Повесть. Горькая память. Часть 4 (оконч.)

Часть 4  

Глава 10. Закат  

Утро в Киеве было серым и неприветливым. Лев стоял у окна, не видя за стеклом ничего, кроме облаков и пустых улиц. Шум, который ещё недавно был неотъемлемой частью городской жизни, исчез. Вместо этого осталось только напряжённое, почти физически ощущаемое молчание. Погромы закончились, но в городе всё ещё витала тяжесть — её нельзя было развеять даже сильнейшими ветрами. Этот город, который когда-то был их домом, теперь стал чужим. Они были гостями в собственном прошлом.  

Анна сидела за столом, собирая вещи. Это казалось странным — паковать то, что когда-то казалось неотъемлемой частью их жизни, зная, что они больше никогда сюда не вернутся. Слёзы больше не текли по её щекам. Они закончились, как и сама радость жизни, оставив только пустоту, словно этот день был частью бесконечного кошмара.  

— Лев, ты готов? — спросила она, не поднимая взгляда.  

Лев обернулся. Его сестра выглядела измученной, но спокойной, как будто смирилась с тем, что покидает родной город.  

— Почти, — ответил он, подходя к столу. — Сколько ещё нужно времени?  

Анна подняла на него глаза, и в её взгляде мелькнула растерянность.  

— Я не знаю, — сказала она тихо. — Я пытаюсь понять, что мы теряем, а что у нас всё ещё остаётся. Но чем больше думаю, тем меньше понимаю.  

Лев молчал, чувствуя, как его собственные мысли блуждают в хаосе. Когда-то у них был дом, был Киев — город, в котором они родились и выросли. Теперь же ни города, ни дома для них больше не существовало. Всё, что осталось, — это разрушенные надежды и воспоминания, которые теряли свою ясность.  

«Кто виноват? » — мелькнуло в голове Льва. Его мысли не оставляли его в покое, крутились, словно воронка, затягивая всё глубже. Было слишком легко обвинить кого-то конкретного: тех, кто не ушёл из города, кто присвоил чужие квартиры, или тех, кто участвовал в погромах, теряя последние крохи человечности. Но Лев знал, что правда сложнее.  

«Может быть, виноваты мы сами? » — думал он. — «Мы, кто вернулся и потребовал вернуть себе жизнь, которой больше нет. Или война? Её безжалостные руки, уничтожившие всё, что мы когда-то любили, что составляло наш мир. Но война — это только обстоятельства. Люди... Люди сами сделали свой выбор».  

Анна вдруг заговорила, будто подслушала его мысли. Её голос был тихим, но в нём звучало горькое раздумье.  

— Лев, иногда мне кажется, что нет одного виноватого. Мы все — и жертвы, и виновники. Мы выжили, но какой ценой? Те, кто остались здесь, выживали так, как могли. Они цеплялись за жизнь, даже если это значило стать частью разрушения. А мы... мы возвращаемся, чтобы требовать своё, но ничего не можем предложить взамен.  

Тем временем в другой части города, в одной из уцелевших квартир, сидел Андрей. Он был одним из тех, кого Лев считал «погромщиками». Взгляд его метался между окном и пустой бутылкой на столе. За окном уже сгущались сумерки, но Андрей не зажигал света. Его руки дрожали, а мысли были тяжелы, как кирпичи в его рюкзаке в тот день, когда он с другими штурмовал пустующие дома.  

«Кто же виноват? » — думал он, отхлебнув крепкого самогона. «Люди вроде меня? Или те, кто ушел, оставив нас умирать в этом аду? А может, война виновата, разорвав нас на куски и раздавив все, что раньше держало нас вместе? »  

В ту ночь, когда они выломали двери, Андрей впервые почувствовал, как уходит что-то человеческое. Ему казалось, что он борется за жизнь — за крышу над головой для себя и своей семьи. Но были ли у него выбор?  

«Я ведь не зверь, — убеждал он себя, сжимая в руках кружку. — Это они бросили свои дома, надеясь вернуться, а мы... мы остались здесь. Я хотел только защитить свою дочь, дать ей хоть что-то. Разве я виноват в том, что был сильнее их? Или что оказался первым, кто забрал эти стены? »  

Однако воспоминания о глазах женщин и мужчин, чьи дома они забрали, преследовали его. Эти взгляды не вызывали жалости или сострадания — только боль. Боль оттого, что в их глазах он стал врагом, хотя сам не хотел этой роли.  

Андрей закрыл глаза и почувствовал, как внутри всё сжимается. Он больше не был уверен, что сделал правильный выбор, но вернуться назад уже было нельзя. В этом разрушенном городе не было места для сомнений, только для силы. И всё же в тишине ночи он не мог избавиться от одной мысли: "Может, я уже не человек, а просто тень того, кем был раньше? »  

Лев хотел возразить сестре, но слова застряли в горле. Анна была права, но правда, которую она озвучила, казалась ему невыносимой. Разве они виноваты в том, что хотели вернуть своё? Но, глядя на опустевший город, он понимал, что спорить бессмысленно. Никто не был полностью прав, как никто не был полностью виноват.  

«Может быть, это и есть наш крест», — подумал он, — «жить с этой вечной раной в сердце, не находя виноватых, не находя утешения». Его взгляд снова устремился к окну. Где-то вдалеке за облаками скрывался закат. Этот закат стал для него символом того, что всё прошло, оставив лишь тени былого.  

Несколько дней назад, когда они ещё пытались вернуть свои квартиры, Лев чувствовал, как его душа наполняется гневом. Он был готов идти на всё, чтобы вернуть утраченный дом. Но те дни уже прошли. Все квартиры, за которые они боролись, были заняты. Люди, оставшиеся после войны, сделали их своими домами. В их глазах Лев видел отчаяние. Эти люди тоже были жертвами войны. Они, как и Лев с Анной, потеряли всё, но нашли способ начать заново.  

— Ты прав, — сказал он, садясь рядом с сестрой. — Я думал, что смогу вернуть то, что у нас было, но... теперь понимаю, что это невозможно. Всё, что у нас было, исчезло.  

Анна кивнула. В её глазах была боль, но и принятие.  

— Если бы мы остались здесь, что бы нас ждало? Этот город уже не наш, Лев. Он чужой для нас, как и мы для него.  

Их разговор продолжался, но с каждым словом становилось всё яснее: их место больше не в Киеве.  

Через несколько дней они сели на поезд. Прощание с городом было тихим и безжизненным. Никто не провожал их, да и нечего было провожать. Киев — их родной город — исчез, как только они осознали, что больше никогда не смогут чувствовать себя здесь дома.  

В поезде было тихо. Лев сидел у окна, смотря, как пейзаж за окном сменяется серыми полями и опустевшими деревнями. Анна, устало закрыв глаза, пыталась забыться, но в её лице читалась тревога.  

— Ты думаешь, мы когда-нибудь вернёмся? — вдруг спросила она. Её голос звучал тихо, словно боясь разрушить их хрупкое молчание.  

Лев не сразу ответил. Он смотрел, как закат окрашивает горизонт.  

— Не знаю, — сказал он, наконец. — Может быть, мы вернёмся. Но всё будет уже не так. Это как закат, Анна. Всё кончилось, и нельзя вернуть то, что ушло.  

Сидя в вагоне, Лев не мог отогнать от себя мыслей о тех, кто должен был защищать порядок в городе.  

"Почему это случилось? " — думал он, глядя в окно. "Могли ли власти остановить эти погромы, если бы захотели? Или они просто отступили, отдав город во власть хаоса, рассчитывая, что всё само собой уляжется? А может, они даже не пытались остановить насилие? Ведь слишком легко было представить, что это решение приняли на самом верху — или от страха, или от глупости, или, что хуже всего, сознательно. "  

Анна, будто уловив его мысли, тихо заговорила:  

— Лев, ты думаешь, они вообще пытались что-то сделать?  

Он покачал головой, вздыхая:  

— Не знаю. Иногда мне кажется, что это было их молчаливое согласие. Когда всё рушится, всегда найдутся те, кто этим воспользуется. Может, они решили, что это естественный ход вещей, и просто пустили всё на самотёк. А может, их вообще не заботили такие мелочи, как судьбы людей.  

Анна задумалась, но её голос прозвучал резко:  

— А может, они хотели избавиться от нас. Пусть мы перегрыземся сами, как голодные звери. Разве не так это выглядит?  

Их разговор стих, но эти мысли остались с каждым из них. Оставив Киев, они понимали, что оставляют не только город, но и тех, кто, возможно, намеренно разрушил их надежду на возвращение.  

Анна кивнула, но в её глазах была горечь. С каждым километром они всё дальше уходили от прошлого, оставляя за спиной руины своих жизней. Но где-то в глубине их сердец теплилась слабая, едва заметная надежда. Может быть, впереди их ждёт что-то новое.  

Послесловие  

Эта глава написана на основе материалов российских и зарубежных изданий, опубликованных в период с 1990 по 2015 годы.  

В конце 1940-х годов события, произошедшие в Киеве, так и остались в тени истории, затерянные в водовороте послевоенных восстановительных процессов. Погромы, разразившиеся в 1945 году, когда местные жители и некоторые солдаты Красной армии обрушили свой гнев на евреев, возвращавшихся из концлагерей, были тщательно скрыты от широкой общественности. Советская пресса, жестко контролируемая правительством, старательно избегала любых упоминаний о трагедии. Вместо этого внимание общества отвлекалось на героические рассказы о восстановлении разрушенных городов и героизме народа.  

Эти страшные события не только замалчивались, но и лишались какой-либо моральной оценки. Никто не пытался расследовать причины и обстоятельства погромов, и уж тем более, никто не искал виновных. Киевские власти бездействовали, закрывая глаза на трагедию. Более того, они укрепляли в обществе ложное убеждение, что евреям, пережившим лагеря и возвращающимся в свои дома, «нет места» в городе. Это мнение позволило властям переложить ответственность за насилие на самих жертв, утверждая, что их возвращение якобы нарушает послевоенное равновесие.  

В те годы в Киеве и других городах Украины распространялись слухи о том, что евреи хотят «захватить» жилые дома, в которых теперь жили другие люди. Эти разговоры поддерживались не только на бытовом уровне, но и структурно, формируя атмосферу враждебности. Ситуация усугублялась тем, что оставшиеся жители, пережившие оккупацию, считали себя единственными, кто имеет право на жилье в разоренном городе. Никто не хотел вспоминать, что именно евреи первыми оказались под ударом нацистов.  

Трагедия жертв и их лица  

В числе убитых и пострадавших от погромов были представители разных возрастов. В тот роковой день погибла семья Кацов: старик Давид, которому было 68 лет, его жена Ривка, едва передвигавшаяся после года, проведенного в лагере, и их пятилетняя внучка Сара, которая только начинала говорить после долгого молчания. Они погибли от рук тех, кто некогда знал их как соседей. Тело Михаила Розенфельда, 32-летнего врача, нашли на окраине города спустя неделю после погрома. Его убили, несмотря на то что он спасал людей во время войны. Уцелевшие рассказывали, что на его лице застыло выражение ужаса. Во время погрома были избиты около сотни евреев. 36 оказались в больнице.  

Среди выживших была Эстер Либерман, 20-летняя девушка, которая потеряла родителей и брата во время Холокоста. Она оказалась избитой до полусмерти, но выжила, благодаря помощи случайного прохожего, который укрыл её в подвале. Её история стала одним из первых свидетельств этой трагедии, всплывших спустя десятилетия.  

Моральный аспект и роль властей  

Ответственность за произошедшее невозможно возложить только на толпу, охваченную гневом и страхом. Власти Киева сыграли ключевую роль в создании атмосферы безнаказанности. Можно спорить, делали ли они это сознательно или по невежеству, но одно остаётся фактом: они допустили, чтобы ситуация вышла из-под контроля. Их бездействие либо нежелание вмешиваться стало катализатором трагедии.  

Многие современные историки считают, что действия властей были скорее следствием недальновидности и отсутствия чёткой позиции. Город, лежавший в руинах, нуждался в сильном руководстве, способном объединить людей, а не сеять рознь. Однако вместо этого руководители предпочли закрыть глаза на противоречия, надеясь, что всё «разрешится само собой».  

Спустя десятилетия  

Только в конце 1980-х годов, с началом перестройки, стали появляться первые статьи и исследования, посвященные погромам. Открытие архивов и возможность свободного обсуждения трагических событий позволили восстановить многие забытые страницы истории. Но для тех, кто пережил эту трагедию, это было слишком поздно.  

Большинство из них уже ушли из жизни, так и не дождавшись справедливости.  

Сегодня историки называют эти погромы важным уроком, напоминающим о том, как легко идеология, основанная на ненависти и недоверии, может разрушить человеческие судьбы. Анализ событий в Киеве 1945 года остаётся важным этапом в понимании послевоенных трагедий. Он помогает обществу осмыслить, как ошибки руководителей, замалчивание правды и игнорирование проблем могут порождать ещё большее насилие и несправедливость.