Ночь в обществе отеля Гранд

Лобби отеля «Гранд» напоминал траурный зал королевских особ с его разрывающей тишиной в свете двухметровых люстр, свет которых отражался на стенах, покрытых позолотой. В таких местах человек чувствует себя принадлежащим к чему-то особенному, даже если просто ошибся дверью. Обычный номер отеля всегда варьировался в цене от тридцати до пятидесяти тысяч рублей, предоставляя полный комфорт прибывающим гостям, что чувствовали себя не хуже, чем пассажиры бизнес-класса авиалайнера.  

Близился Новый год, на дворе было 30 декабря, а свободных номеров в отеле «Гранд» уже совсем не осталось. Даже люкс оказался занят каким-то принцем с Ближнего Востока, которого так никто и не видел, лишь зная, что он числится среди постояльцев. За огромными окнами бушевала метель, наполняя улицы снегом, как мелкие опилки из дробилки для дерева, которые устилали землю белым покрывалом. Ближе к вечеру погода настолько испортилась, что работники отеля запретили постояльцам выходить на улицу из вопроса безопасности, поэтому все двери были закрыты. Большинство людей попрятались по номерам, но лишь некоторым хотелось провести досуг более отвлеченно от тишины, поэтому спустились в лобби в надежде занять свободное время.  

Само лобби представляло собой огромный зал, в котором стояли мягкие диваны, выполненные в стиле 18–19-говеков, с позолоченными ножками и спинок с гравировками в виде замысловатых узоров. Посредине находился широкий кофейный столик, а по бокам от него парочка кресел, что также напоминали те же диваны. С потолка свисала огромная хрустальная люстра, напоминающая водопад из отблесков, подобных брызгам воды, разбивающихся о твердую поверхность. От входа до стойки регистрации шел коридор из мраморных блестящих колонн, а сама стойка была выполнена из отшлифованного камня, с золотыми табличками. В эту смену там находились три человека: Мария, Антон и Анна, одетые в темные брюки, белые рубашки и золотые жилетки. Они наблюдали, как понемногу лобби заполнялось людьми и минут через двадцать там восседали на диванах уже порядка десяти человек. Все они спокойно переговаривались, обменивались новостями, а также делились впечатлениями от сложившейся ситуации, пока в зале не появился Николай Алексеевич Прокофьев. Это был бизнесмен около пятидесяти лет от роду, который выглядел как уставший пенсионер, с выпирающим пузом, тяжелыми веками и морщинистым лицом. При всем этом, когда он начинал говорить, всякое первое впечатление моментально улетучивалось из-за его бодрой манеры в разговоре. Еще не появившись в зале, он начал громогласно извещать о своем присутствии прямо с лестницы.  

– Друзья, спешу с вами поделиться, что, согласно новостям, погода не утихнет вплоть до утра. Так что мы здесь явно все надолго. Но меня радует, что застрять удалось именно в таком замечательном месте!  

Люди переглядывались между собой и молчали в ожидании конца речи Николая Алексеевича.  

– Господа служащие, – повернулся он к стойке регистрации. – Надеюсь, у нас есть все, чтобы переждать непогоду, пока машина с провизией не поступит к нам?  

– Более чем достаточно, Николай Алексеевич, – ответила Мария.  

Среди всех троих администраторов Мария была старшей, оттого и чувствовала, что должна быть лидером, поэтому проявляла инициативность. Она держалась прямо, ни одна пылинка не смела попадать на ее рабочую одежду, а волосы были собраны в темный пучок на затылке. Мария одарила улыбкой Николая Алексеевича и вернулась к своим делам.  

– Замечательно, замечательно! – продолжал бизнесмен. – Стало быть, общее несчастье теперь всех нас объединяет. Оттого, думаю, пора и познакомиться.  

Николай Алексеевич подошел к дивану и сел напротив двух мужчин и женщины, которые смотрели внимательно на него.  

– Разрешите представиться – Прокофьев Николай Алексеевич, – протягивал руку мужчинам бизнесмен.  

– Сергей, – ответил тот, – а это мои друзья Анна и Андрей.  

– Чем занимаетесь, друзья?  

– Мы из рекламной компании «Голден реклам групп».  

– О, все, что носит в своем названии золото, должно оправдывать его. Не так ли? – ехидно подтрунивал гостей Прокофьев.  

– Скорее всего, так, – глухо отозвался Сергей.  

– Господа, – окликнул бизнесмен стоявших в лобби людей. – Предлагаю нам всем расположиться с комфортом и распить по паре коктейлей за приятной беседой. Это возможно? – обращался он уже к работникам.  

– Вполне, – ответила Мария. – Минутку, скажу в баре приготовить. Чего желаете?  

– Если никто не будет против, то думаю, что мужчинам подойдет джин с тоником, а дамам просекко.  

– Мне водки с гранатовым соком, – сказала девушка, что направлялась уже к диванам, на котором располагались гости, – терпеть не могу просекко.  

Прокофьев поклонился новой гостье и указал на свободное место подле себя.  

– С кем имею удовольствие познакомиться? – обращался он к ней.  

– Екатерина, но лучше просто Катя, мне не нравится помпезность, так мы похожи на какое-то светское общество, которым совершенно не являемся.  

– Кем же вы тогда нас считаете?  

– Просто группой людей, застрявших в отеле, пока не утихнет буря. Наличие толстого кошелька не делает нас особенными, особенно меня, получившую его в наследство.  

– Ох, вы же в скорби, примите мои соболезнования, – понимающим голосом обратился Прокофьев.  

– Я не в скорби, так что соболезновать мне – это лишнее. Люди живут и люди умирают, это естественный порядок вещей.  

Катя была уверенной в себе девушкой от прошлой жизни, в которой ей приходилось прогрызать себе положение в обществе. До получения наследства все относились к ней, как к юной дурочке, которая не способна ни на что, кроме как обслуживать за столиком богатых постояльцев в ресторане на центральной улице, который был чуть ли не самым престижным заведением, имеющимся в городе.  

Она устроилась туда в восемнадцать лет, а уже через год стала менеджером, сменив полностью команду, которая не воспринимала девушку серьезно, но больше от зависти, чем от предубеждений. За следующий год она смогла вывести под своим руководством ресторан на первое место, так что ходили слухи, будто заведению светит звезда «Мишлен».  

Катя всегда была стройной с самого детства подобно гимнастке, хотя ничего общего со спортом не имела. У нее были тонкие черты лица, которые она подчеркивала макияжем, а большие глаза сверлили любого с ней говорящего, что создавалось ощущение, будто девушка смотрит сквозь тебя, поэтому солгать ей никто не смел, так как думал, что она уже заведомо узнает правду. Но ее безумно раздражали люди, поэтому после рабочего дня юная леди топила всю свою злость в бокале, запивая ее до того момента, пока не отключалась в кровати за пару секунд. Без этого она не могла, так как не чувствовала усталости, лишь жажда успеха поддерживала биение ее сердца, словно вколотый адреналин, который она умасливала четырьмя стаканами перед сном.  

Через два года дедушка Кати скончался, оставив солидное наследство, при котором она могла не работать до конца жизни, но этого ей совсем не хотелось, так как чувство жажды было сильнее. Вскоре, почувствовав полную власть над ситуацией, девушка стала себе позволять себе лишнее, так что у владельца ресторана не осталось другого выхода, кроме как уволить Катю. Не сказать, что она расстроилась, ведь теперь жажда успеха переменилась жаждой к дорогим напиткам и веселью, которое можно было себе позволить себе с лихвой. Так она начала свое путешествие по Европе, после заехала на восток, а после Таиланда вернулась уже домой, где ее ждали дела, которые привели и в этот отель.  

Глава 2  

Сильные удары о металлическую дверь заставили подпрыгнуть поваров на месте и переглянуться. В такую погоду можно было не ждать поставку продуктов, так как машины и метра бы не проехали по такому слою снега. В дверь забарабанили снова, повара вздохнули и отправили самого младшего проверить, кто там, занимаясь дальше своими делами. Тот подошел к двери и прислушался, кто-то перебирал ногами по снегу, топчась у двери.  

– Кто там? – неуверенно спросил повар.  

– Простите, что тревожу, но я попал в буран, и мне не добраться домой. Понимаю, как это звучит – но не могли бы вы меня впустить? Я только пережду непогоду и уйду, иначе замерзну.  

Повар растерялся, ведь если он совершит глупость, то его уволят. Поэтому попросил подождать и направился за Марией, которая была сегодня главной среди персонала.  

Он вернулся с управляющей через пять минут.  

– Вы там? – послышался голос из-за двери.  

– Что вам нужно? – ответила Мария.  

– Прошу, впустите переждать непогоду, а дальше я уйду. Здесь жутко холодно, я уже не чувствую ног.  

– Найдите другое место.  

– До другого я уже не дойду. Прошу вас, я не доставлю беспокойств.  

Мария велела жестом повару вернуться к работе, а сама показательно сказала:  

– Уходите, у нас приличное место, – а в это время открыла дверь.  

За ней стоял молодой человек лет около двадцати пяти в длинном пальто с поднятым воротником. На нем не было головного убора, поэтому волосы все были в снегу и изрядно промокли, превращаясь в некое подобие сосулек. Он дрожал и растирал красные руки, что задубели от холода.  

– Зайдите, только ни звука, – шепотом скомандовала Мария. – Что вы делаете на улице в такую погоду и так легко одетым?  

– В паре кварталов выступал с группой, одеться надо было прилично, а потом налетел буран.  

– А как вы добирались?  

– Пешком.  

– Да уж, истинный музыкант. Прогноз не смотрели, что ли?  

– Я там же и работаю, был с прошлой смены, поэтому дойти до дома возможности уже не было.  

Мария глубоко выдохнула.  

– Так, пойдемте, но чтобы никто не видел.  

Она провела его через коридор в небольшую подсобку. Осмотрела его, уже согревшегося, и заметила, что он был довольно неплох собой: в нем было сто восемьдесят сантиметров роста, подтянутое тело, проглядывались скулы, темные глаза, волосы такого же оттенка. Молодой человек был явно хорош собой, но во взгляде читался жалостливый оттенок, убивающий весь этот великолепный вид.  

– Так, оставаться в этой подсобке вам нельзя, заметят, а потом точно донесут на меня, я и так на испытательном сроке в своей должности. Боже, что я творю! Ладно, сделаем так – вам нужно притвориться гостем нашего отеля, но вот этот взгляд щенка нужно будет убрать. Справитесь?  

– Даже не знаю.  

– Значит, справитесь. Отряхните свой костюм, хорошо, что он у вас есть, так сольетесь с остальными. Возьмите очки, так будет хоть немного не видно щенячьих глаз. Запомните ваш номер 3015, он единственный пустой. Если спросят, почему вас не видели, скажите, что захворали и спали почти двое суток, большинство заехали лишь вчера вечером. Ведите себя, как будто у вас есть много денег, не выдавайте себя, так выдадите меня. Нам нельзя портить репутацию отеля, что мы пускаем всех подряд.  

– Хорошо, я вас понял. Но как вас зовут?  

– Мария.  

– Приятно познакомиться, Мария, я Саша, спасибо вам.  

– Пожалуйста. Не подведите меня. А теперь направляйтесь в лобби, там сейчас собралась компания, слейтесь с людьми и постарайтесь говорить мало. Будет славно, если у вас есть какие-то хоть знания о высшем обществе.  

Мария зашагала прочь, оставив Сашу в недоумении после всего сказанного. Ему казалось, что притворяться было явно плохой идеей, ведь он сам не особо походил всем видом на обеспеченного, даже будучи в костюме, который не был пошит на рост, а просто куплен в одном из известных магазинов за пару тысяч, но удивительным образом пришелся впору. Он все думал, как вести себя и что говорить, потом тихо выругался и решил действовать по ситуации, не слишком обременяя себя лишними мыслями и представлениями. Ему следовало сыграть, это он уже делал, когда устраивался на работу, а потом в группу. В конце концов притворство помогло молодому человеку именно в те моменты, когда нужно было больше всего.  

Саша выдохнул и направился по коридору, что вел под лестницу, которая вела к лобби отеля. Он думал, что следует представляться полным именем, так будет правильнее и серьезнее, никакого беспутства.  

В это время диваны лобби заполнились еще двумя гостями, коими были Лидия Альбертовна и Владимир Васильевич Вознесенские. Это была богатая пара преклонного возраста, которая, как говорили, приехала в город по делам, а точнее – на сделку по своему имуществу, чтобы его продать. Сами они давно восседали в Европе, в самой Италии, где-то в Неаполе, так как в таком возрасте требуется теплый климат, что благополучно отражалось бы на здоровье. К ним мало кто относился серьезно, скорее большинству было неловко, как любому молодому перед стариком, когда тот пускается в животрепещущие рассказы о своей жизни, думая притом, что все краски его собеседнику видны также хорошо, как и ему. Но, увы, больше в этих красках неловкости, как в неуместных каплях, упавших в палитру, где им совсем не место. Когда Владимир Васильевич рассказывал о том, как прекрасен Неаполь, а жена его только подзадоривала, все скромно кивали и выдавливали из себя улыбку, которую легко распознать, но не когда ты в экстазе. Лишь Прокофьев понимал, что данный разговор не интересен молодым людям, поэтому сменил тему на дальнейшие планы в следующем году, но его вопрос прервало появление Александра.  

Глава 3  

Саша, который внутри себя уже ощущал Александром, неторопливо зашел в зал, поздоровался с персоналом и стал осматривать меню бара. Все, кроме Марии, были в недоумении, что это был за человек, но, чтобы развеять сомнения, менеджер поздоровалась с Александром и справилась о его здоровье.  

– Вы себя чувствуете лучше сегодня, Александр Сергеевич?  

– Благодарю, гораздо лучше. Поначалу было думал, что какая-то инфекция меня свалила с ног, но на деле оказалась лишь простая простуда. Спасибо, что оказали мне помощь, Мария.  

Любопытство всех было исчерпано ввиду свидетеля в лице Марии, которая также искусно поддерживала притворство, как и Саша.  

Молодой человек прошел к гостям и поздоровался, все с почтением пожали руку и представились в ответ, и лишь Прокофьев посмотрел с подозрительностью, осматривая Александра с ног до головы, но после любезно расплылся в улыбке и предложил занять соседнее кресло.  

– Выпьете с нами, молодой человек? – спросил Прокофьев.  

– Думаю, что пока это будет излишне, не уверен, что алкоголь будет на пользу тому, кто только выздоровел. Я бы предпочел чаю.  

– Вы не знаете, от чего отказываетесь, они прекрасно готовят напитки.  

– Я подумаю, может, позже. Наверное, я прервал увлеченную беседу своим появлением, продолжайте, прошу.  

Прокофьев расплылся в улыбке и продолжил.  

– Мы говорили об искусстве, Александр. Вопрос ставился о том – так ли оно гуманно и изысканно в наши времена, как в прошлые. Мое мнение, что в нем есть свои плюсы и минусы, наши друзья из рекламы голосовали за то, что вполне гуманно, Екатерина воздержалась от ответа, а семья Вознесенских за искусство прошлого поколения. Как вы считаете? Рассудите нас.  

– Что ж, – вздохнул Александр. – Я думаю, что оно вполне своеобразное в наше время, но это не исключает его значимости. Давайте учитывать тот факт, что традиции и устои поколений меняются. То, что мы считаем из прошлого времени шедевром, в те времена могло быть вульгарным. Давайте хотя бы возьмем смену художественных поколений, а именно переход к импрессионизму. Когда Эдуард Мане написал «Завтрак на траве», после эпохи реализма ее считали жутко вульгарной и скандальной, но в нынешнее время работа Мане считается шедевром, как и многие другие работы от Ренессанса до постмодернизма. Давайте даже обратимся к музыке, а именно начиная с конца 19-го века, когда в мир приходит джаз, уходя от индустрии классики, открывая дальше дорогу эстрадному джазу, блюзу и рок-н-роллу. Не думаю, что вы не знаете хотя бы одной песни Дина Мартина, Фрэнка Синатры, Элвиса Пресли или Би-Би Кинга. Тем не менее в момент возникновения жанра они считались вульгарными, но теперь же – это искусство. Переход от немого кино к кино со звуком тоже был легендарным, как и переход на цветное телевидение. Ну и, заканчивая литературой, в каждое время были свои скандалисты, которые стали классиками в нынешнее время, открыв нам антиутопию, сюрреализм или грязный реализм.  

– То есть вы хотите сказать, что все циклично? – с заинтересованностью отозвался Прокофьев.  

– Именно, просто каждому поколению нужно время на адаптацию для современности искусства в их времени.  

– Хорошо, раз вы такой умный, то что скажете именно про наше время? – с неким сарказмом спросила Катя. – Ведь в нем не так все очевидно.  

– Согласен, – продолжал Александр, – наше время – это век коммерции, когда трудно различимы грани между бизнес-моделью и искусством, но во многих случаях они смешаны друг с другом и совершенно не мешаются между собой. Но тем прекрасно нынешнее время, что на каждого художника найдется свой любитель.  

– Может, вы и людей также делите между собой? – не успокаивалась Катя.  

– Не думаю, что это нужно. Сейчас расстояние между слоями общества весьма размытое, исходя из того, что многое доступно, будь то искусство, рестораны или виды отдыха. Конечно, такие, как мы с вами, можем позволить себе все чаще остальных, но ведь дело в эмоциях. Мы по большей части привыкаем к этому, в то время как семья из провинциального города, что копила на это определенное время, получит немалый восторг от времяпрепровождения. Здесь лишь стоит вопрос предубеждений и стереотипности по отношению ко всему этому. Я не считаю себя лучше семьи из провинции, так как воспринимаю свое нынешнее положение как результат своего заработка, для которого нужен труд, который есть и у других. В любом случае конец нам отведен один, и мы не возьмем туда все свои богатства, сколько бы у нас их ни оказалось.  

– Интересно, интересно, – задумался Прокофьев. – Откуда вы, Александр?  

– Я живу на юге страны.  

– Да, это вполне было очевидно по оттенку вашей кожи. Вопрос только был – юг нашей или другой страны. А почему именно выбрали это место, а не Италию, например, как Владимир Васильевич и Лидия Альбертовна?  

– Мне нравится ощущать себя дома. Конечно, выбраться за пределы страны и попутешествовать хорошо, но мне не хочется себя чувствовать не в своем обществе, будто я чем-то ему должен. Когда я выхожу из самолета в Адлере, это чувство пропадает, заменяясь чем-то родным.  

– Не в своем обществе, значит, хе-хе, – усмехнулся Прокофьев. – Хорошая позиция, любопытная. Владимир Васильевич, а вы чувствуете себя обязанным в Неаполе?  

Вознесенский слегка поперхнулся от вопроса напитком, а потом рассмеялся.  

– Конечно же, нет, знаете, климат Неаполя просто великолепен, такого здесь нет. Ну и, конечно же, менталитет. В Италии все более открытые и добродушные, а в России я встречаю лишь злобу и зависть. Поэтому избегаю людей, приезжая сюда.  

Все промолчали, лишь Катя посмотрела на Вознесенского с неким презрением, но толькона секунду, и увела взгляд, в то время как Прокофьев лишь усмехнулся, не открывая рта. Воцарилось некое молчание, которое следовало кому-то разрушить, так как после пяти секунд это становилось неловким. Неожиданно к постояльцам подошел невысокий молодой человек в темных очках. На нем были узкие штаны, широкая футболка и куртка, что смотрелась также нелепо, как и очки в помещении. Он улыбался, но в этой улыбке скрывалось некое отработанное притворство, которое было совсем заметным через некоторое время. Представился молодой человек Максом, большинство его уже знало, как Макса Лорана– исполнителя хитов-однодневок, которые попадали в хит-парады, но спустя неделю уже были всеми забыты. Он чувствовал свою важность, которая служила пеленой на глазах, которая была до безумия смешна, но об этом никто не говорил из чувства приличия.  

– Я к вам присоединюсь? Больно уж скучно просто слоняться по отелю.  

– Присаживайтесь, дорогой друг, – радушно приветствовал его Прокофьев. – Мы тут как раз обсуждали искусство.  

– О, как мое второе имя! – залился хохотом Макс, вздымая грудь от своей важности. – Как многие, думаю, знают, я тоже связан с искусством.  

– Если искусством можно назвать копирование своих же песен, которые написаны другими, то да – в целом можно, – ехидно отозвалась Катя.  

Макс посмотрел на нее с осуждением, было заметно, что подобное замечание укололо его в сердце, но ввиду своей гордости он сделал вид, будто пропустил это мимо ушей.  

– Эта тема исчерпала себя, думаю, что Александр уже все нам разъяснил, – продолжала Катя. – А мне нужно налить новый стакан. Александр, не составите мне компанию?  

– Да, почему бы и нет, – ответил Саша, в тот же момент увидев, как Мария подает знаки о том, чтобы он подошел к ней. – Только дайте мне минуту, я дам указания по номеру и вернусь.  

– Буду ждать в баре.  

Катя удалилась в сторону соседнего помещения, а Саша подошел к Марии, которая находилась за стойкой одна и сверлила его взглядом. Когда он подошел, она начала говорить шепотом.  

– Это ты так ведешь себя незаметно?  

– А что мне нужно было сделать? Молчать? Ты же видишь, что все вышло хорошо.  

Мария выдохнула.  

– Ладно, только осторожнее. Прокофьев косится на тебя, кажется, что-то понимает.  

– Мне тоже так кажется. Возможно, ему следует еще выпить, а мне составить ему компанию.  

– Ладно, бар в твоем распоряжении, только не налегай.  

– Не более, чем обычно, – с улыбкой ответил Саша, но, видя испытывающий взгляд менеджера, добавил, – Я почти не пью, мне становится плохо уже после третьего стакана. Я буду осторожен.  

– Хорошо, иди.  

Саша направился в бар, который представлял собой более презентабельное помещение, чем всегда было в его представлении. Настоящий бар для него всегда ассоциировался с кучей деревянных столов и стульев, расставленных в беспорядочном порядке, которые всегда были заняты людьми среднего звена, ищущие расслабление в паленом алкоголе, разлитом по бутылкам с настоящими этикетками, достоверность которых мало кто бы не принял на веру, чтобы не слыть не разбирающимся в нем. Тем более что после нескольких стаканов подобный вопрос уже мало кого волновал.  

Это же место, походило на настоящий паб, отделанный лакированным деревом, с длинной барной стойкой, а также столиками и диванами, которые были обиты кожей красноватого оттенка и превосходно прошиты, так что только через десяток лет, можно было бы увидеть первые потрепанные места. Над стойкой висели бокалы, до блеска натертые работниками, от которых отражался свет ламп подобно лучу солнца, что овладевал прозрачной гладью озера, не убитого человечеством. Именно такой рай предназначался закоренелым алкоголикам.  

Катя сидела за стойкой и вертела подстаканник, выданный барменом. Заметив Сашу, она слегка улыбнулась и глазами указала на соседний табурет. К ним сразу подошел бармен и спросил, что будет пить Александр.  

– Виски, односолодовый, со льдом, пожалуйста.  

– Хороший вкус, – отозвалась Катя, не отрывая взгляд от подстаканника. – Так и не скажешь, что ты не вписываешься в общество этих нудных старикашек.  

Ком в горле проступил у Александра, он думал, что обман раскрыт, а его игру раскусила какая-то девчонка, значит, все остальные и подавно раскрыли, лишь продолжая над ним насмехаться, думая, насколько далеко он готов зайти в хитросплетениях лжи.  

– По тебе видно, что ты не сам все это заработал. Когда я работала официанткой в ресторане для таких дядюшек, по ним сразу можно определить богатство, что они выставляли достоинством и выставляли его напоказ всем своим видом, будто весь мир теперь обязан им, забыв абсолютно про все рамки приличия. Ты же ведешь себя слишком вежливо, потому что скорее еще сам не веришь в свои деньги, что они принадлежат тебе, и поэтому должен доказать себе и другим свою состоятельность. Я такая же – также получила наследство, которое надо мной поднимает облако предрассудков, из которого вырастает стрелка и указывает на меня, чтобы все это знали. Когда я вхожу в зал, все видят девушку, подобную трофею, который готов достаться кому-то в этом месте, если будет разумная цена, а когда узнают, что я и так имею кошелек за пазухой, делают вывод о том, что уже кому-то досталась. Это злит. Я не просила этих денег.  

– Но и не отказалась от них, – вступил в разговор Александр после долгого молчания.  

– Тоже верно, а кто бы отказался. Все только строят из себя благонравных, ожидая лишь шанс, чтобы наконец себя запятнать. Крича в душе:«Теперь я тоже в игре! Смотрите, каким отвратительным я могу быть! »  

– Думаешь, деньги портят людей?  

– Не деньги, а само отношение с ними. Они словно начинают жить с объектом воздыхания под одной крышей, становясь слабее перед ним, стараясь подражать. Даже самый отъявленный смельчак и гордец станет робким перед ослепительной красотой, считая, что недостоин ее, поэтому и должен стать соответствующим ей. Ведь какой заморыш нужен такой красавице, когда свет софитов обращен лишь к ней, уволакивая этого никчемного в тень, лишь убивая его уверенность в себе. Он боится, что она уйдет от него, поэтому решается стать таким же капризным и гордым, полным самовлюбленности, что умывается в этом свете, даже не подозревая, какая это грязь. Таким, как мы, становится одиноко со временем, потому что на нас висит ярлык предрассудков, поэтому нам нужно держаться вместе.  

– За предрассудки, – Александр наклонил стакан к Кате.  

– За чертовы предрассудки, – ответила Катя и опустошила пустой стакан. – Думаю, что мы могли бы стать прекрасными друзьями, ты прекрасно умеешь слушать.  

Глава 4  

Саша с Катей говорили уже второй час, наполняясь воспоминаниями из детства и подросткового времени, которое было так схоже, будто провели в одном дворе. Их мало тянуло обратно в лобби, где гости уже немного позабыли о двух молодых людях, утопая в коктейлях, быстро приносимых работниками отеля. Но, прислушиваясь, можно было понять, что к ним присоединился еще один гость и, похоже, привлекательная женщина, так как мужские голоса не унимались, рассыпаясь в комплиментах, так что даже Владимир Васильевич дал себе волю, в чем был остановлен своей женой.  

Катя посмотрела на Сашу и сказала, что ей нужно ненадолго отойти позвонить, это не займет больше десяти минут, и удалилась за двери туалета. В это время в бар вошла женщина, которую сразу же узнал Александр.  

Это была Анастасия Дьяконова – столичная звезда кино и сериалов. Неописуемой красоты женщина, имевшая властный и сильный характер, который отсеивал всех поклонников, что так жаждали ее расположения к себе. На ней было вечернее черное платье на тонких бретелях, такие же черные туфли, а шея и уши блестели в свете бриллиантов, которые имели свойство быть всегда «на выход». Темные короткие волосы аккуратно уложены так, что одна половина их закрывала правый глаз, делая ее еще более желанной. Она подошла отточенной походкой к Александру, так что он смог при свете разглядеть ее тонкую талию, которая чуть ли не резала на ней платье, и она становилось больше похожей на скульптуру, по которой делают наброски в архитектурных академиях. Она заказала джин с тоником и посмотрела на молодого человека.  

– О, мальчишечка! Тебя-то я и искала, – зазвенел ее отработанный дублями голос. – Скучно с этими воздыхателями, так что просто хочется сбежать. Надеюсь, что ты не являешься моим еще одним из них? Не хочу провести вечер в номере.  

– Нет, – сухо ответил Александр. – Не являюсь. Конечно, я нахожу вас красивой, но не настолько, чтобы стать вашим подданным.  

– Славно! – актриса залилась хохотом. – Ты не слабовольный, это мне нравится.  

– И в чем же заключается слабовольность? – Александр смотрел на актрису с неким презрением, что маскировал заинтересованностью, понимая, что конфликт будет некстати в подобный момент, поэтому решил показать всю истинность своих манер, лишь подбавляя огонь в ее самолюбие.  

– Слабая воля мужчины начинается там, где в момент желания женщины кончается уважение к себе. Не знаю, как остальные, но мне нравится, когда он не готов вырвать из себя душу, чтобы отдать ее мне как подношение.  

– И как часто такое происходило?  

– Чаще, чем можно себе представить. Все пытаются держаться достойно, но искушение терзает их сердце, а голод завоевания выдавливает разум. В этот момент ради победы мужчина готов на все, даже на то, чтобы потерять последнее уважение.  

– Вижу, что у вас совсем не скучная жизнь, – сказал Александр, попутно допивая стакан, даже не поднимая глаз на Анастасию.  

– А ты, я вижу, держишься еще, но это лишь вопрос времени.  

– Думаю, у меня его достаточно, чтобы не потеряться в искушениях. Я слишком дорожу своей душой, чтобы раздавать ее, как милостыню, ведь являюсь не филантропом, а эгоистом, который всецело принадлежит только себе. Если бы я и был готов оказать вам соответственное внимание, то лишь из чувства уважения, и не более, но взамен бы просил равную цену, без всяких торгов.  

Александр направил свой взгляд прямо в глаза актрисы, словно разрезая воздух и укалывая в самое сердце. Он нашел слабую точку, а именно гордость, которая застыла на баррикадах и по своей глупости сделала неуместный маневр, сдав большие позиции, что в данный момент сулило бы отступлением либо глупым героическим стремлением взять победу любой ценой. Но она не могла себе такого позволить, ведь минутой ранее говорила о мужчинах, что делали подобное ради нее, а тогда она не будет уже выше их, как всегда считала. Анастасия лишь посмотрела, прищурив глаза, снова театрально улыбнулась и удалилась, допив свой бокал и пожелав «хорошего вечера».  

Саша выдохнул, когда остался один. Подобный диалог стоил ему всех знаний, приобретенных в жизни, книгах и кинофильмах, которые постигал после рабочего дня. Он слегка улыбнулся в знак собственной победы, которая была вроде и небольшой, даже не столь значимой, но все равно любовь к самому себе делала жизнь ярче. Молодого человека посещали мысли об окружающей роскоши и о том, сколько в ней всего поддельного, начиная от позолоченных стен, заканчивая самоутверждением внутри каждого человека в соседнем помещении. Раньше он с завистью смотрел на людей в зале, пока перебирал струны на сцене маленького заведения, которое часто посещали состоятельные люди. Ему казалось, что данная сцена – некий мост между жизнью и смертью, по которой только нужно пройти, чтобы тебя увидели, а потом увели за собой, чтобы показать все изобилие мира, который имеет место, чтобы назваться раем. Но в этом было так много притворства, которое не надо было искать в собственной жизни, которая не сильно пестрела нарядами или развлечениями, но имела свои оттенки прелести. Уж если ты беден, то среди бедных тебе не нужно доказывать, что ты беднее их. Вы можете быть откровенны друг с другом, не ища лукавства в чужих словах, и наслаждаться тем, что встретили этого человека среди миллионов возможных других, что, возможно, были бы еще прекраснее или нет, но это бы не имело никакого значения в данный период. Не надо было думать о том, за что тебя любят, потому что знаешь, что все варианты заканчиваются только на личности.  

Некая тоска прошла по груди Саши, ему стало жаль людей в лобби, ведь выяснять о любви к себе у подобных «за самого себя» равно тому же, что играть в русскую рулетку с револьвером в руках перед каждым напротив стоящим. Когда становишься перед каждым, твое тело пробирает дрожь, капли пота сходят по вискам от тревожного будущего. Человек встает напротив и говорит тебе:«Я люблю тебя». Осечка. Подходит следующий, смотрит в твои глаза и говорит:«Я люблю тебя». Осечка – и так еще три раза. И вот подходит дочь, вся нежная, с юными глазами и алым румянцем, которую ты качал на своих коленях перед сном, шепча о том, что дороже ее нет никого в мире. Она была сейчас так же прекрасна и излучала юный смех, что раздавался в голове летним солнечным утром. Девочка вставала напротив и тоненьким голоском говорила:«Я люблю тебя». Выстрел. Чем прекрасен выстрел в голову, это тем, что не успеешь даже и удивиться происходящему, как пуля разбивает череп, выходя с другой стороны, а обмякшее тело падает на холодный пол, оставляя лишь удивленный взгляд, что гаснет, как фонарь маяка, что отслужил последнюю смену. А дочь лишь наклоняется и говорит:«Ты был плохим папой». Так разбиваются надежды на идеальность.  

Глава 5  

Стрелки больших часов отеля «Гранд» показывали полвторого ночи, легкая усталость проходила по работникам, что могла читаться в глазах, которые то и дело закрывались, а руки сами натирали их в попытке исправить положение. Лишь Мария находилась в бодрствующем состоянии, но только из-за волнения за ход операции по притворству. Воздух становился слегка кислым от наполняющегося запаха выпитых коктейлей, которые перемалывались внутри животов постояльцев. Беседы из интеллектуальных стали переходить в более привычные для простого уха человека с помощью алкоголя, который притуплял разум. Раскованность мало кому идет, в момент душевного раскрепощения под влиянием горячительных напитков люди выкладывают на стол всю свою истинность, соревнуясь в том, кто ведет себя отвратительнее. Так, Владимир Васильевич стал неуместно шутить, при этом закрепляя конец шутки тактильным движением к ближнему сидящему, Сергей и Мария уже были близки к тому, чтобы отправиться вдвоем в номер, а Макс и Андрей вовсю ухлестывали за Анастасией, которой лишь поначалу нравилось внимание, что перетекло в откровенное приставание. Лишь один Прокофьев сидел молча уже половину часа и наблюдал за картиной, которая собой представляла конфликт гармонии, разбитых манер и желание поддаться всем сидящим искушениям. Его ухмылка была уже довольно четкой, но никто ввиду своей занятости объектами обожания даже не замечал ее. Проблема лишь была в том, что ему становилось скучновато.  

Большая часть его жизни проходила в добывании накопленного богатства, так что на остальное совершенно не хватало времени. Семейное счастье он разменял на карьерный успех, а понимание всего этого пришло слишком поздно, поэтому главным развлечением считалось под старость лет создание интриг и запуск волчка, который мог повести себя как угодно. Прокофьев задавал ход, а потом смотрел, как тлеющий уголек превращался в пожар, что охватывал лес, порывистый ветер разгонял огонь дальше, тем самым сжигая все на своем пути. Лишь в тени была видна эта ухмылка, которая ознаменовывала победу над глупым обществом, коим он его считал. Этот случай был еще одним из тех, который бизнесмен положил бы в копилку, ведь он сам начал подначивать своих собеседников и обращать внимание тех, как они между собой схожи и как бы было замечательно запечатлеть их в памяти увядающему старику, который уже не способен на излияние чувств перед силой молодых. Теперь ему оставалось лишь наблюдать, но этой сцены было мало, для нее не хватало еще нескольких участников, которые находились в соседнем помещении, занятые совсем другим.  

– Друзья! Что же мы здесь сидим, нужно дать своим ногам немного работы. Давайте пройдем в бар, чтобы не отравлять воздух этого замечательного лобби. Думаю, что наши спутники по несчастью там заскучали и нам следует их развеселить!  

– Да, именно так! – вторили все ему, словно солдаты перед командующим.  

– Тогда направимся же туда, – вторил также воинственно командир.  

Вся толпа, покачиваясь, встала и устремилась в бар неровным шагом, лишь Анастасия бежала впереди всех, чтобы отвязаться от навязчивых мужчин, не дававших ей покоя. Забежав внутрь, она ринулась за барную стойку, где мирно беседовали Александр с Катей, посмеиваясь иногда, как наивные дети.  

– Спасите меня, – умоляющим голосом сказала актриса. – Простите все то, что я наговорила, но это все уже слишком.  

Александр с Катей переглянулись с недоумением.  

– Милая Анастасия, ну куда же вы убежали, – юным голосочком прощебетал Андрей, когда ввалился в бар, ударившись о косяк.  

– Малышка, я уже заскучал, – вторил Макс, приблизившись к сидевшим.  

– Не смей меня называть так! – прошипела девушка на неуместный комплимент, при этом сощуривала глаза, будто змея, вставшая в позу защиты.  

– Да брось, мы же в одном ремесле, поэтому должны быть близки друг к другу, – не унимался музыкант.  

– Не сравнивай меня с собой, второсортный попсовик.  

– Эй, что за грубости! Разве так говорят с мужчиной?  

– Был бы ты им сначала!  

– Макс, Макс, спокойнее, наша дама просто не в духе, нужно успокоиться, – сказал Андрей. – Давайте выпьем!  

– А ты бы вернулся к своим хозяевам, за которыми бегаешь с виляющим хвостом, – разразилась пренебрежением актриса в адрес второго ухажера. – Правда, что вы за идиоты? Как вообще женщины ведутся на вас?  

– Все дело в обаянии, – расплылся в улыбке Андрей.  

– И деньгах! – сказал за ним Макс.  

– Пффф, были бы еще они у вас. Ваших денег хватит разве чтобы снять для показухи квартиру в «Москва-Сити», а потом сидеть все остальное время, питаясь яичной лапшой и майонезом. Вы никчемны!  

Ярость пробежала на лицах мужчин, чувствовалась сильное напряжение в воздухе, которое некому было ослабить.  

– Дружище, пойдем выпьем, подальше от этой мегеры, – сказал Макс, переменившись снова в добродушного, обращаясь к Андрею.  

– А пойдем!  

Оба заковыляли на другой конец барной стойки, оставив Анастасию, Катю и Александра втроем.  

– Как же противно, – сказала актриса, опустив глаза к стойке. – Неужели все мужчины такие испорченные? А может, дело во мне? Может, я сама себя так ставлю, чтобы они так относились?  

– Думаю, они слишком пьяны, чтобы отдавать себе отчет, – ответил Александр. – Если хочешь, можешь остаться с нами, тут нет угрозы.  

– Согласна, – сказала Катя. Ее надменность ушла, а во взгляде читалось искреннее сожаление к девушке, которую оценивают лишь как предмет обладания. Она понимала, что ее желания по отношению к остальному миру извращает окружение в собственном понимании, даже не давая ей право решения, даже если оно касается собственных мыслей. Женщина, ставшая объектом вожделения, уже не сможет быть видна душой, ведь ее оценивают по другим параметрам.  

– Спасибо, – ответила Анастасия, расплывшись в мягкой улыбке, что старалась удержать легкую влажность в глазах. Впервые за этот вечер ей стало действительно приятно.  

В это время остальные постояльцы зашли в бар, рассаживаясь за столики и что-то бурно обсуждая, но из-за неразборчивых возгласов нельзя было понять о чем. Прокофьев оставил компанию на съедение друг другу, пока сам не подошел к стойке и не нагнулся к уху Александра.  

– Дорогой друг, у вас не будет минутка, поговорить с глазу на глаз?  

Александр посмотрел на девушек, и те дали понять, что не будут против его отлучения. Молодой человек встал и направился с бизнесменом в конец зала, за пыльный столик, стоявший в углу.  

– Присаживайтесь, – указал на стул Прокофьев.  

Саша сел.  

– Понимаете, тут такое дело, – продолжал старик, – я знаю ваш маленький секрет, – и снова его ехидная улыбка.  

– Не понимаю, о чем вы, – с полным хладнокровием ответил Саша.  

– А я думаю, понимаете. Знаете, я так долго среди этих богатых идиотов, что вижу в них некую постоянство, которое повторяется из раза в раз, а в вас этого не было видно.  

– Может, таких, как я, вы еще не встречали?  

– Хе-хе, отнюдь. Таких, как вы, я видел часто, но в этом не было ничего забавного. Вы ведь еще один оборванец с улицы, который просто притворяется своим среди нас. Думаю, что это очень не понравится работникам отеля. Не знаю, как вы их водите за нос, но это совершенно для меня не забавно, а я этого не люблю. В жизни старика мало развлечений, а вы портите мне его. Вы должны покинуть нашу компанию, иначе я вас раскрою.  

– Интересно, по каким это надуманным признакам вы вдруг решили, будто я в чем-то притворяюсь? – Александр напирал, понимая, что назад дороги нет.  

– Понимаете, внешние признаки очень заметны. Когда вы только вошли, стали оглядываться по сторонам, стараясь делать это мимолетно, будто всю подобную роскошь видите не в первый раз. Богатые юнцы вроде вас привыкли к этому с детства, а залы богатых отелей выглядят для них словно еще один знакомый коридор из многих других, которые они проходят, чтобы попасть в свою комнату. Также вы слишком торопливы, словно опаздываете куда-то, что наталкивает мысли на то, что у вас нервная жизнь, за выживание вам приходится бороться. Александр, вы слишком осведомлены об искусстве и его тонкостях, до которых нет никакого дела богатой молодежи, что занята вечеринками, пьянками в дорогих клубах и мимолетными интрижками. Ваше мнение о вещах уж больно стойкое, уплотнившееся с годами, на нем не видно следов родителей, которые бы сдували пылинки со своего обожаемого чада, нет, вы выгрызаете себе жизнь. Все это я очень ценю и уважаю вас больше всех в этом зале. Попадись вы мне в другое время, что, конечно, маловероятно, я с удовольствием бы выслушал вашу историю жизни, но сейчас я развлекаюсь, а вы портите все веселье. Поэтому прошу, покиньте нас.  

– Но двери заперты, – слегка поникшим голосом ответил молодой человек.  

– Я уверен, вы что-нибудь придумаете, – сказал с улыбкой старик и похлопал по плечу. – В любом случае был рад знакомству!  

Глава 6  

В темных коридорах отеля «Гранд» гуляла чарующая пустота с мелодией молчания, которая растекается по ушным каналам, будто журчание реки, от потока крови. Номера каждого этажа отдавали своей интимностью с закрытыми дверьми, за которыми происходило все, что доступно лишь воображению. Мелкая пыль кружилась в объятиях света настенных ламп, будто в танцевальном шаре, под которым кружились пары в вечерней мелодии ностальгических песен колючего радио. Все дышало свободой и пахло точно также, кроме первого этажа, на котором работники отеля собирали со стола прилипшие стаканы и бокалы после безжалостного уничтожения того, чем были наполнены. Анна вздыхала каждый раз, смотря на засохший развод на поверхности, оставленный стекающим по стенкам стакана коктейлем.  

– Вот свиньи…– говорила она тихо, чтобы никто не слышал, и все равно выполняла свою работу.  

Когда с этим делом было покончено, зал стал выглядеть более приветливее, чем кабак, в котором на тебя устремляют пронзающие взгляды, заставляющие повернуть назад. Теперь он стал похож на солидного молодого человека в костюме-тройке, от которого пахнет лосьоном после бритья, отдающего мускусом. Такой запах имеет большое влияние, не меньше, чем крепкое дружественное рукопожатие или ненавязчивый мягкий женский взгляд, что ускользает в уголках глаз, одаряя нежной улыбкой подобно легкому ветерку на южной части страны в солнечное утро. От этого даже сотрудники слегка приободрились и рабочая ночь уже не казалось такой затхлой, словно перебор страниц архивов в подвальном помещении, сопровождаемый смердящим прокуренным дыханием увядающего старика.  

Мария сидела в уголке, перебирая бумаги и сосредоточившись на работе. Ее взгляд гулял по странице, как вагоны метро, которые сменяли друг друга каждые пару минут. Она оторвала глаза от документов, когда перед ней возник Саша, лицо которого выдавала стремящаяся тревога, которую ничем уже не скрывал.  

– У нас проблемы, – слегка запыхавшимся голосом сказал он.  

– Какие?  

– Прокофьев, он все знает.  

– Откуда?  

– Не знаю.  

– Ты сказал? – ее голос становился воинственным, что внутри молодого человека появилась дополнительная тревога, которая перекрывала прошлую.  

– Нет, конечно, он сам завел разговор и подтянул все к этому факту. Конечно, я стал отпираться, но он грозит все рассказать, так как я, видите ли, порчу его веселье.  

– Не удивлена, – голос менеджера стал снова спокойным, и она опять смотрела в бумаги.  

– В смысле?  

– Он делает это каждый год, сколько здесь работаю, натравливает людей друг на друга, а потом смотрит, довольный, со стороны.  

– И что делать?  

Мария отбросила бумаги и села в задумчивую позу, склоняясь всем телом к коленям и обхвативши руками шею.  

– Так, выходить все равно еще нельзя, погода не успокоилась, да и дверь без помощи с другой стороны не откроем, ее засыпало знатно. Прогноз передавал, что снег уляжется к пяти утра, а помощь прибудет в семь, поэтому у нас всего лишь три часа до их прибытия. Сделаем так – я тебе дам ключ от номера, про который тебе говорила, побудь там до прибытия рабочих, а там тебя выпустим по-тихому, и все успокоится.  

– Хорошо.  

Мария отдала Саше ключ-карту, и он поднялся на третий этаж, к номеру 3015.  

Это был небольшой номер, не больше десяти квадратных метров, с небольшим санузлом и душем. У окна располагалась двуспальная кровать, менее респектабельная, чем все, что довелось видеть прежде, сделанная из дерева, на котором по ножкам можно было увидеть потертости из-за того, что это были две односпальные и их постоянно передвигали. Прямо перед кроватью висел телевизор около сорока дюймов, а под ним стоял стол с небольшим зеркалом. На полу был постелен ковер, который выцветавшим образом говорил о своей увядающей жизни. Весь вид был вполне аккуратным, но все равно говорил о плачевном состоянии, как о жизнерадостном человеке, который кажется лишь таким снаружи, но внутри уже умирает с каждой новой минутой. Весь шик и лоск предыдущего воспоминания о лобби или баре разрушался в таком месте, и становилось понятно, что вход – лишь лицо и одежда человека, о котором составят лишь первое впечатление, несмотря на внутреннюю составляющую. Наверное, в таких местах чувствуется боль одиночества, может, разводы на ковре, что так усиленно скрыты мебелью, от алкоголя, который усиливал лишь отягощающее состояние. Быть может, человек сидел здесь – весь побитый жизнью, оставленный один наедине с бутылкой, которую в порыве помешательства уронил, и ее содержимое стало заливать пол, как непроглядная тьма, что одолевала душу, на которую уже просто не обращаешь внимания. Саша думал: уж если бы и было место, где бы он хотел свести счеты с жизнью, утратив всякую надежду, то это был бы убитый номер в стенах помпезного отеля. В конце концов, все, даже самое волшебное на вид, теряет свою красоту, становясь чем-то привычным. Одной красоте приходит на смену другая – и так по кругу, пока не останутся лишь увядающие глаза, смотрящие в зеркало былого величия, которое уже никогда не вернуть.  

Саша лег на кровать и уставил взгляд в потолок, пытаясь начать думать о чем-то, чтобы время шло хоть как-то быстрее. Часы на руках показывали около пяти утра, а значит, надо было чем-то себя занять на ближайшее время. Глаза бегали по стенам, забегая на потолок и снова на стены, словно за солнечным зайчиком, который пускаешь зеркалом, но оттого и слабость пришла к телу, которое заготавливал алкоголь, что был употреблен ранее. Всегда есть период, когда состояние эйфории от выпитого сменяется чугунным отзвуком по всему телу, словно после тяжелой рабочей смены. Разум приходит в свое начальное состояние, и оттого становится лишь тяжелее, особенно если нужно поддерживать себя в бодрости. Саша чувствовал, как в ногах начало покалывать, а руки тяжелели, так что их совершенно было трудно поднять. Тело проваливалось в матрас, словно в морскую пучину, стремительно идя на дно. Так он и уснул.  

Глава 7  

Саша проснулся от настойчивого стука в дверь, который не смолкал уже около десяти минут. Его сознание пыталось ориентироваться, ища знакомые очертания маленькой комнаты квартиры, в которой он жил, но ему было совершенно не за что ухватиться, тем самым увеличивалась паника внутри сонного разума. Так бывает первые дни, когда просыпаешься в другом месте и не можешь точно понять – сон это или уже нет. Когда воспоминания пришли потоком воздуха, который изрядно уже смердел от перегара, молодой человек встал и медленно поплелся к двери. Открыв ее, он увидел Марию, выражение лица которой демонстрировало небольшое презрение, но через секунду смягчилось и сменилось на усталое. Она наклонила голову, стоя, оперевшись на косяк двери, и протяжно выдохнула.  

– Долго же ты, – не поднимая головы, сказала она.  

– Прости, уснул. Пытался изо всех сил держаться, но не смог, вторые сутки без сна.  

– Ничего, возможно, это тебе и на пользу.  

– Выглядишь усталой.  

– Тяжелая ночь, Прокофьев донимал меня вопросами. Лучше бы он пил, как последний алкаш, но это не в его стиле.  

– О чем спрашивал?  

– Не бери в голову.  

Саша смотрел на девушку и думал о том, сколько же хлопот принес ей за ночь. Одежда на ней уже держалась неким мешком, глаза впали, и в них появилась легкая краснота. Волосы уже были распущены, она убрала стягивающий пучок, но в этом образе казалась ему прекрасной, как одинокий воин, оставшийся единственным на поле боя, в тумане пепла и гари.  

– Ты прекрасно выглядишь, – сказал он с улыбкой.  

Мария подняла голову и одарила Сашу мягкой улыбкой, на которую только была способна. Она не слишком серьезно восприняла его слова, думая, что они сказаны из благодарности забитого щенка, который зажат в самом углу и тем лишь пытается спастись. Но в мыслях парня не осталось и доли сожалений, они закопались где-то внутри него, дав волю созерцать нечто прекрасное, что было на данный момент.  

– Пойдем, дверь открыли, – сказала она. – Тебе пора, только тихо.  

Пока они шли, чуть ли не крадучись, Сашу донимал вопрос.  

– А почему ты изначально не отправила меня в номер, чтобы по-тихому переждать?  

– Пришлось бы прибирать, думала, что это будет худший вариант из всех возможных, но теперь думаю, что это было бы лучше.  

Двое уже почти свернули от лестницы в сторону черного выхода, как голос раздался позади них.  

– Вот так сцена! Я думал, молодой человек, что мы с вами обо всем договорились.  

По центру лобби стоял Прокофьев, облокачиваясь на диван, как на невидимую трость. На его лице оставалась та же ехидная улыбка, в которой уже сидело некое долгожданное зло, которое так требовалось черной душе.  

На звук его голоса из бара стали выползать и остальные постояльцы, выглядевшие помятыми, но с которых уже слезла пьяная эйфория, сменившаяся одутловатостью лица. Они непонимающе глядели то на Прокофьева, то на Марию с Сашей.  

– Мария, я думал, что мы стали с вами друзьями и предельно честны друг с другом. Вы мне сказали, что этого оборванца и в помине уже в стенах этого прекрасного заведения, но, как вижу, вы мне солгали. Это так непрофессионально, так непрофессионально, – не унимался старик. – Дорогие друзья! – продолжал Прокофьев. – Я с прискорбием должен заявить, что нашу прекрасную компанию водили за нос всю эту ночь. Этот Александр, если это его настоящее имя, – совсем не гость отеля, а просто бомж с улицы, которого пустили и посадили с нами за один стол. Он так красиво говорил, даже кого-то растрогал, истинных поддельных манер молодой человек. Но я, Прокофьев, проницательный человек и сразу заподозрил что-то неладное в его хитром лице. Он обманом расположил вас к себе, чтобы пить за наш счет, есть и согреться, а теперь просто сбегает, не сказав даже спасибо.  

Толпа негодующе смотрела на Сашу, который хотел сейчас исчезнуть, чтобы не видеть всего этого. Как же мерзко – он не пил ни за чей счет, не влезал никому в душу, а лишь был приятной компанией, но слова бизнесмена так крепко осели в воздухе, что ими пропитался каждый стоящий, что прожигал сейчас взглядом молодого человека.  

– Это правда? – шагнула вперед Катя. Ее взгляд снова отдавал презрением, от которого она избавилась прошлой ночью. – Я тебе рассказала все, что лежит на душе, а ты лишь притворялся другом. Ненавижу тебя! Пустое место!  

– Я сразу видела, что он замухрыш, жалкий человечек, – вступила Анастасия. – Мой женский взгляд редко бывает обманчив, но в тебе видно было что-то жалкое. Хотел просто вкусить лучшего общества? Друзья, он ведь приставал ко мне.  

– Не было такого…– тихо произнес Саша.  

– Я тебе верю, – ответила Мария.  

– Кто его вообще пустил? – щебетали Вознесенские.  

– Я думал, что ты хороший парень, – произнес в полупьяном бреду Макс.  

Остальные лишь молчали, сверля взглядом молодых людей у лестницы.  

– Хороший вопрос, Владимир Васильевич! – шагнул вперед Прокофьев. – Мария, не объяснитесь?  

Менеджер стояла, и было видно, как в ней закипает злость, всю ночь она была подобна бомбе замедленного действия и теперь была готова взорваться. Видя ее лицо, Антон с Анной спрятались подальше за стойку, чтобы их не задело взрывной волной.  

– Да, я его впустила! – громко проскандировала Мария. – Он стоял за дверью в холод, не в силах уже дойти до соседнего здания. Ему нужно было переждать до утра.  

– Что же вы не сказали? Что мы, не люди, что ли? Не поняли бы? – отозвался Вознесенский.  

– А вы люди? – смотрела презрительно она на старика. – Перебирая ваши слова, что были сказаны только что, сдается впечатление, что нет. Вы бы выдворили парня, чтобы только воздух не пропах им. В вас не больше чести и достоинства, чем в банковском счете, которым укрываетесь, как одеялом. Каждый год день ото дня я смотрю на подобных вам и удивляюсь, отчего же это вы столько тешитесь своим несчастьем одиночества перед другими, смешивая его в одном стакане с жалостью к себе. Бедные, ведь вас так тяжело понять, но каково же презрение мое к таким, что вы даже не готовы встать на место других, подобных ему. Какие же вы все лицемеры! Я видела, как этот парень пробудил в вас некие чувства, которыми вас не одаривает круг подобных же людей, но вы готовы наплевать на все это, забрать себе все с лихвой и выгнать его, как собаку. Вы низки!  

Девушка развернулась и кивнула головой Саше в сторону двери.  

– Тебе пора, здесь слишком грязно, не хочу, чтобы ты замарался, – сказала она, смотря в его глаза, в которых тоска съедала удивление.  

– Хорошо, – тихо произнес он, – дай минуту.  

Саша повернулся к толпе и шагнул вперед, чтобы сказать прощальные слова. В нем не было больше тревоги – разоблачение мало его волновало, он был совершенно свободен и смотрел полной ясностью в глаза каждому, словно видел в них некую пустоту, которая являлась чем-то незначимым.  

– Мне жаль вас, – сказал он. – Жаль, что главная ваша зависимость – не похоть, алкоголь или жалость к себе. Мне жаль, что вы зависимы от предрассудков, которые в разы больше, чем ваша собственная личность. Когда-нибудь я напишу песню об этом месте, и там не будет и слова о вас, но тем самым она и будет о вас. Прощайте.  

Молодой человек развернулся и вышел в главные двери, за которыми медленно поднималось солнце, простираясь лучами по белой глади снега. Он шел, потрескивая им, улыбаясь утренней свежести, как постиранному постельному белью, в которое падаешь перед сном. Улицы поглотили молодого человека, как каждого другого, кто проходил мимо отеля «Гранд».  

Эпилог  

На потертом столе с энной страницы каталога «Икеи» за пару тысяч стоял кофе со сливками, приправленный корицей. Его запах разносился по маленькой кухне, окна ее выходили на детский сад, из которого были слышны веселые крики детей в момент игры. Вдоль забора этого сада шла небольшая тропинка, с которой можно было увидеть эту самую кухню, что располагалась на втором этаже, без занавесок или жалюзи, что сама говорила будто, что ей нечего скрывать. В том окне можно было увидеть молодого человека, который склонился над листком бумаги, исписанным кривым, увядающим почерком, где окончания букв заползали на нижнюю строку, да и вообще шли своей высотой и расположением вразброс. Человек сидел задумчиво и вглядывался в письмо, лоб морщился в виде заглавной буквы «Т», а глаза летали по тексту неспешно, словно чайка над водной гладью моря. Он отхлебывал кофе небольшими глотками, не отрываясь от послания, что положили в ящик ранним утром, которым человек возвращался с работы. То письмо было изложено подобным образом:  

«Дорогой друг, прошло немало времени с нашей встречи в том злополучном месте, в котором нас свела судьба. Вы казались мне изломанным, но со свойственным стержнем, который мало можно встретить в наше время. Несмотря на все положение вещей в жизни такого человека, вы оказались весьма вежливы и учтивы по отношению ко мне и всем присутствующим. Это письмо я волен писать от лица всех тогда собравшихся, ибо, когда вы нас покинули, страшный стыд и ничтожность заполонили наши сердца. Я искренне сожалею, что мы отнеслись к вам неподобающим образом, ведь в силу обстоятельств, которые с вами произошли, разумеется, другого выхода не было, кроме как скрываться в тени от злобных душ, подобных нашим.  

Знаете, тот случай положил основу для моих дальнейших размышлений, что через череду лет я заплутал в огромном мире из несправедливости, во многих случаях которой был сам виной. Я это признаю, оттого и решил ступить на путь искупления перед обществом и сделать себя неким подобием филантропа. Все, что я нажил, не приносит мне больше удовольствия, а скорее душит, как веревка на шее, которой я пытаюсь сдвигать огромный ящик со всем злом, что сам создал. Тем самым я пожертвовал большую часть своего состояния на благотворительность, оставив себе десять процентов от всей суммы. Также мои дела переданы помощникам, которые смогут вести дела, делая этот мир лучше, чем он есть сейчас. Вы спросите, почему же тогда я пишу вам? Объяснюсь. Вы открыли мне глаза, тем самым я хочу отблагодарить вас. Поэтому на ваш банковский счет, который, конечно же, я успел узнать, так как некие возможности для этого имеются, я перечислил тридцать миллионов в знак моей благодарности. Я думаю, что эти деньги вы потратите с умом, и пусть они станут символом чего-то нового в вашей жизни. Посему прощаюсь и еще раз спасибо. Искренне, ваш друг – Прокофьев».  

Человек отложил письмо. Кофе уже изрядно остыл, поэтому он оприходовал его в два глотка и со звоном поставил кружку на стол. Плечо почувствовало, как мягкая рука опустилась и провела тонкими пальцами по шее, которые после обвились на ней. Лицо девушки прижалось к молодому человеку, одарив легким поцелуем правую щеку, а по душе стала разливаться волна наслаждения.  

– Что читаешь? – спросила она.  

– Прокофьев написал.  

– Ух ты! И что говорит?  

– Сожалеет обо всем, что произошло зимой.  

– И ты ему веришь?  

– Стал бы он тогда писать и искать меня.  

– Тоже верно.  

– Знаешь, я его видел, – повернулся к девушке человек, – он приходил на наши концерты и сидел в тени, наблюдая. В нем было столько боли, истинной боли, ее не скрыть ехидной улыбкой. Мне даже жаль его было в тот момент. Но это не все.  

– Что же еще?  

– Он оставил мне тридцать миллионов.  

– Значит, получилось?  

– Получилось.  

– Я же говорила, что сработает. Каждый год за ним наблюдала, пока он не напился один раз и не сказал, что хочет увидеть человека, которому оставил бы все, что у него имеется.  

– И тебе не жаль его?  

– Нисколько. А теперь в магазины! – сопровождая веселым смехом, удалилась собираться Мария, оставив Сашу наедине с письмом.  

– Получилось…– с легкой улыбкой сказал молодой человек, но некая грусть сидела в его сердце. Ведь обман, который был сделан из лучших побуждений в ту ночь, был самым чистым обманом ради выгоды. Был тот выбор правильным или нет, трудно судить, особенно когда становишься резко богат. В тот момент мысли путаются, а личность становится другой, и кто знает, имеет ли возможность вернуться к былой чести. Саша поджег письмо и опустил его в раковину, смотря, как догорает надежда на честность старого человека, что считал себя гением, но оказался наивен, ступив на дорогу исправления. Пепел осел на раковине, а после стек в канализацию, оставив лишь запах, в котором еще чувствовался привкус надежды. Таким он и останется в памяти этой кухни.