Нельсон и другие.

«Это было, было, было и быльем не поросло. » Т. Заде. Муз. Г. Александрова.  

«Вы кто такие? Я вас не звал. Идите... (прочь? )» Отшельник.  

Нет, это не про генерала Нельсона или Нельсона Манделу. О них и так всё известно. Это совсем про другого мужика, который вошел в класс, где я и еще некоторые пытались учить английский. Он плюхнулся на свободное место рядом со мной и таинственно прошептал «Нельсон». Потом он протянул мне руку и сказал – френд, то есть друг. Придется дружить, подумал я и стал его разглядывать. Довольно плотный, лет шестидесяти. Плешь обычная, круглая. Но лицо его меня удивило – скуластое, нос картошкой, слегка загорелое, брови кустистые, глаза голубые. Ну вылитый деревенский дед, который однажды учил меня пить водку особым способом – накрошил в миску хлеба, вылил туда бутылку водки, размещал ложкой, вытер ее о штанину и протянул мне – пробуй мол. Мне не понравилось, чему дед был рад – выхлебал все сам.  

После урока на мой вопрос – ты что, русский? – Нельсон рассказал, что никакой он не русский, а самый настоящий житель Кабо-Верде. Прежнее название – Острова Зеленого Мыса, и находились они там же, где и сейчас, сбоку от Африки в Атлантическом океане. А почему он выглядит так, как выглядит, он сообщил мне неохотно, под большим секретом, не вдаваясь в подробности, и только как другу. К ним часто заходят корабли из разных стран и из России тоже, вот почему. Еще у них непрерывно дует ветер из Сахары, и если стать к нему, то есть к ветру, спиной, то можно вообразить, что видишь Америку. И вот он в Америке.  

Правда это случилось не сразу. Сначала он стал к ветру правым боком и отвез всю свою семью в Европу. Конечно в Амстердам. Семья крепкая и хорошая – семь его последовательных жен, около двадцати детей и немеренно внуков и правнуков, пожалуй, больше сотни. Сосчитать их невозможно, но имена он помнит. Почему он живет отдельно от них, за морем – океаном? «А где бы жил ты, если бы у тебя было семь последовательных жен, двадцать детей и сотня – две мелочи? » – «А что такое последовательные жены? Это что, они последовательны в своих желаниях, например, запускать в мужа сковородкой раз за разом или, наоборот, не пускать его куда ему хочется? » Оказывается, он просто женился на них не сразу, то есть не одновременно, а последовательно, поставив в очередь и присвоив каждой порядковый номер.  

– «Они по мне скучают, зовут приехать, и даже подобрали следующую восьмую последовательную жену. Там в Амстердаме это сделать просто. Почти как на родине. Наших людей, я имею в виду мигрантов, полным полно, и власти хорошие, подходить близко и задавать лишние вопросы воздерживаются. Например, у меня на семь жен нет ни одного свидетельства о браке, и никто никогда не просил их показать. То есть попытались как – то, но я уже был в Америке, а женщины ничего такого не знают. »  

Между прочим, учить языки они не собираются. Зачем? Почти 90 процентов населения там пользуются английским, но ведь остальные говорят на местном, по – голландски. Значит можно и без английского. С другой стороны, на голландском говорят так мало, да и выучить его очень трудно. Практиковаться не с кем.  

Нельсон мечтательно закатил глаза. «То ли дело у нас дома, на остравах. Говори или молчи – как хочешь. Одно племя вообще не пользуется человеческими звуками. Они чирикают, почти как воробьи. » Он вытянул губы и, действительно, защелкал как воробей. – «А еще так», – И закаркал.  

И накаркал. Подошел человек одетый индусом, весь в белом – чалма, халат до пола, из под халата видны завязки. От кальсон что ли? Но меня не обманешь. Притворяется. Лицо то абсолютно белобрысое, включая глаза, и нос не тот. На индуса не тянет. Хотя реагирует только на странное имя Аншу, что переводится как Солнечный Луч. Я боюсь перепутать и зову его Иваныч. Он сначала был недоволен, думал что это означает что – то неприличное, но потом смирился и стал даже радоваться. А что делать? Согласно учению какого то его индийского бога – если не знаешь что делать – сиди и радуйся. Религия у них такая.  

В общем, это владелец, он же директор, Института изучения английского языка, в котором я и Нельсон учимся. Об этом учреждении я расскажу дальше. Будет смешно. А пока Солнечный Луч подходит к нам и, округлив глаза, испуганно спрашивает, слава Богу по – английски, вставляя некоторые русские слова. Я научил. Что тут мол, блин, происходит. Хрен какой – то! Почему птицы, мать? Почему воробьи и вороны? А где, например, дятел? Я объясняю с трудом, ну английский же! У Нельсона нос картошкой, им невозможно правильно стучать. Получится не тук – тук, как у дятла, а шлеп – шлеп. И у него, у Солнечного Луча с носом кнопкой, будет плюх – плюх.  

– «Причем тут мой нос! Я же поставил тут аквариум с водой и рыбками. Плавают себе и носами о стекло не стучат. »  

– «Стучат! Вы что, думаете я сюда прихожу только учить английский? »  

Я быстро подошел к аквариуму. Все рыбы немедленно спрятались. Знали с кем имеют дело! Кроме одной, толстой, похожа на сомика. По бокам башки таращатся два выпуклых глаза. Я достаю ключ от дома – блестящий, стальной, и провожу им по  

стеклу. Рыба, как бешеная, бросается изнутри на ключ, трахается мордой о стекло, пытаясь его укусить.  

– «Перестань! Да перестань же! Рыбка! Рыбка! Бедная. Идите сюда, лучше я вас угощу кофе! »  

Ну конечно, мы сразу согласились угоститься кофе. Аппарат современный, кофе отличное, платит хозяин.  

Я как – то спросил у него, а что он тут вообще делает, в смысле чем занят. Английский не учит, рыб не кормит – скучно же. Оказывается, он учит людей медитировать. Кружок утром по понедельникам. Я заинтересовался, может и мне можно? Оказывается можно, но не бесплатно, потому что бесплатно – значит бесполезно. – «Будешь давать мне один доллар в неделю, то есть за один урок. Если чему – нибудь научишься, деньги я тебе верну. Да, каждый урок заканчивается кофе, ну это чтобы проснуться после медитации. Готовит его моя жена, денег не берет. Зачем ей? Она у меня на хорошей зарплате. »  

Действительно, иногда можно было видеть довольно полную высокую женщину, которая строгим голосом давала указания нашему директору. Она тоже была во всем белом, делая вид что индуска. Я не верю. Никогда не видел и не слышал чтобы индианка, не путайте с индейкой, командовала своим мужем. Вон они, ходят по улицам – впереди индус, полный почтения и внимания к идущей рядом с ним американкой, а позади молча и уныло семенит всеми игнорируемая индианка.  

Отвлекусь на смешной случай. Был у меня еще в России знакомый – очень хороший врач кардиолог. Старый, но непонятный – не брал коньяк за визиты. И шоколад тоже. Вообще ничего, даже  

деньги. Пациенты недоумевали – так не бывает. Как то он показал мне свой паспорт, и в нем там, где знаменитый пятый пункт – графа национальность, было написано «Индей из Иудеи». Я от удивления так широко разинул рот, что там что – то щелкнуло, и все. Я снова смог его закрыть только с помощью доктора, хотя он был не ухо – горло – нос, а всего лишь кардиолог. Между прочим, было больно.  

Оказалось, он довольно долго жил в Норильске. Или где – то рядом. Ну с этим все понятно, бывало и похуже. И вот, когда стало возможным вернуться домой в Петербург, его вызвали в контору, и женщина стала выписала ему новый паспорт. Спросила национальность, а он, вместо того чтобы ответить понятно – тремя буквами, сказал интеллигентно и по – научному – «иудей». А женщина, ну простой же человек, Норильск же, взяла и написала – Индей». Да какая разница! Бери, что дают, и беги. А наш доктор заупрямился. Не хочет он быть индеем, хочет быть иудеем. А у женщины паспортные книжки в обрез. Не может она допускать брак в работе. И как быть? Да очень просто. Русь на выдумки хитра. Она берет паспорт и дописывает – «Индей из Иудеи».  

В общем, не стал я заниматься медитацией. Не доллора пожалел, а уж очень рано надо было приезжать, к восьми утра. К этому времени индус со своей индийкой уже заканчивали стоять босиком на улице и смотреть в небо.  

Таких как я и Нельсон в классе было человек 15 – 20. Учили нас бесплатно. Хотя как сказать. Два раза в неделю -- проезд на метро, туда – сюда. Две чашки кофе, одна до занятий, другая на посошок. С учетом летних каникул и праздников, если все сложить и перемножить, за год получается почти триста долларов! А за десять лет? Это же можно в Европу съездить! А за сто? Машину купить! Вот почему никто сто лет не учился, и вот почему все плохо знали английский.  

Кроме Нельсона и, конечно, меня, среди учеников или, если хотите, студентов – почему то в Америке всех, кто учится называют студентами, даже сопляков из детского сада – встречалось еще много интересных людей. Вот одна дама из Петербурга. Она закончила Технологический институт годом позже меня. А этот человек из Ирана. Если не врет, то неплохой архитектор. Половину года живет в Америке, а остальное время на родине. Почему? Работает здесь и там.  

А вот молоденькая барышня из Белоруссии. Симпатичная, даже нос картошечкой. – «О чем ты мечтаешь, красавица? » – «Хочу картошечку! Настоящую. Как там. » Ее можно понять. Белорусская картошка самая замечательная, кто не пробовал, с тем не о чем разговаривать. В Америке родной картошки не было, и девица непрерывно грызла яблоки. Хотя они тоже так себе. Видели белорусскую антоновку?  

– «Перестань, глупая! Ты что, про Еву не слышала? » – Не послушалась и забеременела. Бросила учебу не дотянув до ста лет.  

Привычные физиономии своих из России преобладали. Как то один из преподавателей поинтересовался у класса – а какое ученики имеют образование. И тут все раздулись, стали ужасно важными и громко и значительно задышали. Особенно один. Я говорит он, закатив глаза, кандидат наук, металлург, работал в Политехническом институте Петербурга и варил там сталь научным методом. Все остальные тоже оказались кандидатами. И не проверишь. А я, как человек скромный и таинственный, сижу тихо, стал незаметным и молчу. – «Ну, ничего», – утешает меня Вера Большая, она сидела рядом со мной по другую сторону от Нельсона и была Большой в отличие от Веры Маленькой, сидевшей напротив  

и тоже не простой. – «Не всем же быть образованными. А все таки – ты кто? » Вот привязалась! И тут я вспомнил, что однажды пару дней – ночей торчал в гальваническом цехе. Там шел некий процесс, и я за ним наблюдал. Почему – то он шел не туда и не так. – Да вот, вздыхаю я, гальванический цех... – «Ну что ж», – говорит Большая Вера, – «быть рабочим тоже не плохо».  

И тут я почувствовал волну тепла, радости и счастья. Она шла от Фаины. Это была совершенно необычная женщина. Ни низкая ни высокая, ни толстая ни тощая. Но нос! Очень правильный, красивый и длинный – предлинный. Вот если бы у его владелицы была не маленькая головка, а как башка любого из пяти американских президентов, высеченных на горе Рашмир, то все было бы окей. Но Фаина нашла выход. У нее была замечательная широкая добрая улыбка – узкая полоска губ, которая шла из под нависающего кончика носа в обе стороны лица и почти достигала ушей.  

Я смутился. Какого черта. Но тут урок кончился и странная женщина бросилась ко мне. Она заговорила так быстро, что я с трудом ее понимал. Оказалось, что она не была кандидатом наук. Большая многодетная семья, отец пропал в войну, нищета. С трудом ей удалось окончить школу, и вот она работает везде куда возьмут – уборщица, посудомойка и так далее. Классическая история. Попала в Америку, а здесь все ученые, академики, кандидаты.. И вдруг, свой человек, рабочий! Да с ним! Да с ним даже помолчать приятно.  

Вот так история. Пришлось мне навсегда и для всех остаться рабочим. А Фаина? До сих пор я иногда вижу ее на улице, она издалека радостно улыбается и кивает мне носом. И только один раз я, что называется, прокололся. К счастью, Фаины не было.  

Мы с женой были на автобусной экскурсии. И ведущая, действительно очень приятная во всех отношениях дама – москвичка, историк по образованию, увидела меня и на всю публику – «Ах, посмотрите кто среди нас! Ах, посмотрите! » А я – находчивый рабочий, стараясь не привлекать к себе внимания, грожу ей кулаком и ору – «Ах, посмотрите, что там за окном автобуса! Ах, посмотрите! » В результате, никто ничего не понял и никуда смотреть не стал. А потому что все с нетерпением ждали остановку у очередного Макдональдса с обещенным туалетом.  

Ну а теперь несколько слов о тех несчастных, которые используя меня, Нельсона, Большую и Маленькую Веру и прочих, пытались получить диплом Учителя английского как второго языка, то есть не совсем учителя, не совсем английского и не совсем языка. Для этого, и это самое главное, каждый из них должен был заплатить по тысяче или две долларов, сейчас точно не помню, а потом научиться проводить образцово – показательные уроки – по грамматике, по чтению и по умению разговаривать. А это совсем не просто. Сначала нужно самому придумать содержание урока, затем рассказать его инструктору, и такие были. И окончательно, отстоять положенное время перед нами у доски с куском мела в руке, стараясь непринужденно двигаться и произносить нужные слова и фразы. И чтобы все хоть что – нибудь поняли. А все – это не только Веры, Фаина или я. Там были еще и китайцы. А один дед из России! Ему вообще было сто лет. Печально, но он даже как – то умер во время урока, случайно. Сидел и умер сидя. Не хочу об этом вспоминать.  

Таким образом, если для нас урок длился всего полтора часа с перерывом, то наши бедные учителя тратили на него два – три дня. После этого надо было еще написать дипломную работу. Толстую дипломную работу! В заключение, всем выдавали красивые дипломы с печатями и золотыми буквами и устраивалось всеобщее безобразие с шампанским и прочим, что с ним согласуется и не согласуется. Но без индуса – директора. Он куда – то прятался, от греха подальше.  

Все эти страждущие получить диплом были разного возраста – от только что закончивших школу птенцов– ну что они знали, даже таблицы умножения не знали, в Америке ее не учат, – до дряхлых пенсионеров, которые все забыли. И что еще смешнее, они были из разных штатов и говорили на разных диалектах. Например, у одних был «лобстер», а у других – «лахбста». Вода могла быть «вотер» и «вадер», а «бизнес» – «биднес». Впрочем, эту тему лучше не поднимать – можно докатиться до австралийского английского, а там – туши свет. Пытался как – то общаться с одной австралийкой. И что же я слышал: «г’дей» вместо год дей – добрый день, «свиит эсс» – сладкая задница вместо амэйзинг – потрясающий, «на – йа» и «йа – на» вместо уез и ноу – да и нет.  

А вот живой пример урока. Симпатичная девочка лет 20, американка, можно было догадаться, что у нее есть папа, мама и наверняка бойфренд, стоит перед нами и, пачкаясь мелом, руки дрожат, пытается рассказать о, скажем, что такое наречие и зачем оно вообще нужно. При этом она успевает смотреть на нас кокетливо и как бы намекая – ну уж вы меня не подведите, делайте вид, что все понимаете. Я сейчас вспомнил, ее звали Нэнси и у нее был удивительно глубокий грудной голос. После урока мы спросили у нее, почему она так странно говорит. Оказалось, она певица, сопрано, и она даже поет в консерватории. И в доказательство тут же спела, – « Аха – ха, ха – ха, ха -ха! » Нет не так, – «Ихи- хи, хи -хи, хи – хи! ». Ну, понятно. Вылитая Монсеррат Кабалье, Каста Дива из оперы Норма, Беллини. Старалась петь тихо, но получилось громко. Петь тихо она еще не научилась. Послушать ее сбежались все. Директор был очень растроган и сказал, что он подумает, может стоит оставить ее на второй год. Пусть попоет побольше. Получив свой диплом, она еще несколько раз приходила к нам и что – нибудь пела.  

А еще она созналась, что ей самой было очень интересно на ее уроке про наречия. Никогда прежде она о них не слышала, ни от мамы с папой, ни от бойфренда – «Ха – ха! Да он совсем не про это! » Ни в школе. «Нас в школе грамматике не учили. Зачем? Да и вообще школа – ха -ха! Она не про это. »  

И другие наши учителя – американцы никакой грамматики не знали. Ну чуть – чуть, то что они узнавали из своих собственных уроков.  

А вот другой «учитель», парень лет тридцати. Не поверите, но его имя состояло всего лишь из одной буквы «Т». – «Черт знает о чем думал мой папаша, когда придумывал мне имя. Ирландец, наверное был непривычно трезв. » Я в ответ, рассказал, что в одном детективе Роберта Паркера – между прочим, написал более пятидесяти штук и совсем неплохо, рекомендую, – прочитал, что самый лучший ирландский бар в Бостоне находится конце Гарвард авеню на пересечении с Брайтон авеню – «Я там еще не был. » – «Да это же бар Стива – моего папы. Немедленно после урока пойдем туда. Я расскажу ему о тебе, а ты про книжку. » И мы пошли. Все было замечательно. Толстый огненно рыжий папа был совершенно счастлив, хлопал меня по плечу и, конечно, наливал. Т отвел меня домой, благо я жил недалеко. И до сих пор, когда я иду мимо Папы, то перехожу ради безопасности на другую сторону улицы, туда к винному магазину.  

Т не умел петь, как Нэнси, его уроки были скучными, и ничего больше о нем я рассказать не могу. А вот Номар! Это было нечто. Молодой парень спортивного вида. Как оказалось, он действительно был спортсмен, да еще какой! Одна из звезд знаменитой бостонской бейсбольной команды Ред Сокс. О нем все можно прочитать в Интернете, наберите Nomar. И когда и где родился, и кто его папа с мамой. И сколько голов забил. А его зарплата? Скажу иносказательно, чтобы читатель не упал в обморок – шесть с шестью нулями в год! Долларов, конечно. И несмотря на это, абсолютно доступный и дружелюбный. Я сразу понял – свой! И прилип к нему с вопросами. Почему он здесь? С его сумасшедшими заработками зачем ему диплом недоделанного учителя английского? И он рассказал мне, правда все время двигаясь и делая вид, что сейчас бросит в меня воображаемый баскетбольный мяч. Его имя – Номар, это переделанное папино имя – Рамон. Он очень пожилой, не за горами и, вот те на, уже тридцать лет. Не бывает таких старых спортсменов. Его попросят не приходить больше с мешком за денежками, и тогда он соберет вокруг себя детишек и будет учить их играть в бейсбол. А чтобы ему разрешили, нужна бумажка, все равно какая. Даже диплом ф – учителя странного английского.  

И Номар стал нас учить. Правда, говорил он нам только то, что знал. То есть только про бейсбол. Приносил на уроки настоящую биту и мяч, рисовал на доске поле и показывал, как надо бегать и падать. В общем, за положенный срок он не сумел ничего нам рассказать о грамматике, и его оставили на второй год.  

Наконец, он пришел и, глядя на клочок бумажки, срисовал с нее на доску большую жирную запятую. «В грамматике есть такая штука, называется крючок. Э-э-э, запятая. Совсем как собачий хвостик. Висит вниз и загибается налево. Она ставится между словами посреди фразы. Но если фраза короткая, то... », – взмах битой, – «то можно и не ставить. Он точно говорит короткими словами и фразами. Все игроки в бейсбол говорят короткими фнВсе американцы говорят короткими фразами или предложениями. Иммигранты тем более. Мои предки итальянцы. Это только кажется, что итальянцы говорят длинными фразами. Они просто быстро и громко кричат и все время машут руками, чтобы было самим понятнее. »  

Лично мне было интересно общаться с Номаром в перерывах между уроками. Вот я показываю ему, как нужно играть в «маялку». Это еще из советской школы. Для тех, кто не знает – комок из тряпки подбрасывается непрерывно в верх ногой. Задача – не дать ему упасть на пол. У меня большой опыт – я ходил в школу десять лет. Но Номар меня легко обыгрывал. – «Замечательная игра, буду показывать ее детям в своем кружке вместе с бейсболом. »  

Один раз он подошел к принтеру, засунул свою голову под крышку и нажал на кнопку. И о восторг, принтер выдал бумагу с отпечатком его профиля. Но каким! Косым, кривым и еще не знаю каким. Но узнать можно! Номар поставил свою подпись. – «Вот, держи. На память. »  

Я долго хвастался этим портретом, пока его кто – то не спер. Ну как же! Такая ценная вещь, поди среди фанатов немалых денег стоит.  

А потом Ред Сокс продал Номара команде из Чикаго, и я больше о нем ничего не знаю. Да и зачем?  

Ну а как же закончил свою учебу Нельсон, тот самый, из начала этого рассказа. А никак. Просто стал приходить очень грустным и задумчивым. И вдруг сказал мне, что ему очень надоели его последовательные жены своими звонками и что он решил поехать отдохнуть на родину – Кабо Верде, что сбоку от Африки.  

– «Поехали со мной! Ну давай! Месяца на два. »  

– «Да ты что!? Меня же там съедят. »  

– «Не съедят. Ты будешь моим лучшим другом, почти братом. Тебя там встретят, как вождя племени. Будут стряхивать с тебя песок из Сахары. А какая там еда! Какие большие и жирные змеи! »  

– «Не поеду. Свистеть не умею. Да и жена не отпустит. Она у меня одна, непоследовательная, и ведет себя последовательно, то есть обычно – слезы, беззвучные рыдания, гробовое молчание и смотрение в глубь себя. Не поеду! »  

И он уехал один. Больше я с ним не пересекался.  

Было еще много заметных людей. Одни приходили, другие уходили. Ну я думаю, о них хватит. А вот об одной вещи вспоминаю с большим удовольствием. Довольно часто бывало так, приходишь, а там лежит пицца – большая, горячая, маслянистая. Много коробок, бери – не хочу! Я, конечно, не хотел. И брал так, чтобы только не обидеть директора – это он все устраивал – только три кусочка, таких основательных, и никогда меньше или больше. На мой недоуменный вопрос – почему и в честь чего? – он разъяснил, что специально велит приносить пиццу в обычные будние дни и не регулярно, а как вздумается. Студенты идут на занятия и думают, а вдруг! Приходят, и вот она пицца! Или – ну вот, пиццы нет... – « А ты приходил бы сюда аккуратно на каждое занятие, если бы не надеялся? » И тут я задумался.  

А что же было дальше? А дальше – спасите, помогите! – короновирус. Занятия прекратились навсегда, и сейчас на этом месте – медицинский центр, физиотерапия. Я там был – тренажеры, гири, мячи. Пиццы нет..