Мое потерянное небо и твоя любимая река

Мое потерянное небо и твоя любимая река  

Плывя паромом, старый мужчина наслаждался заказанным бордо. Его внимательные глаза смотрели лишь на то, что могло воистину завлечь и поглотить его внимание. Например, то могли быть юные ребята, бежавшие по набережной и выкрикивавшие что-то друг другу – не то признания в любви, не то намерения покарать строптивого приятеля за учиненную подлянку. Или более взрослые и окрепшие молодые люди, мечтающие о великом, предназначенном им жизнью месте, многие из которых шли парочками. От бордо мужчина становился довольно сентиментален – разочарования довольно быстро начинали без перебоя лезть к нему в голову вперемешку с радостью от его прошедшей молодости. Родители и другие взрослые много говорили ему о скоротечности времени, особо обращая внимание на то, что с возрастом ход времени начинает казаться быстрее. А это неизбежно влечет за собой осознание, что мало чего удалось совершить за отведенный час, подаренный кем-то непонятно кем. Обычно мужчина отмахивался от тех попыток вразумить и заставить его всерьез взяться за какое-нибудь дело, но даже если бы ему и хотелось за что-то взяться, то оно бы через недолгий промежуток времени потеряло свои краски и смысл, в которые мужчина вкладывал так много значения. Он сидел недалеко от носа парома, благодаря чему мог видеть все, что было впереди. Но мужчина больше предпочитал всматриваться во что-то по сторонам. То, что было впереди, было ему давно известно – дальше паром проплывал бы мимо Королевского замка, любимый так многими туристами и здешними Кракова. За Грюнвальдским мостом располагались центр конгрессов и базилика архангела Святого Михаила и Святого Станислава. Ну а еще дальше были, по мнению мужчины, еще более обезличенные объекты, постройки – короче говоря, памятники архитектуры и культурного наследия, – в которых все почему-то не чаяли души. Мужчине по большому счету никогда не хотелось восхищаться величием зданий или мест, которые были построены его предками или другими народами у себя на землях. Подумаешь, что когда-то Замковая площадь была разрушена нацистами в Варшаве – надо ж ее зачем-то было восстанавливать. Так еще и левобережную часть города с нуля подымать, но только к чему?.. То же самое и со многими другими городами его родной страны причудилось, а люди ради чего-то отстраивали всю эту «культуру». Нет, мужчина нисколечко не удивлялся этому, поскольку давно привык считать, что вокруг него полным полно различного рода идиотов, среди которых никогда не найдется пара-тройка толковых или разумных. Впрочем, он и толковых привык считать идиотами. Так было проще свыкнуться с мыслью, что он один и никому не сдался.  

Ничто из долгосрочного не интересовало его по-настоящему. Он очень любил всякого рода вещи, не требующие к себе особого внимания и отношения, а главное – много времени. Почему-то он считал, что в них ему удастся в кои-то веки отыскать что-то, что могло бы заставить его сердце биться сильнее. Однако мужчина глубоко ошибался в данном ходе мыслей, полагая, что все должно было как-то само прийти, словно бы искушенный моряк возвращался в родной порт неисчисляемое количество раз. А поскольку он не был окружен друзьями или какими-либо знакомыми, никто не мог намекнуть ему на то, что стоило бы направить рассуждения в другое, верное русло. Ведь мужчина был очень одинок, и настолько, что даже сам с собой почти не разговаривал. Считал, что незачем ему перекидываться словами с собой, потому что это не имеет смысла. Все сводилось бы к каким-то формальностям, вопросам, неурядицам, которые очень сильно ассоциировались у него с реальным разговором, которого он терпеть не мог. Для него молчание действительно было на вес золота, особенно внутри себя.  

Мужчина отрывками вспоминал происходившее в его детстве и юности, но чем больше оно лезло в голову, тем сильнее становились ему противным. То, что было когда-то, думал он, должно остаться там, потому что имело место в одном прошлом. Видимо, поэтому мужчина так сильно старался не впадать зависимость от прошлого. Но и от будущего он не трепетал, как бы находясь в самой середине, то есть самом настоящем. Да даже сказать, что он находился в настоящем, будет не совсем верным – скорее он просто наблюдал за тем, что происходит в данном отрезке времени, и автоматически перекидывал его в прошедшее, не задумываясь о том, что его ждет дальше, поскольку оно бы не претерпело бы долгого пребывания в действительности его понимания. Сам мужчина с трудом смог бы объяснить, что это за действительность в его представлении вырисовывается, однако на уровне чувств и его инстинктов оно складывалось во что-то гармоничное и наделенное смыслом. По сути, только вот эта действительность и приносила ему смысл. Он жил лишь ради этого самого смысла, понятного только ему самому.  

Вследствие того, что многие вещи, что мужчина встречал в своей жизни, были обделены тем самым смыслом, он старался как можно сильнее пренебрегать ими и выкидывать из своего существования как нечто безосновательное и никому не надобное. На деле только ему оно было не надобно. Зачастую в этот список входили большинство вещей, связанных с бытовыми вопросами, ежедневными коммуникациями, необходимостями принимать решения и т. д. Даже самый любопытный не смог бы до конца установить точный размер того списка и количества “безосновательных” вещей. Чего уж говорить – и мужчине бы не удалось рассчитать этого.  

Бордо в стакане закончилось, а в голове все начинало потихоньку проясняться. Пейзаж по обе стороны Вислы сделался более непримечательным и тусклым, нежели был до этого, а прохожих на набережных становилось все меньше и меньше. Мужчина растерялся – меньше всего ему хотелось мучиться оттого, что в его действительности единственное место занимает он сам, ведь тогда как пить дать это неизбежно привело бы его к необходимости заговорить с собой. Нет, он никак не хотел этого. Тогда бы ему обязательно нужно было погружаться в себя, что-то там рассматривать и что-то там понимать, а главное – что-то со всем этим решать. Мужчина не умел справляться с собой, когда действительность начинала касаться его самого, вот прямо как сейчас. Он боялся себя, не знал, как с собой справляться. В выдуманной действительности было легко сместить фокус внимания с себя на что-то вовне, но для этого обязательно нужно что-то кроме самого себя – иначе притвориться не получится. Притворяться, что его нету, мужчина умел хорошо, но порой закономерно ему приходилось сталкиваться с такими вот эксцессами, когда возможности для притворств нету.  

Чтобы согнать с себя страх от взаимодействия с собой, мужчина оглянулся по сторонам. Все, что он видел до этого, вдруг покинуло паром и окрестности набережных, и он остался совсем один. Даже капитана парома не было, и по итогу эта махина сама плыла по воде, безучастно поддаваясь тихому течению воды в Висле. Ужас не заставил себя долго ждать – мужчину словно парализовало, он неимоверно быстро близился к тому, чтобы наконец ввести в действительность себя, которого он так упорно прятал среди других. Однако сейчас других не было, и с собой они украдкой прихватили заслону, за которой мужчина всегда прятал себя. Действительность с окружением рядом позволяла ему проворачивать такие трюки с упрятыванием, но она этого не поощряла. Мужчина прекрасно знал, как порой она бывает к нему жестока. Его действительность складывалась из чего-то эфемерного, что легко можно было заменить на другое, не переживая о неполадках. Настоящая же действительность могла долгое время не латать дыры в своих стенах, предоставляя особо отчаявшимся и потерянным вглядеться в то, насколько она прекрасно бездонна. Именно что прекрасно бездонно – границы ее побуждали бы сильнее избегать ее, поскольку четко зная, где она заканчивается, довольно легко затеряться в ее среде и не показываться на ее глазах, а так она могла о себе легко напомнить, когда ей заблагорассудится и захочется, не предупреждая об этом ни одного страдающего, что так хочет в ней раствориться.  

Мужчина был на грани срыва и безумства. Передвигаясь рывками, дыша прерывисто и рыская глазами по всем углам, он тщетно пытался отыскать кого-нибудь, кто мог бы помочь ему рассеяться вновь. Напрасно – все вокруг опустело, на дворе вступала в свои права темнота, и округа так до сих пор не начала освещаться. Мужчина остался в кромешном мраке, в котором оставался лишь он один. Он даже не знал, чего он больше боялся: столкнуться с собой или находиться один к одному с темью? Само собой, оба варианта не прельщали ему, отчего у него дрожали коленки и сильно трусились руки. Еще чуть-чуть, и бедняга совсем бы изнемог себя.  

Увидеть себя было страшно. Это было что-то такое, что нельзя контролировать и ограничить какими-то правилами, так хорошо функционирующими в обществе. Мужчина только за это готов был терпеть общество вокруг, потому что благодаря этой его организации оно давало ему возможность теряться в пространстве по собственному желанию. Себя еще было страшно увидеть потому, что перед мужчиной бы предстало что-то неизведанное и таинственное, наверняка влекущее за собой что-то дестабилизирующее и разрушительное для него. Только непонятно, что конкретно в нем подверглось бы разрушению и почему мужчина так сильно держится за этого расплывчатого себя, желая не сталкиваться с остальным собой?  

Вдруг он взглянул в небо, словно взмолился с просьбой к Всевышнему, которого он всегда так презирал и всячески отвергал. Удивительно, что он решился взглянуть на небо, ведь оно было более бездонным, нежели действительность. Но что-то в том уровне атмосферы явно притягивало его. Мужчина поразился, насколько небо было красиво. Та темь, которой оно покрылось с уходом солнца, скрывала в себе столько таинственного и нетронутого, что он невольно захотел оказаться среди нее. Эта неизведанность сразу привлекла мужчину и начала звать к себе таким ласковым голосом, что ему стало не по себе. Спасение было прямо перед ним, и он вот-вот сможет получить его.  

Единственной проблемой было то, что мужчине предстояло как-то оказаться на небесах. Он не был птицей, способной элегантно взмахнуть своими крыльями и за пару мгновений взлететь повыше, созерцая все кажущиеся ничтожными низины с высоты. Он не был мифической или легендарной фигурой, которая по преданиям имела способность без особых проблем вознестись до уровня облаков и рассекать бескрайний простор, упиваясь своим величием от полета. Он был заурядным старым мужчиной, который мало что умел и тем более мало что мог поделать. Ему было предоставлена только возможность влачить свое существование на земле, день ото дня или приходя к новым открытиям, или оставаясь на одном месте. Мужчина, судя по всему, выбирал второе, потому что привык теряться и долго сидеть в своих выдуманных окопах. А тут ему нужно было буквально взлететь и дотянуться собственной рукой до небес, чтобы получить спасение, а вместе с ним и умиротворение. И вдруг мужчину осенило.  

Действительность решила испытать его и посмотреть, на что он горазд. Это не было похоже на индивидуальное испытание, только на типичную проверку. Что она проверяла, мужчина не знал и знать не хотел, ведь его волновало только то, как пройти эту проверку. Он задумывался, что стоило бы проскользнуть сквозь нее или попросту пройти мимо. С каждой секундой мужчина уверялся, что он легче легкого сможет преодолеть проверку. Мужчина был готов утереть ей нос и вновь продолжить существовать как ни в чем не бывало. Вот так он полагал, не представляя себе, насколько сложнее обстоит вопрос.  

С неба вдруг пропала вся та привлекательность, которая пряталась в его загадочности и неизведанности. Вместо нее оно стало заполняться горечью, что отталкивало мужчину. Из ниоткуда появились облака, предвещавшие скорый дождь и абсолютное ненастье, и повеял порывистый неприятный ветер. Мужчина стоял, не понимая, что происходит – а происходило настоящее чудо, которое мог вызывать только сам Бог. Скоро все вокруг покрылось еще большей темью, от чего внутри мужчины все сжалось, как бы готовясь к самому худшему. Он не ожидал, что все повернется вот так и его намерения будут угаданы небесами. Ему всегда удавалось каким-то странным образом миновать разные обстоятельства так, чтобы напрямую с ними не сталкиваться. Бывали и свои исключения, но это скорее были случайности, нежели систематические повторения. По крайней мере, так думал мужчина о том, как у него получалось справляться с обстоятельствами. Однако здесь был совсем иной случай, к которому его методика не подходила.  

Небо в последний раз предлагало мужчине получить спасение, прежде чем оно передумает. Правда, он никак не мог понять, что ему нужно предпринять, чтобы подняться до него и принять его помощь. Паром стал раскачиваться все сильнее, а ветер завывал так, что мужчина еле как оставался на палубе. Совсем скоро мужчину снесло бы с нее, а он продолжал раздумывать – вернее сказать, сомневаться и медлить. Ему явно не хватало смелости сделать выбор, от которого зависело все, что касалось его.  

Он резко почувствовал, что хочет еще раз вглядеться в ту загадочность и скрывавшуюся за ней привлекательность. Это было первое за долгое время желание, которое он изъявил. И его осенило – нужный ему смысл скрывается в небесах, и во что бы то ни стало он должен попасть туда. Однако было слишком поздно – небо закрыло для него возможность из-за его нерешительности. Мужчина отчаялся и потерял волю, подумав, что было бы славно просто вновь раствориться в действительности, но так, чтобы больше в нее не возвращаться. И он остался услышан.  

Мощный порыв ветра снес крышу парома, а вместе с тем и все, что было на палубе. Мужчина почувствовал резкую боль в районе печени – когда он оторвался от поверхности, толчок отбросил его назад так сильно, что он ударился об угол отлетевшей крыши. Ему показалось, что внутри него началось внутреннее кровотечение – об этом свидетельствовали потемнения в глазах и сильные боли в области живота. Но его это устроило – такое наказание было справедливым за его трусость и нерешительность. Теперь ему лишь хотелось, чтобы поскорее прошли боли и пришло умиротворение…  

Скоро ветер успокоился и мужчина упал в воду. Он еще находился в сознании, но судя по всему, в таком состоянии он бы вскоре отключился. Его тело плавно и не спеша спускалось на глубину, и последние мгновения в существовании мужчины прошли в падении до низин, из которых он уже не выплывет. По-своему это тоже можно было назвать спасением, однако не тем, которое предлагало ему небо. Но все уже потеряло свой смысл – даже та невероятная привлекательность, скрывшаяся за грубыми и мрачными облаками. …Перед тем как насовсем покинуть этот мир, мужчина вспомнил легенду о двух русалках, приплывших из Атлантики. По ней одна осталась в Копенгагене, а другая поплыла аж до Гданьска, но вскоре заплыла в глубину устья Вислы, и доплыла до сегодняшних земель Варшавы. Она решила там остановиться, потому что ей очень понравились здешние места. Русалка пела много разных песен, и они нравились здешним рыбакам. Но нашелся один купец, который хотел выкрасть ее ради своих целей – для этого он заманил ее в клетку. Однако из-за громких криков русалки один молодой рыбак услышал ее и вызволил из плена. Она пообещала, что с этого времени она будет защищать здешние места и местных жителей. Мужчину почему-то тронула эта старая легенда, которую он услышал еще в далеком детстве. Сейчас она была для него как никогда наполнена смысла, играя последнее звено в его существовании. “Моя потерянное небо и твоя любимая река, русалка…” – это были последние мысли, которые пришли мужчине в голову. Закрывая свои глаза, он заметил, что вода успокоилась, а небо очистилось от облаков, но не вернув своей привлекательности. Лишь Луна была призвана, чтобы прокладывать путь ночным странникам.