку в белом халате и белых перчатках, сидевшую за столом. Она что-то быстро писала, но заметив меня, тут же отложила всё в сторону и встав с кресла, вежливо спросила:  

–Доброе утро! Могу ли я чем-нибудь вам помочь?  

Я робко посмотрела на девушку, ведь ко мне раньше никто не обращался на Вы.  

У неё были тёмно-каштановые вьющиеся волосы, аккуратно собраные в пучок, глаза имели голубовато-серый оттенок, тонкие розовые губы и правильные четко очерченные черты лица придавали ему необыкновенную изящность и мягкость. Она была хрупокого телосложения, но только сейчас я заметила уже заметно округлившийся живот.  

–Здравствуйте, я-Эбби. В последние дни я ужасно себя чувствую, простуда, сильный кашель, а теперь и дышать становится всё труднее, могли бы вы мне помочь? Может лекарство какое дать?  

–Ну, Эбби, Вы сперва разденьтесь, мне необходимо Вас осмотреть, а дальше будет видно, -мягко произнесла девушка.  

Её слова мне показались неприличны и я бросила на неё несколько возмутительный и непонятливый взгляд.  

– Нет, нет, Вы кажется неправильно поняли. Снимите куртку с шапкой, то есть верхнюю одежду и откройте грудную клетку, чтобы я могла послушать ваше дыхание, -добродушно пояснила девушка.  

Я несколько сконфужено и стыдливо сняла с себя всё своё барохло и почувствовала как девушка чем-то холодным дотронулась до моей спины и я чуть отодвинулась.  

–Не бойтесь, этот прибор называется фонендоскоп, с помощью него я слушаю как стучит ваше сердце и ваше дыхание в целом, -пояснила девушка.  

Мне всё это время было как-то не по себе.  

Девушка осматривала меня ещё около получаса, а затем поставила диагноз: пневмония. Это значило, что мне следует около двух месяцев провести в больнице и после ещё месяц приходить в себя. Я не знала что мне делать, у меня не было денег на лечение и лекарства и я сказала, что не останусь в больнице, так как я против медицины. Но девушка упорно меня уговаривала, рассказывала различные факты об этой болезни, какую высокую смертность на последних стадиях она имеет, если вовремя не начать лечить и тому подобное. Я уж было хотела согласиться и остаться, но, вспомив то, что у меня на тот момент не было ни гроша за душой на самолечение и то, что, повторюсь, рядом со мной не было человека, способного мне помочь или хотя бы навестить разок в больнице и принести кофту потеплее, на мои глаза навернулись слёзы и я уже ничего не видела. Всё вокруг расплывалось, а боль внутри всё росла.  

Я вдруг почувствовала, как что-то тёплое дотронулось сперва до моего плеча, а после и окутало всю меня. Девушка долго не отпускала меня из своих рук, но когда ей стало уже совсем неудобно из-за немаленького живота, она выпустила меня и тихонько произнесла:  

–Эбби. Эбби, взгляните на меня. Вы слышите? Взгляните.  

Я подняла на неё мокрые и слегка покрасневшие от слёз глаза.  

–У Вас всё будет хорошо. Вы меня поняли? У Вас всё будет хорошо. Только, скажите, скажите честно, отчего вы не хотите пройти лечение? Вам ведь станет лишь хуже...  

– Я..., не зная, как начать я дрожащим голосом всё таки произнесла, – у меня нет денег, нет человека, способного мне помочь, у меня ничего нет! – в конец разрыдалась я.  

Думать, что у тебя нет человека, который был бы твоей опорой в жизни на первый взгляд не кажется большой проблемой... Кажется, ну нет и что с того? Можно подумать что ты сам себе не можешь быть опорой?!  

Однако, когда сам себе в этом признаёшься и тем более произносишь вслух, то начинаешь по-настоящему осознавать, насколько это... нет, даже не грустно, а скорее страшно, невыносимо страшно и горестно осозновать, что среди стольких тысяч, миллионов, даже миллиардов людей на планете, нет ни одного человека, способного помочь и позаботиться о тебе, выслушать твои внутренние переживания, или даже попросту обнять и сказать, что все будет хорошо!  

Да, Мэдди, это страшно и я врагу не пожелаю испытать то, что испытывала тогда я.  

Девушка ещё долго успокаивала меня и уговоривала остаться, но мысль о том, что у меня просто нет на это денег, уничтожала ту, уже согласившуюся остаться, часть меня и девушка, видя мои колебания и поняв, что я боюсь остаться в огромных долгах, предложила иной выход. Я останусь в больнице и буду находиться на её содержании и лечении до тех пор, пока она не родит малыша. Тогда(будем думать, что я уже выздоровею к тому часу) я буду работать её помощницей и няней. На этом мы и договорились.  

Последующий месяц и три недели я пролежала в больнице, и уже полностью окрепшая, отправилась на помощь моей дорогой Маргарет. Она уже неделю как родила малыша, но по -прежнему не могла встать с кровати, в связи с осложнениями, которые последовали после родов.  

Новорожденного малыша назвали Льюис. Он постоянно плакал и кричал, так как молока у Маргарет не было. Что мы только не делали, сколько врачей к нам не приходило, и какие бы мы меры не принимали- мы не могли выцедить ни капли, поэтому с первых дней, не найдя вовремя кормилицу, Льюиса кормили обыкновенным овечьим молоком.  

В добавок к этому всему спустя несколько дней Маргарет, отворившая ночью окно из-за преследовавшего ее по ночам жара, на следующее утро охрипла. Позже у неё поднялась температура, нестихала боль в глазах и голове и стало ясно, что она простудилась.  

Как позже выяснилось это была некая инфекция, которая с каждым днем лишь прогрессировала, и ослабшему организму Маргарет уже не помогали никакие лекарства. В бессоных ночах и неотличимых от сна днях, она, бедняжка, промучалась несколько дней, после чего мирно отошла ко Господу, заснув и более не проснувшись...,-после этих слов, Мэдди увидела, как на глаза Эбби навернулись слезы и она тихонько заплакала, закрыв лицо руками.  

Могло сдасться, что так Мэдди и Эбби просидели несколько часов, в том время как прошло лишь несколько минут.  

После, слегка успокоившись, Эбби продолжила:  

– Муж Маргарет, Фридрих, никак не мог принять и поверить в это, он впал в жуткую депрессию и ему не то что не хотелось заниматься ребёнком, ему не хотелось жить...  

Потому, я порешила вернуть долг Маргарет и, оставшись в этом доме, взяла ребенка под свою полную ответственность: я меняла ему папмперсы, его бутылочка с молоком всегда была полна, я купала и одевала его, не отходила от него, когда он заболевал -я заботилась об этом ребёнке, как о своём родном, хоть собственных детей мне было не дано. Я вложила в этого ребёнка всю душу, но теперь мне больно смотреть, что с ним становится...  

Возможно ты спросишь, почему я не оставлю эту семью и не уйду работать куда-нибудь в другое место, но я не могу. Не могу, зная, что Льюис-сын Маргарет, просто уйти, как ни в чем не бывало. Маргарет была единственным по-настоящему близким мне человеком, единственная, благодаря кому я осталась жива, она помогла мне в самое трудное для меня время, но теперь настало и моё время вернуть ей всё то, что она мне отдала за те несколько месяцев, -на этом диалог завершился и до конца дня эта тема более не поднималась для обсуждения.  

Мэдди на этот рассказ Эбби ничего не ответила, хотя многое можно было сказать, но это была бы пустая и абсолютно ненужная болтовня, которая ни к чему, если всё было ясно и без слов.  

В голове Мэдди, само собой разумеется, прокручивала рассказ Эбби, но вот что крепко засело в её мыслях – так это то, что она никогда до этого не встречала настолько преданного и обязательного человека, как Эбби и возможно никогда и не встретит. Немногие в наше время пожертвовали бы своими силами, временем и здоровьем на воспитание чужого ребёнка, а Эбби пожертвовала, и она не просто была сиделкой или няней для Льюиса, она вложила в этого ребёнка всю себя и даже больше...  

Оставшуюся половину дня Мэдди провела вместе с Эбби на пастбище и лишь около пяти часов вечера, когда Джозеф наконец вспахал потребный участок поля, они с Мэдди отправились домой.  

Поужинав, уже лежа в кровати, Мэдди никак не могла расслабиться. Мысли после такого насыщенного дня проносились мгновенно, сменяли и перебивали одна другую. Все ноги и руки ныли, томно болели, и все внутри было в предвкушении завтрашнего дня, ведь тогда ей предстояло идти в новую, неведомую школу.  

Глава 4  

Наступило последнее августвоское утро. Ласковые теплые лучики солнца заглянули сквозь белую занавеску на окне и в то же мгновенье наполнили весь чердак ярким солнечным светом. Зяблики и скворцы весело зачирикали на крыше, стал слышен глухой лай соседской овчарки, и Мэдди проснулась, когда большая наглая муха стала летать и жужжать возле неё, а потом и вовсе уселась ей на нос.  

Будильник показывал без пяти минут семь. Из гостиной послышался громкий голос матери, чтобы дети вставали и шли к завтраку. Мэдди, невыспавшись, с тяжелой головой и несколько ослабшим телом потянулась, глубоко вздохнула и спустилась вниз. Все уже начинали завтракать. Мэдди, в отличие от Сессиль и Дидье, не любила плотно завтракать, а съела лишь полтарелки каши и запила фруктовым чаем.  

–Подъела? Ну иди умывайся, одевайся, у тебя есть десять минут и выходим, -сказал отец.  

Мэдди стремительно поднялась по лестнице сперва в ванную почистить зубы да умыться, а затем побежала одеваться на чердак. Одежды у неё всегда было не много, да и сейчас выбора особого не было, потому она надела вчерашнее, уже полностью серое, платьице, ярко-жёлтое болеро, доставшееся ей в прошлом году от Сессиль и те новые, еще не ношеные ботиночки от тётушки Р. Волосы она собрала в неровный хвостик, схватила старую черную плечевую сумку Дидье, положив туда несколько тетрадей и ручку и спустилась на крыльцо, где её уже ждали отец и брат. Спустя несколько минут спустилась и Сессиль, и они все вместе, кроме Эстель, оставшейся дома наводить порядок после недавнего переезда, отправились в школу.  

Нынче Сессиль и Дидье предстояло отправиться в 7 класс средней школы. В старой школе и брат, и сестра учились может и не на отлично, но показывали вполне себе достойный уровень, а вот у Мэдди многое не складывалось, особенно это касалось арифметики.  

Окончив только в прошлом году третий класс начальной школы, в связи с тем, что пошла она лишь в семь с половиной лет, она должна была перейти в четвертый, последний класс начальной школы.  

Через минут десять они были на месте. Мэдди осмотрелась вокруг, вся переполненная волнением. Насколько можно было судить по внешнему виду здания, первоначально оно основано было еще в прошлом столетии и чем-то даже напоминало средневековый дворец.  

Высота его достигала 50 ярдов, ширина и того больше, а черный высокий забор и решетки на части окон приводили в недоумение. Мэдди это слегка напомнило тюрьму. Хотя осмотревшись получше была видна просторная пришкольная лужайка, на всей протяженности который зеленела идеально скошенная трава, в клумбах цвели розы невиданной красы, а посредине бил небольшой, но от того не менее очаровательный фонтан, но всё равно что-то в этом всём отталкивало Мэдди. Она чувствовала себя обескуражено и неловко, хотелось поскорее убежать отсюда и больше никогда не возвращаться, хотелось обратно домой, в ту тесную, но уютную каморку в бедном родном районе Парижа, или в Лион к тётушке Р., или еще куда-нибудь, только чтоб подальше отсюда, но внезапный хриплый голос какого-то человека заставил задумающуюся Мэдди вернуться во все происходящее сейчас.  

Перед Кларками находился низкорослый худощавый старичок лет под 70, а выражение его лица свидетельствовало о немалом жизненном опыте. Одет он был в деловом стиле, как в те времена было и положено библиотекарям и преподавателям всех учреждений образования. На нем была поношеная серая жилетка поверх самой обыкновенной белой рубахи, черные, чуть выше щиколотки, брюки и до блеска отполированные туфли, что привело детей в некоторое недоумение.  

"Почему на этом дедушке такие чистые, на вид дорогие туфли, но такая старая рабочая рубаха, как у фермера? "-подумала про себя Мэдди. Но на этот вопрос ответа она не нашла.  

 -Добрый день, я Джозеф Кларк, -представился отец детей.  

 -Добрый, Эндрю Сулливан, -старик протянул тощую, несколько усохшую бледную руку, -чем могу помочь?  

–Скажите, а что мне нужно сделать, чтобы мои дети начали учиться с этого дня в вашей школе?  

–Все трое Ваши дети?  

–Да.  

Старик несколько презрительно покосился на них, пристально осмотрев Мэдди.  

–Ну, для начала обсудить всё с директором данного учреждения. Пройдемте за мной, -сказал сухо мистер Эндрю, и все пятеро зашагали к зданию школы.  

Глава V  

 Войдя в кабинет к миссис Гуилманн, директриссе данного заведения, Мэдди изумилась великолепию и неотразимости окружающих вещей. Роскошный деревянный стол, вместительные стеллажи с несоизмеримым количеством различных документов, кресло из натуральной кожи, современная настольная лампа и стильные, украшающие стену, часы, чётко запечатлились в памяти Мэдди.  

Директрисса была полноватая женщина лет пятидесяти, ее бледное однотонное лицо выражало какую-то неудовлетворенность и серьезность, и она даже когда зашли Кларки вместе с мистером Эндрю, быстро что-то писала и даже не подняла головы.  

-Здравствуйте, я Джозеф Кларк, отец этих троих детей. Вы, насколько я знаю, директор этой школы, поэтому подскажите, что мне надо сделать, чтобы мои дети с нынешнего дня учились у Вас? -начал вежливо Джозеф, протянув ей руку.  

–Патриция Гуилманн, – ответила женщина, после отложила свою работу и пожала ему руку в ответ, – в какой класс идут Ваши дети?  

–Старшие, -он показал на Дидье и Сессиль, -в седьмой, а младшая в  

последний начальной.  

Лицо директриссы несколько изменилось, на нем появилась то ли небольшая усмешка, то ли презрение несклолько смешавшееся со злостью, она бросила на Джозефа какой-то резкий, тайный взгляд и сказала :  

–Боюсь, с последней может возникнуть проблема, -и посмотрела на Мэдди, -знаете, наша начальная школа сильно переполнена и увы никак не сможет зачислить более ни одного ученика...  

Джозеф сперва удивился таким поворотом вещей, но после предложил:  

–А что если она сразу пойдет, минуя 4, в 5 класс? Вы сказали переполнена начальная, но не средняя, да?  

–Говоря между нами, -директрисса бросила на него говорящий взгляд, Джозеф сразу понял его и они вдвоем подошли к окну, -поймите, это не совсем законно, поэтому увы... – она говорила тихо, в голосе ее зазвучала какая-то притворная жалость...  

Не дожидаясь окончания фразы, Джозеф достал что -то из кармана брюк и протянул ей, стараясь чтобы никто не заметил и прошептал уже другим тоном:  

–Миссис Гуилманн, я Вас очень прошу, зачислите Мэдди в 5 класс, мы не можем возить ее в иную школу, она в часе езды от нас, машины у нас нет, -сказал Джозеф громче.  

–Ну что ж, так и быть, я пойду Вам на уступки, учитывая, что вы только переехали... Дети готовы уже сейчас начать учебу? У них имеются необходимые принадлежности? -сказала, смягчившись, директрисса.  

–Да, конечно.  

–Однако школьная форма у нас, как и питание оплачивается, и является обязательным условием обучения учащихся, вы сможете обеспечить это своим детям? -язвительно спросила миссис Гуилманн.  

–Сможем, -мягко ответил Джозеф.  

–Ну тогда, мистер Эндрю, -обратилась она к библиотекарю, -будьте добры, проведите детей, покажите им кабинеты, где они будут учиться, столовую, словом устройте небольшую экскурсию по школе, а мне надо еще кое о чём потолковать с мистером Кларком.  

–Конечно, миссис Гуилманн, -покорно и уныло отозвался тот.  

Мистер Эндрю шел по школе, где почти никого не было сегодня, молча, поочереди открывая двери в кабинеты классов, ожидая пока дети всё посмотрят там, показал обширную хорошо-обустроенную столовую, спортивный зал, школьный стадион, сад, которые провинившиеся ученики убирают и приводят в порядок после уроков, показал огромный актовый зал, где проводили различные мероприятия, и наконец свою любимую библиотеку, только в ней он решил заговорить с детьми, рассказал, сколько и какие книги там хранятся, после о своей работе, оказалось он был верен этой библиотеке уже третий десяток!  

Дети слушали его без всякого восторга, им скорее хотелось познакомиться с учениками, найти новых друзей, но так как сегодня был последний день каникул, как упоминалось раньше, то просто пойти домой и насладиться им, а не выслушивать лекции этого скучного старикашки.  

Кларки уже шагали обратно, Джозеф радуясь, что договорился обо всем спросил у детей:  

–Ну что, ребятишки, как вам ваша новая школа?  

–Ничего особенного, прежняя была лучше, -ответила Сессиль.  

–А по мне нормально, -отозвался Дидье, – а тебе, Мэдди?  

–Мне? Ну мы же никого там почти не видели...  

–Ну и что? -возразила Сессиль.  

–Я завтра скажу как она мне, -улыбнувшись, ответила Мэдди.  

Вернувшись и пообедав, Джозеф поехал в центр города, чтобы посетить базар и некоторе здешние конторы. Сессиль и Дидье занимались обустройством комнат, Эстель отправилась в гости к своей подруге. Тем временем Мэдди не могла придумать, чем ей заняться, осмотр новой школы пробудил в ней любопытство и теперь ей хотелось, чтобы поскорей уже наступило завтра.  

Она долго не могла ни с чем определиться, пробовала убраться в комнате, пойти на улицу погулять, читать книгу, качаясь на веранде на качелях, прыгать на скакалке, но всё это было не то, ей хотелось чего-то нового и необычного. Но сейчас ничего такого не могло произойти, потому она решила после всего разобрать кое-какие коробки на чердаке. Мэдди не знала, что в них находится, предпологая что одежда и бельё, однако она была удивлена, увидя наверху большой, пыльный, с бархатной бордовой обложкой альбом. Никогда раньше она его не видела. Она аккуратно открыла первую страницу, на ней было курсивом написано "Семейный альбом". Мэдди пролистнула страницу. Там она увидела черно-белое фото, на котором было изображено пятеро человек. Мэдди едва узнала среди них свою мать. Она стояла правее всех. Это была молоденькая, прилежная девушка, на которой было надето черное школьное платьице с кружевным воротничком и небольшой серебристой брошкой. Ее светло-каштановые волосы были аккуратно собраны в две косички. И хоть на лице её не было видно улыбки, да и в целом оно казалось выражало спокойствие и равнодушие, но ее взгляд, ее сияющие от радости и одновременно чем-то взволнованные, словно ожидающие чего-то особенного, глаза, выдавали ее подлинное настроение. Мэдди задумалась, что бы могло так обрадовать маму. Она, казалось, никогда не видела ее радостнее, чем на этой фотографии.  

Слева от Эстель находились бабушка и дедушка Мэдди, родители ее матери, которых она видела последний раз лет так пять назад. Они навещали их в Париже, когда она была еще маленькой и Мэдди совсем смутно помнила их.  

А еще левее стоял некий высокий стройный мужчина в элегантном белом костюме и черных туфлях. У него были маленькие как две бусины глаза, словно специально взьерошенные, непонятного на фотографии оттенка волосы и широкая "голливудская "улыбка. Он был единственный, кто улыбался на этом фото. Рядом с ним, держа его под руку стояла высокая, одного роста с мужчиной, и пышнотелая, в, казалось не подходящем ей ни по размеру, ни по форме, черном платье в пол и непонятной миниатюрной черной шляпке женщина. Лицо ее не выражало никаких эмоций, оно было пустое, и даже дорогой макияж не скрыл этого, и напротив казалось еще больше подчеркнул уже несколько обвисшую кожу на шее. Эта женщина была словно восковая фигура из музея Мадам Тюссо.  

Мэдди стала листать дальше, там были различные фото ее матери :фото, когда она была еще совсем ребенком, юношеские, фото ее тогдашних подружек, родственников, которых никто из детей Кларков никогда и не видел, фото, которые остались после многочисленных путешествий по Европе и много разных других. Мэдди уже перевернула последнюю страницу, и какого же было ее удивление, когда она увидела там фото того высокого улыбающегося мужчины. Он стоял напротив Кельнского собора  

Глава VI  

– Меня зовут Изабель Уинфорд, но для друзей я Белла. Видишь того мальчика в углу? Это Матео, мой брат, он просто прелесть! А дома нас ждёт крошка Сьюзи, представляешь ей всего полгода, а она такая крикливая и любопытная, что я просто не в состоянии уследить за ней, оттого мама никогда не просит меня помочь ей посидеть с малышкой!  

Ах, Мэдди, я так рада, не ведаю, что это на меня нашло последнее время! Всё время смеюсь, а эта дурацкая усмешка то и дело не сходит с моего лица! -быстро затараторила Белла.    

 "Что же получается, когда у людей всё хорошо- они скучают и возмущаются, отчего не происходит ничего интересного, как только появляются некие проблемы- так они ещё пуще прежнего начинают злиться и ненавидеть всех вокруг.   Неужели просто жить и наслаждаться жизнью столь сложная для них задача?!  

Нет, мне  этого не понять! "-подумала про себя Мадлен.  

 -Ну а в какой школе ты раньше обучалась?  

 -В ту пору, когда у моего отца была хоть какая-то работа, мы жили в бедном районе для темнокожих в Париже, где я собственно говоря и  училась, и провела почти что половину жизни. Однако после, всех цветных, как нас там называли, лишили заработка! Ты и вообразить себе не можешь до чего доходили работодатели. Даже злейшему врагу я не пожелала бы пройти то, через что тогда прошёл мой отец! В те дни мне его очень не хватало...  

 Ах, извини, что я утомляю тебя своей грустной историей.  

 -Что за вздор, Мэдди? Ты ничуть меня не утомила, однако я даже словами не могу выразить моё сочувствие!  

 - О не стоит!  Лучше расскажи-ка, что это за парень, на которого так обозлилась миссис МакЛаулин? – поинтересовалась Мадлен, не желая лишний раз ворошить прошлое.  

– Ах, этот! Это Льюис Данг... Напыщенный сынок богатеньких родителей!   Никогда не могла уразуметь, отчего только Матео считает его лучшим другом!   Мой тебе совет – избегай его, как только можешь!    

– Но отчего у тебя сложилось столь негативное мнение о нём? Неужто от того, что он уродился в обеспеченной семье?    

–Конечно не от этого! Но ты ведь сама слышала, как он о тебе отозвался?!-подметила Белла.    

Внезапно Мадлен испытала такое негодование и осуждение. Ей тот же час вспомнился диалог, каковый так задел её достоинство, что она не могла понять, как только Льюис посмел назвать её столь неприятным словом? Полукровка? Чем она ему так не угодила? Да и какое вообще он имеет право так пренебрежительно относиться к ней? Неужели отличия во внешнем виде имеет для него столь принципиальное значение?    

Мадлен порешила не заострять на этом внимание, не желая говорить с Беллой об этом,  при этом дав себе слово, яко она постарается  простить Льюису его выходку.