Прогулка по пляжу

Игорь Шестков  

ПРОГУЛКА ПО ПЛЯЖУ  

Приятно идти по песчаному пляжу. Маленькие волны норовят намочить нам ноги своим ласковым пенистым наплывом. Верена босая, не боится воды, а я в ботинках… приходится отбегать. Когда я бегу от волны, Верена смеется. Потому что я кудахчу, высоко поднимаю колени и хлопаю локтями, как испуганная курица – крыльями. Смешу ее.  

Башмаки Верены лежат у меня в рюкзаке. И носки. В горошек. И майка, и куртка, и шапочка. Она сама засунула все это в рюкзак. На ней только легкая светлая юбочка. А я – в темном пальто, перчатках и шляпе «хомбург». Но мне не жарко, а моей спутнице – не холодно. Почему?  

Кстати, я понятия не имею, что еще лежит в моем рюкзаке. Так уже получилось.  

И я не знаю не только это… Я не знаю, кто я, где мы, откуда и куда идем и зачем. Не знаю, какой сегодня день. Месяц. Год. У меня нет наручных часов. Нет календаря.  

Знаю только, что сегодня чудесный солнечный, но не жаркий день. Что Солнце застряло где-то у зенита и вроде бы не собирается плыть по небу дальше, что воздух пахнет свежестью и йодом, что я прекрасно, не по годам, себя чувствую, что Верена идет со мной и что она моя родственница – внучка, дочка или племянница. И я присматриваю за ней.  

Да, как меня зовут, где мой дом, и как я прожил свою жизнь…  

На все эти настойчивые запросы, мои память и совесть отвечют равнодушным молчанием. Что, конечно, не только тяготит, но и освобождает.  

Верена называет меня – опа. Дедушка. Говорим мы с ней по-немецки. Но думаю я на другом языке.  

Думаю? Нет. В голове у меня вместо мыслей набор или скорее последовательность образов, констатаций, рефлексий и еще чего-то, вовсе не поддающегося определению. Летающего под облаками или спускающегося в глубину земли или воды и не имеющего ни формы, ни смысла…  

Не человек, а проходной двор.  

Говорить мне не легко, я не могу рассказать Верене веселую сказку или страшную историю, даже шутить с ней не могу. Потому что шутка требует метафоры, сравнения или ложного, смешного обозначения. А с чем я могу сравнить то или это, если у меня в голове нет ничего кроме обрывков, клочков, кусочков, сухих как семечки имен и дат.  

Хорошо еще, что вокруг нас не космическая пустота, не однообразная степь или пустыня, а волнующийся, полный движения и жизни ландшафт.  

Море. Синева… волны… барашки... ветерок.  

Круизный лайнер дымит тремя могучими трубами в миле от нас. Сколько же у него палуб? Семнадцать. Вот махина! Несколько контейнеровозов и танкеров везут куда-то свой скучный груз. Наверно в Роттердам. Интересно, есть ли в этом мире Роттердам? Есть ли тут Голландия? Европа? Мы вообще на Земле?  

Несколько пузатых военных кораблей стоят на якоре. Опустили свои громадные пушки. Белые яхты как большие белые тараканы…  

Чайки пронзительно кричат. Песок шуршит. Сине-розовые крабы ползают под ногами. Верена ловит их загорелыми пальцами, подносит к самому носику, смотрит им в их мутные глазки на ножках и что-то взволнованно говорит.  

В небе беззвучно парят несколько дирижаблей. С рекламой Колы на серебряных боках. Значит, тут покупают и пьют эту сладкую темную жидкость. Значит мы на Земле. Или нет?  

Вдоль моря вьется не широкая асфальтированная дорожка. По ней гоняют велосипедисты, бегают джоггеры, разгуливают туристы в пестрых одеждах. Дорожка украшена могучими гипсовыми статуями неизвестных мне богов. Головы их похожи на глобусы или на пирамиды, а туловища – на чемодан или пылесос. Когда мы проходим рядом с этими фигурами, слышим какие-то приглушенные крики. Как будто кто-то заперт в них, как в тяжелых кувшинах, и бьется, и кричит, просит о помощи. Что мы можем поделать? Разбить статую камнем я не решаюсь. Кто-нибудь донесет, нагрянет полиция… кто знает, как ведет себя в этом мире полиция? Попробуй им что-нибудь объясни. Не обращаем внимания на крики, шагаем дальше.  

Вот… мимо нас на небольшой высоте пролетел четырехмоторный винтовой самолет. От его рева у меня заложило уши. Моя голова завибрировала и – о, чудо –неожиданно начала работать. И я тут же вспомнил. Самолет этот – Фокке-Вульф «Конкорд», на таком летал Гитлер. Тьфу! Из клочков и ниточек в моем черепе – тут же соткался Адольф. И какой мерзкий! Ситцевая крыса.  

Он тут же вытащил из небытия Геббельса с Герингом и еще целую армию своих поклонников, и Аушвиц с Собибором…  

Мне почему-то стало труднее идти. Я почувствовал свой возраст. Посмотрел на руки… пигментные пятна… заусенцы… тремор.  

Встряхнулся как пес и постарался выкинуть Адольфа из головы.  

Полегчало.  

Да-с, на горизонте горы синеют. Некоторые вершины покрыты снежными шапками.  

Наверняка и снежный человек там бродит.  

Ну вот… стоило только подумать… и снежный человек материализовался в моей голове. Поднял дубину и зарычал на Солнце.  

А дальше все пошло автоматически, как на конвейере.  

Снежный человек приволок в охапке Катрин Денёв. Видел их давным-давно на рекламном плакате. Ужасная седая обезьяна обнимает французскую «дневную красавицу» за рулем роскошного ситроена «богиня». Катрин притащила с собой за руку упирающегося Бунюэля. А Бунюэль – принес в неподъемном бауле не только «Скромное обаяние буржуазии» и «Призрак свободы», но и других, громко спорящих о чем-то сюрреалистов, а затем и Испанию, и Францию, и Мексику. И еще – он притащил за руку Хичкока. А тот в свою очередь прикатил, как огромный светящийся шар, – весь двадцатый век. И заодно впустил в пространства моей памяти тысячи разных птиц. От их клекота, чирикания и щебета у меня чуть не началась мигрень.  

Да-да, кое-что я вспомнил. Но, чем ближе мои воспоминания приближались к моей персоне, тем более неясными они становились. Вокруг моей монады висел безнадежный туман. Так что кто я, как мое имя, чем я всю жизнь занимался, и что я тут делаю, на этом пляже – оставалось для меня тайной.  

Ничего лучшего не придумал, как спросить об этом Верену.  

– Солнышко, Верена, как меня зовут?  

– Опа.  

– Скажи мне мое имя и фамилию, прошу.  

– Я всегда звала тебя опа. А что такое фамилия?  

– Постарайся вспомнить, что было с тобой и со мной до того, как мы отправились на прогулку по пляжу. У нас есть дом? Где мы живем? Кто твои мама и папа?  

– Не знаю. У меня есть ты. Мы всегда гуляем с тобой тут. Что значит до того? Мне тут нравится.  

– Верена, любовь моя, а что мы пьем и едим?  

– Как это пьем и едим?  

– И где мы спим по ночам?  

– Спим? Тут никто не спит. И что такое ночь?  

– Это когда совсем темно.  

– Тут всегда светит Солнце, посмотри, вон оно, наверху неба.  

Больше я ее ни о чем таком не спрашивал.  

Решил попробовать расспросить бегуна или туриста…  

Стал искать глазами подходящего человека. И нашел. Метрах в пятидесяти от нас прямо в море стояла миловидная рыжеволосая женщина в смешном открытом платье с цветочками. Вода была ей по колено.  

Подошли к ней. Я вежливо поклонился и сказал по-немецки:  

– Извините, не хочу вам мешать… но, не могли бы вы мне ответить…  

Она поняла меня. Кивнула.  

– Спрашивайте.  

– Где мы находимся? В какой стране, на каком континенте?  

– Вы это серьезно?  

– Да, вполне. Где мы, черт возьми? В Италии, Испании, Анатолии? Или во Франции? Или на каком-нибудь острове в Адриатике?  

– Скорее на острове.  

– Скорее? Вы что, тоже не знаете, где мы?  

– Знаю, знаю. Но наше местонахождение не определяется физической географией.  

– А чем же оно определяется?  

– Кармой.  

Все ясно, она чокнутая буддистка. И толку от нее грош. Хотел ей посоветовать засунуть эту самую карму в… но не стал. Поблагодарил и дальше отправился.  

А рыжая крикнула мне вдогонку: Вы свою милашку спросите, мистер, она вам скажет, где мы. Она точно знает, вижу по глазам.  

Некоторое время мы шли молча, потом я все-таки спросил Верену: Солнышко, эта тетя думает, что ты знаешь, где мы. Скажи мне пожалуйста.  

Верена ответила сразу: Не беспокойся, опа. Мы тут, на пляже. И нам хорошо. Посмотри, как сверкают брызги.  

И побежала ловить краба.  

Километрах в пяти от нас на невысоком холме возвышается колоссальное мрачное здание – то ли замок, то ли храм. Чем ближе мы к нему подходим, тем выше и мрачнее оно становится.  

Эклектика. Башни, башенки, колонны, купола, минареты, фронтоны, аркбутаны…  

Смесь Агиа-Софии, Тадж-Махала, Галатской башни, Мон-Сен-Мишель и Рокфеллер-Центра.  

Похоже, что оно, это странное сооружение, и является нашей целью. Туда мы идем. Но до него еще далеко. Идти и идти. Поэтому и я и Верена ведем себя так, как будто у нашей прогулки никакой цели нет… дурачимся, брызгаемся, бросаем камешки в воду, играем в догонялки.  

Так легче.  

Я пользуюсь тем, что моя память частично восстановилась. Рассказываю Верене сказку о великане-людоеде Блендерборе.  

Веселость наша, однако, улетучилась после того, как на нашем пути возникли непонятно откуда взявшиеся странные существа. Не Блендербор с Кормораном, но тоже довольно неприятные.  

Ничто не предвещало их появления. За несколько минут до этого я с удивлением отметил про себя, что на пляже… от нас и до самого замка – никого нет. В потемневшем небе не висели дирижабли, корабли скрылись за горизонтом, пропали бегуны и туристы. Статуи темных богов зловеще молчали.  

Прибой не шумел. Застывшее море представлялось мне студенистым чудовищем, готовым подняться громадным горбом до небес, зависнуть над нами и броситься на нас, раздавить своей свинцовой массой.  

Темный замок или храм занимал половину горизонта… он выглядел так, как будто хотел поглотить всю вселенную.  

Я поежился, с трудом отогнал неприятные мысли, бросил в море камешек… Камешек вошел в воду бесшумно, без всплеска. Не упал, а исчез в синей пустоте.  

Три живые металлические фигуры. Антропоморфные.  

Яйцеголовые. Нагие, но без каких-либо признаков пола, босые.  

Все трое – в круглых темных очках, с чем-то вроде антенн с шишечками на конце на голых черепах. И ростом метра в три.  

Роботы из эластичного металла? Чья-то идиотская шутка?  

Меня они испугали, а Верене – скорее понравились. Она подошла к одному из них и потрогала его шершавую ладонь. А потом положила руку на его живот. И погладила. Рассмеялась по-детски звонко и весело. Существо никак не отреагировало. Верена пожала худенькими плечами и спряталась у меня за спиной. Уцепилась за рюкзак и повисла.  

Я растерялся, но постарался не показать это моей спутнице.  

Спросил осипшим голосом, чуть было не пустив петуха: Что вам угодно, господа? Вы заблудились? Могу ли я вам чем-нибудь помочь?  

Тот, которого Верена гладила по животу, ответил ужасным компьютерным голосом. Только не мне. Он обращался к своим друзьям.  

– Подумайте только, этот человек спрашивает, не может ли он нам помочь. Нам! Он спрашивает, не заблудились ли мы тут, на пляже! Как будто тут можно заблудиться!  

Те закивали свои своими большими круглыми головами и глумливо захмыкали. Да, мол… это нечто.  

– Что же, в таком случае мы пойдем дальше.  

И опять мой голос, несмотря на все мои старания, прозвучал неуверенно и жалко.  

Я оторвал руки Верены от рюкзака, поставил на песок, взял ее за руку, и мы побрели к замку.  

Металлические существа гулко захохотали. Их антенны гадко задергались. Я видел это, потому что обернулся.  

Представляете себе хохочущих и дергающихся металлических матрешек высотой со светофор.  

Минуты через две я оглянулся еще раз. Существа исчезли.  

А в море неожиданно появились и круизный лайнер, и военные корабли, и яхты. Прибой приятно шумел. Небо прояснилось. Море больше не грозило подняться и броситься на нас. Его теплая водичка освежала грязные перламутровые пальчики на ножках Верены. А по асфальтовой дорожке побежали джоггеры и заходили разодетые в пух и прах туристы.  

Солнце так и стояло в зените. Похоже, время тут не шло.  

На полпути к замку мы встретили процессию, состоящую из сотен обнаженных женщин. Они шли организованно, по четыре в ряд.  

Мне сразу стало ясно, что эти женщины побывали в замке-храме, и там с ними что-то произошло, что-то необычное, возможно ужасное. Выглядели они так, как будто кто-то зарядил их как аккумуляторы – особой яростной энергией. На их лицах читалась решимость… нет, фанатичность, даже лютость. Нагота их вовсе не смущала. Казалось, дай им сейчас мётлы, они тут же вскочат на них и полетят. И устроят в небесах побоище с войсками архангела Михаила. И неизвестно, кто победит.  

Впереди вышагивала властная, уверенная в себе дама лет шестидесяти. Ее массивные отвислые груди болтались как боксерские груши, когда их бьют своими тяжелыми кулаками боксеры. Причинное место заросло густыми кудрявыми волосами. Казалось, из этих джунглей вот-вот выглянет жуткая зубастая рожа. Ее фигура, ее движения отражали не только целеустремленность, сосредоточенность на миссии, но и готовность убивать или быть убитой ради неизвестной мне, но пугающей своей заведомой бессмысленностью цели. Кошмарная тётка.  

За ней маршировали женщины помоложе… топали так, как будто раньше служили солдатами на этой проклятой, никогда не кончающейся войне.  

Последней в процессии шла симпатичная белокурая девушка. Кажется, она немного стеснялась. Прикрывала лобок и грудки руками.  

Я поклонился ей и сказал, когда она поравнялась со мной и Вереной: Позвольте узнать, откуда вы идете?  

Белокурая остановилсь, как-то особенно посмотрела на меня своими светло-голубыми глазами, похлопала длинными ресницами и заявила: Мы идем оттуда, где вас уже ждут-не-дождутся, любезный барон. Поспешите. Церемония начнется через два часа. Надеюсь, ваша миленькая крошка ни о чем не догадывается?  

Говоря это, она кивнула в сторону девочки.  

– О чем это она не должна догадываться?  

– Ага. Я вижу вы все еще находитесь в стадии затемнения сознания. Сочувствую. Но это скоро пройдет.  

– Какого затемнения? Нам что, грозит опасность там, в замке?  

– В замке? Крепко же вас прихватило. Кому-кому, а вам не нужно объяснять, что это за здание. Вам там ничего не грозит, а вот…  

– И все-таки, что это за здание?  

– Давать справки нам запрещено, но я нарушу этот запрет… надеюсь, меня поймут. Это храм нашего с вами повелителя. Советую вам все вспомнить до того, как вы с ним встретитесь, если не хотите быть брошенным в озеро огненное. Ах, я тут с вами заболталась, а мои сестры меня уже, наверное, хватились. Матушка Немезида может и розгами выпороть…  

– Одно слово, прошу вас, только одно наводящее слово!  

– Ковчег.  

Сказав это, белокурая терпко посмотрела на меня и с видимым сожалением – на мою спутницу и побежала догонять процессию.  

Какой ковчег? Ноев что ли? И кто этот «наш повелитель»? Неужели сам…  

И почему она назвала меня бароном? Пошутила? Какой я к дьяволу барон? Разве что цыганский. Или Мюнхгаузен. На пушечном ядре летаю. И за восьминогим зайцем гоняюсь.  

Верене грозит в этом храме опасность? От кого? От «нашего повелителя» или… от меня?  

Скоро мы подошли к подножью холма, на котором стоял храм. К входу в храм вела широкая лестница.  

Меня раздирали противоречивые чувства.  

Ноги сами вели меня в храм. Противиться этому я не мог. Видимо, я тоже был кем-то заряжен или зомбирован.  

И одновременно – внутренний голос орал мне в уши: Идиот! Ты не просто тащишь невинного ребенка в это логово одержимых… ты ведешь ее к жертвенному алтарю. Под нож палача-сектанта. Опомнись. Спасай девочку! Беги отсюда! Прямо сейчас.  

Я взял Верену на руки и с ужасным трудом повернулся к лестнице задом. Неведомая сила не хотела мне это позволить. А затем случилось то, что я никак не мог предвидеть.  

Перед нами – из ничего – прямо на пляже материализовалась гигантская голова бородатого и усатого мужчины. У головы была зеленая кожа и вишневые губы. Она вперилась в нас яростными красными глазами. Из ее раскрытой пасти с акульими зубами вырвался львиный рык.  

Из ее ушей выскакивали на песок, один за другм, маленькие гадкие волосатые бесы. В лапах у них были железные багры. Они явно были готовы пустить их в дело.  

Я понял, что сила не на нашей стороне. Пробормотал: Ладно, ваша взяла.  

И пошел с девочкой на руках по чертовой лестнице вверх. Подняться надо было метров на сто пятьдесят. Нелегко для старого человека. Запыхался, но одолел.  

Не знаю, зачем, считал ступеньки. Не удивился тому, что последняя была шестьсот шестьдесят шестой. Если я конечно не просчитался.  

Перед нами были высокие двустворчатые ворота из резного камня. Что было на них изображено – я не разобрал, слишком волновался.  

Ворота были закрыты, из-за них доносился леденящий душу звук – жестяной скрежет, хруст ломающихся костей и вой. Сердце мое сжалось…  

Верена и тут оказалась решительнее и храбрее меня. Подошла к воротам и положила руку на правую створку. И ворота тут же начали медленно открываться.  

Внутрь.  

Мы вошли в просторное, высокое, полутемное помещение, что-то вроде атриума. Освещалось оно через круглое отверстие в потолке, как римский Пантеон. Стены его покрыты фресками, на которых изображены ландшафты средневекового ада, на мраморном полу – статуи уродливых широкоплечих гоблинов. Статуи ли? Статуи не покачиваются и не рычат.  

Мы сразу определили источник страшного звука. Это была башня. Да, в центре атриума стояла архитектурная конструкция, напоминающая многоэтажную башню. Или толстую колонну неправильной формы. На внешней поверхности этой башни были повешены за руки люди. Много людей, мужчины и женщины. Башня была местом их мучения. Это они издавали этот страшный вой. Скрежет и хруст доносился из внутренних помещений башни. О том, что там происходило, я не хотел и думать. Что-то очень жуткое.  

Я сказал Верене: Пойдем скорее отсюда.  

Взял ее за руку и повел к небольшой двери. Неожиданно Верена прошептала, блеснув глазками: Ты не хочешь даже попробовать освободить этих несчастных на башне?  

Конечно, она была права. Я должен был хотя бы попробовать. Но я боялся. Кроме того, я твердо знал, что ничего у меня не получится…  

Верена вырвала свою ручку из моей руки, подбежала к висящей на башне жалобно стонущей женщине средних лет и ласково погладила ее дергающуюся босую ногу.  

Я не в силах подробно описать то, что случилось после этого.  

Светопреставление.  

Башня со всеми висящими на ней людьми исчезла. Атриум в храме Сатаны превратился в обыкновенный зал европейского музея старого искусства.  

Я вспомнил, кто я такой, где мы и почему, и догадался, что с нами будет дальше.  

Солнце наконец начало двигаться по небосводу.