2049

Я сидел в полуразвалившемся здании уже три дня. Три дня я растягивал четыре литра воды и две банки с тушёнкой. Подкрепления все не было. Я спрятался на восьмом этаже, враги не заходили в здание. Три дня я спал по два часа в сутки. Я отключался, не спорю, но вот на сколько – сказать не могу.  

Три чертовых дня я голодал и хотел выпустить пулю себе в висок. Но не мог. Патроны в моем ПМ закончились, свой АК я скинул на втором этаже, когда бежал вверх, укрываясь от врага. Шел восемьсот пятьдесят шестой день третьей мировой войны.  

Войны, которая разрушала все на своем пути, разрушала жилые здания, кварталы, стирала с лица Земли целые районы, да какие районы, целые города. По последним данным разведки, таких городов как Псков, Сызрань, Казань, Махачкала, уже не было. Они были стерты. Это был конец первой половины двадцать первого века. И я был уверен, что это был конец всего человечества.  

Я сидел где-то в центре Москвы. Где-то в центре всей страны. Сидел, и ждал подкрепления. Все, что я делал – это передавал сигнал "MayDay" по рации, и отстукивал всем известный "Sos" по азбуке морзе. Ответа не было. Его не было слишком долго.  

Враг ходил снизу, я видел его, я думал сдаться, но все же решил, что буду записывать свой аудио дневник. Буду записывать настолько долго, сколько протяну я и батарейка в моем диктофоне. Я не знал, кто сломается первым, но не сомневался в том, что это буду я.  

Насколько я знал, всего было выпущено шесть ядерных боеголовок. Шесть боеголовок, способных уничтожить весь мир. Человечеству повезло, что они были выпущены не в один день. Очень повезло. А я думал иначе. Я просто ждал своей участи, ждал того момента, когда эти поганые твари поднимутся на этаж и сделают контрольный выстрел в голову. Я ждал его.  

Я, конечно, мог выпрыгнуть из окна, но я был слишком слаб. Я слишком боялся. Настоящие солдаты боятся убивать. Настоящие солдаты боятся умереть. Все мы боимся умереть.