"На краю памяти" Часть 9

Глава 9  

Возвращение в Одессу  

Дорога домой началась не с радости, а с усталости. Анна шла рядом с мамой, держась за её руку, и всё время оглядывалась назад, будто боялась, что кто-то позовёт обратно и скажет:  

«Куда это вы, гражданочка, без разрешения? »  

Но никто не звал. Позади остался гетто — с его бараками, запахом сырости и голосами, которые теперь навсегда остались в памяти. Впереди была только дорога — разбитая, весенняя, с лужами по колено и грязью, которая прилипала к ботинкам, будто не хотела отпускать.  

— Мама, а мы далеко ещё? — спросила Анна, когда солнце уже поднялось высоко, а ноги стали ватными.  

— Ещё немного, — ответила Софья, поправляя платок. — Вот дойдём до станции, а там — поездом. Если, конечно, поезда ходят.  

— А если не ходят? — Анна нахмурилась, вглядываясь вдаль.  

— Тогда будем идти пешком, — вздохнула мама. — Главное — не останавливаться.  

Вокруг шли люди: кто с узлами, кто с детьми, кто просто с пустыми руками. Все шли молча, будто боялись сказать что-то лишнее, чтобы не спугнуть хрупкую надежду на возвращение. Иногда попадались солдаты, иногда — такие же, как они, беженцы. Кто-то здоровался, кто-то просто кивал, а кто-то смотрел в землю, будто стыдился своих мыслей.  

На станции было шумно. Люди толпились у разбитого здания, спорили, кто-то плакал, кто-то ругался. Вдруг из-за угла выехал поезд — старый, с облупленными вагонами, но для всех он был как подарок. Анна с мамой протиснулись в вагон, где уже сидели женщины с детьми, старики, кто-то держал на руках курицу, кто-то — чемодан без ручки.  

— Где вы были? — спросила соседка, женщина в сером пальто.  

— Там же, где все, — ответила Софья. — Возвращаемся домой.  

— Домой... — женщина горько усмехнулась. — А есть ли он ещё, этот дом?  

Поезд тронулся, и за окнами поплыли поля, деревья, полуразрушенные станции. Анна смотрела на всё это и думала:  

«А вдруг Одесса не такая, как раньше? Вдруг там всё чужое? Вдруг нас никто не ждёт? »  

— Мама, а если наш дом заняли? — спросила она.  

— Значит, будем искать другой, — сказала Софья. — Главное, чтобы мы были вместе.  

В вагоне кто-то начал рассказывать, как в их городе всё разрушено, как люди живут в подвалах, как хлеба не хватает. Кто-то вспомнил, что в Одессе всегда было весело, даже когда денег не было.  

— В Одессе, если у тебя нет денег, тебе всё равно дадут поесть, — сказал старик с седой бородой. — А если не дадут — значит, ты не в Одессе.  

Все засмеялись, и стало чуть легче.  

Дорога казалась бесконечной. По ночам в вагоне было холодно, люди жались друг к другу, делились последним хлебом. Анна слушала, как мама шепчет молитву, и пыталась вспомнить, как пахнет море.  

«Я уже забыла этот запах... »  

От этого становилось страшно.  

Когда поезд наконец остановился на одесском вокзале, люди высыпали на перрон, будто боялись, что поезд уедет обратно и увезёт их надежду. Вокзал был почти пустой, только где-то в углу стояли военные, а на стене висела облупленная табличка:  

«Одесса-Главная»  

— Вот мы и дома, — тихо сказала Софья.  

— А где же дом? — спросила Анна, оглядываясь.  

— Сейчас найдём, — улыбнулась мама, но в глазах у неё была тревога.  

Они пошли по улицам, которые казались знакомыми и чужими одновременно. На углу стоял дом с выбитыми окнами, на другой стороне — лавка, где когда-то покупали хлеб. Всё было разрушено, стены покрыты копотью, двери выбиты. Только море всё так же шумело где-то вдали, и этот шум был единственным, что не изменилось.  

— Мама, а вдруг наш дом цел? — спросила Анна, когда они подошли к знакомому двору.  

— Сейчас увидим, — сказала Софья.  

Во дворе было пусто. На лавочке сидела старушка, закутанная в платок, и глядела в никуда. Анна подошла к двери, толкнула её — дверь открылась с противным скрипом. Внутри пахло сыростью и пылью. На полу валялись обрывки газет, где-то в углу стояло ведро.  

— Здесь кто-то был, — сказала мама, осматривая комнату.  

— А вдруг вернётся? — испугалась Анна.  

— Будем вместе, — твёрдо сказала Софья. — Мы теперь никого не боимся.  

Они устроились в углу, расстелили старое одеяло, которое нашли в шкафу. Анна легла, прижалась к маме и долго не могла уснуть. За окном шумело море, а где-то во дворе кто-то тихо пел на идише.  

Утром они вышли во двор. Соседка, та самая старушка, посмотрела на них и вдруг улыбнулась.  

— Софочка? Это ты? — спросила она.  

— Я, тётя Сима, — ответила мама. — Мы вернулись.  

— Слава Богу, — вздохнула старушка. — А я думала, никого не осталось.  

— Мы остались, — сказала Софья. — А вы как?  

— Как... — старушка махнула рукой. — Живу, как все. Вот только людей мало стало. Половина не вернулась, половина уехала.  

— А кто в нашем доме был? — спросила мама.  

— Да кто только не был, — ответила тётя Сима. — И военные, и чужие. Всё вынесли, что могли. Но стены стоят, значит, и вы стоять будете.  

Анна слушала их разговор и думала:  

«А вдруг всё можно начать сначала? Вдруг и правда стены — это главное? »  

В тот день они убирались в квартире, выметали пыль, выбрасывали мусор. Анна нашла в шкафу старую фотографию — на ней был дедушка Лазарь, бабушка Фрида, мама ещё совсем молодая. Она долго смотрела на фото, гладила пальцем лица.  

— Мама, а если бы они вернулись, им бы понравилось? — спросила она.  

— Им бы главное — что мы живы, — ответила Софья. — Остальное — дело наживное.  

Вечером во двор пришли соседи. Кто-то принёс хлеб, кто-то — банку варенья, кто-то просто сел на лавочку и молчал. Люди смотрели друг на друга, будто впервые, и не знали, что сказать.  

— А вы, где были? — спросил сосед дядя Миша.  

— В гетто, — ответила Софья. — А вы?  

— Я тут остался, — сказал дядя Миша. — Всё ждал, что кто-то вернётся.  

— Вот мы и вернулись, — улыбнулась мама.  

— Хорошо, что вернулись, — сказал дядя Миша. — Теперь жить будем.  

Анна слушала разговоры взрослых и думала:  

«Как всё изменилось. Двор был тот же, но люди стали другими. Кто-то смотрел в глаза, кто-то — в землю, кто-то вообще не говорил ни слова».  

— Мама, а если я не смогу привыкнуть? — спросила она вечером.  

— Привыкнешь, — сказала Софья. — Мы одесситы, мы ко всему привыкаем.  

— А если не привыкну? — Анна нахмурилась.  

— Тогда будем жить по-новому, — улыбнулась мама. — Главное — вместе.  

Ночью Анна снова не могла уснуть. Она слушала, как за стеной кто-то тихо шепчет молитву, как во дворе скрипит калитка, как где-то вдали шумит море. Она думала о дедушке, о бабушке, о тех, кто не вернулся.  

«Они всё ещё рядом, просто теперь их не видно... »  

— Мама, а если я забуду, как они выглядели? — спросила она.  

— Не забудешь, — ответила Софья. — Пока помнишь — они с тобой.  

Утром они пошли на Привоз. Рынок был не такой, как раньше: мало людей, мало товаров, но всё равно кто-то торговался, кто-то ругался, кто-то смеялся. Анна почувствовала, что Одесса жива — пусть и другая, но жива.  

— Смотрите, кто пришёл! — закричала тётя Белла, торговка рыбой. — Софочка, ты ли это?  

— Я, тётя Белла, — улыбнулась мама. — Мы вернулись.  

— Слава Богу, — всплеснула руками тётя Белла. — А я думала, всех уже нет.  

— Есть ещё, — сказала Софья. — И будем жить.  

Анна смотрела на людей, на старые прилавки, на море, которое виднелось вдалеке, и думала:  

«Всё можно начать сначала. Главное — помнить, кто ты и откуда».  

Вечером они вернулись домой. Мама заварила чай, достала кусочек хлеба, который дала тётя Белла. Они сели за стол, и Анна вдруг почувствовала, что дом — это не стены, а люди, которые рядом.  

— Мама, а если завтра всё снова изменится? — спросила она.  

— Тогда будем менять вместе, — сказала Софья. — Мы уже умеем.  

Анна улыбнулась, посмотрела в окно, где зажигались первые огоньки, и подумала:  

«Пусть всё не так, как раньше, но главное — что мы вернулись. Пусть с потерями, пусть с болью, но с надеждой».  

— Мама, а если я когда-нибудь забуду этот день? — спросила она.  

— Не забудешь, — сказала Софья. — Мы будем вспоминать вместе.  

Анна закрыла глаза и услышала, как за стеной кто-то тихо поёт на идише. Она улыбнулась и подумала:  

«Всё будет хорошо. Главное — помнить».