На краю памяти Часть 1

Повесть посвящается Вере Матвеевне Вышкинд  

От автора  

Повесть «На краю памяти» выросла из семейных историй — редких и осторожных признаний, которые я слышал по вечерам на наших кухнях. В этих рассказах — боль, страх, надежда, гордость и, главное, память. Её невозможно стереть, даже если кто-то очень хочет забыть.  

Эта повесть о боли и трагедии всех народов Европы в годы Великой Отечественной войны. Здесь рассказана история одной еврейской семьи, но за ней стоят тысячи и тысячи других судеб — тех, кто оказался в гетто, был угнан в рабство, попал в плен, потерял близких, дом, родной язык, но не утратил достоинства.  

Война — это не только страницы учебников и исторических хроник. Это живые люди, тревога за детей, отчаяние матерей, не знающих, доживут ли они до утра. Это старики, глядящие в окно, потому что слов больше не осталось. Это дети, вынужденные повзрослеть раньше времени.  

В повести нет деления на «своих» и «чужих». Все равны перед лицом беды. Здесь — одесская еврейская семья. Рядом — русские, украинцы, поволжские немцы, белорусы. Деревни сожжены вместе с жителями. Судьбы разные, боль — общая. Это одна трагедия, один страх, одна надежда: выжить, не потерять себя, сохранить память о тех, кто не вернулся.  

Я хотел написать не просто о трагедии, а о том, как важно не забывать. Потому что забыть — значит предать. У зла нет срока давности. В нашей стране слишком часто пытались стереть память — о гетто, погибших городах, миллионах мирных жителей, ушедших в небытие. Но память возвращается — в рассказах бабушек, в старых письмах, в фотографиях с выцветшими лицами. Она возвращается в снах, в запахах, в музыке, в словах, которые мы повторяем своим детям.  

«На краю памяти» — это не только рассказ о прошлом. Это и о сегодняшнем дне, о выборе: помнить или забывать. О том, что память — это не тяжесть, а опора. Пока жива память, зло не повторится. Пока живы имена и судьбы, они не исчезнут. Забвение — это предательство.  

Благодарю всех, кто поделился своими историями, кто не молчал и не побоялся сказать правду. Пусть эта повесть станет ещё одним напоминанием: боль можно пережить, но нельзя стереть. Память — это то, что делает нас людьми. И пока мы помним, мы живы.  

Отмечу, что повесть основана на реальных событиях, однако все персонажи и отдельные эпизоды являются вымышленными. Любые совпадения имён и обстоятельств с реальными людьми случайны и непреднамеренны.  

Глава 1  

Лето 1941 года  

Лето 1941 года в Одессе выдалось жарким, как и положено настоящему южному лету. Солнце вставало рано, и уже к восьми утра над дворами витал густой запах нагретой пыли, моря и абрикосов, которые продавали на углу у тётки Сары.  

В доме на улице Пастера, на втором этаже, жила семья Авербух: дед Лазарь Абрамович, бабушка Фрида Исааковна, их дочь Софья и маленькая Анна, которой только что исполнилось семь лет.  

Утро всегда начиналось одинаково: дед, ещё толком не проснувшись, шаркал тапками по коридору, что-то ворчал себе под нос и первым делом открывал окно на кухне.  

— Ох, будет жара, — говорил он, вытряхивая из окна крошки для голубей. — Всё как в прошлом году. Только тогда война была далеко, а теперь, глядишь, и до нас доберётся.  

Бабушка уже возилась у плиты, ставила на огонь эмалированный чайник, доставала из буфета хлеб и чуть подсохший сыр. Анна, ещё сонная, сидела за столом, болтала ногами и разглядывала солнечные пятна на скатерти. Софья торопливо заплетала дочке косу, приговаривая:  

— Не крутись, Аня, а то коса опять набок собьётся. Завтра в школу собираться — надо прилично выглядеть.  

— Мам, как думаешь, школа откроется? — вдруг спросила Анна, вспомнив вчерашний разговор взрослых.  

Софья вздохнула, бросила взгляд на мать, потом на отца. Они переглянулись, но ничего не сказали. Дед только кашлянул и отвернулся к окну.  

— Конечно, откроется, — сказала бабушка. — Куда она денется. Ты лучше поешь, а то остынет.  

В доме пахло жареным луком, свежим хлебом и каким-то особым одесским уютом, который не могли испортить никакие тревоги. Но всё равно что-то было не так. Соседи стали чаще перешёптываться в коридоре, на лестнице появлялись незнакомые люди с чемоданами, а на улицах всё чаще встречались военные — молодые, загорелые, с усталыми лицами.  

После завтрака дед Лазарь уселся за свой любимый столик у окна, развернул газету и стал читать вслух:  

— «Вчера в районе Измаила наши войска отбили атаку противника…» — Он покачал головой. — Всё это хорошо, но что-то мне неспокойно. Ходят слухи, будто румыны уже на Дунае, а наши отступают.  

— Папа, не пугай ребёнка, — сказала Софья. — У нас всё будет хорошо. Мы же в Одессе. Здесь всегда всё хорошо.  

— Ага, — усмехнулся дед. — В Одессе всегда всё хорошо. Только вот у соседей Левиных сын на фронте, а у Штернов давно нет писем. И на базаре говорят, что скоро будет эвакуация.  

Анна слушала взрослых, не понимая половины слов, но чувствовала: что-то происходит. Вчера она слышала, как мама тихо плакала ночью на кухне. А сегодня бабушка вдруг начала собирать в узелок какие-то вещи — тёплый платок, фотографии, серебряную ложку.  

— Бабушка, зачем ты это делаешь? — спросила Анна.  

— На всякий случай, — ответила бабушка. — Вдруг пригодится. Не бойся, детка, всё будет хорошо. Главное, чтобы мы все были вместе.  

Вдруг в дверь постучали. Софья пошла открывать и вернулась с конвертом в руках.  

— Письмо от тёти Рахили из Винницы, — сказала она. — Написано на идише.  

Дед аккуратно разорвал конверт, достал сложенный листок, надел очки и стал читать, шевеля губами. Потом начал переводить вслух:  

«Дорогие мои, живы, слава Богу. Но у нас неспокойно. Говорят, немцы близко. Люди уезжают, кто куда может. Берегите себя, если сможете — уезжайте тоже. Пусть Бог хранит вас всех».  

Дед замолчал, долго смотрел в окно, потом тихо сказал:  

— Она всё правильно пишет. Только вот куда ехать? Всё равно ведь догонят. А здесь хоть дом, хоть родные стены.  

— Папа, может, всё-таки подумаем об эвакуации? — тихо спросила Софья.  

— Куда? В Азию? В Узбекистан? — дед махнул рукой. — Я уже старый. А вы — как хотите. Но я отсюда никуда не уйду.  

— И я не поеду, — сказала бабушка. — Здесь могила моей матери, здесь всё наше. Я не брошу.  

Анна слушала и вдруг почувствовала, как ей становится страшно. Но она не подала виду, только крепче прижалась к маме.  

— Мама, а что такое эвакуация? — спросила она.  

— Это когда люди уезжают из города, чтобы спрятаться от войны, — объяснила Софья. — Но мы пока никуда не поедем. Всё будет хорошо, солнышко.  

Весь день прошёл в хлопотах. Бабушка стирала бельё, Софья ходила в магазин за хлебом — в очереди все только и говорили о войне. Кто-то шептал, что уже слышен гул орудий на окраине, кто-то уверял, что это всё слухи и немцы до Одессы не дойдут. В лавке у Мойши уже не было ни сахара, ни крупы — только сухари и какие-то странные консервы. Продавщица, тётя Броня, сказала:  

— Берите, что есть, девочки. Скоро вообще ничего не останется.  

На улице было непривычно тихо. Трамваи ходили редко, на остановках стояли люди с чемоданами. На углу у аптеки собралась кучка мужчин спорили, курили, кто-то размахивал газетой.  

— Всё, завтра придут румыны, — говорил один. — Надо уходить, пока не поздно.  

— А куда ты пойдёшь, если у тебя старая мать? — возразил другой.  

— Да всё равно — лучше уйти, чем ждать здесь, пока они придут.  

Анна тянула маму за руку:  

— Мам, а почему все такие злые стали?  

— Они не злые, Аня, — устало улыбнулась Софья. — Просто все боятся. Война — это страшно.  

Вечером вся семья снова собралась на кухне. Дед достал старый альбом с фотографиями и разложил его на столе.  

— Вот, смотри, Аня, — показывал он. — Это твоя прабабушка, а это я молодой, в гимназии. А вот твоя мама совсем маленькая.  

— А зачем нам это смотреть? — удивилась Анна.  

— Чтобы помнить, — ответил дед. — Пока мы помним, мы живы. А память — это самое главное.  

Бабушка поставила на стол чай, нарезала хлеб, положила варенье — последнее, что осталось с прошлогоднего урожая. За окном уже темнело, но жара не спадала, и из открытого окна тянуло морем.  

— Может, завтра сходим на пляж, — сказала Софья, — пока можно.  

— А если война? — спросила Анна.  

— Война не начинается в одночасье, — ответил дед. — А пока живём, как жили. Другого выхода всё равно нет.  

Ночью Анна долго не могла уснуть. За стеной шептались взрослые, бабушка тихо плакала, дедушка ходил по комнате, что-то искал в ящике. На улице кто-то громко спорил, потом хлопнула дверь — и стало тихо.  

Утром всё повторилось: завтрак, разговоры, тревога в голосах. На улице появились военные грузовики, по двору бегали мальчишки, собирали гильзы и строили «блокпосты» из кирпичей.  

— Мам, а что будет, если придут немцы? — спросила Анна.  

— Не думай об этом, — сказала Софья. — Всё будет хорошо. Главное, чтобы мы были вместе.