Последний солдат

-Ну вот и всё... Они победили. По крайней мере меня... – тихо подумал солдат, сидящий на продырявленном чердаке дома, где поселилось его отделение. Это был старый дощатый дом с синим чердаком. Хозяева, видимо из-за начала СВО, покинули его. Жилище было скромное, но оно одно из немногих, что уцелело в жестоком огне войны. Лишь пару окон было разбито, но не беда! Жить можно. Заделать окно фанерой – пустяковая задача, на зиму хватит. Так думали солдаты...  

Наш солдат сидел на полу, оперевшись на стену. В морщинистых руках он держал гранату и грустно смотрел на неё, верча в руках. Внизу шумели чужие. Громкий украинский гогот звучал во всём доме. Видимо отмечали успех контрнаступления. Нашему солдату становилось отвратно, он не мог понять почему... Точно также они отмечали, когда освободили это село. Но тут... Он вспомнил один случай:  

–Помню ту горбатую старушку... Когда мы вошли в село, она вышла к нам со слезами, которые текли по мешкам под глазами. Огромные мешки, она наверное долгое время не могла уснуть... Страшно представить, что старушка в ноябре спала с разбитыми окнами! Она подошла ко мне, прижалась к груди моей и сказала: "Милые мои, родные! Вы только оборону держите покрепче! А то приходили западники, говорили, что когда они вернутся, чтобы меня тут не было, а то расстреляют... А мне и ехать некуда, вон только Жучка осталась... Да и то, мне кормить её нечем... " Я помню биение своего сердца тогда... Мы покормили Жучку и дали ей еду, мы пообещали ей держаться до последнего... Так как мы смогли допустить вот это?!  

Он ещё раз взглянул на гранату своими голубыми потерянными пустыми глазами. Потом обратил внимание на снег, что небольшим сугробом образовался на чердаке.  

–И всё же наша фанера не защищает от снежной лавины. – Он вспомнил, как они с парнями заколачивали окно и сердце его сжалось сильнее. Отчаяние ещё сильнее окутало его сердце. Кажется, кто-то внизу играл на гитаре.  

–Гуляют... – вдруг взгляд его немного оживился и заслезился. – Варвара...  

Солдат вспомнил, как гулял со своей женой по Мариуполю. Иногда бывало так, что начальство отпускало их прогуляться по освобождённым города, если приезжала к воинам жена. Он вспомнил картину, как однажды, гуляя по разбитым улицам приморского города, они встретили волонтёров, которые на грузовиках доставляли провизию. Люди толпились выхватывали еду из рук, кричали украинские лозунги и что им нужно еды больше. Страдальцы, подобно хищникам, готовы были растерзать своих спасителей, лишь бы взять еду скорее. Только одна маленькая девочка подошла к волонтёру, у которого от крика: "Люди, вы что творите! У нас еды много, всем хватит! " сорвался голос, а от этой ужасающей картины невольно потекли слёзы. Она приобняла его за ногу и сказала: "Не волнуйтесь, дяденька, отдайте мою порцию кому-то, я недавно кушала, 2 дня назад".  

–В этих словах и отражается боль войны... Вот почему мне сейчас противно слышать этот гогот... – он посмотрел на своё отражение в запыленном стволе и подумал:  

–Когда я успел состариться? – на лице 30-летнего солдата были видны глубокие морщины под носом, на лбу, возле глаз. Его черты лица стали более суровыми, в его больших голубых глазах, казалось, больше не было жизни. Густые брови когда-то весёлого мужика стали серьёзными.  

–Да, война меняет... – он вспомнил, как в первый раз убил. Жалости не было, как и сострадания. И его это удивляло. Почему? Почему, когда он смотрит фильм про брошенную собаку, он плачет, а когда убивал настоящего человека... Он ничего не чувствовал? Да, солдат понимал, что у врага тоже есть семья, но было всё равно... Либо ты его, либо он тебя. Убивай или будешь убит. А когда он приезжал в отпуск, к своей семье, к Варваре, к своей собаке Слаю, он становился вновь любящим мужем и хозяином. Солдат так же по-прежнему веселился, будто ничего не происходит на западе. Тут – он суровый воин, а там – он просто добрый человек.  

–Нет, война не убила во мне человека! – вдруг ободрился солдат. – Она его просто приглушила, а дома – я вновь тот же! Я – человек, я – не зверь!  

Он вновь услышал грохотанье внизу. Видимо захватчики устроили пир в честь захвата этого маленького дома.  

–Мне не выжить... Они меня найдут... Да если и выживу, как я буду смотреть своим в глаза? – он опять посмотрел на свою гранату. – Пусть стреляют.  

Солдат встал, не отряхиваясь, он тихо пошёл, аккуратно переходя сугробы, с решительностью в уверенных голубых глазах. Все движения чёткие, ни одного лишнего, как будто отрепетированы. Доски чердака, будто благословляя его, не скрипели. Весь этот чердак нашему воину показался таким... Родным. Да не своим, да поломанным, но родным!  

Немного прислушавшись к гоготу снизу, он понял, что все находятся в зале и, судя по запаху, едят шашлык.  

Он тяжело задышал... Вдруг, разгорячившись, резкими движениями, солдат пробежался вниз по лестнице, потом завернул в зал.  

–Пора! – его разъярённые голубые глаза были полны гнева.  

Раз! Он выдернул чеку и бросил гранату.  

Два! Противник взял автомат и прицелился.  

Три! Враг выстрелил и крикнул: "Ложись! "  

Четыре! Солдата просекла пуля.  

Пять! Взрыв...  

***  

Трупы лежали на полу взорванного дома. В углу лежал украинец, а на нём автомат, залитый кровью. Рядом с домом с синим чердаком ходили собаки и заходили покушать брошенный вкусный шашлык, на который выпал снег. Возле разорвавшегося подгоревшего стола лежало ещё пару тел, изобразив страшную, бледную физиономию горести и страха, с прилипшей вилкой в руках. Сугробы чердака словно перенеслись на первый этаж... Теперь дом точно непригоден для жизни.  

Наш солдат лежал у входа в зал с простреленным сердцем. На лице сохранилась гордость за своей поступок, холодные и стеклянные глаза казались живее, чем ранее. Из приоткрытого рта вытекла застывшая струйка крови... Скоро будет весна...  

Нет, не ненависть питала последнего солдата. И не месть. Его питало желание сохранить самое дорогое – его любимых.