Боги умирают в океане

Из древних тел, что к берегу прибиты,  

Чернь доставала тоннами сердца  

Утопленных Богов, которые убиты  

Предавшего их лживостью жреца.  

***  

Я настолько чётко помню те дни, будто это произошло вчера. Порой меня удивляет и даже печалит, что действительно важные вещи запоминаются плохо, либо вообще не хотят этого делать. Зато память, о которой хочется забыть навсегда, преследуют на протяжении всей жизни.  

Настолько давно это было, что вряд ли сумею вспомнить точный год, идущий тогда за окном, и свой возраст. Лет шесть, может быть, или даже десять. Слишком маленький для всевозможных авантюр, но мой отец так не считал. Он смотрел на других детей и понимал, что они в свои двадцать лет при нынешнем образе власти понятия не будут иметь, что такое реальная жизнь. А в тридцать большинство из них уже никогда не изменятся в творящемся хаосе тотального безумия, ибо к этому времени накрепко окажутся поглощены окружающим кошмаром.  

Отец слишком любил меня, поэтому и взял к себе на корабль, и мы вместе навсегда покинули берега земель, отправившись скитаться в дальних водах океана, прятаться от мирового помешательства и пытаться бороться с его проявлением.  

На корабле только личности, объединившееся под общей доктриной. Люди разных национальностей, возрастов, а в прошлой жизни, до того, как покинуть берега, и разных социальных статусов. Все находящийся на судне оказались здесь по причине осознания, как долго они тонули в постоянном обмане.  

Мы не просто дрейфовали в бескрайних водах на нашем скромном корабле, называемый командой ковчегом, а выискивали тех самых ловцов, о существовании которых знают только их наниматели и мы, и подобные нам. Эти охотники передвигались на буксирах, пусть и малых размеров, но с крайне мощными ходовыми характеристиками.  

Встретить их оказалось не так сложно, даже легко. Главным являлось следовать за огромными, синими тучами, имеющими в себе яркие оттенки красного, будто кровоточат. Ведь где тучи, там и ловцы. И в момент преследования охотников вся наша команда вела себя странно, и я никогда не мог их понять. Они плакали, потом молились, их лица выражали готовность к жертве, эмоции безграничной смелости и желания умереть за свою идею. Я не понимал этого в силу маленького возраста, но последующее увиденное невозможно забыть никогда, и позже оно долго мучило детский разум, не давая покоя бессонными ночами.  

Когда ловцы приближались к тучам, а мы вслед за ними, то они принимались суетиться у себя на борту. Я помню, как отец позволил посмотреть в бинокль на врага, и я увидел на том судне множество людей, подготавливающих некую сеть, стальные тросы, стропы. И огромный кран на задней части корабля, будто предназначенный тащить за собой нечто тяжеленное.  

Потом началось оно. Туча замерла в небесах, шевеля своими оттенками, переливаясь в них, а дальше исторгла нечто огромное, стремительно падающее вниз с многокилометровой высоты. Поначалу оно находилось так высоко, что нельзя было сказать ничего о природе этого объекта. Но чем ближе нечто оказывалось у поверхности, тем виднее прослеживались человеческие очертания, но настолько огромные, будто само существо из древних мифов падает с небес.  

Перед тем моментом, как с бешеной скоростью погрузиться в воду, оно становилось отчётливо видно. И я осознавал, что сказки отца на ночь оказались не выдуманными приключениями, а реальным событием. Теми самыми случаями, которые ему доводилось видеть постоянно, а сердце вечно сжиматься от боли.  

С небес, летя подобно метеору, падал исполинских размеров титан с сияющими от исходящего из глаз света, ударялся об поверхность океана, образуя высокие волны, через чьи массы удавалось пройти ловцам. Их корабль нырял прямиком в вал подобно сёрфигнистам, уходя внутрь водной стены, выныривая с противоположной стороны. А когда водная буря вновь обращалась в гладь, то мы все наблюдали, как охотничий катер буксирует тело, длинной под сотню метров. Оно волочилось за буксиром, прицепленное множеством строп, чьи крюки вонзались в кожу так называемого очередного убитого Бога.  

Отец называл такое явление небесным абортом, говорил, лицемерие последователей доводит Богов до смерти. Некоторые так и не успевали родиться, умирая ещё в утробе небес, падая из них вниз, в океан, вместе с оторвавшейся пуповиной. Излучающие свет, но затухающие сразу, стоило им коснуться в своём падении океанских вод.  

Их тоже вылавливали, неделями транспортируя к далеко находящемуся берегу. Как жутко было наблюдать происходящим. По словам отца Богов оттаскивают к специально оборудованным фабрикам, построенным ближе к берегу, а порой и на самих берегах, но только на одиноких, где в большом радиусе нет ни единой души, если не считать рабочих мрачного строения.  

Обыкновенная бойня, разделка, упаковывание. Отцы становились едой для своих детей. Мёртвые Боги, познав смерть от того, что над их учениями надругались, издевались, кто-то намеренно, а кто-то сам того не понимая. Идеи извращались, обращаясь в бизнес. Куда важнее всегда была прибыль с последователей, а истинное следование учениям — дело давно ставшее пустым и бесполезным, за него денег не выручить, а за части Богов обогащение нереальное.  

Так и делали, причём инициаторами оказались те жрецы, согласившиеся каждый быть голосом своего Бога, пастырем своего народа. Но, как это всегда бывает в жизни, даже самая праведная идея благодаря долгому времени и человеческому фактору меняется до абсурдной неузнаваемости. И те жрецы, примкнувшие на верность каждый своему покровителю, со временем намеренно доводили Богов до смерти глупостью своего поведения и извращённостью изначальных доктрин.  

Много таких священных идей было, но им следовали частично, максимум в границах выгоды, и с каждым поколением всё меньше. Всё перевернулось: вечные индульгенции, убивающие весь смысл истинного раскаяния; показушная символика чуть ли не на каждом квадратном сантиметре тела, а в голове при этом даже имя исповедуемого Бога помнится неотчётливо; и крики о своей доброте, но при этом резня любого не понравившегося. Они сами не понимали своей веры. Так и умирают Боги от невежества собственных детей.  

Чудо для последователей бывает разным, и приготовленные части собственных покровителей, упавших с небес, не исключение. Не было ничего святого для тех, кто, продавая своих же Богов, провозглашал себя святым. Самой большой популярностью пользовались части сердца титанов, потому что именно там, по всей видимости, была сосредоточена та сила, вкусив которую люди излечивались от всех недугов. Другие же части, мышцы и прочие органы, не приносили такого эффекта, но при этом пользовались поражающим спросом. Из костей мёртвых Богов делали украшения, продавая их, потому что главное в каждой идеи стало обогащение кармана, а не очищение братьев и сестёр, которые даже не подозревали, что жрут, жадно вырывая зубами, части тех, кому поклялись служить, и кого убили своим лицемерием.  

Когда же кто-то посмел сказать им, что это не дары божьи, а сами Боги, разделанные и приготовленные в мясном цехе, то последователи смеялись, истинно веря, что это ложь, и жрецы никогда бы не позволили им есть собственных покровителей. А смельчака, наречённого еретиком, убивали за богохульство и невежество. Их давно перестала интересовать причина истинного происхождения чего угодно, это лишнее, главное, что давно чёрная душа спокойна в собственном невежестве, поэтому всё, даже самое абсурдное стало приниматься за неоспоримую истину. Странным образом оскорблялись чужой правдой, но никогда не страдали от собственной лжи.  

Небеса из царствия давно обратились в кладбища, и падали Боги в океан, наречённый Мёртвым. Буксиры оттаскивали своих покровителей на бойни, а глупцы жрали их, думая, что это дары небес, и сами истинные Боги их послали, но нет, они ничего не посылали, а находились на столах своей паствы, убитые своими жрецами, пойманные и разделанные своими детьми. Так оно всегда и происходит: любая идея, даже самая святая, в неверных руках стремится к извращению и прибыли, даже если придётся продавать тела собственных Богов, главное правильная подача и умелый обман.  

Каждый раз, когда умирал очередной Бог, отец преисполнялся скорбью настолько сильной, что мне самому хотелось плакать. И пусть он не был приверженцем ни одного из умерших титанов, но скорбел за каждого.