Пирогов

Число тринадцать нас пугает.  

Так повелося отродясь...  

Хотя причин никто не знает  

Как эта глупость завелась!  

В семье тринадцатый ребенок,  

Тринадцатого ноября  

Попал в объятия пеленок  

Герой наш, правду говоря.  

Отец его, Иван Иваныч,  

С фамильей вкусной Пирогов,  

Детей, укладывая на ночь,  

Был счастлив волею богов...  

В шесть лет Николенька читает.  

Порой мальчишке не до сна:  

Эзопа страстно почитает,  

В восторге от Карамзина...  

Беспечны детские забавы.  

Но тут болеет тяжко брат...  

Профессор Мухин — доктор бравый  

Помог. Его победе рад  

Герой наш новою игрою  

Навек отныне увлечен:  

Он — лекарь! Днем, ночной порою  

И... с медициной обручен!  

В двенадцать от «наук домашних» —  

Дорога в частный пансион...  

И там, штурмуя знаний башни,  

Два года пребывает он.  

Как ни светла твоя головка,  

Закон российский был суров:  

«Учиться как-то, брат, неловко,  

Коль нет шестнадцати годков!  

Извечна пакостность законов —  

Ей скудоумие сродни...  

Их соблюденья до микронов  

Бегут всегда. И в наши дни!  

А потому... ну кто ж осудит  

Приписку в метрику двух лет,  

Коль это всем на пользу будет?  

Таких безумцев, право, нет!  

Проделал этот трюк простейший  

Герой наш с помощью старейшин:  

Всего четырнадцати лет  

Вступил он в Университет.  

На медицинский, безусловно!  

И Мухин вновь в его судьбе...  

Но профессура поголовно —  

Шаляй – валяй, да так себе!  

Однако есть в науке стержень,  

И если это осознать,  

Тогда греби, греби на стрежень,  

И... для тебя наука — мать!  

У старшей братии — студентов  

Учиться тоже нет греха...  

В ученье много есть моментов,  

Что полнят знания меха!  

Наука, право, не кокотка.  

Не каждый может к ней прийти:  

Она не терпит лживых, кротких —  

К ней много терний на пути!  

И «своекоштному» студенту,  

В пятнадцать потеряв отца,  

Не знать бы финишную ленту,  

Когда бы волею Творца  

Не получил он силы духа  

И твердой линии ума:  

(Что матерьяльная разруха  

Хоть давит нас порою глухо)  

Ученье — свет, незнанье — тьма!  

Часа четыре на хожденье  

В родной уж Университет —  

Четыре года! Чтенье, чтенье...  

Окончил! Тут забрезжил свет:  

«Природных двадцать россиян»  

Учиться дальше едут в Дерпт...  

За труд удачный осиян  

Средь них счастливый наш адепт!  

А ведь герою восемнадцать...  

Его уже отточен ум:  

Он создает ученье «Фасций».  

Анатомам он — брат и кум!  

Экспериментам в хирургии  

Посвящены за томом том...  

Ему же, вместо Панагии,  

Вручают докторский диплом.  

И в двадцать два с немногим года  

Любим студенчеством, народом,  

Он может подправлять природу,  

Чужою жизнью дорожа,  

Посредством знаний и ножа!  

А через год, уже в Берлине,  

У хирургии на стремнине...  

Здесь Грефе, славный Лангенбек,  

В минуты обращают век  

На операции для боли...  

Своим уменьем, силой воли  

Его отточат мастерство  

Хранить чужое естество!  

Анастезии хирургия  

Еще не знала в те года —  

Ее еще в помине нет.  

И этот «камень филосовский»  

Был извлечен ученым ловким  

Лишь через долгих десять лет.  

Пока же скорость оперций,  

В чем Пирогов весьма успел,  

Несла успех и гром оваций...  

И снова он в потоке дел:  

Его блестящие «Анналы»  

До сей поры — пример для нас.  

А злобных критиков оскалы  

Вещали: «Здесь мы, право, пас! »  

А наш профессор снова в Дерпте:  

Он и хирург, и клиницист,  

Он — ярый враг болезней, смерти  

И в операциях — артист!  

От «Чингисхановых нашествий»  

Народ не только не бежал,  

Но Рига, Ревель, их предместья  

К хирургу шли за валом вал...  

А слава ширилась и крепла:  

Владел «Тринадцатый малыш»  

Уменьем возродить из пепла  

Страдальцев переломов, грыж!  

Прослышав вольно иль невольно,  

Что в Дерпте есть свой Демиург,  

Призвал его самодовольный,  

Самодержавный Петербург.  

А в Академии столичной,  

Где был высок исход летальный,  

Он создает упорством личным  

И оборудует отлично  

Для хирургии госпитальной,  

Под ропот злобный и обвальный,  

И кафедру, и институт  

Анатомический. Но тут...  

Перо немеет, право слово...  

Что я скажу сейчас – не ново:  

Уж так давно устроен мир —  

Споткнулся он... Да! О мундир!  

Чиновный люд в России вечен,  

Всегда он туп, бесчеловечен...  

И все, что видит на пути,  

Умеет под себя грести!  

Война ль в стране, потоп иль мор —  

Воруют! Им ничто позор —  

Не видят честь страны в упор —  

Таков наш русский форс-мажор!  

Боится грязное болото  

Вторженья чистых, свежих сил...  

Герой, герой наш, а не кто-то  

В такую бучу угодил,  

Что главный доктор Лоссиевский  

Его безумным объявил!  

Да позабыл в азарта спешке,  

Что перед ним не просто пешка,  

А твердый, честный человек...  

В чем и раскаялся навек!  

Как Академия смеялась:  

«Большеголовый Буцефал»  

На суд был призван. Оказалось,  

Что он безбожно крал и врал!  

Что ж, подлость всякая пасует  

Перед отпором и умом,  

И надо помнить, что не всуе  

Борьба. Что все же грянет гром  

В болоте мерзостном наживы...  

Да будет так, пока мы живы!  

Терпенье Ваше не калеча,  

Как я хотел бы кратким быть...  

Но... столь огромный человече  

Писать и думать будит прыть!  

Я все же, право, постараюсь,  

Не умалив его заслуг, —  

Их точным счетом отыграюсь —  

Ведь четкость все ж уменья друг!  

Герою нашему лишь тридцать.  

Он на полмира знаменит,  

И косность вековых традиций  

Умело разрушать спешит.  

Он, как паталогоанатом,  

Пускает в дело микроскоп,  

Он — лектор и хирург приватный,  

Анастезии первый столп!  

Его мы видим на Кавказе.  

Его старания не жалки:  

Он спас солдат до семисот,  

Он ввел «сиделки» и «лежалки».  

Повсюду дел невпроворот...  

И нужно мужество без меры,  

Чтоб азиатскую чуму  

И изучить, и победить —  

Тут Пироговым надо быть!  

Клиническая хирургия,  

И «вылущение стопы»...  

И хирургический диагноз,  

И... результаты сплошь благие.  

Да! Это могут лишь столпы!  

К тому скажу еще два слова:  

Давно «Повязка Пирогова»  

Уже под звездами не нова.  

У нас в Руси, у прочих наций,  

Жестоких скольких ампутаций  

Избегли. Для таких новаций  

Давно и формула готова:  

«Виват, повязка Пирогова! »  

Известно: человек не атом.  

И множество его частей,  

Исследуя, хирург-анатом  

В отдельности... судил предвзято  

О положеньи их и «стратах»  

И... ошибался без затей!  

Топография в хирургии —  

Особой точности раздел.  

И цели у нее благие —  

Познать строенье наших тел  

И органов расположенье,  

Соотношение частей, причин...  

В болезни: сдвиги, пораженья,  

Чтоб при диагнозе вестей  

Иметь достаточно при жизни  

Больного. Так повелось от праотцов.  

И, чтоб избегнуть катаклизмов,  

Мы режем, режем мертвецов!  

В восьми томах — труд капитальный,  

Великолепный, эпохальный  

Герой наш выпускает в свет  

И воздвигает монумент  

Науке беззаветно чтимой...  

Стоит он непоколебимо!  

Его названье прозаично.  

Но, чтоб читатель не немел,  

Я назову его прилично:  

«Распилы охлажденных тел»!  

Работа эта объясняет  

Болезней многих смысл и ход,  

И в клинике определяет  

Тип операций и уход...  

Довольно мы царей ругали,  

Их и Халтурины взрывали,  

Народовольцы убивали...  

Мы Николая расстреляли  

В известном на весь мир подвале.  

Теперь Россия жаждет чуда:  

Мол, зреет «новый человек»...  

Но... вновь партийные Иуды,  

Как и в прошедший «славный век»,  

Ее не ускоряют бег!  

Нас призывают к «покаянью»:  

Мы, вольнодумцы и злодеи,  

Должны придти теперь к познанью  

«Национальнейшей» идеи...  

А если просто обернуться,  

То, что теперь ни говори,  

(Ведь нам к былому не вернуться) —  

Не плохи были и цари!  

Страна от моря и до моря  

Была огромна и сильна...  

Что? Было горе? Где ж без горя...  

Когда то смута, то война!  

Ах! Власти вечно не в фаворе!  

Где ж наш герой? На Черном море...  

Такой не знали мы беды  

До «Севастопольской страды»!  

Схлестнулись наши интересы  

С известной жадностью турчан.  

В подмогу им послали бесы  

Войска французов, англичан...  

Таких «военных эпидемий»  

Страна не ведала давно.  

Таких потерь не лечит время —  

Все просто, разве что в кино!  

Об этой страшной «мясорубке»  

Легенды ходят и поныне.  

Впитав в себя беду, как губка,  

Взялась Великая княгиня  

Елена Павловна помочь.  

И в сострадания костер  

России, трона, веры дочь  

Шлет «Милосердия сестер».  

Брат венценосный утверждает,  

Сестрой предложенный проект,  

И человечность побеждает —  

Сомнений в этом, право, нет!  

О «сестрах» говорить не буду:  

О них все знают, как о чуде...  

И слава им вовек-веков —  

На них оперся Пирогов.  

В войны беде, неразберихе  

И казнокрадстве — вечном лихе,  

Огромной властью наделен,  

Искусно разобрался он:  

И раненых не валят в кучу,  

И «сестры» помогают ловко...  

Страдальцев, чтобы зря не мучить,  

Он подвергает сортировке.  

И это многим жизнь спасает...  

Но гром сражений не стихает  

И наши силы тают, тают...  

Уже Малахова кургана  

Коснулось чрево урагана!  

В горниле этом страшном, жутком,  

Как с бюрократии желудком,  

Он с генералом Остроградским  

Бороться должен не на шутку.  

Хирург какой еще из наций  

Пять тысяч сделав операций  

В условиях тягчайших, жутких,  

Не ждет награды и оваций?!  

Но дело, труд, и жизнь солдата  

Для Пирогова чтимы, святы...  

И занялся он неспроста  

Созданьем «Красного креста»!  

Так яро за идею бился,  

Что через год вопрос решился  

В Женеве. Плод его речей —  

Пункт о «Нейтральности врачей»!  

Успехов вроде бы довольно,  

Заслуг и званий — трудно счесть.  

Почить на лаврах? Слушать лесть?  

Нет! Он решает: все, довольно  

Науке отдано. Хоть больно,  

Но он уходит добровольно.  

А ведь ему лишь сорок шесть!  

Властей, их подданных признанье  

Дальнейший освящают путь:  

Теперь он занят врачеваньем  

Образования. Вдохнуть  

В него давно пора настала  

Иные стимулы, начала...  

В двух попечитель округах,  

Он убежден: не нужен страх  

Для знаний ищущего мозга  

И только портит дело розга!  

И это зло он победил.  

Образованья произвол  

Боится. Первым утвердил  

Для тех, кто трудится, как вол,  

Он институт «Воскресных школ».  

Да! Всех заслуг его не счесть!  

Большая выпала мне честь  

Вам рассказать о Пирогове —  

Он Вам и мне Учитель, Друг,  

Он наш «Общественный хирург»!  

Не в том величье человека,  

Что проживет он больше века,  

А в том, что тот, кто им спасен,  

Преодолев судьбы рожон,  

Другим возможность жить доставит  

И память добрую оставит...  

Великий жив в учениках  

И, избегая пышных слов,  

Скажу: останется в веках  

Хирург, Мыслитель — Пирогов!