"На краю памяти" Часть 6

Глава 6  

Весна надежды  

Весна в гетто пришла не сразу и не по календарю, а как-то украдкой, словно боялась, что её здесь не ждут. Сначала по утрам перестал звенеть ледяной воздух, потом на грязном окне барака появились солнечные пятна, а однажды Анна вдруг заметила, что пальцы у неё стали не такими деревянными, как зимой.  

В бараке по-прежнему пахло сыростью и старой одеждой, но теперь к этим запахам добавился ещё один — слабый, но упорный: запах надежды.  

Всё началось с того, что утром, когда Анна выбежала к умывальнику, она увидела у самой стены барака робкую зелёную травинку. Она присела, потрогала её пальцем — трава была настоящая, живая, не игрушечная, не бумажная.  

Анна оглянулась и, убедившись, что никто не смотрит, позвала маму.  

— Мама, иди сюда, смотри! — Анна размахивала рукой, как будто в ней была не травинка, а золотая монета.  

Софья подошла, присела рядом, посмотрела и улыбнулась.  

— Ну что, Аня, весна пришла, — сказала она тихо, чтобы не сглазить.  

— А если она уйдёт обратно? — Анна смотрела на маму с тревогой.  

— Весна не уходит, если её ждать, — ответила Софья.  

В бараке тоже заметили перемены. Бабушка Рахиль из соседнего барака, та самая, что зимой делилась последней картошкой, теперь стояла у двери и нюхала воздух, словно могла учуять перемены.  

— Софочка, ты чувствуешь? — спрашивала она. — Весна, говорю тебе, весна! Даже в Транснистрии она приходит.  

— Весна приходит везде, где есть евреи, — усмехнулся дед Лазарь, поправляя свою потрёпанную шапку. — Только у нас она всегда с приключениями.  

— Лазарь, если бы всё было так просто, мы бы уже давно жили в Париже, — не сдержалась Софья.  

— В Париже, Софочка, я бы тоже нашёл, на что пожаловаться, — дед развёл руками. — Но здесь, между нами говоря, если бы не твои золотые руки, мы бы не дождались этой весны.  

Анна слушала взрослых и смотрела, как за бараком, там, где прошлой осенью кто-то пытался выкопать картошку, теперь из грязи торчит зелёный росток. Она толкнула маму в бок.  

— Мама, а если мы что-нибудь посадим? Может, вырастет?  

— Может, и вырастет, — Софья присела рядом, потрогала землю. — Только нужно, чтобы никто не увидел, а то заберут.  

— Я никому не скажу, — пообещала Анна. — Даже дедушке.  

— Деду можно, — улыбнулась мама. — Дед у нас надёжный человек.  

В тот же день они нашли в узелке пару сморщенных картофелин и одну луковицу. Дед смастерил из консервной банки что-то вроде лопатки, и вечером, когда солдаты ушли на проверку в другой конец гетто, Софья с Анной посадили свой маленький огородик прямо за бараком.  

— Вот увидишь, — шептала Софья, — если взойдёт, значит, и нам жить.  

— А если не взойдёт? — Анна смотрела на землю как на чудо.  

— Тогда будем ждать следующей весны, — отвечала мама. — Всё равно ждать — это по-нашему.  

В бараке стало чуть веселее. Люди чаще улыбались друг другу, кто-то даже начал шутить. Соседка Рахиль принесла новость: будто бы Красная армия наступает, где-то уже освободили город, и теперь ждут, что скоро дойдут и до Транснистрии.  

— Говорю тебе, Софочка, — шептала она, — наши уже в Могилёве! Это не слухи, это мне двоюродный брат из второго барака передал.  

— Если бы я получал по рублю за каждый слух, я бы уже был миллионером, — дед Лазарь покачал головой. — Но всё равно приятно.  

— Лазарь, а ты не веришь? — удивилась Анна.  

— Я верю, — дед улыбнулся. — Только теперь я верю всему понемногу, чтобы не обжечься.  

По вечерам в бараке стали появляться письма. Иногда кто-то приносил клочок бумаги, иногда — целый лист. Однажды Софья получила весточку от сестры, которую считала пропавшей:  

«Софа, мы живы. Нас перевезли в другой лагерь, но я с детьми. Держись, сестра, скоро всё закончится. Если сможешь, напиши».  

Софья перечитывала письмо раз за разом, гладила буквы пальцами, словно хотела передать тепло через бумагу.  

— Мама, а мы тоже напишем? — спросила Анна.  

— Конечно, напишем, — Софья достала огрызок карандаша. — Только у нас нет адреса. Напишем просто:  

«Мы живы. Ждём весны. Софья, Анна, Лазарь».  

— Я тоже подпишусь, — Анна аккуратно вывела своё имя, как умела.  

На следующий день дед передал письмо знакомому, который работал на кухне у румын.  

— Может, дойдёт, — сказал он. — А если нет, то всё равно кто-нибудь прочтёт.  

С каждым днём в гетто становилось чуть легче дышать. Снег растаял, грязь подсохла, а за бараком на их огороде появились первые зелёные листочки.  

— Мама, смотри, — Анна прыгала вокруг грядки, — у нас выросло!  

— Видишь, — улыбалась Софья, — весна пришла и к нам.  

В тот день кто-то принёс в барак газету. На первой странице — новости с фронта: «Красная армия освободила ещё один город». Люди читали вслух, спорили, плакали и смеялись.  

— Я говорю, это только начало, — дед Лазарь хлопнул по газете. — Ещё немного — и домой.  

— Лазарь, если не домой, то хотя бы не здесь, — вздохнула Рахиль.  

— Главное, чтобы вместе, — сказала Софья.  

Вечером Анна смотрела в окно, где за колючей проволокой уже не было той страшной зимней тьмы, а тянулась зелёная полоска травы.  

«Она вспомнила, как бабушка Фрида говорила: „Весна всегда приходит, даже если никто её не ждёт“. Теперь Анна знала, что ждать нужно всегда».  

— Мама, а что, если весна останется навсегда? — спросила она.  

— Тогда мы обязательно вернёмся в Одессу, — ответила Софья. — Я тебе обещаю.  

— А если не получится? — Анна нахмурилась.  

— Тогда мы вырастим здесь свой сад, — улыбнулась мама. — И будем ждать следующей весны.  

В ту ночь Анна долго не могла уснуть.  

«Она слушала, как за стеной кто-то тихо поёт на идише, и думала, что, может быть, теперь всё действительно изменится».  

А утром она первой выбежала в огород и увидела, что зелёные ростки стали чуть выше.  

— Мама, смотри, — позвала она. — У нас получилось!  

— Получилось, — обняла её Софья. — Потому что весна — это когда всё начинается заново.  

Дни стали длиннее, ночи — теплее. Люди в бараке перестали бояться выходить на улицу, стали чаще собираться, обсуждать новости, делиться последними новостями. Кто-то рассказывал, что в соседнем бараке нашли старую скрипку и теперь по вечерам тихо играют, чтобы не услышали охранники.  

Анна слушала музыку, затаив дыхание, и представляла, как они возвращаются домой, в Одессу, где под окнами шумит море, а на Привозе снова можно купить свежий хлеб.  

— Мама, а когда мы поедем домой? — спрашивала она вечером.  

— Скоро, — ответила Софья. — Вот увидишь, скоро всё закончится.  

— Я верю, — говорила Анна и крепко обнимала маму.  

Однажды вечером дед написал письмо:  

«Дорогие, мы живы. В гетто тяжело, но мы держимся. Помогаем друг другу. Анна здорова, Софья держится. Надеемся на лучшее. Если кто-то получит это письмо, помните о нас».  

Он долго держал письмо в руках, потом передал его соседу.  

— Пусть хоть кто-нибудь узнает, что мы существуем, — сказал он.  

Весна в гетто была не такой, как в Одессе, но всё равно была. Люди умирали, болели, но те, кто оставался, помогали друг другу, делились последним. В этом была их сила — в упрямой, тихой сплочённости.  

Однажды Анна вернулась с огорода и принесла маме первый зелёный лук.  

— Мама, это тебе, — сказала она. — Чтобы ты не грустила.  

Софья взяла лук, обняла дочку и заплакала — не от горя, а от того, что весна наконец пришла и к ним.  

— Мы выживем, — прошептала она. — Обязательно выживем.  

Продолжение следует: