О клятвах и жертвах

Весть о свадьбе Джареда-героя и принцессы Лелей разнеслась по всем трем королевствам. Счастлив был простой народ за своих любимцев, спасителей от гнета Принца-Лича; на месяц затянулись пышные празднества, реяли на улицах синие флаги с мечом и белой лилией – символ нового союза двух сердец.  

Только Шайли от всех этих радостей тошно было.  

Шайли, видите ли, в число победителей не вошла – зато поминки по ней знатные устроили. И теперь – за свадебным столом Лелей речь прочла – душещипательную, трогательную, о верной подруге, храброй сестре по оружию. Джаред громко каялся, себя во всем винил – но красиво, так, чтобы никто другой осудить и не подумал. Эвель, брат ее остроухий, складную песнь пропел – о великой жертве, принесшей победу, и даже ворчливый старик, требовательный наставник Гофрид свое слово сказал: «Хорошая девочка, храбрая».  

А что обидно – не солгали ни разу.  

Шайли в тенях не первый день наблюдала – и вправду, сожалеют, что так оно все сложилось. До сих пор, между собой говоря, сокрушаются, стыдятся своего же лицемерия, но понимают, что нельзя по-другому. Расскажи доблестные герои всем, что против Принца-Лича были они как мышата новорожденные перед матерым котом, что все его злодеяния – от скуки, и отпустил он их с миром взамен одной лишь добровольной жертвы – не окончилась бы война еще долго, понесла бы за собой бесчисленные потери. И народной любви герои бы не сыскали.  

Вот только Джаред тогда, в последнюю их ночь, клялся, жарко целуя: «Вернусь, обязательно вернусь за тобой, Шайлель, душа моя! ». А теперь у него в объятьях Лелей улыбается, теперь она его душа – всего пару лет спустя.  

Шайли там, среди нежити, жестоких убийц и уродливых тварей страдала, ждала, верила наивно, казалось целую вечность, а у них тут – любовь на чужих костях построенная. Подойти бы – да высказать все в лицо, но все она ждала невесть чего, не решалась.  

Сняла комнату в гостином дворе поприличней и следила целыми днями за былыми друзьями. Пока, вернувшись под утро, перекусить и отдохнуть чуток в уютной постели, не обнаружила, что та уже занята. Сам Принц-Лич заглянул, даже не потрудился облик сменить – во всей красе предстал: скелет могучий и рогатый в королевских одеяниях.  

Пусть Шайли и провинилась – давно обещала вернуться в темный замок, но настроен он был благодушно:  

– Может, понял я что неправильно, и долго так ты, потому что ждешь пока у Джареда с Лелей ребенок появится – чтобы месть уж совсем сладкой была, и любимый господин порадовался. Знаешь же, как люблю я детей своих врагов.  

У господина ее, Принца-Лича, половина свиты – дети врагов. Ни что ему большую радость не доставляет, как заручиться верностью тех, кто убить его желать должен.  

Шайли на пыльном полу распласталась, поползла на коленях костяные ноги целовать, моля о прощении. Смысла в тех мольбах – не много, но господину нравится, любил он, когда слуги унижаются, тогда и милостив бывал.  

Первые годы Шайли гордость покоя не давала. Надменная все же эльфийка, княжеская дочь – одно дело в жертву себя принести, остаться в лапах врага, другое – лебезить перед ним. Но привыкла со временем. Если все игрой считать, постановкой как в уличных театрах – так и не чувствуешь ничего. Когда-то она перед родным отцом голову склоняла, а тут лишь чуть больше постараться нужно – зато Принц-Лич больше и позволял. Одарил ее настоящей силой и истинным бессмертием.  

Все верные слуги у господина бессмертны, а то уж слишком часто он в порыве гнева убивать любил – не напасешься, как говорят.  

О многом Шайли передумать успела, пока Принц-Лич не насытился преклонениями и заверениями в вечной верности.  

– Значит, просто трусишь, – ухватил ее за подбородок, впился прямо в душу алыми огнями в пустых глазницах. Насквозь он всех видел – потому и был столь силен.  

– Сама же вызвалась. Обиделась, что возлюбленный клятву нарушил, забыл тебя, бедную. Поставил выше приоритеты жителей всех пяти королевств, чем одно мимолетное увлечение.  

Разумом-то Шайли все понимала, но ведь и вправду – обиделась. А она теперь злая, темная, тоже нежить проклятая – можно и о себе подумать. Да и отголоски ревности жгли.  

– Будто стыдишь меня, господин. Вот только незачем ему было лживыми обещаниями раскидываться! Ведь верила, ждала, что вернется, попытается спасти… – хотелось Шайли пожаловаться, Принц-Лич о людском вероломстве, предательстве разном слушать любил.  

Но сейчас тот уже о своем размышлял.  

– Хорошая это мысль, о ребенке. Хочу его, Шайли – добудь. И без сделки домой не возвращайся, а то, клянусь, вновь войной пойду на эти мирные земли и спалю все дотла.  

– Но… – спорить с господином мало кто осмеливался – и Шайли зря попыталась: свернул Принц-Лич ей шею и исчез, вернулся в темный замок.  

Умирать Шайли не любила – каждый раз разум измучивали тревожные видения, – но привыкла. Принц-Лич, некогда казавшийся истинным чудовищем, порождением бездны – таким и являлся. Да только он как ребенок – жестокий и всесильный, шут-злодей, еще больше оттого опасный. Ослушаться – и мыслей не возникло. Свое слово темный господин всегда держал. Не то что светлые герои.  

И Шайли не стала тянуть. Долго в сомнениях крутилась перед зеркалом, но тем же днем пробралась в покои Джареда и Лелей.  

Они вошли, смеясь, сияя серебром и сапфирами на одеждах. Нескладная девица обратилась в прекрасную женщину, даже эльфийская красота Шайли блекла рядом с ней, и Джаред все также хорош собой, руки его сильны и надежны. Почуяв чужака, выхватил меч – и на долю мгновения остановился до удара, отступил на шаг обессилено, выдохнул:  

– Шайлель…  

– Пресветлая богиня! – Лелей ладони у рта сложила, синие глаза наполнились слезами. – Ты жива…  

И бросилась обнимать, исходя рыданиями. От такого приема Шайли растерялась, рассеяно в ответ по спине бывшую подругу потрепала, Джареду, поражённому, раздавленному стыдом, улыбнулась, но не стала ждать ненужных вопросов:  

– Как же я вас счастлива видеть! Столько времени прошло – для вас лишь… сколько? Два, три года? А мне – десяток. В темном замке время течет по-иному…  

– Нам так жаль, так жаль… – Лелей причитала.  

– Я не смог вернуться, – у Джареда голос мертвый и опасливый. Чует что-то, герой.  

– Ну что вы, – Шайли улыбнулась ласково. – Я знаю – как же иначе? И зла не держу… Не мстить пришла, а предупредить… Сбежала из замка Принца-Лича, чтобы сказать – вновь он поглядывает на эти земли с темными мыслями, не дают ему покоя золотые леса Эвильленда, просторные поря Шиории, тайны волшебных городов Фламертии. Желает разрушить союз трех королевств – и ваш, Лелей, Джаред, союз… Отпустил тогда, чтобы мучились, раздавленные тягостью вины, горестью поражения – а вы сильнее оказались, нашли свое счастье. И не может он это так оставить.  

Шайли чуть сама себе не поверила, молча заплакала – от сочувствия, должно быть.  

Переглянулись супруги – с ужасом и смирением, будто давно предвидели возвращение Принца-Лича. Будто плату, жертву Шайли, достаточной не считали.  

– А что же ты… как сбежала? Что было с тобой в темной замке, Шайлель?  

Она только глаза печально прикрыла, голову опустила – пусть сами себе страхи, что ей пережить довелось, придумывают. Но пару слов сказать стоит, подозрения развеять и на совесть надавить:  

– А что со мной быть могло? Кто я там? Рабыня бессловесная, красивая игрушка. Но даже среди проклятой нежити, есть те, чье сердце еще в камень не обратилось – падок был один старик на эльфиек. С виду – отвратный орк, но не прогнила душа, помог мне, обучил магии – темной, гадкой, о которой признаваться невыразимо стыдно, – выручил с побегом.  

Как представили Джаред и Лелей, чем пришлось Шайли расплачиваться за помощь такую – совсем им дурно стало. А она смех с трудом сдерживала – орк, Гарт Свирепый, и вправду эльфиек любил и магии обучал, вот только она к тому времени пообвыклась с нравами темного замка, сама удовольствие получала. Уж с Гартом веселее было заклинания учить, чем со стариком Гофридом. И честнее – орк хоть защищать ее не обещал.  

– Что же делать будете? Знаете ведь, нет у вас шансов против Принца-Лича… Ни малейших – я видела всю его мощь. И – верьте, как бы горько не было – нет силы, способной его одолеть.  

Джаред обессилено на кровать присел, рядом Лелей устроилась, на его надежное плечо голову положила.  

– Мы ведь все эти годы способ искали. Сотни легенд изучили, мудрейших магов расспрашивали – и права ты. Все победы над Принцем-Личем – лишь его прихоть. Он приходит и уходит, когда сам того пожелает, играет в темного властелина и светлых героев со скуки бессмертной жизни и всесилия. Вечно обречен наш мир страдать от прихотей этого чудовища. Но… пусть бы еще хоть несколько лет пожил в мире народ! Слишком свежа в памяти прошлая война, слишком велики утраты…  

Хмыкнула Шайли про себя – надо же, поумнел как ее храбрый герой.  

– Может... знаю я решение – временное, жестокое.  

– Мы любую цену готовы заплатить! – в надежде Лелей воскликнула.  

Шайли помолчала, губу прикусывала в сомнениях.  

– Говори же!  

– Дитя ваше.  

Джаред и Лелей крепче руки друг друга сжали в страшном понимании.  

По мощеным улочкам столицы бродили, песни горланя, веселые толпы – праздника отголоски. В гостиничной комнате Шайли, довольная, свиток с клятвенным договором перечитывала – исполнят или нет его Джаред с Лелей, а ей и так, и так хорошо.  

– Нелегко тебя найти, девочка моя, – мягко сзади подкрался Гофрид – пришел-таки прозорливый маг. Шайли не сдержала гримасы отвращения – давно уже не девочка, давно уже не его.  

– Наставник, – обернулась и голову в мнимом уважении склонила.  

– Разве? Не дурак я, Шайлель, не столь юн и наивен, как остальные – за столько лет прокралась тьма в твою душу, не стоит притворяться.  

– И что с того? Зато королевства ваши я спасла, – Шайли и самой играть надоело.  

– Думаешь, Джаред и Лелей отдадут своего ребенка твоему господину? Род свой, пусть королевский, не продолжат, но не позволят…  

– Ох, будто бы я на миг хоть поверила, что благородные герои такую клятву сами выполнят? Нет уж! Лучше будут себя считать хитрецами и жертвенностью своей восхищаться – словно есть тут, чем особым жертвовать. Но не нужно беспокойств – обо всем я позаботилась. Не откажутся же столь нежные и страстные возлюбленные от горячих ночей, не убьют же свое еще не рожденное дитя. Забавные заклятья в темном замке узнать можно, полезные – плодородие обеспечивающие. Никакие зелья не перебьют.  

Напрягся Гофрид, испугался – пусть и говорил про тьму прокравшуюся в душу Шайли, а не верил до конца.  

– И не только их первенец Принцу-Личу теперь принадлежит, а каждый, в чьих жилах кровь Джареда и Лелей течет. Так они в свою уловку уверовали, что и не читали внимательно мелкие строки, не слышали, что обещали.  

Не сдержала Шайли злорадства, и старый маг разозлился, горько жгло разочарование в некогда послушной ученице. Та от опасности отвыкла и от Гофрида зла совсем не ожидала – не успела остановить освященный кинжал, пронзивший сердце.  

Дважды за день умирать – такое даже при плохом настроении Принца-Лича редко случалось. И уж больно неприятно было. Последняя добрая память о былых соратниках исчезла – захотелось Шайли скорее покинуть светлые земли. С проклятыми тварями рядом поспокойнее будет.  

Гофрид, к счастью, еще не ушел. Искал что-то в скудных пожитках Шайли, а на полу пепел от договора – словно пламя что-то значить могло. Каждое слово, сказанное кому-то из бессмертной свиты Принца-Лича, магией закреплено – будто перед самим господином клятва.  

– А знаешь, Гофрид, почему я верна тому, кто столько боли причинил – и мне, и каждому в этом несчастном мире? Принцу-Личу, а не возлюбленному герою? Не тебе – защитнику-учителю?  

Вздрогнул обреченно маг, понял, что ошибся – и представить не мог, какая сила Шайли была дарована.  

Убийство его сладкой тягостью в ее груди отдалось.  

– Господин мой клятвами, что сдержать не может, не разбрасывается.  

С улицы все еще веселая песня раздавалась, и Шайли себе под нос замурлыкала. В следующий раз нужно будет и Эвеля проведать, родного братца, а пока – прочь из негостеприимного города. Пора уж возвращаться в темные земли, такими родными ставшими, в зловещий замок: господину ноги лобызать и добытым подарком радовать.