Спина, водка и раскаяние

Когда я пришёл на массаж, я думал, что просто полежу, похрущу позвоночником и уйду обратно — бодрым и целым. Но стоило мне лечь на кушетку, уткнуться лицом в это круглое отверстие, как из меня, видимо, всё давление пошло не только вниз по спине, но и вверх — в голову, в память, в совесть.  

Ты только начал разминать лопатки, как я вдруг вспомнил свой восьмой класс. Ну как вспомнил… прямо увидел. Как мы с Колькой Вареником бутылку портвейна на чердаке школы распивали. Помнишь такой — "Три топора"? Он ещё как будто выжат из гнева и безнадёги. Я, конечно, после той бутылки не только в лужу рухнул, но и домой приполз с лицом, чёрт бы его побрал, как будто я в шахте ночевал. Отец молча взял ремень — без вопросов, без криков. А я молча лёг — знал, за дело.  

Ты вот на поясницу нажал — и мне сразу та история вспомнилась, как я пытался сам себе сделать массаж скалкой. Скалкой, Карл! Потому что у Таньки — это жена моя — тогда не было ни времени, ни желания, ни веры в меня. А я лежу, как килька на разделочной доске, и гоняю по себе скалку туда-сюда. Честно, выглядело это так, будто я готовлю из себя тесто для чебурека.  

— А дышать можно? — спросил я тогда у себя. Ответа не последовало.  

Ты, кстати, профессионал. Вот сейчас нажал — и я аж вслух застонал. Но не от боли, нет. От стыда. Перед Валентиной Аркадьевной — бывшей учительницей труда. Мы же у неё верстак подожгли. Нечаянно! Хотели просто согреться — батареи не работали, а мы туда свечку поставили. А свечка, видать, была с характером. Пошёл огонь. Мы, как герои, пытались тушить руками, потом курткой. А потом просто убежали. А Валентина Аркадьевна так и не узнала, кто это был. Вот теперь, видишь, отпускаю это. Лопаткой.  

А вот, когда ты до шейных добрался — я понял, что сейчас, скорее всего, либо начну рыдать, либо читать стихи. Потому что, брат, в шее, видимо, у человека находится отдел хранения любви. Вот прям давишь — и я вспоминаю Людку из девятого «Б». У неё коса была, как канат у корабля. Я тогда написал ей письмо. Честное, с душой. А она его прочитала и… посмеялась. Нет, не зло. Так, мягко. Но мне хватило. Я потом три года ещё боялся женщине глаза смотреть.  

— Расслабьтесь, — говоришь ты. А как расслабиться, если я тут жизнью своей подтираю весь массажный стол? Ты, считай, не массажист — ты исповедник в белом халате. Только вместо «Отче наш» — масло эвкалиптовое.  

А когда ты начал делать "прокат", я чуть не вскрикнул:  

— Стоп! Я же в восьмом классе тетрадь Павлика выкинул в окно! А сказал, что это Сашка! И Павлика тогда в угол на уроке поставили, а он плакал! Я виноват!  

Ты рукой по плечу — мол, всё, успокойся. А мне, честно, как будто легче стало. Будто килограмм с души сняли. Или это просто узел спины распустился — уже и не поймёшь.  

К концу сеанса я понял одну простую вещь. На массаж надо ходить не только за расслаблением мышц, а за этим… как его… возвращением к себе. Потому что только лёжа мордой вниз, когда ты не видишь лица другого человека, когда тебя никто не перебивает и когда тебе тупо некуда идти — ты наконец-то говоришь то, что давно сидит в тебе.  

Ты — волшебник, брат. Ты мне и спину вправил, и карму подлатал.  

А я теперь буду ходить каждую неделю. Не только чтобы плечи не болели, а чтобы вот это всё выговаривать. Потому что дома меня никто уже не слушает — жена в телефоне, сын в наушниках, кот в своём мире. А ты — ты слушаешь.  

Так что, до следующего четверга. Я тогда ещё расскажу, как я однажды... хотя нет. Это уже под медовый массаж.