Дзидзамурай Гавриил Иванович

Жил-был маленький я и было у меня два дедушки и одна мама. Дедушка Алексей Иванович и дедушка Гавриил Иванович. На языке детства — дедушка Алеша и дедушка Гаврюша. Дедушки-братья – старший и младший. И мама Инна Алексеевна.  

В свободное от ученых занятий время, Алексей Иванович читал мне сказки. В большой тихой квартире звучали волшебные истории, записанные в древние века, в разных городах и странах, на далеких островах и континентах. Некоторые даже в космосе, ближнем и дальнем.  

Когда старший дедушка уставал и отправлялся дремать на свою «дневную кушетку», за дело брался младший брат Гавриил Иванович. Жизнь сложилась так, что он едва умел читать по слогам, а научиться письму даже не пробовал. При этом, дедушка Гаврюша обладал мистическим талантом ко всем играм. Взрослым и детским. За полчаса он усваивал любые правила любого состязания умов. А еще полчаса спустя, превзойти его было невозможно.  

Удивительно, но Гавриил Иванович никогда не проявлял признаков азарта. Он с удовольствием играл в шахматы, как со мной, так и с нервным доктором наук, жившим на третьем этаже, во втором подъезде. Младшему дедушке самозабвенно нравилась сама игра. Быть первым он не очень-то стремился, а оставаться вторым никак не получалось. Дедушка Гаврюша научил меня шахматной, шашечной, доминошной, и карточной премудростям. Под запретом оставались только фартовые игры:  

– Играть надобно умными мозгами, а не хитрыми руками, -- такая поговорка была у младшего деда.  

Гавриил Иванович был самым безобидным взрослым изо всех моих взрослых. Он никогда не ругал, не наказывал, не воспитывал меня, и не выставлял на позор мои шалости и пакости. Печально покачивая головой, он упреждал мои покушения, и обезвреживал мои диверсии. Разочарованно вздыхал и подытоживал следующим образом:  

– Не делай так, Алечка. Так нехорошо.  

Дедушка Алексей Иванович, среди прочих, прочитал мне сказку про Иссумбоси – японского Мальчика-с-пальчик. Потом еще раз. Потом он читал эту историю нам с дедушкой Гаврюшей. Гавриил Иванович слушал очень внимательно, временами – с нескрываемым удивлением и восхищением. Младший дед запоминал услышанное точно – слово в слово, буква в букву. Потом пересказывал мне, добавляя забавные подробности.  

Мы оба были зачарованы древней Японией, именами персонажей, названиями городов, рек, озер, гор и островов. Никого, не посвящая в тайные движения души, мы приступил к созданию новой реальности, смешивая обыденность сегодняшнего дня со средневековой японской сказкой. Роли в ментальном театре Кабуки распределились следующим образом:  

Алексей Иванович – властный и строгий – могущественный дайме из клана Токугава, сегун и генерал.  

Гавриил Иванович – мудрый и скромный – деревенский дзидзамурай, мой вассал.  

Мама, Инна Алексеевна – загадочная и внезапная – волшебная кошка Бакэнэко.  

Я, Александр, – грустный и обреченный – будущий император Тэнно. Мои владения – все сказочные царства и государства, которые я мог вспомнить.  

Младшего дедушку я называл теперь Гавриил-сан. Ему нравилась новая затея, как и любая интересная и честная игра.  

В жизни все неспроста. Мы заигрались так, что именно он, тайный воин Света, нечаянно приоткрыл мне высочайшие глубины русского дзэна. Никогда не упоминая о грехах, правилах, законах, и наказаниях, тайный русский Мастер пластилинового меча, различал «красивый поступок» и «некрасивый поступок». Этика обиженно удалилась, вернув Вселенную Эстетике. Красивый человек не мог некрасиво жить.  

Излюбленным состоянием тамбовского дзидзамурая, с которым он встречал содержательные моменты жизни, являлось удивление. Удивление и восхищение. К слову сказать, бессодержательных фрагментов пространства и времени для него не было. Мастер дзэн постоянно пребывал в ожидании удивления, и оно не обманывало его ожиданий. Иногда, преодолев скромность, дедушка Гаврюша совершал нечто волшебное своими руками.  

Целый день Гавриил Иванович мастерил игрушку для любимого меня. Склеил плашмя два кусочка картона, величиной с игральную карту. Между картонками, вдоль, была пропущена толстая нитка. Когда клей высох, Мастер достал цветные карандаши фабрики имени Сакко и Ванцетти. Острым клинком перочинного вакидзаси, Мастер придал им нужную тонкость. Встав рано утром, дзидзамурай Гавриил обратил взор к восходящему солнцу, подровнял свои густые усы, и нарисовал две прекрасные картины. С одной стороны — птицу, сидящую на жердочке, а с обратной — пустую клетку. Стиль изображения говорило о редкой наблюдательности, и недюжинном таланте художника.  

Когда все было готово, Мастер взял нитку за разные концы, и стал тихонько крутить карточку, туда и обратно. Я увидел чудо! Честное слово! При разной быстроте вращения, показывалась, то пустая клетка, то свободная птица, то клетка, с птицей, сидящей внутри. Говорят, что подобный эффект лежит в основе изготовления мультфильмов. Не знаю, так это или нет, но в тот момент я был удивлен и восхищен несказанно. И дедушка-сан тоже был крайне удивлен исчезающей птицей. Мы показывали игрушку гостям, и они тоже удивлялись. Равнодушными остались только дедушка Алексей Иванович (он уже видел такую забаву), и мама (у нее фокус не получался, виделась или птица, или клетка).  

Больше всего Мастер удивления любил строить модели из пластика. Для меня, конечно. Мама ездила в столичные командировки, и всегда привозила мне подарки. Сборные модели фабрики «Огонек», бело-розовый зефир, и шоколадных зайцев, в разрисованной фольге. Вряд ли я поменял бы эти дары на золото, ладан и смирну. Тем более, что дары волхвов слишком дорого обходятся впоследствии.  

Гавриил Иванович мастерски склеивал ацетоном детали и раскрашивал тонкой кисточкой готовые танки, корабли и самолеты. Инструкций по сборке он никогда не читал, но техника выглядела прекрасно, как и все, чего касались его золотые руки. Восхищаясь искусством дзидзамурая, я делился с ним московскими зефирками. Делился пополам, как гласит принцип равновесия. Гавриил-сан съедал половину своего кусочка, наслаждаясь изысканным вкусом, а остальное возвращал мне. Равновесие мира продолжало оставаться вне опасности.  

Фольгу с шоколадных фигурок, Гавриил-сан снимал с ювелирной точностью. Перед тем, как всей семьей угоститься какао-зайчатиной, младший дедушка копировал кофейную статуэтку. На пластилиновую реплику одевалось изображение на фольге. Московский зайчик, как ни в чем ни бывало, получал свое место в горке с хрустальными бокалами.  

Дедушка Гаврюша хранил мою тайну, как и подобает благородному воину-буси. Только ему было известно, что я тайный наследник престола и будущий Император. Однако, он любил меня, не как государя и подателя благ своему подданому.  

Он любил меня, и я разбил ему сердце. Без особой необходимости, и уж точно, не чувствуя даже тени удовольствия. Но ведь стекло, все равно, разобьется. Или нет?  

– Не делай так, Алечка. Так нехорошо.  

* * *  

Весна выдалась жаркая. Май, а на улице почти лето. Мама купила сливочный пломбир по девятнадцать копеек за сто граммов. Строжайшая инструкция для дедушек гласила:  

– Ребенку не давать! А если давать, то маленькими кусочками! С ложки!  

– Так точно!  

– И запить горячим молоком!  

– Так ведь жара!  

– Тогда – пункт первый. Не давать!  

Может быть, пломбир был слишком холодным. Может быть, кусочки были слишком большими. Может быть, молоко не успело закипеть. Горло покраснело и заболело. К утру температура угрожала распадом белка. Мама провела оперативно-розыскные мероприятия и все обвинения сошлись на Гаврииле Ивановиче. Мой бедный Мастер восторга…  

– Мы вас обеспечиваем жилплощадью, питанием, культурной средой! А вы не можете сделать, как сказано?! Собирайтесь и катитесь обратно в свое Русаново! Сейчас же пойду в милицию и аннулирую вашу прописку, -- монолог был гораздо длиннее и громче, но буквами это не передать. Текст лежит за гранями как этики, так и эстетики.  

Реанимация тоже за гранью. За гранью здравого смысла и естественного положения вещей. Переводили когда-нибудь? «Анима» – душа, «анимация» – одушевление, «ре» – повторение действия целиком. Повторное одушевление.  

Теперь смотрите. Изначально душа пребывает у Господа. Там ее место, ее родной дом. Время от времени, Творец выбирает одну из многих, какая приглянется, и водворяет в тело готового родиться на Земле человека. Или не человека. Показателен глагол «водворять» -- как будто из теплого дома хозяин выпускает «во двор» собаку. Облаивать слишком любознательных прохожих. Выть на Луну. Прогонять со двора приблудных котов.  

– Хватит блаженствовать, кайфовать, и без дела околачиваться в раю! Не для того я, этот самый, рай строил! – говорит при этом старый ворчун. -- Ступай-ка, поработай! Сделай мне то-то и то-то, узнай вот это и вот это, расскажи людям об этом и о том. По окончании заболей — так я тебя назад в Эдем пропущу.  

Так происходит «одушевление». Когда работа сделана, душа собирается домой. Там, где ее ждут премиальные, повышение по службе, и разные небесные преференции. И вот когда уже почти… Бац! Откуда ни возьмись — люди в белых халатах!  

– Отдыхать собрался? В раю нежиться? А не рано тебе?  

Умело и бесцеремонно хватают вечную душу и запихивают обратно в тело. Водворяют. Второй раз. Кверху ногами. Третий раз. Наизнанку. Очередной раз. Иногда – безуспешно. В глубине высшего образования, скромно воображая себя подручными Господа, лишают усталую бедняжку заслуженного отпуска и блаженства. От гордыни? От бунтарства? От самозванства? Нет. Просто есть работа, которую надо сделать сегодня. И завтра. И послезавтра.  

В один из дней, такой работой стал мальчик Александр, то есть я.  

Закрывая глаза, моя душа попадала в другое время и пространство. Там было замечательно! Какие бы метафоры я здесь не привел, любые слова несовершенны, и неспособны передать состояние вселенского покоя и удовольствия. Музыка! Там играла чудесная музыка. Там дышалось удивительно легко. Там совсем не было боли. И, кроме того, густо пахло горячим шоколадом.  

Иногда я смотрел вниз. На глубине в миллион световых лет, в темноте и холоде, на операционном столе лежал голый мальчик шести лет от роду. И лицом, и телом, ну просто вылитый я. Но это был не я, это точно!  

Вокруг привычно суетились мужчины и женщины в белом. Мальчик задыхался, распухшее горло сжалось и не пропускало воздух. Точнее, пропускало, но чуть меньше, чем нужно для жизни. Доктора заспорили. Смелые предлагали разрезать глотку и пустить воздух снаружи. Умные предлагали кислородную подушку, чтобы я мог вдыхать спасительный газ маленькими затяжками. Пока врачи развивали научную дискуссию, вспоминали прецеденты, подбирали весомые аргументы и контраргументы, мальчик перестал дышать совсем. Завотделением пожал плечами:  

– Надо было резать…  

– Так нет же, не надо…  

Мое лицо накрыли накрахмаленной простыней. Я приоткрыл глаза и увидел свет операционной лампы, пробивавшийся сквозь неплотную ткань. Наконец-то, все ушли. Свет сделался слишком ярок. Из соседней комнаты доносился стальной лязг хирургических инструментов. Звук сделался лишком громок. Больше всего хотелось тишины и покоя. Наверное все, Господи?  

По коридору, пулеметным стэпом, прогрохотали тяжелые мужские башмаки. И тут же рот и носоглотку обожгло ледяным кислородом. Газ оказался вовсе не кислым, а сладким, как московские зефирки, только очень холодным. Душа начала заново осваиваться в реанимированном теле, а лифт на небеса, на сей раз, поднялся пустым.  

Двумя неделями позже меня водворили домой. Побег в рай не состоялся. Я снова приступил к своей работе — делать несчастными всех, в радиусе полусотни метров. Разбивать сердца. Ломать судьбы. Отравлять жизни.  

– Не делай так, Алечка. Так нехорошо.  

Прости, дедушка-сан. Похоже, не нам с тобой это решать.  

Гавриил Иванович весь светился от счастья. Мама раздумала выгонять его в Русаново и продлила временную прописку на шести метрах жилплощади. Любимый внук приехал из больницы ослабевший, но живой и здоровый. Все было прекрасно.  

Но какая-то тягостная мысль поселилась в голове дзидзамурая. Он думал ее в себя, и заболел от этого. Путал слова. Забывал про обед. Проигрывал белыми фигурами. Тосковал, сидя у окна и глядя далеко-далеко. Наверно, видел там далекую деревню Русаново.  

Дедушка Гаврюша разучился клеить самолеты и корабли. Дрожь в руках мешала, и смекалка не подсказывала правильного расположения деталей. Читать он, так и не научился, но разучился удивляться, чему бы то ни было.  

По осени, мама Инна Алексеевна и дед Алексей Иванович отправились в комиссионный магазин, купить костюм старшего дедушки. Могущественному сегуну понадобились парадное кимоно и хакама к нему. Не знаю зачем, взяли с собой и меня. Вернулись домой уже затемно, и не смогли открыть ключом дверь. Мама позвала на помощь соседей, и косяк вырубили топором. Дедушка Гавриил Иванович лежал на полу в темной комнате, и не дышал. Скорая была уже не нужна. Обширный инсульт, в одночасье, остановил жизнь Мастера удивления. Как удар умело заточенной катаны.  

* * *  

Наследника престола моментально отправили спать, но сон не нашел дороги в детскую спальню. Впервые, на пути Принца, повстречалась чужая смерть. Знакомство со своей пришлось по душе будущему Тэнно, но гибель дедушки Гаврюши крайне огорчила и встревожила душу мальчика. Вне всякого сомнения, удар канси Мастер мысленно нанес себе сам.  

В двух случаях, самурай должен сдерживать слезы. Воину нельзя плакать от боли и от страха. К утру, рукава императорского кимоно насквозь промокли горечью расставания с верным дзидзамураем Гавриилом Ивановичем.  

–----------------------------  

Даймё (большое имя) — крупнейший военный феодал средневековой Японии. Если считать, что класс самураев был элитой японского общества X—XIX веков, то даймё — элита среди самураев. Понятие возникло одновременно с появлением устойчивой военной прослойки «буси» в IX—XI веках.  

Сёгу́н (военный наместник) — высокопоставленный военный, обладающий реальной властью. Сегуны управляли Японией, от имени императора, бо́льшую часть времени с 1192 года до революции Мэйдзи, произошедшей в 1868 году. Правительство сегуна называлось «бакуфу» «палаточный лагерь», в смысле места расположения полководца-диктатора.  

Бакэнэко (кошка-оборотень) — кошка в японском фольклоре, обладающая магическими способностями. Демон. Одно из трех наиболее популярных животных-оборотней в Японии. Другими двумя выступают кицунэ и тануки (лиса и енотовидная собака).  

Дзидзамурай (самурай земли) – провинциальный самурай низшего ранга. Таковые появились в Японии XV века, в период Муромати. Определение было довольно широким, и термин «дзидзамурай» включал землевладельцев дворян, а также независимых крестьян-фермеров. Они чередовали военные действия и работу на своих небольших участках земли.  

Канси (смерть по убеждению) – один из видов сэппуку. Побудительным мотивом для канси являлось горячее, искреннее желание доказать свою невиновность, искренность, честность, указав на неверное понимание слов или поступков самурая. Иногда оно совершалось с целью указать сюзерену на неправильность, недостойность их политики или отдельных решений. В канси присутствует комплекс эмоций протеста, отчаяния, уважения, привязанности и обиды.