Бессоница.

Размышление бывают сладки, упоительны – особенно в минуты диких полетах страстей, однако пробивающий озноб предраспологал к забытию, не сладостному. Корка Дона отражала свет, и все пространство было звонко и чисто, осень осела на землю. Бродя средь сумрака вдоль берега, бедно одетый молодой человек дошел в своем сознании до края отчаянья. Вечер крепчал, появились намеки на дождь. Он любил дождь, холод, но в меру, поэтому мерным шагом направился к церкви. Не то что бы он верующий, однако некоторый привлекающий его ореол манил, звал, тем более тоска переменчива – один момент требует одиночества, иной тепла человеческого. Церковь стояла на холме, на подножии которого был широкий рукав Дона, и в сердце рукава был остров. Бывший студент туда и направился, после некоторых терзаний у паперти. Там была его излюбленная беседка, особенно привлекательная в это время года. Сизый, багровый закат венчал пестрые листья клена, липы и дуба, лежащие на пряной земле. Романтическое влечение к церкви быстро остудилось под гнетом холода, ментального и физического, и он снова пошел, направляя тракт к квартире. Улица почти не отпечаталась в его сознании, ведь привычная дорога и глубокое размышление стирают границы материальности, только детский крик у магазина пробудил его. Мальчик, лет 8-9, с пресной и чистой кожей, такой характерной для нашего времени, стенал – колено нешуточно ободрано. В студенте все перевернулось, и он помчался к бедняжке. Мальчишка все пытался притулить колесо к самокату, видимо, причины падения. От расстроенных нервов, студент был сбит с толку, пытаясь запутанной речью утешить мальчика. Идея посетила его, и минута расторопности у кассы, и он промывал рану водой и ватой. Малышу было больно, все щипало, но он начал со страхам в голосе говорить, что.. -Мама меня накажет, я уже второй самокат сломал, а она сердится, когда я что-то порчу....- Он понимал его до боли, и от этого понимания ему стало жутко, ведь помощи в ту минуту у него не будет. Такси уезжало, освещая сумрак подворотни, и студент стоял у магазина и созерцал свою тень, он был надломлен. С глубоким сознанием, долгим ожиданием и медлительностью он шел, шел к квартире. Его встретил застойный запах не проветриваемой комнаты, темнота и мрак. Ища опоры в сломленности, он сел за стол, взял дневник и с болезненным удовольствием стал изливать... "Есть в мире эйдос, общая закономерность, сердце. Насколько мое ушибленное понимание философии дает мне понять, то эйдос имеет разные оттенки, вариации – он не однороден. Главные категории есть природный и социальный эйдос. Природный – это то, что мы называем законы физики, законы эволюции и тому подобное. Социальный – Конституция, мораль, традиции. А что есть сердцевина человеческой жестокости, она природная или социальная?.... " запись прервана отчаяньем.