Его сыновья

Он шёл домой, печальный и усталый. Медленно переставлял ноги и постоянно вздыхал. Руки дрожали, глаза слепил солнечный свет. До ушей долетал какой-то звон. Это ордена и медали, висящие на его груди, позвякивали в такт медленных шагов.  

Он остановился. Деревянная трость уткнулась в землю и напряглась. После дождя почва была ещё влажной, но это ничуть не удручало его. «Сыновья будут довольны! Они давно жаловались на засуху, вот их слова и были услышаны небесами…»- пронеслась быстрая мысль.  

Пред взором пронеслось сегодняшнее утро. Музыка, военный парад и слова, адресованные тем, кто их больше никогда не услышит. Он сидел на переднем ряду, не слышал и не слушал никого, кроме своих воспоминаний. Полностью ушёл в них и снова переживал те тягостные минуты. В сознании снова слышался рёв и рокот машин, взрывы и стрельба.  

Она была так близко, что пожилой человек вздрогнул и на миг очнулся. С радостью он осознал, что сейчас ему больше ничего не грозит. Все эти звуки были имитацией, далёким отзвуком давно ушедших лет и ужаса, что переполнил их.  

Вокруг бегали молодые парни и девушки. Они были одеты в зелёную форму и пытались изобразить из себя тех, чью форму они одели в этот день. «Но разве они могли понять? Осознать то, чего они не видели и, дай Бог, никогда-никогда не увидят? »  

Пели хорошо. Голоса такие звонкие, красивые. «Надо непременно рассказать о них Борису, – подумал ветеран и утёр платком свои старые слезящиеся глаза, – Он тоже любил эту песню! И красиво её пел! »  

Потом люди разбежались, его окружила толпа журналистов, но старому ветерану было не до того. Он сказал, что слишком устал, и это не было ложью. Каждый пройденный шаг отдавался болью. Трость то и дело проскальзывала и спотыкалась на бугорках. Он вновь излил свою боль на дорогу, а после медленно побрёл в сторону дома.  

В ушах звенело от музыки, хотя она сама уже давно кончилась. «Стар я стал для таких походов… – подумал он, останавливаясь у невысокого дерева, чтобы отдышаться, – Очень стар…»  

Ещё шаг. Ещё. Голова прекращала болеть. Музыка стихала. Он впервые за сегодня услышал птичье пение. Оно долетело тихим звоном до его единственного слышащего уха и вновь напомнило молодость, что так и излучала буйство подобных звуков.  

«Как птицы звонки! Яша любит их голоса. Он говорил мне, звал выйти во двор, а я, старый, лишь сейчас услышал их… И ветер так свеж! – его глаза устремились в сторону соседской грядки, на которой буквально пару дней назад расцвело множество красных тюльпанов. Петя любит цветы. Помню, он дарил именно их своей матери, когда та была жива… до начала этой чудовищной войны… Посажу-ка и я себе такие. Попрошу у бабы Гали луковицы. Она не должна отказать…  

Всё равно сижу дома. Надо выходить на воздух. Тяжело это мне уже дается, но воздух так легок и резв. Сложно не поддаться соблазну! »  

Он шёл, и его мыслей становилось всё больше. Вот где-то пробежал ребёнок, это племянник Катерины Степановны. Подрос то как! Уже в школу, наверное, пошёл. А дальше, за колодцем, где местность становится совсем глухой, и от соседнего города не остается и следа, резвится Ирочка. Она уже выросла и уже может искать себе жениха. Вот, кажется, и он. Высокий такой, черноволосый, на Бориса очень похож.  

Старик остановился. Впереди уже виднелась калитка его дома. Высокие верхушки деревьев приветливо подрагивали на ветру, точно приветствуя его своими ветвями. Ореховый запах усилился, как только старый человек переступил порог.  

Он замер. В глазах на мгновенье пронеслось всё то, что он видел по пути домой. Ирочка и её жених, ребенок, звонкие и счастливые голоса. А здесь тихо. Редко слышится голос старика, поют птицы, и шумит трава по утру.  

–Ну, здравствуй! – хрипло сказал он, глядя на высокий ореховый ствол. Опёрся на него рукой и, щурясь от солнца, посмотрел в сторону ветвей, густо усыпанных урожаем, и потер лоб.  

Много предстояло работы. Грядки выполоть. Деревья полить. Урожай собрать. Но ему это было не в тягость. С тех пор, как умерла его любимая Валечка, хозяйство его заметно уменьшилось; кур украли лисы. Но он не был один. Зашёл в дом, снял с себя парадный костюм, попил чаю, отдохнул и, взяв корзинку, отправился во двор. Надо было собрать фрукты и начинать варить компот. Тем более там его уже ждали сыновья.  

Три высоких могучих ореха. Яков, Пётр и Борис.  

Именно благодаря им в нём вновь возродилась жизнь. Именно они спасли его от смерти, что нагрянула в их дом подобно летней грозе.  

Тот далёкий день навеки запал в память старого ветерана. Радость за победу, в мгновение омрачённая горем. Три похоронки, пришедшие одна за другой. Три смерти. Он не понимал, как и почему так произошло? Он дошёл до самого Берлина и отстоял Родину, а его кровиночки не сумели увидеть этот долгожданный день? Они пали буквально за несколько дней, будучи на пороге победы…  

Жизнь потеряла смысл, и его сердце не выдержало такой боли. Но его спасли, и когда через несколько дней он выходил из больницы, жить не хотелось совсем.  

Всё потеряло смысл! Стало серым и безжизненным.  

Наступила депрессия, из которой несчастный отец никак не мог выйти. Не справившись со страданиями, умерла и Валя. Он окончательно остался один. Не знал, как быть, и что делать. Горе вытеснило из него всю радость, что некогда теплилась в душе. Даже годы войны казались не такими ужасными, ведь тогда его сыновья были живы.  

Но однажды ему приснился сон. Впервые за последнее время он вновь увидел Бориса. Тот был печален, но уговаривал отца не унывать и радоваться жизни, умолял его не лить слёзы, сказал: «Отец, мы тоже хотим жить! »  

Сон оборвался. Проснувшись, он выбежал во двор и долго не мог понять, что произошло. В голове всё перемешалось, и прохладный ветерок не приносил никаких чувств. Всё замерло в его душе, остановилось с того самого дня.  

И вдруг он понял. Что-то прояснилось, мысль закружила сознанием и вырвалась за границы разума. Он заморгал и точно другими глазами взглянул на мир. На сладко заснувшую в лучах рассвета природу. На каждый зеленый листик и каждый цветок. Он понял, что жизнь не потеряна! Что ещё есть шанс и, он решил во что бы то ни стало воспользоваться им. Взял три орешка, что лежали на влажной почве и крепко сжал их ладонями. Стал поливать и ухаживать. Растить и вкладывать в них все силы.  

Деревца быстро подросли. Налились соком изумрудные листья, укрыли печального отца своей маленькой, но уже такой прохладной тенью. И с того дня он стал растить их, как своих сыновей, отдавать всего себя. Каждый год он подкармливал их удобрениями и ждал сладких плодов.  

Деревья росли, и в каждом из них он угадывал такие знакомые черты. Легкость и нежность прикосновения была свойственна Якову, звенящий шелест листвы напоминал голоса, и порой в этом звуке слышалось пение Бориса; третье дерево росло немного поодаль – в шаге от цветочной грядки. В том самом месте, где росли красные, как кровь, тюльпаны – любимые цветы Петра.  

В них он нашёл успокоение и смысл всех последующих лет. Их он вырастил, как своих сыновей. Три могучих высоких ореха. Якова, Петра и Бориса.