Пелевин. Как волшебный «Синий фонарь» превратился в тусклую «Лампу Мафусаила»

Мнение Ума «Б» автора может не совпадать с мнением Ума «А»  

На дворе сентябрь, а значит время пришло замахнуться на наше Литературное Всё. Или Механическое Ничто (с большой буквы в знак безмерного уважения и дальневосточного метафизического трепета). Вышел новый роман (ли? ) от мистических сил ПВО (Пелевина Виктора Олеговича) и пора разобраться: куда мы катимся, если не обращаем внимания на деградацию последнего ВПЗР (Великого Писателя Земли Русской) современности.  

Пелевин – гений средних и малых форм (то, что в просторечии именуется повестью и рассказом). Всё его раннее творчество и состояло из таких небольших, но емких и сочных, читаемых за один присест произведений. Ими он и прославился. Вполне заслуженно, надо признать: шедевр на шедевре. Но литературный процесс, как кровожадный Молох, требует свою жертву: Роман с большой буквы называется эта жертва.  

И такую «отважную жертву» мир получил. Широкоформатный Роман «Чапаев и Пустота» (всё-таки «Жизнь насекомых» и «Омон Ра» были ещё повестями, издававшимися отдельно в тоненьких книжечках карманного формата) покорил необозримые пустотные пространства России и прилегающей к ней Внутренней Монголии. Страна жадно выхватила свой Роман, истосковавшись по большой литературе со времен «Доктора Живаго». А автору наказала: «Пиши ещё! »  

Именно здесь и образовалась развилка, которую американские кинематографисты именуют просто и незатейливо: «Поворот не туда». Пелевин сначала повернулся к широкой публике, уловил ее чаяния и выдал роман на злобу дня, попав в нерв поколения П. А впоследствии, ничтоже сумняшеся, подписал контракт «по книге в год» (существует устойчивый миф, что этот контракт – устойчивый миф; но мы-то знаем, какова правда! ) и принялся лудить романы (с маленькой буквы) строго в заданной динамике. Книги разбухали от щедро налитой в текст воды, и произведения от такого небрежного отношения становились хуже и хуже.  

К несказанному счастью, Пелевин ещё несколько раз возвращался к малым и средним формам, и мы вновь могли насладиться такими шедеврами, как:  

«Свет горизонта» – нежданное возвращение беспокойных мотыльков: мистический долг перед Марком Аврелием погашен сполна;  

«Запись о поиске ветра» – «порошок пяти камней! и ваш ненадежный ум перестанет плутать в лесу абстрактных понятий! Только для настоящих мудрецов»;  

«Зал поющих кариатид» – дружелюбный богомол проведет экскурсию по реке жизни (но опасайся самок! );  

«Кормление крокодила Хуфу» – этот жуткий непроглядный туман ещё долго грезился бессонными ночами, когда ныли все суставы после очередного дня на стройке пирамид;  

«Операция Burning Bush» – трагическая история предательства со стороны «бога» настолько пронзительна, что невольно становится жалко несчастного недалекого бывшего президента США;  

и «Зенитные кодексы Аль-Эфесби» – Савелий Скотенков жил, жив и будет ещё долго жить в окончательных поисковых запросах.  

/Спасибо, Виктор Олегович, за мою счастливую, насыщенную оригинальной прозой юность! /  

Но ненасытный Молох издательских амбиций гневался, и пришлось скармливать ему уже массово: Оборотней, Вампиров (в количестве двух штук), Нарнию от Павла Первого (в объеме, опять-таки, двух невразумительных томов), Экранизацию Angry Birds, (стоп, экранизация – это другие злодеи; а у нас – новеллизацию), и, наконец, приключения тайного дендрофила и его любовника, графа Парижского, вкусно заправленные путешествиями во времени, всесильными инопланетянами и прочей утомляющей каббалистической мешаниной.  

Вы, конечно, спросите: а каково же, Веничка, сущностное наполнение новых текстов? В чем тут (используя нехитрый идишизм) цимес? Замес, то есть, – насыщенный? Структура – плотная? Да я и сам толком объяснить не смогу. Вполне, конечно, она плотная. Но, к сожалению, в последние годы в долгожданных книгах становилось всё больше построенной только на теории заговора агрессивной кондовой политической пропаганды (ничего не поделать: в такое время мы живем, даже Гребенщикову пришлось выглянуть из русской Нирваны и посолить не вполне съедобную окружающую действительность), узконаправленной едкой ненависти к различным категориям граждан (в совокупности составляющим практически всё мировое население), но всё меньше и меньше так милой моему внутреннемонгольскому сердцу распыляющей метущуюся душу (которой, на самом-то деле, не существует) проповеди в строгом каноне Корейского буддизма.  

Будучи эталоном стиля в коротких произведениях, Пелевин не сильно напрягался в редактуре последних романов, текст которых всё ближе и ближе скатывался к бульварному чтиву, пока не стал от него почти неотличим. Причем, я не утверждаю, что сейчас он пишет плохо. Он готовит блюдо ровно столько времени, чтобы его можно было быстро (желательно на ходу) прожевать не поперхнувшись. И всё. Язык в меру чист, в меру сочен. Но даже поздний Акунин, давно проклятый критиками за попсовость, очевидно старается больше.  

В известном многосерийном фильме «Граница. Таежный роман» престарелый, выдохшийся, спившийся, но в прошлом легендарный певец Глинский устроил турне по городам и весям. И поклонники, зажавшие его в узком коридоре, просят: «Прекратите уже петь! Ведь вы разрушаете образ великого артиста этими неуклюжими потугами соответствовать своему прежнему уровню! » (не ручаюсь за точность цитаты, но суть передана верно). Ни на что не намекаю, так: припомнилась молоденькая Ольга Будина – так она была хороша. (Не в том смысле, что молодые – хорошие, талантливые и красивые, а старикам пора бы уже и заткнуться, ни в коем разе! )  

Нет, я не пытаюсь утверждать, что Пелевин выдохся окончательно. В последние годы выходили и удачные вещи: «Т», «S. N. U. F. F. », но то, что он давно снизил к себе требования – с этим мало кто будет спорить. И последний (правильно говорить – «крайний»: очень все стали суеверными в последнее… тьфу, крайнее время) роман – излишне яркий пример этого очевидного регресса.  

Возможно, Пелевин сам ощущает инородность, неприемлемость для него крупной формы и дробит последнюю книгу на четыре разные по форме и стилю части, но общая бредовая идея повествования (об уже набивших оскомину генералах ФСБ и примкнувших к ним масонах) всё равно собирает разрозненные куски и сдавливает их вместе.  

Да, местами Пелевин ещё напоминает о себе прежнем: крещендо в конце третьей части практически не уступает «Советскому реквиему» Савелия Скотенкова, но потом снова на страницы вылезает «рыцарь без страха и упрека» – очередной осточертевший генерал ФСБ – и возникает неожиданное ощущение, что произведение изготовлено специально для дежурной протокольной радости президента РФ и его безликого деревянного окружения, а остальные читатели – так, факультативны.  

Так что мы узнали полезного из этого приятного нехитрого чтива? Что дендрофилия лечится, а творческое бессилие – нет. И очень хочется верить, что этот скорбный недуг не захватил последнего ВПЗР, а только лишь незаметно подкрался сзади и злобно кривится через его левое плечо в мутное зеркало современной русской словесности.  

Впрочем, все мои претензии, как и все восторги; все разочарования, как и все ностальгические счастливые воспоминания – всё это останется в рогах изобилия вместе со здравым смыслом. В то время как Пелевин (или та надличностная безымянная сущность, которая им подписывается) будет умиротворенно покачиваться в мягких ласковых водах УРАЛа, играя с умом «Б» в Angry birds.  

V. V.  

2016