Повесть. Горькая память. Часть 1

«Погромы — это преступление не только против евреев, но и против человечности, против самой идеи добра и справедливости»  

— Мартин Бубер  

Предисловие  

Осенью 1972 года, когда деревья уже начали терять свои последние листья, я услышал историю, которая перевернула мои представления о прошлом. На тот момент я работал слесарем на крупном заводе. Среди шумных цехов, наполненных звоном металла и гулом станков, в нашем коллективе появился новый мастер — молодой человек, едва окончивший Гомельский политехникум. Его звали Николай. Он был энергичен, полный свежих знаний и амбиций, с особым блеском в глазах, который всегда выдаёт тех, кто только начинает свою профессиональную карьеру.  

Когда я узнал, что Николай из Гомеля, меня охватил интерес. Гомель был родным городом моей мамы. Её воспоминания о детстве, проведённом там до самой эвакуации семьи в Горький в 1941 году, всегда были окрашены тёплыми красками. Казалось, даже годы войны не смогли стереть из её памяти уютные улочки, тополя вдоль дорог и светлые, почти идиллические картины довоенного времени.  

Не откладывая, я решил познакомить Николая с моей матерью. Одним ноябрьским вечером мы пригласили его к себе домой на чай. Мама, узнав, что он из её родного города, оживилась и с радостью приняла гостя. Тёплый свет настольной лампы освещал наш маленький, но уютный стол, где ароматы чая перемешивались с запахом свежеиспечённого хлеба. Николай рассказывал о Гомеле с увлечением, словно хотел оживить его в нашем воображении: описывал широкие улицы, парки, где играл в детстве, и реки, отражавшие солнце в летние дни.  

Но вскоре он удивил нас. Слегка смутившись, Николай признался, что родился вовсе не в Гомеле, а в Киеве. Гомель стал для него лишь городом студенческих лет, а настоящее его детство прошло среди древних улиц Киева, где величественные соборы соседствуют с тихими переулками.  

Мама спросила его о воспоминаниях, связанных с Киевом, и тогда разговор повернул в неожиданное русло. Возможно, зная о нашем еврейском происхождении, Николай решился рассказать историю, услышанную в детстве от своего деда. Его слова поначалу показались нам невероятными, почти фантастическими. Он говорил о киевском погроме сентября 1945 года.  

Этот рассказ поразил нас. Мы с матерью слушали его с недоверием, ведь в Советском Союзе о подобных событиях не говорили. Тема погромов была покрыта плотной завесой молчания, и даже нам, евреям, чья семья пережила эвакуацию и возвращение в разорённый войной мир, казалось, что подобное просто невозможно. Советская пропаганда формировала образ единства народов, а о таких эпизодах истории предпочитали забывать.  

Годы спустя воспоминания о том вечере не давали мне покоя. Когда я начал писать, это стало для меня особенным испытанием — попыткой понять, как прошлое влияет на настоящее и что оно может рассказать о нашей общей судьбе. Первую версию своей повести я завершил в 2016 году, но так и не решился её опубликовать. Тогда мне казалось, что мои усилия недостаточно глубоки для такой сложной и важной темы. Лишь спустя годы я снова обратился к этому сюжету, уже с более зрелым взглядом и опытом.  

Истоки позора  

На рубеже XIX и XX веков города, такие как Киев, Одесса и Кишинёв, неоднократно становились ареной насилия, разжигаемого предрассудками и ненавистью. Погромы, вспыхивавшие то там, то здесь, оставляли после себя разрушенные дома, сломанные судьбы и горький пепел в душах тех, кто чудом выжил. Эти трагедии были частью долгой и мучительной истории, которая не закончилась даже с приходом новой эпохи.  

Когда началась Гражданская война, ненависть вновь подняла голову, как дикое пламя, пожирая всё на своём пути. Евреи, многие из которых жили в беднейших районах города, оказались в ловушке между молотом вражды и наковальней всеобщего хаоса. Однако даже после окончания Второй мировой войны, когда казалось, что человечество извлекло урок из страшных страниц Холокоста, прошлое снова заявило о себе.  

Осень 1945 года была для Киева временем, когда на обугленных руинах войны лишь начинала возрождаться жизнь. Но несмотря на всеобщее стремление к миру, в воздухе висело напряжение. Слухи, будто невидимые тени, обвивали улицы, настраивая людей друг против друга. Кто-то говорил о евреях, якобы нажившихся на бедствиях войны, другие вспоминали старые мифы, ещё более подогревая атмосферу ненависти. В один из тёплых сентябрьских дней это напряжение вылилось в неуправляемую волну насилия.  

Погром начался внезапно. Группы людей, вооружённых камнями, палками и даже огнестрельным оружием, прорвались в еврейские кварталы. Те, кто пытался сопротивляться, становились жертвами жестокости, а многие дома были разграблены и подожжены. Воспоминания очевидцев, которых мне удалось найти спустя годы, рассказывают о страхе, криках и хаосе, охвативших город. В тот момент время будто повернуло вспять, и старые раны, едва успевшие затянуться, открылись с новой силой.  

История, рассказанная Николаем, до сих пор звучит в моей памяти как горькое напоминание. Его дед, очевидец тех событий, вспоминал, как некоторые люди, проживавшие по соседству, стали жертвами агрессии только из-за своей национальности. Среди спасшихся были те, кто смог укрыться в домах соседей, которые не побоялись рискнуть ради их жизни. Но таких героев было немного, и их поступки терялись на фоне общей трагедии.  

Понять причины этого насилия — значит заглянуть в самую глубину человеческой природы. Ненависть, как ни странно, часто питается страхом и невежеством. Разрушенная войной страна, где люди боролись за выживание, оказалась плодородной почвой для таких чувств. Отголоски старых предрассудков, подпитанные новыми трудностями, создавали взрывоопасную смесь. Государство же, занятое восстановлением, предпочитало замалчивать такие эпизоды, чтобы не разрушать иллюзию единства и гармонии.  

Когда я снова перечитываю свои заметки о той встрече с Николаем, я понимаю, как много изменилось с тех пор. Его рассказ пробудил во мне желание лучше узнать прошлое, осознать, как оно формирует настоящее и будущее. Повесть, написанная мной, стала не только попыткой сохранить эту историю, но и способом осмыслить её влияние на целые поколения. Ведь память — это не просто собрание фактов и дат. Это живая ткань, соединяющая прошлое с настоящим, делая нас частью чего-то большего.  

Глава 1. Разрушенный Киев  

Сентябрь 1945 года. Киев, освобождённый от немецкой оккупации, ещё не оправился от ужаса войны. По улицам гулял тёплый осенний ветер, но он не приносил покоя. Вместо этого он напоминал о разрушениях, заполняя пустые оконные проёмы холодным шёпотом. Каменные руины, пробитые стены домов и обугленные крыши стали символами новой реальности. Жизнь, если её можно было так назвать, вернулась в город, но словно растекалась по трещинам, не находя места для спокойствия.  

После победы советской армии евреи, чудом пережившие Холокост, возвращались в свои дома. Однако этих людей ждал новый удар — их жильё оказалось занято, а некогда родной город стал для них чужим. Каждое возвращение оборачивалось столкновением с холодной реальностью: надежда на начало новой жизни натыкалась на ожесточённое сопротивление тех, кто обосновался в их домах, словно эти стены теперь несли чужую, но не менее тяжёлую историю.  

Лев Бронштейн стоял у руин дома, где прошли его детство и юность. Раньше здесь был небольшой сад, в котором он играл с сестрой. Теперь же на этом месте красовались обломки кирпичной стены, поросшие сорняками. В груди нарастало горькое чувство утраты, словно каждый камень обвинял его в том, что он ушёл и не смог спасти свою семью. Он стоял, прикасаясь к холодным камням, оставшимся от фундамента, и шептал самому себе:  

— Мой дом... Как всё это стало возможным?  

Этот вопрос он задавал уже не раз. Война забрала у него всё: родителей, родных, друзей. Лев прошёл через концлагерь, где видел, как его близкие уходили в бесконечную ночь, а затем сражался на фронте, чтобы выжить, чтобы вернуться. Но теперь, когда он был здесь, в этом городе, чувство возвращения оказалось обманчивым.  

Рядом с ним появилась Анна, его младшая сестра. Её лицо выражало ту же смесь усталости и опустошения. Она молча оглядела разрушенные здания, а затем положила руку брату на плечо.  

— Мы вернулись, — сказала она, глядя на обугленный остов дома. — Но куда?  

Лев не знал, что ответить. Его взгляд снова упал на трещины в земле, где когда-то был их сад. В этот момент к ним подошёл незнакомец. Это был мужчина средних лет, в изношенной форме Красной армии. Его лицо было загрубелым от труда и испытаний, а глаза выражали равнодушие.  

— Простите, — прервал он их мысли. — Вы здесь зачем?  

Лев повернулся к нему, пытаясь подобрать слова.  

— Это был наш дом... — начал он, но мужчина прервал его с холодной твёрдостью.  

— Теперь это наш дом. Мы поселились здесь после войны.  

Эти слова ударили Льва сильнее, чем он ожидал. Он пытался осознать, что этот человек говорит не из злобы, а из нужды, но горечь утраты всё равно становилась невыносимой. Анна, стоявшая рядом, шагнула вперёд.  

— Мы вернулись, чтобы жить, — сказала она. Её голос дрожал, но в нём звучала решимость. — Этот дом принадлежал нашей семье. Вы не имеете права занимать его.  

Мужчина вздохнул, как будто уже много раз слышал подобные упрёки.  

— Я всё понимаю, — ответил он. — Но что мне было делать? У меня двое детей, а жить больше негде. Вашего дома уже не существует. Он разрушен. Нам всем приходится выживать.  

Эти слова прозвучали как приговор. Лев почувствовал, как по его телу пробежала волна бессильной злобы. Он вспоминал уютный дом, наполненный запахами пирогов, смехом матери и тихими вечерними разговорами у камина. И теперь, стоя перед мужчиной, тоже пережившим горе, он вдруг понял, что обвинять его бессмысленно.  

Анна же не могла так просто смириться. Она попыталась возразить:  

— Но это неправильно! Мы потеряли всё. У нас даже нет места, чтобы начать сначала!  

Мужчина посмотрел на неё с усталостью.  

— Вы думаете, у меня есть? Война сломала нас всех. Мы просто делаем, что можем, чтобы выжить.  

Лев сжал кулаки, но гнев быстро сменился чувством пустоты. Он взглянул на сестру и тихо сказал:  

— Нам нужно найти другой путь. Мы не сможем всё вернуть.  

Мужчина, заметив перемену в настроении Льва, вдруг предложил:  

— Есть несколько пустых квартир на окраине. Они разрушены, но там можно жить. Если хотите, могу показать.  

Анна взглянула на брата, её глаза искали в его лице ответ. Лев, глубоко вздохнув, кивнул.  

— Покажите, — сказал он.  

Дорога к новым квартирам была долгой. Михаил, так звали мужчину, рассказывал им о том, как он вернулся с фронта и обнаружил свой дом уничтоженным. Его семья нашла убежище в этом районе, и теперь он пытался обустроить жизнь заново.  

— Мы все потеряли что-то, — сказал он. — Но я верю, что можно построить новый дом. Только вместе.  

Лев слушал его молча. Слова Михаила были простыми, но в них была правда. Война действительно разрушила их всех, но теперь у них был шанс хотя бы попытаться начать заново.  

Когда они подошли к предложенному жилью, это оказалась небольшая комната в полуразрушенном здании. Стены были треснутыми, окна выбиты, но здесь можно было жить. Анна оглядела комнату, а затем повернулась к брату.  

— Мы сможем, — сказала она. — Я верю, что сможем.  

Лев посмотрел на сестру, потом на Михаила. Ему хотелось сказать что-то обнадёживающее, но слова застряли в горле. Он просто кивнул.  

Так началась их новая жизнь в Киеве, полном шрамов прошлого. Теперь им предстояло строить свой дом заново, шаг за шагом, на пепелище старой жизни.  

Глава 2. Осколки прошлого  

Сентябрь в Киеве был как-то особенно тягучим и неспокойным. Воздух висел, не двигаясь, казалось, что он сам был пропитан пылью и страхом, в нем витала тишина, которую нарушал лишь скрип старых дверей и редкие шаги на разрушенных улицах. Этот город, несмотря на видимые следы восстановления, все еще был неузнаваемым, чужим. И среди всего этого рушащегося мира шли два человека — брат и сестра, Лев и Анна. Их руки чуть-чуть касались друг друга, но, казалось, и этого было достаточно, чтобы пережить хотя бы этот момент. С каждым шагом они все больше ощущали, как Киев стал для них чужим. Их родной город был сожжен, разрушен, забыт. И все, что оставалось, это тени воспоминаний, исчезающих так же, как исчезали лица людей, которых они когда-то любили и кто теперь исчез из их жизни.  

С каждым шагом разрушенные дома, грязные улицы, зияющие окна напоминали о потере, о том, что Киев был не просто их домом, но и чем-то гораздо большим — частью их жизни. Их семьи, их соседи. Всё, что когда-то было привычным, исчезло, а вместе с ним и их жизнь. Лев оглядывался, но не мог найти ничего, что напоминало бы ему о счастливых днях детства.  

Они подошли к углу улицы, где когда-то стоял их дом, и остановились, глядя на его разрушенные стены. Старый кирпич обрушивался на землю, окна давно выбиты, а двери, стоявшие когда-то прочные и крепкие, теперь висели, покосившись. Анна вспомнила, как еще совсем недавно дом был полон жизни. Здесь когда-то звучал смех их детей, в кухне пахло свежим хлебом, а по вечерам родители собирались за большим столом, обсуждая новости, планы, мечты. Лев тоже думал об этом. В памяти всё было таким живым и ярким, что он не мог поверить, что все это исчезло.  

— Помнишь, как этот двор был полон жизни? — тихо спросила Анна, глядя на обломки их родного двора.  

Лев кивнул, но в его глазах не было ни радости, ни горечи, а только пустота, как и в его душе. Он стоял, как памятник тому времени, которое ушло безвозвратно, а вместе с ним ушли и те, кого он любил. Родители, соседи, друзья — все были унесены войной.  

— Помню, — ответил он, и его голос был почти невнятным. — Тут всегда было много людей. Семён, Галина Ивановна, бабушка Вера… Все вместе, все в одном месте. А теперь… ничего.  

Анна молчала, потому что сама не знала, что сказать. Что можно было ответить на эти слова, если всё, что они любили и что было частью их мира, исчезло? Больше не было того уютного двора, не было привычных лиц. Все, что осталось, — это пустота и руины.  

Они подошли ближе к разрушенному зданию, которое когда-то было их домом. Лев ощутил, как его сердце сжалось. Здесь, на этом месте, он должен был найти не только прошлое, но и какое-то новое начало. Он помнил, как здесь была их квартира, как они с сестрой играли, бегали по комнатам, а мама с папой сидели за столом, всегда готовые поддержать, всегда рядом. Всё это исчезло, а на его месте осталась лишь прах и обломки.  

— Ты не помнишь, как на этом месте стоял наш стол? — вдруг спросила Анна, словно пытаясь вернуть хотя бы малую частицу того мира, который был раньше.  

Лев взглянул на неё, но не ответил. Он помнил, конечно. В этом доме они пережили столько моментов, когда их жизнь казалась бесконечно прекрасной. Вечерами, когда все собирались за столом, на котором стояли яркие тарелки, а мама рассказывала о книгах, которые она читала, или о том, как сильно она любила Киев. Его город, его дом, его улица — всё это было частью их жизни. Но сейчас было сложно поверить, что когда-то этот мир был таким живым.  

Анна, казалось, пыталась снова оживить те образы, которые были частью их детства, но с каждым шагом их тени исчезали, растворяясь в воздухе, пропитывая всё собой. На фоне разрушенного города, всё то, что они помнили, казалось хрупким и призрачным, как иллюзия.  

— Ты знаешь, Лев, я часто думаю о том, как в последний раз мы уходили отсюда, — сказала Анна, и её голос вдруг стал тише, почти неслышным. — Как нам говорили, что всё будет временно, что это только на пару недель. А потом пришёл Бабий Яр.  

Лев невольно вздрогнул, и в его глазах промелькнуло ощущение боли. Он помнил те дни, когда Киев был охвачен ужасом, и когда каждый шаг по этим улицам мог стать последним. Он помнил, как, проснувшись однажды утром, они услышали, как в их подъезде кто-то торопливо ходил, разговаривая с соседями. Всё было как в кошмаре — все указывали, что нужно собираться, что нужно уезжать. Бабий Яр был не просто местом, это было слово, которое стало синонимом катастрофы, и которое принесло в их жизни не только смерть...  

— Я помню, как всё началось, — сказал Лев, с трудом выдавливая из себя эти слова.  

— Как мы думали, что нас просто эвакуируют, как в августе.  

— Это была ложь, — тихо сказала Анна, и её лицо вдруг стало таким же серьёзным, каким оно было в те дни, когда они ещё верили в спасение.  

Лев знал, что Анна помнит, как всё обрушилось на них в те страшные дни. В то время, когда немцы начали расстреливать евреев, когда их соседи, люди, которых они знали всю жизнь, стали добровольными помощниками для немецкой власти. Лев и Анна, дети, спрятались в подвале у Галины Ивановны, и они были спасены только благодаря ей, ведь подавляющее болшинство киевлян были такими, как она. Это было горько осознавать, но многие люди, которых они когда-то считали друзьями, предали их, пошли на сотрудничество с оккупантами. Даже те, кто раньше казался их защитниками, теперь становились частью этого кошмара.  

— Но всё-таки, Лев, я не могу забыть, как этот город молчал, — сказала Анна, и её голос стал чуть более жестким. — Как мы шли по этим улицам, а кто-то просто стоял и смотрел, как забирают тех, кто ещё вчера был частью их жизни. Это было предательство, которое я не могу простить.  

Лев вздохнул. Он знал, что такие мысли не отпускают её, как и его. Как можно было понять, как можно было принять это, если каждый уголок города был заполнен не только памятью о жертвах, но и о тех, кто выжил и теперь жил среди них, забыв о прошлом?  

— Ты права, — сказал Лев. — Но даже в те дни, когда было темно, я всё равно не мог понять, как те, кто остался живым, могли вернуться сюда, в этот разрушенный город, с теми же глазами, с теми же лицами, будто ничего не произошло.  

Анна посмотрела на него. Она тоже не могла понять этого. Но её взгляд был спокойным, потому что она знала, что здесь, на этих разрушенных улицах, им нужно было найти не только прошлое, но и себя.  

— Мы не можем забыть, — сказала она. — И не можем простить, но мы должны помнить. И, может быть, это нам поможет вернуться сюда. Вернуться в наш дом.  

Лев повернулся к сестре и смотрел на неё. Он знал, что это трудно, и что для того, чтобы вернуться в этот дом, им нужно было пережить гораздо больше, чем просто восстановление физического пространства. Они должны были найти мир внутри себя, чтобы не быть пленниками своего прошлого.  

Они стояли в тени разрушенного дома, и город как будто оживал в их памяти. Тёмный Киев, покрытый слоем пыли и обрушенных домов, был единственным городом, который они знали, но теперь они не знали, как с ним быть. Все, что оставалось, — это воспоминания о том, каким он был до войны, и о том, как он стал тем, чем был сейчас.  

Глава 3. Тени прошлого  

Прошло несколько дней с того момента, как Лев и Анна стояли на пороге своего старого дома. С того момента, как они столкнулись с мужчинами, занявшими их квартиру, у обоих ощущение было, как будто их жизнь снова рухнула, как дом, разрушенный войной. Киеву было трудно вернуть былой облик. Стены в городе были еще обуглены, а запах смерти не исчезал из воздуха. Хотя Киев восстанавливался, от былой жизни, полнокровной и яркой, не осталось почти ничего.  

Лев всё чаще задумался: что он должен был бы делать? Как быть с тем, что дом, который был его, теперь стал чужим? Разве не должен был он вернуться сюда, не испытывая сомнений? Но всё было иначе. Он и сам не знал, что больше теряет: собственность или ощущение, что есть место, которое ты можешь назвать домом.  

Анна не могла понять брата, но она и не осуждала его. Она знала, что война — это не только смерть и разрушение. Она оставляет после себя незаживающие раны, которые невозможно увидеть глазами. Война забирает больше, чем жизни. Она забирает воспоминания, надежды и чувства. Для Льва этот дом был не просто стенами и крышей. Это был тот уголок, где он когда-то был счастлив, где был невидимым, где его никто не обижал. Это был дом, где он и Анна, несмотря на все тяготы, чувствовали себя в безопасности.  

Они снова и снова приходили на старую улицу, к старому дому, пытались вернуть хоть часть тех чувств, которые они когда-то испытывали. Но чем дольше они стояли перед этим разрушенным зданием, тем яснее понимали: они уже не смогут вернуть себе то, что было. Те же стены теперь не имели того значения. Люди, которые сюда вернулись, тоже пережили свою боль. Тот, кто занял их дом, был частью этого нового мира, этого нового, разрушенного Киева.  

Вечером, когда солнце зашло за горизонт и город погрузился в холодный сумрак, Лев сидел у окна своей старой квартиры. Он разглядывал пустые улицы, которые когда-то были полны жизнью. Его мысли унеслись в детство, в дни, когда он и Анна еще не знали, что такое война. Вспомнил летние вечера, когда он с сестрой играли на улице, а мать кричала им из окна, чтобы не заигрались и вернулись домой к ужину. Вспомнил запах свежего хлеба, который до сих пор, казалось, витал в воздухе, если сильно напрячься.  

— Помнишь, Анна, как мы бегали по этим улицам? — спросил он тихо, хотя она была в другой комнате, собираясь готовить ужин.  

Анна отозвалась с кухни, не оборачиваясь. Она стояла у плиты, подогревая немного супа.  

— Помню, конечно. Я помню, как ты, несмотря на мои просьбы, всегда забирался на деревья и прыгал с них. Боялась, что сломаешь ногу.  

Лев усмехнулся, вспомнив эти годы, и хотя он знал, что вряд ли сможет вернуть все, что потерял, он испытывал странное ощущение — вроде бы вот она, жизнь, та самая, которая была до войны.  

— Почему так всё изменилось, Анна? Почему нас вырвало из того мира? Почему мы теперь чужие в собственном доме?  

Анна тяжело вздохнула и пошла в комнату. Она села рядом с братом, взглянула на его уставшее лицо и поняла, что он не пережил ещё все ужасы войны. Он мог выжить, но внутри, в самом его сердце, оставался след от того времени, который невозможно было стереть.  

— Я не знаю, брат, — сказала она. — Я не знаю, что с нами будет. Война забрала у нас больше, чем можно описать словами. Но то, что нас оставила живыми, это уже чудо.  

Тихо они сидели, слушая звуки разрушенного города. В голове Льва крутились одни и те же мысли — о доме, о потерянной жизни, о том, как тяжело возвращаться в место, которое теперь стало чужим. Он знал, что он не мог вернуть старую жизнь, не мог вернуть прошлое, но ему было важно хотя бы вернуть себя. Он так хотел вернуться в этот дом и снова почувствовать себя ребёнком, который не знал страха. Но в его сердце продолжала пылать ярость — не на этих людей, которые заняли их квартиру, а на саму войну, которая разрушила всё, что было ценным.  

— Ты не можешь быть живым, но оставаться в прошлом, — Анна положила руку на его плечо. — Я знаю, как тебе тяжело. Но может быть, нам стоит оставить старое позади и начать строить новое?  

Лев обнял её и молча кивнул. Она была права. Но это было так трудно. Как начать жизнь с нуля, когда всё в тебе кричит о том, что ты потерял своё место в этом мире?  

Прошло несколько дней, и в город пришли новости: государственные власти начали организовывать возвращение домов владельцам, которые пережили концлагеря. Лев и Анна отправились в местный комиссариат, чтобы узнать, как можно вернуть их квартиру. По дороге они проходили мимо разрушенных домов, пустых площадей, перевёрнутых машин. Киев, казалось, не мог избавиться от следов войны, и всё в нем напоминало о потерянной жизни.  

— Ты уверен, что мы можем что-то вернуть? — спросила Анна, уставшая от бессмысленных походов по чиновникам.  

— Я не знаю, но я должен попробовать, — ответил Лев, чувствуя, как гнев и боль вновь вспыхивают в его груди. — Это наш дом. Мы пережили всё, что только можно было пережить. Теперь не можем сдаться.  

Когда они пришли в комиссариат, им сказали, что процесс возвращения жилья будет долгим и сложным, но Лев был настроен решительно. Он знал, что нужно бороться. Борьба — это то, что оставалось для него после всего, что пережил.  

В тот вечер Лев долго не мог уснуть. Он вновь сидел у окна, глядя в тёмные, безжизненные улицы, которые всё равно напоминали ему о том, как много было потеряно. Он знал, что не все вещи, которые они потеряли, можно вернуть. Но этот дом, который они потеряли, был их прошлым, и как бы сложно это ни было, он был готов сражаться за своё будущее.  

В голове Льва снова и снова крутились воспоминания о детстве, о том, как с сестрой они бегали по этим улицам, о том, как они играли на старых дворовых площадках. Он знал, что эти воспоминания никогда не исчезнут. Но он также знал, что не может оставить их единственным смыслом своей жизни. Нужно идти дальше. Нужно пытаться вернуть хотя бы частицу того, что они потеряли, в этом разрушенном городе.  

Лев глубоко вздохнул и снова прижался к холодному стеклу. В его голове начали возникать фрагменты детства, как фотографии, снятые в далёком, до-военном Киеве. Он вспомнил, как на летних каникулах с друзьями они ходили к Днепру, ловили рыбу, пели песни у костра, и как радовались каждому дню. Тогда не было страха. Тогда всё казалось ясным и понятным. Уличные игры, смех, шумный базар в центре города, яркие витрины магазинов, аромат свежего хлеба из булочной... Всё было так близко и так родно. Но теперь — всё исчезло.  

Он вернулся в комнату, и его взгляд упал на сестру. Анна тихо сидела в кресле, и в ее глазах была усталость, но в них была решимость. Иногда она выглядела старше, чем была на самом деле. В ее взгляде Лео видел боль, скрывающуюся за внешней мягкостью. С ним она испытывала все то же самое, но оставалась немного более стабильной. Возможно, ее мир не был так разрушен, как его. В ее душе не было такого чувства опустошения, как в его сердце.  

— Анна, ты когда-нибудь представляешь себе, что было бы, если бы войны не было? — вдруг спросил Лев, снова обернувшись к окну.  

Анна чуть приподняла бровь и перевела взгляд на брата. Она знала, о чём он спрашивает, и тоже задумывалась об этом часто. О том, как легко было бы жить, если бы не было войны, если бы не было всех этих разрушений, потерь и предательства.  

— Иногда, — тихо ответила она. — Но в основном я пытаюсь понять, как мы можем жить здесь и сейчас. Мы пережили то, что другие не пережили. Мы выжили. И теперь... нам нужно как-то научиться строить свою жизнь заново.  

Лев отвернулся от окна и подошёл к ней. Он взглянул в её глаза, и в его сердце снова вспыхнуло чувство утраты. Он знал, что не может вернуть прошлое, что никогда не вернёт тот мир, в котором они были счастливы. Но его желание вернуть хотя бы частицу этого мира было сильным.  

— Ты правда веришь, что можно начать заново? — спросил Лев, опустив взгляд.  

— Я верю в это, — ответила Анна. — Иначе нам не выжить. Мы можем стать частью этого города. Мы можем восстановить то, что разрушено. Но только если будем идти вперёд, а не назад.  

Лев молчал. Он не знал, готов ли он оставить всё позади и смотреть в будущее. Он чувствовал себя потерянным, как одинокий человек, который никогда не сможет вернуться домой. Но его сестра была права. Прежде чем искать решения, нужно было повернуться лицом к тому, что будет завтра. Он кивнул, решив, что, возможно, именно этим и стоит заняться — пусть это и не даст полного исцеления, но хоть какая-то надежда на будущее всё-таки будет.  

Продолжение следует: