День, когда миражи стали настоящими

«Был мир пустыни. Тишина, миражи и вечное движение вперёд. Но вдруг равновесие нарушилось: иллюзий стало слишком много, и они начали жить собственной жизнью. Теперь героиня не знала, где заканчивается её путь и где начинается чужая выдумка. И каждый шаг мог оказаться последним — или первым в новую реальность».  

Эпиграф:  

«Баланс мира хрупок, как зеркало. Стоит треснуть — и пески превращаются в волны».  

Пролог. Тишина, которая звенит  

Пустыня всегда жила по строгому закону. Она знала меру: один мираж на сотню шагов, один знак на день пути. Ночь в пустыне обычно тиха, как вдох перед словом. Но в ту ночь равновесие треснуло. Тишина зазвенела — тонко, стеклянно, будто под песком кто-то тронул невидимый колокол, и пески заговорили чужим голосом.  

Я проснулась в предрассветной прохладе. Платье цвета лунного песка шуршало о кожу, в нити вышивки вплелись крошечные звёзды-песчинки, босые ступни остывали от прохлады. Взгляд упал на зеркало песка за окном шатра: отражений было слишком много.  

Мир, который я придумала, — мир дороги и знаков, мир, где миражи подсказывают направление, — вдруг сломался. Пальцы нашли знакомый узел в волосах — золотую нить-обет. Я всегда держу её ближе к мыслям.  

Слишком много.  

Слишком много отражений.  

В каждом — он. Молодой и старый, рядом и вдали, идущий ко мне и уходящий от меня. Сразу все. Сразу — сейчас.  

Я вгляделась в горизонт — и поняла: мир поиска сломался. Миражей стало слишком много. Их было столько, что пустыня теперь напоминала город из стекла.  

Рассвет. Поле зеркал. Вторжение отражений  

За ночь из дюн повырастали зеркальные побеги — тонкие, как клинки, хрупкие, как лёд над источником, острые, как чужие слова. Мир, где редкость была мерилом правды, утонул в изобилии.  

Песок отражал небо, небо — меня, а в каждом зеркале виднелась его тень: юный и уставший, смеющийся и израненный, терпеливый и уходящий. Сразу всех. Сразу — сейчас.  

Пустыня держала равновесие на скупости: один знак — один шаг. Теперь же знаки хлынули, как вода из треснувшей плотины.  

Караванщики уже ставили лавки у кромки миражного поля, продавая «карты к верной встрече» за три серебряные нити. Жрецы Тишины — те, кто обычно учился говорить шёпотом, — теперь кричали молитвы. На востоке дымился древний некрополь Кейтов: там, куда сотни лет никто не спускался, вспыхнули огни, будто мёртвые решили вернуться посмотреть, кого из живых заберут зеркала.  

Я знала: если я не выберу одно, то миражи захлестнут всех.  

Я — не Избранная. Я — ищущая.  

Утро. Звон стекла  

Первое солнце (бледное, «водяное») поднялось, и миражи обрели плоть. Края зеркал заструились жаром, в них появилось глубже, чем отражение — возможность. В одном — он подставлял лицо моросящему дождю у озёрного перевала; в другом — держал в руках письмо, не решаясь вскрыть; в третьем — шёл ко мне, но лет через десять.  

— Не верь изобилию, — шептала память. — Пустыня честна, когда скупа.  

Я выдернула из подола платья одну золотистую нитку и завязала узел: сегодня — только один выбор.  

Город Торговцев  

Торговый Городок всегда «перетекает» вдоль караванной артерии. Его можно узнать по запаху корицы и выгоды. Сегодня к ним примешался озноб: на шатрах висела новая эмблема — око в треснувшем круге.  

— Новый культ, Порядок Зеркала, — пояснил мальчишка-глашатай.  

Я прошла мимо лотков с «ловцами отражений» и остановилась у мальчишки-стеклореза. Он работал молча.  

— Что берёшь за правду? — спросила я.  

— За правду не беру. Её всё равно не удержишь. Правду забирают сами, — ответил он и протянул мне тонкий осколок. — Им можно отрезать лишнее.  

Полдень. Шёпоты некрополя  

Под землёй пахло кальцием, железом и временем. Голоса налетели, как стая птиц: «беги», «жди осени», «иди на север», «он рядом», «он — сон».  

Я приложила ладонь к груди — раз, два… Сердце, древний метроном миров. На «три» осколок тихо звякнул, и я отрезала лишние голоса. Остался один:  

«Вода пахнет железом — там он будет».  

Сумерки. Суд над зеркалами  

К вечеру зеркальная гряда вспыхнула розовым. Я стояла против ветра, слушая песок. В одном отражении — его ладони у мокрого камня; в другом — переулок торгового города; в третьем — ночная пустыня.  

— Достаточно. Я иду туда, где пахнет дождём. Остальное выдыхайте без меня.  

Осколок в ладони стал тёплым. Им я подрезала два отражения, чтобы не сводили с пути тех, кто придёт завтра.  

Ночь. Колодец и знак  

Колодец прятался у подножия известковой гряды. Запах — железный, грозовой. В чёрной глубине вода отражала дорогу — и его. Он стоял на другом берегу, настоящий.  

Я оставила знак: опустила золотую нить с узлом в воду. Она вспыхнула и превратилась в дорожку света.  

— Я иду. Не к отражению. К живому.  

Эпилог. Урок пустыни  

Это был всего лишь один день в сломанном мире. День, когда я научилась отрезать лишнее и отличать мираж от встречи.  

Завтра я снова пойду вперёд — на запах дождя и железа.  

Баланс мира хрупок, как зеркало. Но если хранить тишину внутри — стекло выдержит.