Тяжела ты жизнь эмигрантская

«Эмиграция — это операция на сердце. Кто-то её переносит, кто-то — нет».  

— Эфраим Савела (советский и американский писатель, эмигрант)  

Скажи кто-нибудь Василию Петровичу лет десять назад, что ему предстоит жить за границей, он бы только рукой махнул: мол, не морочь голову — здесь всё своё: огород, гараж, дача, кот Василий (тезка, между прочим). А вот ведь как бывает: закрутила, завертела жизнь, и вот уже Василий Петрович стоит на чужой земле, а вокруг — ни одной родной берёзы, только какие-то непонятные кусты и люди, которые слишком часто и слишком широко улыбаются.  

Время было неспокойное, но не из-за денег — с этим как раз всё было на удивление прилично: в магазинах полно товаров, зарплаты растут, даже пенсии индексируют. Россия была на подъёме, строились новые дороги, открывались школы, в новостях то и дело показывали какие-нибудь достижения. Но вот отношения с соседней страной всё больше напоминали хождение по тонкому льду: то тревожные новости, то нехорошие слухи, то разговоры на кухне всё чаще сводились к будущему, в котором никто не был уверен.  

Многие знакомые Василия Петровича уже уехали — кто в Германию, кто в Израиль, кто в Грузию или Турцию. Кто-то бежал от предполагаемой войны, кто-то — от политики, кто-то просто хотел спокойствия и стабильности. Василий Петрович долго держался, но после очередных новостей о границе и тревожных разговоров решил: «Пора и мне, старику, попытать счастья за границей. Где родился, там и пригодился — это хорошо, но и на чужбине можно жить, если постараться».  

Причина, по которой Василий Петрович решился на переезд, заключалась не только в политике и тревожных новостях. Дело в том, что его жена Галина Ивановна происходила из семьи обрусевших немцев — у неё даже сохранились старые документы и пожелтевшие фотографии прадедушки в немецкой форме.  

Когда начались разговоры о возможной репатриации, дочь уговорила родителей воспользоваться этим шансом:  

— Пап, раз у мамы немецкие корни, почему бы не попробовать? В Германии нам будет спокойнее, а ты наконец сможешь отдохнуть, — уговаривала она.  

Василий Петрович долго сомневался, но в конце концов решил: «Где родился, там и пригодился, но, видно, судьба велит мне попробовать себя на немецкой земле».  

— Ну что, Василий Петрович, — говорил ему на прощание Колька, — будешь теперь буржуйские булки трескать, чай с лимоном пить да по-английски «гуд морнинг» кричать!  

— Да ну тебя, Колька, — отмахнулся тогда Василий Петрович от приятеля. — Я и здесь неплохо жил. Русская пословица гласит: «В гостях хорошо, а дома лучше». Но, видно, пришла и моя пора наведаться в гости к судьбе.  

Но вот теперь, стоя на остановке в центре какого-то немецкого городка, Василий Петрович вдруг понял: Колька был прав лишь наполовину. Булочки здесь, конечно, есть, но какие-то все резиновые, а чай — вообще непонятно из чего, будто из травы, растущей на газоне.  

А вот «гуд морнинг» — это да, без него никуда. Немцы, кстати, приветствуют друг друга с утра до вечера, как будто у них есть пословица: «Wer gr;;t, lebt l;nger» — «Кто здоровается, тот дольше живёт». В Германии, куда он попал по визе переселенца, всё было не так как дома.  

Вокруг — сплошные велосипеды, автобусы ходят по расписанию, а на улицах так чисто, что, кажется, можно есть с асфальта. Но тоска по родине особенно сильно накатывала по вечерам, когда за окном начинал моросить дождь, а в новостях показывали очередные митинги и протесты в России. Василий Петрович вспоминал, как ещё недавно сам спорил с соседями о политике, ругал власть на кухне, а теперь — вот он, эмигрант, чужой среди чужих.  

Первое время Василий Петрович ходил по магазинам, как по музею: всё красиво, всё блестит, а что с этим делать — непонятно.  

Вот, например, стоит банка: на ней нарисован огурец, а внутри — какая-то кислая каша. Или вот хлеб: вроде и хлеб, а на вкус — как вата.  

Однажды купил себе колбасу, а она оказалась веганской. Василий Петрович потом долго вспоминал, как в родной деревне дядя Миша говорил: «Колбаса без мяса — это как баня без пара». А тут ещё и немецкая пословица всплыла: «Alles hat ein Ende, nur die Wurst hat zwei» — у всего есть конец, а у колбасы — два. Вот и думай, где у этой веганской колбасы конец, а где начало.  

— Папа, ты опять купил не то? — спрашивала его по телефону дочь, которая уже давно обосновалась в этом городке и считала себя почти немкой.  

— Да я вроде всё по картинкам смотрел, — оправдывался он. — А оно, понимаешь, не то. Тут всё не то! Вот у нас дома — что на картинке, то и в банке, а тут — загадка на каждом шагу.  

Дочь только вздыхала, а Василий Петрович продолжал экспериментировать с местной кухней. Однажды он решил сварить борщ. Нашёл в магазине свёклу (правда, пришлось объяснять продавцу, что это не редис), купил мясо (на всякий случай спросил у трёх продавцов, точно ли это говядина), нашёл даже лавровый лист. Но вот сметану найти не смог. Взял что-то белое, похожее, а оказалось — йогурт с ванилью.  

— Ну что, Василий Петрович, — смеялась дочь, попробовав его борщ, — теперь у нас десерт прямо в супе!  

— Вот тебе и Европа, — ворчал Василий Петрович, — всё у них не как у людей. Как говорится, «что русскому хорошо, то немцу — йогурт».  

С языком тоже было весело. Василий Петрович честно пытался учить немецкий, но этот язык ему не давался. Слова длинные, как поезд, а выговоришь неправильно — и вместо «доброе утро» получается «я твой холодильник».  

Однажды в аптеке он хотел купить таблетки от головной боли, но по ошибке попросил у продавщицы средство для чистки унитаза. Продавщица долго смеялась, а потом всё-таки продала ему аспирин.  

— Ну ты даёшь, Василий Петрович, — рассказывал потом сосед Иван, который тоже эмигрировал, но пять лет назад.  

— Однажды я вместо «пожалуйста» сказал официанту «свинья». Так он потом принёс мне двойную порцию. Видно, подумал, что я голодный.  

— Да уж, — вздыхал Василий Петрович, — тяжела ты, жизнь эмигрантская… Как говорится, «на чужой стороне и весна не красна».  

Время шло, и Василий Петрович начал замечать, как изменилась жизнь вокруг. Всё чаще на улицах он встречал людей, говорящих по-русски, в местном парке появились афиши русскоязычных концертов, а в городском супермаркете — полки с гречкой и сгущёнкой. По вечерам в новостях обсуждали не только местные выборы, но и события в России, Украине, санкции, новые волны эмиграции.  

В воздухе витала тревога, но была и надежда: все ждали, что вот-вот всё изменится, что наступит спокойствие. Со временем Василий Петрович нашёл в городе русский магазин. Там продавались настоящие солёные огурцы, квашеная капуста и даже сгущённое молоко. Продавщица — тётя Галя из Воронежа — всегда встречала его так, будто он был её родным племянником.  

— Василий Петрович, почему вы такой хмурый? — спрашивала она.  

— Да вот, — отвечал он, — скучаю по дому, по берёзам, по коту Василию. Кот, кстати, мой тёзка, не просто так назван.  

— А вы не скучайте, — подмигивала тётя Галя. — У нас тут свои берёзы есть, только маленькие. И кота я вам найду, если надо. Как говорится, «где наша не пропадала».  

Постепенно Василий Петрович освоился. Научился отличать веганскую колбасу от настоящей, нашёл кафе, где варили приличный борщ, а в соседнем парке даже посадил маленькую берёзку. Каждый раз, проходя мимо, он останавливался и говорил ей:  

— Расти, берёзка, не поддавайся этим ветрам! Мы с тобой — русские, нам всё нипочём. По-немецки говорят: «Steter Tropfen h;hlt den Stein» — капля камень точит. Вот и мы потихоньку возьмём своё.  

А по вечерам в парке собирались такие же, как он, эмигранты. Сидели на лавочке, вспоминали родину, рассказывали анекдоты, играли в домино и спорили, где лучше — здесь или там. Обсуждали, как меняется Германия: кто-то жаловался на бюрократию, кто-то радовался порядку, кто-то сокрушался, что теперь даже на митинги нужно получать разрешение, как будто на родине было иначе.  

— Ну что, Василий Петрович, — спрашивал Иван, — не тянет обратно?  

— Тянет, — честно ответил он, — особенно когда идёт дождь и чай с лимоном не тот. Но здесь тоже можно жить. Главное — не забывать, кто ты есть. Как у нас говорят: «С волками жить — по-волчьи выть».  

— Вот это правильно, — соглашался Иван.  

— А если что, у тёти Гали всегда есть сгущёнка и солёные огурцы. Значит, жизнь продолжается!  

И Василий Петрович улыбался, смотрел на свою берёзку и думал: «Тяжела, конечно, жизнь эмигрантская, но если не унывать — и она покажется легче. А если совсем тяжко — всегда можно позвонить Кольке и рассказать, какие тут резиновые булки и чай из травы. Как говорится, где тонко, там и рвётся, но и на чужбине человек не пропадёт».  

______________________________________