Евгений Овчинников - Тоннель

1.  

– Смирнов! Не спим! За работу! За что тебе платят?  

Я дернулся от голоса начальника, будто от будильника, который играет звук сирены каждое утро в половину седьмого. За столько лет, слушая подобное каждый день, невольно начинаешь выпрыгивать из кровати, как ошпаренный, тоже самое происходит, если от ухода из реальности вытаскивает что-то ассоциируемое с сиреной, пусть это даже и голос усатого мужика, около пятидесяти лет от роду. Закински – так была его фамилия, но требовал к себе обращаться «Товарищ начальник». Он часто говорил, что работал штабным полковником в военной части и после огромной выслуги лет попал сюда, в «Управление по документации», но старые привычки все же остались. Закински воспринимал нас, как солдат на пыльной работе, которых только оторвали от «мамкиной груди».  

Работа в отделе заключалась в том, чтобы делить приходящие документы на определенные категории. А – категория первоочередной важности, события для освещения общества, связанная с работой правительства, достижений и прочего. В – сводки по преступлениям, несчастным случаям и прочему, что нарушает закон. С – развлечения, Д – освещение по медицине, образованию, социальным программам.  

Так, приходя на работу к 8 утра, мы начинали перебирать документы, внимательно перечитывая и перекладывая их в нужные папки, которые потом складывали в тележку и увозили. Перед тележкой всегда висел плакат – «Товарищ – ты делаешь правое дело! » Вроде сделано для мотивации, но мало кто на него вообще обращал свое внимание, слишком много работы. Таким образом длился рабочий день, вплоть до 20:00, пока не звучала сирена и все не вставали с рабочих мест, направляясь в сторону выхода. За ним располагался огромный лифт, который вел вниз к коридору с турникетами и огромным числом тоннелей. У каждого имелся личный пропуск к своему, что вел от работы к дому. Мой был около полутора километров, с остановкой через магазин, где заработанные деньги за смену можно было потратить на еду. Выбор всегда состоял из консервированной еды, закупоренной в банках с различной начинкой. «Мы за выбор» – гласила фраза на каждой банке, внутри состоящей из различных блюд: куриный суп, курицы с рисом, макарон с фаршем, гречки с мясом, овощей на пару и прочего, чего только пожелает душа.  

«Душа желает сегодня макарон с фаршем», – думал я, рассматривая со всех сторон банку, с кольцом на верхней части. Попутно, беру еще: кофе, чай, сигареты и пару бутылок пива под очередной фильм, который сегодня будут показывать сегодня по домашнему экрану. Судя из рекламы – будет что-то про спасение мира, добро против зла и тому подобное.  

Я осматриваю купюры в руке и понимаю, что остаётся еще немного, захватываю по пути пачку сухарей с хреном под пиво и упаковку яиц на завтрак. Подхожу к кассе, где стоит автомат самообслуживания, на котором есть наклейка, надпись которой гласит – «Покупая что-то, вы спасаете жизнь морских свинок в Африке».  

– Странно, никогда не замечал эту наклейку, – сказал вслух. – Видимо, дело благое, наши заботятся о морских свинках, кем бы они ни были.  

Выйдя из магазина, я направился дальше по тоннелю, пребывая в абсолютной пустоте мыслей, слыша лишь шарканье собственных ботинок по бетонному полу. Через километр, подошел к лифту, зашел в него и нажал единственную кнопку, что вела к дому. В нём всегда играла единственная мелодия, что-то странное, что побуждало лишь желание быстрее отсюда выбраться. Внутри все съеживалось при подобной музыке, а внутри сидело чувство паники, словно за тобой кто-то следит, и хотелось быстрее запереться в домашней безопасности, как в неприступной крепости. Двери открылись и я, чуть ли не прыжком метнулся в царство спокойствия.  

Это была квартира, состоящая из одной комнаты, кухня соединялась со спальней, а вторая дверь вела в ванную, совмещенную с туалетом. Цвета везде отдавали серо-коричневым, как и форма, которую я надевал на работу. Здесь царило чувство покоя и постоянности, как каждодневный обед или рабочий день, в котором были все привычные особенности, что остаются без изменений. Включение телеэкрана озарило светом, звуками успокаивающей рекламы и знакомыми голосами.  

2.  

Что я вижу? Вроде бы счастье, но как его понимать? Отголоски света через речи, что льются с экрана ударной волной. Вера? Она подкрепляет нас и делает сильнее, заставляя каждый день становиться уникальным, от того, что есть зона комфорта, подаренная судьбой. Но что есть судьба? Мы движемся по прямой и это хорошо, ведь наш путь понятен, подкреплен увиденным, уже все продуманно, нам есть на кого положиться. Что есть собственное мнение? Что есть вообще собственность? Вещи, быть может вещи.  

Что-то не так.  

Впервые, меня стали посещать сомнения в жизни, которую определили, за которую должен быть благодарен, но что-то во всем этом не так. Это злит, безусловно, эмоции одолевают меня, а это редкость. Я лишь не пойму, чем они вызваны, ведь день прошел, и все было как всегда. Быть может в этом дело? Но чего тогда хотеть, если это и есть то, к чему мы стремимся – покою и уверенности в каждом дне. Что-то в этом не так. Я кручу бутылку пива в руке, пока на экране происходят взрывы и стрельба. Победоносные речи не охватывают душу в волнующем восторге. Я не слушаю. Здесь что-то не так.  

Во мне закипает злость, я бросаю бутылку в стену, она разлетается вдребезги, разрывая оболочку под тяжелым бетоном, этикетка падает на пол, название «Тыльское» обрывается с двух сторон, оставляя на полу единственное слово – «Ты». Но что есть я? Моя злоба переходит на страх, разум начинает пляску, голоса смешиваются и смеются, смеются надо мной. Я не хочу их слушать, не хочу.  

Смотрю на пятно, оставленное на стене – чертовы красители, его не ототрешь. Я вглядываюсь и что-то есть в этом пятне, будь то наваждение какое-то или издевка разума, но все же есть. Могу поклясться, что вижу там макушки деревьев, что видел в учебниках по истории, их колышет ветер, над ними солнце с безмолвными облаками, что плывут подобно спокойному морю в теплый безветренный день. Я хочу вдохнуть этот соленый запах, неуловимое спокойствие. И вот, как по волшебству, у меня, это будто получается. Я вижу дорогу, извилистую, без длинных прямых коридоров, тропинку, ведущую в горы, где слышно мелкие водопады, воду, что бьется о камни, разлетаясь на мелкие брызги, что окропляют сухую почву вокруг.  

Но я лишь призрак среди всего этого, мне не коснуться рукой, она проходит сквозь эту материю, мне не достичь упокоения. Накатываются слезы, мне больно, где-то внутри, что разрывается сердце. Как бы мне хотелось, чтобы это все стало реальным, я бы запрыгнул в это пятно, чтобы оно поглотило меня без остатка, и пусть моя бы душа стала мелкой после этого, пусть ее разорвали бы смотрители, но за это, был бы готов умереть.  

Я отпрянул от стены, мне стало стыдно. Разве так можно? Разве могу ли быть неблагодарным подаренной жизни, имеющий возможность есть каждый день, спать в теплой постели, пить чистую воду. Но, что-то не так. Я собрал осколки щеткой и выбросил в урну, сел и открыл еще одно пиво, выключив телевизор. Я хочу подумать. Думать.  

3.  

В половину седьмого играет сирена в квартире, наступило утро. Я поднимаюсь с кровати, еще щурясь, пока белый свет охватил все помещение, словно под прицелом огромного прожектора. Через час, я уже спускаюсь в лифте, где играет эта отвратительная музыка, все внутри съеживается. Двери открываются, и я вылетаю просто из лифта, чтобы не слышать этот мерзкий звук, быть от него подальше. Впереди лишь бетонный коридор, по стенам ползут кабели и провода, словно змеи, что шепчутся меж собой. По потолку идут лампы, которые гудят, как работающий автоматический станок, угрожающе, будто знают, о чем я думал вчера. Меня передернуло, то ли от холода, то ли от осознания. Не знаю. Я о чем-то думаю, но не понимаю это свойство, это словно буря, в которой, как в воронке, кружатся в бешеном ритме картинки кинопленки, слова и образы, какие-то голоса и звуки, мне не удержать все это, я даю им волю, смотрю со стороны, проваливаюсь туда, раскинув руки перед падением. Я вижу все знакомое, все это было когда-то связано со мной так или иначе, все приобретает логику, поэтому я начинаю расставлять все правильно, как кубики с буквами, чтобы получилось слово, снисходительно смотря, будто воспитатель, одаряющий теплой улыбкой. Провал. Не помню дорогу, оказываюсь у лифта наверх, много людей, их взгляды пусты и безмятежны, они знают, зачем здесь, я же – сомневаюсь. Нельзя показывать, нельзя подавать виду, изображаю их и встаю среди небольшой группы в лифте. Притворство, что-то в этом вызывает во мне улыбку, но и смятение в то же время, это не истинно и лживо. Быть откровенным – не порицаемо, но все же, не привычка для всех остальных, ведь мы общество, общество не любимых друг другом, но знающих высшую цель. Их дыхание ровное, мое же – лживое, пытающееся скрыть оттенки волнения.  

Двери открылись, сразу повеяло пыльным запахом, который скатывался с коридоров и собирался в этом зале, где через минуту зашелестят страницы, загремят тележки, начнут шмыгать носы. Мы на пороге вечности, что умещается в один рабочий день, который забываем, попадая в свою крепость, ожидая лишь конца и не смотря в саму суть вещей. Все рассаживаются по своим местам, замирают, будто куклы и ждут сигнала. Никто не начнёт раньше времени, это выходит за рамки обыденности, плевать на энтузиазм, есть только отрезок от гудка до гудка и более ничего. Мой взгляд бегает, не могу сдержать в себе бурю эмоций, что все разрушено, весь фундамент, на чем устроена наша жизнь треснул, от одного лишь понимания, крохотной вещицы, что меняет все верх дном.  

Краем глаза, я замечаю на себе чей-то взгляд. Парень, не старше двадцати пяти лет, рассматривает меня, как консервы в магазине, он что-то заметил, что-то понял, но я скала – недвижная и холодная. Я очищаю рассудок, ставлю взгляд в пустоту, сосредотачиваюсь на одной точке, волнение исчезает. Это меня отвлекает, я прослушал гудок и беспорядочно мечусь, спустя секунду после него, роняя карандаш. Кто-то оборачивается, но это уже не так важно, теперь я стану призраком среди всех остальных, меня никто не видит.  

Перерыв на обед, гудок отдает в голове, словно молот по наковальне. Откуда я знаю, как он звучит? Странно, но что-то в голове всплывает, какие-то образы наводняют голову, как вода течет из крана, медленно наполняя ванную. Я помню образ ванной, удивительно, ведь разрешены только душевые, в них время идет быстрее, не успеваешь зацепиться за пришедшую мысль.  

Мы встаем одновременно, лица скованны, хотя я вижу в краешке глаза каждого секундное счастье, облегчение, среди огромной тоски, но кому это интересно. Господи, какие же мы одинокие, желающие слов поддержки, но это неправильно, постыдно – мы целая группа из одиночных душ в огромном пространстве. Я волоку свои ноги в столовую, чувствуя, как подошла волна усталости, но она иного рода, тело сталь, но душа плавит его, как в доменной печи.  

Еще один зал, только больше, серые стены, место раздачи обедов, где грузный мужчина, гладко выбритый и молодой, но старый в глазах, накладывает в подносы картофель с чем-то, похожим на мясо. Он видит лишь подносы, ему нет дела до наших лиц, опустошенных и блеклых. Сейчас именно поднос является центром внимания, наши взгляды устремлены в них, больше ничего не существует в этом мире, кусок железа вобрал в себя целый мир всего живого. Я удаляюсь от стола и занимаю место, подальше от всех. Так лучше видно всех людей, но и ты сам максимально незаметен, я могу беспрепятственно смотреть на них, без боязни быть обличенным.  

Неожиданно, я вижу, как ко мне двигается тот самый парень, что уставился на меня в рабочем зале. Он двигается плавно, но лицо выдает, в нём много несдержанности и желания. Я раскрыт! Мне страшно, но беру себя в руки, пока этот человек опускается на скамью, где теперь лишь мы одни.  

– Не против компании? – говорит он, голос звучит бодро, а лицо расплылось в улыбке – редкое свойство в нашем обществе.  

– Да, конечно. – Мой голос дрожит, мысленно, я ругаю себя за это.  

– Можешь не притворяться друг, я все видел.  

– Что ты видел?  

– Осознание. Господи, как я рад, что не единственный. Когда ты понял?  

– Вчера, вечером.  

– И как ощущения?  

– Скверно, это отвратительно. Я не должен так делать, не должен так думать. – Во мне нарастала злость, я чувствовал, что она вот-вот выльется.  

– Спокойно друг, спокойно. Это только поначалу, будто первая сигарета – после первой затяжки противно, а потом все встает на свои места.  

– Но так нельзя.  

– Кто сказал? – молодой человек издал легкий тихий смешок, чтобы никто не слышал его позади. – Это никем не писано.  

– Но все это знают.  

– Пусть знают, они идиоты. Парень, это приносит радость и удовольствие, то, с чем мы никогда не жили. Чувства, эмоции, они великолепны, все становится прекраснее.  

– Да, но…  

– Не торопись. Как тебя зовут?  

– Максим.  

– Макс, я Влад, Влад Перевозов, будем друзьями.  

– У меня не было никогда друга.  

– Так ни у кого не было. Теперь есть. Слушай, я тебе буду давать всякие подсказки, и ты поймёшь далее о чем речь. А первая, будет прямо сейчас.  

Распахнулась дверь, что противоположно находилась от нашей на другом конце зала, и из нее вышли…  

– Женщины – лишь сказал Влад.  

– И что в этом такого?  

– А то. Спорим, ты их никогда не замечал.  

– Я же знаю о них.  

– Знать, друг, это одно, а смотреть и понимать – другое. Вглядись в них получше, в эти мягкие лица, эти щечки, губы, волосы. Разве в этом нет чего-то прекрасного? Ничего не дергается внутри?  

Я стал смотреть на каждую девушку, что двигалась в колонне, но они словно не отличались друг от друга. Взгляд, такой опустошенный, стремился в полное ничего, где одна лишь тоска, сковавшее надежды. Они приближались ровным шагом, переставляя ноги два раза, когда получали обед. Внезапно, я обратил внимание на светловолосую девушку, она была ниже всех остальных, не больше ста шестидесяти сантиметров ростом, волосы доставали до плеча, а глаза были устремлены в пол. В ней чувствовалось некое смятение, которое было мне близко, бегающие глаза выдавали ее, поэтому она их опустила. Мне начало казаться, что поступаю неуважительно к ней, пялюсь как сумасшедший, что она видимо, почувствовала и повернулась. На лице отразился страх, кажется, что она подумала, будто я ее раскрыл, но постепенно, она успокоилась, видно разглядела во мне все то же самое, словно смотря в зеркало души. Какое-то теплое чувство разливалось по груди, кажется, я покраснел, поэтому увел взгляд, чтобы не привлекать к себе внимания.  

– Правильно друг, не дай волю эмоциям у всех на виду, – сказал тихо Влад, – Не заметишь, как тебя съедят без остатка, нельзя рисковать.  

– От чего же нельзя? Разве это запрещено?  

– Формально нет, но хорошим точно не откроется. Помнишь Лобова? Что сидел в углу рабочего зала.  

Я замешкался.  

– Конечно не помнишь, никто же ничего не видит, кроме своей работы. Так вот, однажды этот дуралей решил поддаться эмоциям и подходил к каждому, чтобы так сказать, встрясти его. Походило все на бред сумасшедшего, особенно, когда его никто не замечал. Но, заметил Закински, отвел куда-то его в сторону, а через полчаса прибыль патруль и забрал его. Больше я его не видел.  

– Думаешь, что он…  

– Умер? Без понятия, может сослали на другую работу, но факт остаётся фактом – все вышло ему боком. Так что, советую не рисковать лишний раз. Заговори с ней осторожно, не привлекая внимания, но в другой раз.  

– Но как?  

– Не знаю, но будь осторожен. Ладно, давай собираться, через три минуты возвращаемся на работу. Съешь хотя бы пару ложек, а то начнут что-то заподазривать.  

Аппетита у меня не было, слишком большое волнение сидело внутри, от чего к горлу подступала тошнота, но я прислушался к своему новому другу и насильно запихал в себя три ложки картофеля с мясом. Далее, мы встали и унесли подносы, погрузив их к остальным, после встав в колонну со всеми остальными. Уже почти на выходе я повернулся и встретился снова глазами со светловолосой девушкой, на минуту, мне показалось, что она покраснела и увела взгляд.  

Я вернулся на рабочее место, снова зашелестели страницы, задвигались тележки, головы наклонились к столу, но я никак не мог сосредоточиться. Что же это было со мной там? Вроде, это называют влюбленностью, где-то я читал об этом, но точно не могу понять. Нужна четкая информация на все это, нельзя доверять так эмоциям. Мне нужна была встряска, что-то приводящее в чувства, поэтому я налил стакан холодной воды и выпил залпом, что похолодело горло. Так-то лучше, разум очищен и можно сконцентрироваться на работе, вечером будет время на все остальное.  

В восемь вечера прозвучала сирена, мы снова встали и пошли одним строем в сторону лифта. Я уже не волновался, теперь проще казаться своим среди толпы, нужно лишь не думать, все уже придумано. Мое лицо пустое, среди таких же пустых, что стремятся попасть в свои дома, больше нам ничего не нужно. Я вхожу в свой тоннель, мысленно прощаясь со всем до завтрашнего дня, там и увидимся, как и во все последующие. По пути, достаю заработанные деньги – столько же, как и вчера, никаких надбавок, кому они нужны – ты знаешь, сколько всегда заработаешь, копить не на что в любом случае, у нас есть все. Магазин все тот же, беру все тоже самое, хотя обращаю внимание на стеллаж с канцтоварами. Почему раньше его не замечал? Не знаю. На нём ровной стопкой лежат тетради в клетку, ручки с синими стержнями и карандаши, уже заточенные. Я решил, что будет правильно, не брать сухари, а вместо этого, возьму тетрадь и карандаш.  

С пакетом иду по тоннелю, лампы гудят, говорят со мной, что-то подозревают, но я хитрее – не выдам себя. В лифте опять эта музыка, поначалу, меня опять окутывает страх, но решаю вслушаться. После протяжного выдоха, я закрываю глаза и погружаюсь в пустоту, откуда доносится эта мелодия. Теперь она не кажется мне пугающей, все приобретает какой-то смысл, теперь она журчит мелким ручьем и заполняет всю мою душу. Я чувствую волнение, но не то, что было раньше, скорее что-то мягкое, будто в предвкушении какой-то неведомой силы. Меня настигает гул, уверенный и пробивающий грудную клетку, что сердце, словно оказывается в руках этой музыки, я полностью в ее власти и хочу подчиниться всем остатком своей мелкой души. Она знаменует собой что-то сильное, пробуждая какую-то неведомую силу в маленьком человеке, жар проходит по телу, я словно задыхаюсь и открываю глаза в момент эйфории, когда становится трудно дышать. Я что-то почувствовал, что-то незнакомое, но, несомненно сильное, что даже эти десять секунд показались целой вечностью наедине с чем-то великим. Вхожу ровным уверенным шагом, теперь я стал смелее.  

Зайдя в квартиру, я машинально включил телеэкран, на котором была реклама очередного вечернего фильма, но мне было совершенно неинтересно, нужен был лишь звуковой фон, тишина меня убивала. Казалось бы, я должен желать ее, после рабочего дня, но нет, она лишь всегда страшила меня, шум стал за эти годы роднее. Разложил продукты и сел за стол, взяв тетрадь и карандаш, положил перед собой. Что дальше? Кто его знает. Начну просто писать что-нибудь  

«Был сегодня на работе с 08:00 до 20:00. В столовой познакомился с Владом. Я не единственный такой. Потом, увидел девушку, у нее были светлые волосы. Кажется, она мне нравится. Потом снова стал работать. В 20:00 пошел домой и пришел».  

Я посмотрел на свою запись и стало тошно.  

– Как пресно и логично, – произнёс вслух. Идиотская была идея, в этом нет никакой красоты, как и во мне. С чего я взял вообще, что получится?  

Закрыл тетрадь, поужинал, потом открыл пиво и сел перед экраном. Просто дам времени идти в своем ритме, пока не погружусь в сон. Это всего лишь день и он прошел.  

3.  

Последующие сутки шли незаметно, тетрадь лежала на столе, глупо было начинать вообще подобным заниматься, время можно было убить и по-другому. На работе было все как всегда: папки с категориями: А, B, C и D улетали с тележками в коридоры, а на их место приходили новые. Новости были все те же, особо ничего не менялось, и это было хорошо. В какой-то момент, я даже почувствовал удовольствие от того, что все именно так, жить было проще. Я видел, как Влад поглядывал поначалу на меня, пытался в столовой завести разговор, но я всячески старался его игнорировать, это его расстроило, но мне какое дело. Все шло хорошо, вплоть до одного дня.  

Как обычно, в 08:00 я прибыл на работу, сел за стол и принялся сортировать документы в правильные разделы. Голова пребывала где-то в своем пространстве, позволяя телу делать все на автоматическом уровне. Я перебирал одну новость за другой, пока не прозвучала сирена на обед. Все поднялись и направились в обеденный зал. Потихоньку, друг за другом, подносы людей заполнялись и удалялись за столы. Я занял свое уже полюбившееся место в самом конце, но уже сидел один, Влад больше не подходил, мое общество ему опротивило. Я набивал желудок гречневой кашей с тушенкой, устремив взгляд в одну точку на железном столе, думать ни о чем не хотелось. Когда подошло время возвращаться к работе, я встал, положил поднос к грязной посуде и направился в сторону выхода, пока вдруг что-то не толкнуло меня и это что-то не вложило в мою руку кусочек бумажки. Я поднял голову и увидел свою старую знакомую – невысокую блондинку, которая в спешке удалялась в противоположную сторону. Я хотел было раскрыть бумажку, но подумал, что это плохая идея, поэтому сделал уже это, когда вернулся на рабочее место, так было менее заметно, пока головы работников опущены к столу. Я развернул записку, где было короткое сообщение – «Нам надо поговорить, встретимся в магазине, в отделе канцтоваров».  

Это меня ошарашило, даже точно не сказать, какие эмоции я испытал. Я вернулся к работе, чтобы Закински ничего не заподозрил, но мысли мои были целиком и полностью уже в вечернем магазине.  

После окончания рабочего дня, я устремился в установленное место, спеша больше обычного, хотя старался и не выдавать себя. Чуть было не снес одного из рабочих, но в последнюю секунду смог плавно повернуть тело, не задев его. Уже в магазине, я стал осматривать всю территорию, хотя прекрасно знал, куда мне нужно направиться. Странно, никогда не замечал, что здесь ходят люди, такие же как и я, почему-то казалось, что магазин был создан лишь для одного меня. Я прошел в раздел канцтоваров, где не было ни души, и встал у стеллажа с различными предметами: папками, ручками, пеналами, лотками для бумаг. Зачем столько бесполезных вещей? – Думал про себя. Хотя, может они и полезны, но для кого-то другого, кто-то обращает на них внимание. Потом стал внимательно изучать этикетки товаров, которые пропитаны всяческими лозунгами, которые местами уже мне казались абсурдными. Однажды, я задумался о морских свинках, которых якобы пытаются спасти в Африке. Меня не покидало чувство, что здесь что-то странное, будто все это огромное вранье, но для доказательств нужна информация, а она содержится в книжной библиотеке, но пускают туда только избранных. Сколько бы я не отрекался от понятых мною вещей, любопытство брало свое, и я уже никогда не вернусь к базовым настройкам, как бы этого не хотелось. Мне следует все узнать и докопаться до правды.  

Пока я пребывал в своих мыслях, устремив стеклянный взгляд на карандаши, меня одернули за плечо. От неожиданности, я вздрогнул и увидел перед собой ту самую блондинку. Она приложила указательный палец к губам, давая мне понять, что следует молчать и потянула за руку за стеллажи, где скрывалась дверь в подсобку. Но то, оказалась не подсобка, а длинный коридор, по которому меня вели, как маленького ребенка. Меня раздирало изумление, а внутри было желание задать тысячу вопросов. Ей что-то известно, больше чем мне. Я уже было хотел заговорить, но она лишь шикнула на меня и продолжала вести непонятно куда.  

В конце коридора, мы повернули налево, там прошли еще чуть вперед, зашли в правую дверь, а там, в квадратном небольшом зале пошли наискосок к другой двери. Остановившись, незнакомка постучала два раза, выждала секунду и еще три раза. Кто-то зашевелился за дверью, повернув замок. Меня потянули за собой в раскрытую дверь, где на меня смотрели десятки неизвестных мне людей. Когда двери за мной закрылись, повернулся ключ, все выдохнули и, неожиданно, расплылись в улыбке.  

– Теперь можно говорить, – сказала девушка мягким голосом, что я сразу же обмяк внутри, боясь что-то произнести в ответ.  

– Я не понимаю… – тихо сказав в ответ.  

– Добро пожаловать в клуб, друг мой. – Из-за группы людей вышел Влад, он расплылся в дружественной улыбке, похлопав меня по плечу. – Думал зарыться обратно в свою нору?  

– Пытался, но…  

– Не получилось? – Оборвал он меня в середине предложения. – Понимаю дружище. Мы посовещались и решили принять тебя в нашу скромную компанию, чтобы снять с тебя груз этого бремени.  

– Подожди, но я думал…  

– Думал, что мы с тобой всего такие вдвоем? Конечно нет, просто все хорошо скрываются, здесь пару лиц, возможно, будут тебе знакомы. Смотри, Петров и Иванов с нашего отдела, сидят в дальнем конце зала. Помнишь их?  

– Нет, прошу прощения.  

– А, не извиняйся, мы просто умеем хорошо скрываться.  

Я протянул руку своим коллегам и те ответили радушным рукопожатием, накрыв сверху второй рукой.  

– Рад познакомиться, – сказал Петров  

– Будем знакомы, – кивнул мне Иванов.  

Я лишь скромно улыбнулся, все это было для меня каким-то сумасшествием.  

– Друг, а теперь давай тебе представлю твою похитительницу. Это Елена, Витцина Елена, отдел проверки информации. Фамилию можешь не использовать, это просто, ради приветствия.  

– Добрый день. – я мялся в своих эмоциях, как котенок в новом доме. Она смотрела на меня холодно, но, протянула руку, после улыбнувшись.  

– Приветствую. Надеюсь, что вам у нас понравится.  

– Бесспорно.  

– Так, друзья, у нас есть всего час, после чего, все должны по двое разойтись к своим тоннелям. – Скандировал Влад. – Все должны помнить об осторожности.  

– Это противозаконно? – спросил я.  

– Нет, но осторожность не помешает, не надо испытывать судьбу.  

– Тоже верно.  

– Можно достать выпивку, еду и разложить на столе. Если кому понадоблюсь, я за игральным столом.  

Влад направился к столу, где собрались около пяти мужчин, один из них перетасовывал карты. Все взяли с собой по бутылке пива.  

– Так, как ты новенький и не знал, что надо что-то нести, сегодня команда угощает, – сказала Лена. – Что будешь? Пиво, виски, джин?  

– Давай джин, потом попробую виски, пива я достаточно уже выпивал каждый день.  

– Чистый? С тоником?  

– А что посоветуешь?  

– Тоник для настроения, чистый для понимания.  

– Тогда чистый.  

Лена налила джин в стакан до половины и протянула мне. Я сделал глоток, жгучее чувство пронеслось внутри, смешанное с травяным привкусом. Я слегка поежился, что меня передернуло.  

– В первый раз всегда так. – сказала она и улыбнулась. – Так что, поведаешь мне, почему ты на меня пялился?  

– Для этого потребуется еще стакана два тогда, – ответил я.  

– Да брось, все мы люди.  

– Думаешь? По остальным на работе, я этого не могу сказать.  

– Они пока еще не поняли, но поймут.  

– Думаешь?  

– Конечно, для этого нужно время и небольшой толчок в спину. Ведь мы все тоже пришли сюда постепенно, Влад был первым.  

– Значит он вербовщик?  

– Что-то типа этого, только без дубинки на поясе и приказного тона. Все здесь по собственному желанию.  

– И давно? – спросил я.  

– Около четырех месяцев. Я пришла сюда два месяца назад, когда нас было шестеро. Теперь собралось двадцать человек и думаю, что это только начало.  

– Что тебя пробудило?  

– Книги. Меня как-то отправили прибираться в библиотеку, но запретили прикасаться к ним. Конечно, я не удержалась, запретный плод сладок. Оказывается, раньше очень было много литературы, мы многого не знаем о мире, что был сверху, до всего этого.  

– Чего именно?  

– Кто знает, газеты пишут о климатических бедствиях, якобы мы довели нашу планету до того, что она сама стала с нами расправляться. Если не изменяет память, то это было в 2167, всех упрятали в эти бункеры, с тех пор так и живем.  

– А сейчас 2234, больше пятидесяти лет назад. И больше никаких новостей за это время о том, что там наверху?  

– Никаких, видимо все плохо, либо для всех удобно, чтобы было плохо.  

– А как тебе самой кажется?  

– Мне кажется, что нам чего-то не договаривают. Нас посадили в мир идеальности, с ранних лет мы знали только жизнь среди бетонных стен, но не встречали стариков, никого, кто жил в то время, а я думаю, что кто-то да остался, кто может пролить ясность на всю эту историю. Знаешь, я стаскивала книги из библиотеки, пока меня там закрепили убираться, и узнала много чего интересного. Мир был не идеален, но в нём была своя уникальность, там была красота, которую даже трудно представить, там жила любовь. А теперь что? Теперь мы лишь условность жизни, без права на риск, на красоту и желания любить. Каждый день мы видим лишь тоннель, что ведет нас от одной крепости одиночества к другой. И что мы чувствуем? Безопасность и надежность. Мы знаем, как пройдёт наш день, знаем, как он закончится, поэтому не смотрим по сторонам, ведь заведомо проигрываем каждую мелочь, а в душе нам гадко, но мы об этом не догадываемся, потому что не знаем что это. Вот скажи, чего ты боишься? Истинно.  

Я замешкался, ведь мысли об этом никогда не приходили. Первое, что пришло в голову, это боязнь опоздать на работу или то, что нужной еды не окажется в магазине, но это все не то, я знал, чего она ожидает от меня услышать.  

– Я не знаю, – лишь вышло из меня.  

– Страх не близкое чувство в мире, где все за тебя уже придумано. Страх, это неожиданность, а в этих стенах ее нет. А я боюсь смерти. Но скорее, боюсь, что просто все закончится, а в жизни и нечего запомнить. Что мы вообще помним из каждого дня? Все становится настолько привычным, автоматическим – каждое наше движение проработано тысячи раз и поэтому не остаётся в памяти.  

– Я кое-что помню.  

– Что же?  

– Пятно в свое комнате.  

– Это уже интересно, продолжай.  

– Однажды, какая-то злоба меня охватила, и я разбил бутылку пива об стену, там осталось пятно. Вроде бы ничего такого, но я заглянул в него и что-то увидел. Вырисовывалась картина, которую никогда и не видел, но образы вставали перед глазами сами собой. Я вдруг понял, что в этом мире все как-то не так. Мне открылась красота, которую рисовал разум, он так долго спал, что картинки мчались беспорядочно, словно вихрь, но в этом всем, было какое-то небольшое счастье.  

Лена смотрела не отрываясь. В ее глазах было видно понимание, о чем говорю. На душе ее было тяжело, ведь она одна, в огромной толпе, как и все мы, а теперь, есть те, кто понимает суть вещей. Ее глаза горели любопытством, знакомый блеск.  

– Это чудесно, – сказала она. – Надеюсь, что ты еще что-нибудь потом мне расскажешь. Хочу сделать тебе подарок – на следующую встречу принесу тебе книгу, прочитай, а потом расскажи мне о своих впечатлениях.  

– Хорошо, – я улыбнулся, чувствуя спокойствие. Рядом с ней, мне казалось, что все имеет важность, наконец-то есть кто-то, кто может понять. – А во что они играют? – я перевел тему.  

– Покер.  

– Никогда не слышал.  

– Карточная игра, люди делают ставки, собирая определенные комбинации. В конце, у кого комбинация лучше, забирает весь выигрыш.  

– Это просто.  

– Не совсем. Здесь не обязательно, чтобы у тебя была нужная комбинация, но ты должен уверить всех своими действиями, что будто она у тебя есть, называется блеф. Надо уметь обманывать.  

– А вот это уже интереснее.  

– Пойдем поближе.  

– Подожди, только налью себе еще стакан.  

– Добавь тоник, будет вкуснее.  

Я налил себе половину стакана джина, добавил еще половину тоника и направился с Леной к столу. Там кипела сосредоточенность, вперемешку с азартом. Она сказала правду, что надо уметь обманывать, ибо Иванов сидел весь нервный, скорее всего у него хорошая комбинация, и он уже хочет победить. Добавляется еще карта, скорее всего последняя, все напряжены, только Влад довольно расслаблен, это видимо раздражает других, так как все на него косятся. Влад добавляет фишек, все сбрасывают карты, он открывает свои, там десятка и валет, подобных на столе нет карт. Все вздыхают, кто-то кидает свои карты на стол, видимо, он блефовал, кажется, я понял, о чем была речь.  

Еще около получаса мы пили, говорили и смеялись со всеми остальными. Впервые в моей жизни, появилось внутри чувство какой-то значимости, впервые я шел вне сценария, поэтому, каждая минута, что приводила к расставанию, была жестокостью по отношению ко мне. В половину десятого, мы поочередно вышли и направились к своим тоннелям. Я хорошо запомнил путь, которым мы сюда пришли и вернулся им же, ни разу не ошибившись дверью. Оказавшись снова в магазине, я быстро набрал продуктов и направился домой. Телеэкран снова был лишь фоном, мне не хотелось видеть все те же однотипные фильмы, хотелось вспоминать этот вечер. Неожиданно, я встал и направился к столу, достал свою тетрадь и начал писать.  

«Сегодня был удивительный день, со мной не случалось ничего подобного. Столько людей, с которыми может поговорить о чем угодно. Я никогда не говорил о пустяках, но видимо именно пустяки составляют нашу привязанность друг к другу, как и возможность быть услышанным. Мои мысли успокоились, теперь они не кружились ураганом в голове, я мог о них рассказать, какая же это удача. А она, она бесподобна, кажется, во мне живет какое-то чувство, которое мне еще не понятно, но оно расплывается теплотой в груди. Жду лишь новой встречи, а еще жду ее подарка. Книги. Я в предвкушении. Думаю, что я счастлив».  

4.  

Наша группа собиралась раз в неделю всего лишь на час, большей роскоши во времени у нас не было. Когда меня привели сюда, то количество исчислялось двадцатью, а спустя два месяца моего пребывания здесь, увеличилось до сорока пяти. Все они приходили одинаковыми – запутавшимися перед огромным столкновением души с жестокой реальностью. Они не выглядели как люди, скорее, как куклы, которые приехали на продажу в одной коробке. Пугает, что я был такой же. Теперь же, все изменилось, теперь приходилось притворяться, будто я люблю свою жизнь, чтобы хотя бы час в неделю и правда ей насладиться. Все это абсурдно, но такова реальность, а большинство о ней даже не догадываются. Понимание и вера, сменилась чувственностью и желанием. Нас заставляли верить в устроенные удобным образом идеалы, но в них было мало что святого, ведь там не было любви.  

Лена приносила мне по одной книге каждую неделю, которую я успевал прочесть за пару дней, после, живя лишь ощущением грядущего. Сколько великолепного, я встретил на страницах, что меняли и перестраивали разум, ставя все на иные места. Теперь, мне с трудом давалось переставлять новости в различные категории на работе, ведь законченный текст в них, приобретал уже форму не просто информации, а некого луча сквозь душу, который чувствуешь всем внутри. Мое сердце разбивалось с каждым увиденным, но нельзя было себя выдавать. Закински стал нервно поглядывать на меня и это раздражало. Он был главным противником всех моих мыслей – образец повиновения и исполнения, никаких мечтаний и желаний, только отработанный сценарий. Один раз я задумался о чем-то, не заметил, как подошел Закински со спины и шепнул мне на ухо так, что я чуть не подскочил. «Парень, если ты устал от этой работы, мы переведем тебя в другой отдел» – вот, что он сказал. Конечно, такое сразу отрезвляет, мне не хотелось переводиться, особенно, после истории Влада про сотрудника, которого потом никто не видел. В дальнейшем, мне приходилось держать себя в руках до вечера, пока все не станет вновь моим вокруг.  

Сегодня я решил купить еще карандашей, удалось отложить денег, так как тратил постоянно меньше, чем раньше. Это показалось забавным, ведь все всегда расходовали полную сумму, которую тебе давали за отработанный день. Все эти деньги уходили на еду и выпивку, которые скрашивали наши вечера. Но, скорее это была попытка забыться, найти в этом свою форму счастья, думая – У меня есть хотя бы это, я могу купить себе вот это и буду счастлив. Какой забавный обман, когда понимаешь, что это не то, чего хочется по-настоящему, а как все это осознание пришло, то расходы резко уменьшились. За рабочий день, мы получали 10 Ле, тратили все, до последней монеты, а теперь, я откладывал по 4 Ле каждый день. Так, скопилась небольшая сумма, которая уходила на выпивку и еду на наши встречи с группой, а также, я купил этот набор карандашей, упаковку бумаги, пару тетрадей и прочих мелочей.  

У меня появилась навязчивая мысль. Каждый день, я вглядывался в то самое роковое пятно на своей стене и думал, что в нём нет какой-то законченный формы. Поэтому, взял карандаши и стал рисовать линии, очертания – все, что видело сознание внутри меня. Я рисовал понемногу каждый день, пока все это не превратилось все один какой-то непонятный рисунок, но при этом, очень сильно значащий для меня. В нём я видел законченную картину вселенной, места в нём себя и все то, что нас объединяло. В этой картине было все, что испытывал своей едва рожденной душой, я чувствовал каждое нажатие на карандаш и оставлял им знак на стене, который стал путеводителем среди всех остальных. Я стал понимать, что во многом важны детали, мелкие частицы того, что не разглядишь на общей картине. Это стало видно везде: трещинки на стенах тоннеля, пятнышко от чернил на рабочем столе, желтизна на пальцах курящего, родинки на левом плече светловолосой девушки – все это были мелкие детали, которые составляли картину всего, они скрывались за огромными фигурами реальности, но были более реальны, чем все, что мы видели.  

С Леной, мы становились ближе, и в следующий день встречи группы, сидели отдельно за столом, подальше от всех. Влад всячески зазывал меня за карточный стол, чуть ли не умоляя, но я был непреклонен.  

– Нет дружище, в прошлый раз, я оставил двадцать ле из-за твоих мухляжей. Я не стану спонсором этой комедии над собой еще раз – крикнул я ему через зал с улыбкой. Влад лишь махнул в ответ рукой и вернулся к игре.  

– Как думаешь, что будет дальше? – спросила Лена. У нее был грустный вид.  

– Не знаю. Почему ты спрашиваешь?  

– Потому что все уже становится привычным и обыденным, даже эти встречи. Словно, это какой-то план, где бунтовщики все равно попадают в те же лапы безысходности, только уровень немного другой. Кажется, мы умираем каждый раз, когда что-то становится для нас привычным. Сколько таких жизней нам отведено, пока не наступит закат для всего.  

– Думаешь, что жизнь должна быть непредсказуемой каждый раз?  

– Возможно, почему нет? Знаешь, у меня есть мысль, но она кажется абсурдной. Чем больше я понимаю, тем меньше понимаю на самом деле…  

– Я знаю, что ничего не знаю. – процитировал я.  

– Именно.  

– Возможно, что ты открыла путь к мудрости.  

– А толку? Это не подводит меня ни на шаг к тому, чего хотелось бы. Оказалось, что человек, это сложная формула, в которой нет четкого решения на ответ смысла жизни.  

– Может смысл жизни и заключается в том, чтобы не искать на него ответы?  

– Может быть. Думаешь, чем меньше вопросов, тем лучше?  

– Думаю, что смысла никакого нет, есть лишь отрезок времени, данный нам, а наша задача просто что-то делать, чтобы в один момент не понять, что гонялись бессмысленно за ответами, которых и нет на самом деле. Я имею в виду то, мысли о природе нашей жизни уместны, но иногда, следует просто жить, именно жить, а не существовать, как было до всего этого. К чему единственному стоит стремиться, так это к счастью.  

– Но что есть счастье…  

– Это еще предстоит узнать.  

Через двадцать минут сборище было в самом разгаре, гул за карточным столом нарастал, от количества выпитого. Вся прелесть необычности в этом гасла, потому что это было похоже на крик души, запить всю боль, что легла на душу одеялом из колючей проволоки. В этом ли был смысл наших встреч? Вряд ли. Я понял, что алкоголь помогал нам жить среди всей обыденности, став неким проводником, от него становилось легче, чтобы дожить до конца дня, но кислый запах с утра возвращал в круговорот событий однообразности. Выхода лишь было два: либо быть пьяным всегда, либо отказаться от этой привычки. Мы не сделаем ничего из этого.  

Мне хотелось впервые уйти раньше, эта комната сегодня была чужой, как и для светловолосой девушки по левую руку от меня. Мы посмотрели друг на друга, и все стало понятно. Без лишних мыслей, мы встали и направились к выходу, попрощавшись со всеми, избавляя себя от нужды что-либо объяснять, на возгласы о том, что наше общество так им нужно сейчас. Я шел впереди, слыша, как Лена перебирает еле ногами, ее мучили вопросы, на которые не было ответов, но это временно, все временно всегда. Я чуть остановился, чтобы поравняться с ней и взял ее за руку. Казалось, что мое сердце начнёт колотиться, но оно было спокойно, скорее, ему хотелось подарить тепло, которого девушке так не хватало в данный момент. Она слегка улыбнулась и оставила свою руку в моей. Мы были на пороге чего-то удивительного, неподвластного нам. Я чувствовал, как нас тянуло и нужно было сделать лишь решительный шаг навстречу неизведанному. Мое тело придвинулось к ней, ее глаза напоминали котенка с фотографии в книге, который смотрит с игривым любопытством. Я придвинул к себе девушку и поцеловал. Внутри упал груз с души, томящее ожидание того, что возможно никогда не случится и теперь, словно, все встало на свои места, будто так и должно быть. Чувствовалось, как по щекам бежит жар, дышать становилось труднее, но разум был очищен, в нём лишь билась пульсация, как будто кометы кружились в бескрайнем космосе. Она была такой мягкой в объятиях, но при этом, полностью подчинила меня своей власти. Влюбленность, это всегда плен, в который сдаешься по собственной воле, и только случай определяет, кто из вас в нём является большим объектом обожания. Но сейчас, это было не важно, имел значимость только этот момент и, если бы сейчас вокруг все взорвалось, расщепив наши тела на мелкие кусочки, но это было уже не важно, потому что у меня было все в этой жизни, после этого момента.  

Я отпустил ее талию и перевел руку обратно, чувствовал, как ее пальцы слегка трясутся.  

– Что теперь с нами будет? – сказала Лена, я видел, как в ее глазах проступили слезы.  

– Думаешь, мы не должны были этого делать?  

– Думаю да, но мне так хотелось, с первой нашей встречи.  

Я обнял ее.  

– Мы натворили еще большое зло, чем могли, – не останавливалась она, – нас сошлют, обязательно сошлют.  

– Перестань, это не предписано нигде.  

– Но это не значит, что так можно поступать. Разве у нас есть право на любовь?  

– А почему его не может быть?  

– Это нарушает порядок, как мы сможем думать о благе общества, если теперь думаем только о себе.  

– О друг друге…  

– Нет, о себе. Мы удовлетворяем свои потребности в чувствах, желании быть не одному.  

– Но мы всегда были не одни.  

– Да, потому что принадлежали общей идее, а это…Это уже другое. Нас вычислят и упразднят.  

– Как нас вычислят? Мы сможем притворяться.  

– Дурачок, разве можно в огромной толпе не заметить глаза влюбленных. Они как вечный маяк среди бушующего моря. Нам конец.  

– Я что-нибудь придумаю, дай мне время.  

– Теперь оно только у нас и осталось.  

Лена зарылась в мои объятия, ей так страшно, я даже не предполагал, что в такой сильной девушке может быть столько страха, что он невольно перекочевал ко мне. Что же будет? Я должен что-то придумать и я это сделаю.  

Мы простояли так еще едва пару минут и направились каждый своим путем. Мысли обо всей этой ситуации не покидали меня за весь путь обратно. Я купил продуктов, даже не смотря на то, что беру, все просто шло на автоматизме. Не заметил, как вернулся домой и погрузился глубоко в мысли. Мне следовало сразу начать искать решение, но как же хочется окутаться теплыми чувствами, будто одеялом в холодную ночь и лишь смаковать внутреннее блаженство. Это миг услады перед смертью, финальная сцена перед занавесом и никаких больше антрактов. Мы вышли на заключительную часть.  

5.  

Интуиция. Я где-то читал о ней. Она способна подсказывать нам грядущие события, из анализа предыдущего, сопоставляя факты и выводя все в формулу озарения. Она скребется под коркой черепа, шепча предсказания и работает, как некий инстинкт самосохранения, но не всегда мы готовы слушать его. Это чувство, оно приближалось ко мне, как шорох за спиной, как мелькающая фигура, которую улавливаешь уголком глаза. Я не хотел смотреть, влюбленность застилала горизонт облаками, но то, лишь был туман, который опустился на землю и закрыл видимость того, что было так явно передо мной. Мы глупцы, которые надеются увидеть желаемое, не взирая на настоящее.  

В 08:00 я был готов приступать к работе, как Закински подошел ко мне, прикоснулся к плечу ( что было на него не похоже ), слегка улыбнулся и попросил проследовать за ним в кабинет, чтобы поговорить о работе. Казалось бы, здесь я должен уже насторожиться, но был мыслями где-то в другом месте. Оказавшись в его кабинете, понял, что никогда прежде здесь не был. Это было помещение пять на пять метров, с ровно расставленной мебелью, на шкафах плотным прямым рядом стояли папки, подписанные какими-то числами, рядом со шкафом был стол, на котором все предметы ( от ручек до зажимов ) лежали ровно, в одну линию. Этот человек был педантичен, а такие люди никогда не вызывали доверия у меня, так как способны были на многое, ради того, чтобы порядок не нарушался.  

– Садись Смирнов, – Закински указал на стул, напротив его. – Максим, могу тебя так называть? Сейчас мы в моем кабинете и можно отбросить лишние формальности.  

Тревожный звонок, но я кивнул.  

– Итак, Максим. Ты работаешь в этом отделе уже много лет, я всегда отмечал твою отдачу нашему общему делу, и было бы не справедливо оставлять тебя на одном месте. Тебе положено повышение.  

– Повышение?  

– Именно так, товарищ. Ты доказал свою способность быть преданным делу, поэтому я хочу тебя перевести на руководящую должность в верхний отдел. Будешь заниматься перепроверкой того, как этот отдел распределил документацию, выявлять ошибки.  

– Почту за честь, товарищ руководитель.  

– А, брось, мне это только в радость. – Он расплылся в улыбке, которая напрочь отторгала, в ней было что-то злое, прежний я, вряд ли это бы заметил, но нынешний чувствует, как пахнет горелым.  

– Когда же мне приступать?  

– С завтрашнего дня. Однако, при переводе на верхний уровень, сотруднику требуется менять жилье, так как с верхнего отдела нет тоннеля, что проходил бы к твоему нынешнему рабочему месту, классовость так сказать.  

– Значит, я не буду иметь доступ на свой нынешний уровень?  

– Конечно нет, зачем это вам вообще? Там жилье лучше, еда лучше, да и вообще все лучше. Или есть какие-то проблемы с этим?  

– Нет, нет, конечно же нет.  

Я сразу осознал, что больше не увижу своих друзей, не увижу Лену, все кончено. Я чувствовал, как обрушилось все внутри, огромная пустота съедала сердце, хотелось кричать, но страх быть раскрытым сильнее всего этого.  

– Замечательно, – проскандировал Закински. – Я отправлю отряд, чтобы помогли вам быстрее собраться и переехать. Они будут вас ожидать по окончанию рабочего дня. А теперь, идите работать и удачи на новом месте. Вместе, мы живем общей целью, товарищ!  

– Рад служить.  

Я отправился за свой стол, меня переполнял ужас. Отряд увидит, во что превратил квартиру, и тогда точно пропал, это скрыть не удастся, а сбежать с рабочего места, чтобы все поправить не получится, тогда точно все поймут. Что же делать?  

Весь день я провел в какой-то внутренней панике. За обедом подсел Влад и я рассказал ему все, что произошло. Он никогда не выглядел таким хмурым, долго молчал, но потом утешил меня и сказал, что все будет хорошо. – Главное, это надеяться, – после чего спешно удалился. Снова это чувство вернулось, но то уже скорее было страхом, чем интуицией, все перемешалось и золотой середины не видно.  

Когда прозвучала сирена, я отправился по тоннелю домой, представляя себе картину того, как меня крутит отряд и везет в неизвестном направлении. Каким бы последним было мое желание? Хоть бы мне его предоставили. Тогда бы, просто хотел бы увидеть Лену. Нет, так нельзя, тогда и она пострадает, а этого допустить нельзя.  

У лифта уже стояла группа людей. На них была синяя форма, штаны просунуты в берцы, а на голове была кепка того же синего цвета. Они держались ровно, как массивные деревья, а взгляд был безжизненным и пустым, смотрящим сквозь меня, словно я и не существую. Сейчас, хотелось бы, чтобы так и было.  

– Добрый вечер, товарищ. – Сказал один из них, что я не понял сначала кто, все они были одинаковые, – Готовы к переезду?  

– Да, – ответил я неуверенно.  

– Отлично. Выглядите бледно. Не заболели?  

– Нет, все в порядке, просто устал немного.  

– Ничего, отоспитесь сегодня ночью, сделаем все быстро. Говорят, на том уровне матрасы мягче, что может быть лучше.  

– Вероятно да.  

– Прошу, товарищ, мы сразу за вами.  

Отряд расступился перед лифтом, я вошел первый, они следом. Лифт стал двигаться наверх, проигрывая всю ту же музыку, которая была теперь чем-то устрашающим, но в то же время, это была мелодия конца, который теперь необратимо двигается ко мне. Чем выше мы поднимались, тем ярче приходило понимание того, что ждёт впереди, и я был готов, было уже все равно. Лифт остановился, двери открылись, и мы вошли внутрь.  

6.  

Вот этот миг, я так желал, чтобы он был как можно дальше, но противоречие судьбы, только приблизило его. Я чувствую, как сердце бьется, что чуть ли не выпрыгивает из груди, дыхание стало учащенным, словно пробежал пару километров на приличной скорости. Пот проступает на лбу, ладони становятся влажными, а в груди некое чувство холода, которое вбирает в себя все тепло, которое как-либо могло окружать меня. Эта комната, это крохотное пространство, мой мелкий мир становится моей погибелью. Но я смирен, смирен перед грядущим, это не должно означать, что нельзя бояться, напротив – это неизвестность, а она таит в себе многое. Отряд проступает вперед меня и начинает тщательно все осматривать. Их взгляд останавливается на стене. Их главный, делает глубокий вдох, поворачивается ко мне и с улыбкой начинает разговор.  

– Долго рисовали? – Он кивает головой в сторону стены, где расположен рисунок.  

– Да, где-то пару месяцев, – отвечаю я, стараясь не выдать волнение.  

– Эх, жаль закрасят, такие порядки, сами понимаете. Жалко, что нельзя кусок этой стены перенести в вашу новую квартиру.  

Это сбивает с толку. Я представлял себе, что меня тотчас скрутят и застегнут наручники за спиной, но вместо этого, этот человек просто сочувствует и доброжелательно улыбается. Быть может, не все так плохо в нашем обществе? Это снимает гору с плеч, но при этом, я оставляю в душе место для подозрений. Что-то не так. Помни об этом Максим, помни.  

Главный командует отряду собрать мои вещи, но сначала спрашивает разрешения взглядом. Я киваю, думая, что хуже уже точно не будет. Те, в два счета открывают все шкафы и тумбочки, легкими движениями рук вытаскивая содержимое: одежду, тетради, блокноты, карандаши. Одежду они пакуют по заготовленным мешкам, а канцтовары ставят друг на друга горкой и перевязывают веревкой. Спустя минут двадцать, все уже готово.  

Удивительно, как же все-таки у меня мало вещей, но при этом, в них можно что-то разглядеть. Вся эта одежда, сложенная в мешках одинакового цвета, но сколько тепла в ней внутри. Или вот эти все тетради и блокноты, с одинаковыми обложками, но какой мир внутри себя они содержат. Быть может так и со всеми нами? Эта мысль не дает покоя, что я и напрочь забыл, зачем мы сейчас все находимся здесь.  

– Товарищ, вы готовы? – спрашивает главный, чуть склоняя вперед голову, увидев, как я задумался.  

– А? Да, конечно. – Его голос выводит меня из оцепенения и реальность снова возвращается ко мне.  

– Тогда вперед. Нам по тоннелю до конца в лифт, далее поднимемся по нему на верхний уровень.  

– Но я думал, что этот лифт может доехать только до работы, ибо кнопка лишь одна.  

– Так оно и есть, если у вас нет нужного ключа, – сержант похлопал по нагрудному карману. Я понял, что он сержант по трем лычкам на погонах.  

Мы зашли в лифт и стали спускаться, внутри воцарилось неловкое молчание. Я стал что-то заподазривать, ведь уж больно доброжелательно держался отряд, который в принципе должен внушать страх. В тоннеле, я шел впереди, какое-то явное чувство опаски сидело во мне. Сбежать? Но куда, ведь впереди лишь отрезок в полтора километра, который окружен бетонными толстыми стенами. Магазин! Точно! В моих мыслях пришло прозрение. Ведь есть магазин, где за отделом канцелярии кроется множество ходов, частично, которые я знаю наизусть. Но, наверняка, они все эти коридоры и двери знают даже лучше, чем я? Быть может так, но попробовать стоит.  

Я начал улавливать голоса стражей позади, они отдалились метров на пятьдесят, но все же их разговор немного можно было различить.  

– А парень неплохой, жаль, что с ним так – говорил один.  

– Согласен. Ему лишь нужен небольшой пинок и может вернуться к работе, бросить все эти глупости – говорил второй.  

– Не нам это решать, мы лишь исполняем приказ. Возможно, что это даже лучше для него.  

Все ясно. Никакого повышения не будет, меня хотят упразднить, нужно было сразу догадаться. Все это дружелюбное отношение, чтобы запутать, как собаку, что привозят на усыпление. Нет, у вас это просто так не получится, я так просто не дамся.  

Резким движением, я устремился в магазин, когда подошли уже к нему вплотную. У меня было добрых пятьдесят метров отрыва, а это значит, что не больше семи секунд на размышления, куда двигаться. Так, я миновал прилавки и подбежал к отделу канцелярии, слыша за собой крики стражей. Вбежал в дверь, что когда-то была для меня коморкой, и пробежал по коридору. Тут, следовало изменить направление, ведь тогда бы, привел отряд к своим ребятам, что было исключено.  

Я заметил лестницу наверх, перед дверью, что вела в большое помещение, которое было перед комнатой, где собиралась наша компания. Вбежал наверх, к ближайшей двери. Закрыто! Я лишь выругнулся, на большее времени не было. Побежал еще выше этажом – тоже самое. На следующем меня ждала та же ситуация. Что же делать? Неужели я в ловушке?  

Я стал бегать глазами и наткнулся на окно вентиляции. На удивление, решетка быстро поддалась и удалось залезть в трубу. Здесь было комфортно, если смотреть на нынешнюю ситуацию. Я мог по ней идти, просто согнувшись в половину, и стал это делать небольшими шагами, дабы не наделать шума. Было слышно, как отряд носится по этажам, крича – «Где он? Ты видел его? » Я затаился за поворотом, чтобы невозможно было увидеть, если им вдруг задумается посмотреть в трубу, но притом так, чтобы и свет уже не падал на тело и стал ждать. Хорошо, что отвел путь от своих, иначе бы для всех, это закончилось плохо.  

Так, я просидел около часа, прежде, чем смог начать двигаться и создавать хоть какой-то шум. Крики угасли давно, но пришлось выждать все равно еще с полчаса, если бы они задумали западню. Обратно было возвращаться бессмысленно – этажи закрыты, к своим бежать опасно, есть лишь вариант двигаться по вентиляции. Меня пугала ситуация, в которой оказался.  

7.  

Тоннель внутри тоннеля – я еще в худшем положении, чем был до этого, вдобавок, нечего есть. Зачем я все это начал? Неужели нет пути обратно? Он должен быть, точно должен быть. Может вернусь, все объясню и все станет как прежде?  

Мысли одолевали. Теперь, мой стол и стул на рабочем месте, казались огромной кроватью с мягким матрасом и теплым постельным бельем. И на что я это променял? Эмоции и чувства? Кому они нужны? А если и нужны, то пусть окажутся в моем положении.  

Первая ночь прошла спокойно, я нашел закуток, откуда дуло меньше всего и спускался по трубе в магазин, чтобы взять чуток припасов. Хватало времени лишь на бутылку воды, хлеб, банку консервов и не более того. Оказалось, что этого было достаточно, но хотелось выпить. Поэтому, в следующие вылазки, захватывал с собой бутылку джина.  

Прелесть и отвратность алкоголя была только в одном – открытие собственных мыслей, которые съедают тебя изнутри в одиночестве. Прошло уже две недели на таких вылазках, я стал скверно пахнуть, но при этом сформировал себе жилищный уголок, в котором чувствовал себя удобно. Воды приходилось брать чуть больше, чтобы была возможность хоть умыться и подмыться. Но, с каждой бутылкой джина по ночам, становилось тяжелее выносить самого себя. Внутри, открывалась некая другая сущность, личность, которая живет вне времени и пространства, у которой есть свое право на жизнь. Я съедал себя изнутри, и с этим что-то надо было делать.  

Чуть позже, стал двигаться по трубе вперед, захватив с собой припасы, но коридор впереди казался на столько огромным, что просвета в нем и не было. На третий день, я вышел в какой-то огромный блок, где все трубы соединялись воедино, стал ползти по другим. И о чудо! Стал видеть живых людей!  

Они точно, как я месяц назад – двигались и своих квартир по тоннелю на работу к 8 утра и заканчивали в 20:00. Я видел эти безжизненные лица, при этом, мне хотелось быть таким же и среди них. А ведь нынешнее существование было лишь пародией на то, что бы называли жизнью, я полз в тени, пока никто не видит, чтобы зацепиться хоть за какой-то клочок свободы.  

Перестал считать дни, они смешались все как в один – в постоянную борьбу за жизнь. Пару раз, меня чуть не поймали, когда влезал в магазин по трубе ночью, успевала сработать сигнализация и думаю, что всем стало понятно, кто это. Стало быть, они скоро поймут, где я, и только дело времени, чтобы схватить. Я двигался вперед, заставляя себя каждый день, ведь понимал, что только в этом движении и есть надежда, что когда-то приду к тому, чего хочу, и свет озарит душу, свет фонарей упадет на кожу и станет обдавать теплом, словно это утреннее солнце. Так и позабыл про бдительность. Когда тебе кажется, что финал уже скоро, то начинаешь расслабляться. По этому методу расслабился и я, когда окатил мощный поток воздуха и понял, что скорее всего, уже близок к цели. Поэтому я решил, что стоит перед последним рывком набрать еды и воды, ведь скорее всего окажусь на поверхности, а там невесть что ждет – нужны припасы.  

Ночью, как обычно, я спустился по трубе в магазин, отодвинув слегка затвор и отложив крышку вентиляции. Спустился вниз и стал рыскать по полкам. Сколько мне нужно еды? Быть может банок пять или шесть? Возьму семь, предосторожность не бывает лишней. Также, десять бутылок воды. Я стащил когда-то большую сумку, а потом вторую и третью, сделав из нее какое-то подобие портфеля на спину.  

Схватив все это, сложил и уже начинал двигаться обратно, как из-за прилавка вышел грузный мужчина, сержант, который меня пытался забрать полтора месяца назад. Он лишь посмотрел свысока и улыбнувшись сказал – Доброй ночи товарищ, а мы вас как раз ищем. Надежда угасла во мне.  

8.  

Мы шли молча. Не было больше никаких шуток, улыбок или какой-либо доброжелательности, лишь гул ламп, под которыми проходили оба. Я ослаб, нет больше сил, чтобы сбежать еще раз. Да и куда? Уже стало понятно, что от всего уже не сбежать, все равно вернусь к началу. Остается лишь довериться воле судьбы.  

Зашли в лифт, сержант достал ключ, толкнул доску под кнопкой и там вылезла панель с замочной скважиной, куда он вставил ключ, повернул. Неожиданно, появился голос.  

– Направление? – сказал твердый женский голос.  

– Отдел совета. – Ответил сержант.  

Лифт тронулся и покатил вниз. Там явно тюрьма – думал я про себя. Пропал, это конец. Около минуты, мы спускались, а эта минута казалось чем-то мучительным, словно дорогой на электрический стул, опустится рычаг, пара замыканий ламп и все, тебя больше нет. Где ты теперь? Никто не знает.  

Лифт остановился, двери раскрылись, и мы вышли в огромное помещение, потолки которого располагались около десяти метров в высоту. По нему шли огромные квадратные лампы, отдающие белым ослепляющим светом. Здесь не было ничего, кроме двух стульев, стоящих друг напротив друга. Сержант указал на один из стульев, чтобы я его занял. Я сел.  

– А здесь довольно свободно, – попытался я разбавить тишину.  

Сержант только слегка улыбнулся и сказал – Ожидайте.  

Около десяти минут я находился один, в огромном помещении, рассматривая безжизненные холодные стены, абсолютно идеальные, без единого подтека, что даже стало противно. Не на чем заострить внимание, некуда пропасть, хоть в одно пятнышко, чтобы дать волю фантазии.  

Неожиданно, дверь напротив меня открылась, и появился силуэт человека – полного на вид, но при этом, у него был четкий шаг, как у солдата – решительный и невозмутимый. Я сразу догадался, что это Закински. После стольких лет, работая в одном отделе, уже запомнил, как звучат его ботинки, в которых он кружил над всеми нами. Меня волновало, что он скажет. Господи, какое огромное помещение, неужели нужно делать было его таким, хотя, быть может, это и наводило страх на других перед неизвестностью. Вот, я вижу уже очертания его лица, похоже, что он явно недоволен. Брови спущены вниз, усы подергиваются, но ехидная улыбка в уголках рта намекает на торжественную победу. Быть может он и прав.  

– А, Смирнов. Рад тебя видеть. – Сказал он бодрым басом, снимая пиджак и вешая его на стул. – Жаль, что наш разговор происходит с таким опозданием. Хотя, признаюсь честно, еще все возможно.  

– Что возможно? – Спросил я.  

– Об этом позже. Пока не ясно, что с вами делать. Объясните мне цель своего побега. Что вы этим хотели нам сказать?  

Я молчал, трудно было сформулировать четкий ответ. Страх? Но страх чего? Неизвестности быть может. Страх того, что меня упрячут за решетку или еще чего хуже.  

– Читаю в ваших глазах то, чего не должно было быть на самом деле. – Продолжал начальник. – Вы, наверное думали, что вас куда-то ссылают или вообще упразднят. Правильно понимаю?  

– Но… – Я замешкался. Было похоже, будто он читает мои мысли. Но разве это возможно?  

– Понимаю, понимаю. Все это страх неизвестности, хотя нет, неизвестности тут и не было. Вас повышали, я думал, что вы рады подобному ходу событий. Но выкидываете такой номер, что несомненно кладет не лучший свет на мою репутацию Смирнов.  

– Я слышал, как отряд о чем-то сожалел в мою сторону, слышал, как они перешептываются.  

– Товарищ, не нужно слушать бредни того, кто засел на одной должности, без возможности подняться наверх. Они не имеют ни малейшего понятия о том, чем вам приходилось заниматься. Их роль, только выполнять задачи, данные им. Вас вели на разговор со мной, при котором бы я раскрыл все карты и вы бы четко для себя решили, хотите ли этим заниматься, или же нет. Признаюсь честно, после того, как вы сбежали, мне стало любопытно, крайне любопытно, ведь на то, значит имелась причина. Я стал копаться, проводить расследование, прежде, чем бросаться в погоню. Как вы думаете, что я узнал?  

Что-то внутри меня дрогнуло, внутри стало холодеть, а по спине пробежала капелька пота. Это меня не выдаст, но глаза, в них он смотрит пристально и одно лишь движение века даст ему понять точно свою правоту. Поэтому, я всеми силами старался не выдавать ничем себя взглядом. Закински смотрел пристально, словно рассматривая что-то позади меня, словно он нашел оболочку страха и смотрит ей в глаза, но разве не именно в такие моменты мы должны быть решительными? На кону стоит многое, и это многое стоит защищать даже ценой своей жизни.  

– Молчите, – продолжал он. – Можете молчать и дальше, все равно мы нашли уже ваш дружеский клуб. Прятались в корпусе Б, помните эту дорогу? Через дверь коморки, дальше по коридору, далее большой пустой зал, а там дверь в дальнем углу. Благодаря вам, мы смогли задержать сорок человек, мужчин и женщин. Посмотрите, узнаете эти лица?  

Закински достал из внутреннего кармана пиджака стопку фотографий и разложил на столе. На них была вся наша компания, а также Влад и…Лена. Внутри одновременно играла ярость и ужас, теперь капля пота уже ползла по виску, и вот ее, уже было трудно не заметить.  

– Бессмысленно молчать Максим, они уже все задержаны за тем, за чем были: пьянки, азартные игры, любовные отношения. И все это в нашем чудесном обществе, под самым носом. И вы были среди них, я это точно знаю. Неужели вы на столько глупы, что не думали, будто за вами не наблюдают?  

– Что с ними будет? – лишь сказал я.  

– Посмотрим. Обвинения серьезные, следовательно – и мера наказания должна быть соответствующей.  

– Но ведь это не запрещено, нигде не писано, что…Я не успел закончить, как Закински взорвался криком.  

– И вы думали, что можете побирать устоявшиеся нравственные устои общества, в котором живете? Думаете, что есть лишь законы основные, но нет законов нравственных, которые знает каждый гражданин? Мы созданы для единой цели – труд оправдывает наше существование и поэтому, должны работать, как единый механизм.  

– И какой тогда в этом смысл? Какой смысл в такой жизни? Где нет эмоций и чувств.  

– Эмоции и чувства посадили нас под землю, – не унимался начальник, – Эмоции и чувства отняли у людей все, разрушили до основания. Смирнов, по вине ваших же эмоций, эти люди, которые якобы вам так дороги – сейчас страдают. Что вы чувствуете? Наверняка стыд и вину? А если ни то и ни другое, то тогда вы еще хуже, чем я о вас думаю.  

– Я чувствую многое и вам этого не понять, а то, что вы думаете обо мне, меня совершенно не заботит. Вы правильно назвали нашу жизнь существованием, ибо по-другому ее назвать нельзя. Я рад, что однажды усомнился во всем, в чем увяз на столько лет. Согласен, эмоции не идеальны. Любовь приносит страдания, ложь бывает во благо, дружба – ради целей. Но все это – целостность чего-то большего, что скрывается от визуального взора. Мы страдаем больше, чем можем представить, ведь даже не понимаем этого. Для нас, это вроде несварения желудка или тошноты, именно в тот момент, когда все должно перевернуться, но мы даже и не догадываемся сделать шаг в сторону, чтобы посмотреть на все со стороны. Мы так привыкли к обыденности и постоянству, которое окружает, и считаем это большим подарком от общества. Возможность существовать – единственное, ради чего просыпаемся каждое утро, надеясь, что завтрашний день будет именно таким же надежным, как нынешний. В нашей жизни нет риска, а поэтому нет и эмоций, нас оградили от этого и сделали самым главным наказанием за ошибки прошлого. Знаете, товарищ Закински, если мне и суждено умереть за свои идеалы, то я несомненно просуну сам голову в петлю, но того, что у меня теперь есть, уже не отнять никому.  

Я замолчал, Закински смотрел мне в глаза, а в его горел огонек ярости, но при этом он понимал, что больше здесь ничего не сделаешь, не было надобности больше стараться.  

– Прекрасно, молодой человек, – сказал он, – Вы доказали свое упорство и это только укрепило мое уважение к вам. Не каждый под страхом неизвестности за будущее своей жизни готов отстаивать собственные идеи. Несомненно, это была нелегкая работа, ведь мы подталкивали вас и после, старались разрушить все то, что создали вокруг. – Он повернулся и крикнул – Можете входить.  

Из той же двери, стали заходить люди, медленно двигаясь в нашу сторону. За ослепляющим светом, я мог лишь догадываться кто это, но их количество исчислялось десятками. Уже через минуту только понял, что это весь наш клуб, что собирался в той коморке, за дверью в большом зале. Я видел Иванова, видел Влада и увидел ее. Лена стояла посредине этой толпы, но ее взгляд не выражал ничего, хотя казалось, что на секунду увидел в них сожаление, но то, мог быть лишь блик от света ламп. Вся группа встала ровно, словно это рота солдат и смотрели на меня, как на что-то низменное, не внушающее доверия. Я совсем запутался в своих собственных догадках об этой сцене и мне нужны были объяснения.  

– Итак, Смирнов, – начал говорить снова Закински, – Все эти люди вам знакомы. С кем-то вы приятели, кто-то даже стал вам другом, ну а в одной вы увидели то, что называете любовью. Как не печально это признавать, но эти люди были лишь декорацией, необходимой мерой, чтобы мы поняли, что именно с вами происходит. Понимаю, ваше негодование, которое так явно выражено на вашем лице, но по-иному мы не могли поступить. Нам нужно было понять, готовы ли вы.  

– Готов к чему? – спросил в недоумении я.  

– Как это? Встать в руководство. Мы в этом убедились, сейчас, вы сказали мне все то, что и отличает лидера от всех остальных – борьба и отстаивание своих собственных взглядов. Конечно, понимаю, что в данный миг, вы потеряли все то, что считали наконец настоящим, но поверьте – оно того стоит и вы это поймете. Взгляните в эти лица последний раз, ведь более, вы их может и не увидите.  

Несомненно, я испытывал жгучую боль. Весь мир вокруг стал несуществующим, а я в нем – лишь одиноким странником, который пытается найти свое место. Смотря в глаза каждого, стоящего передо мной, не видел ничего, кроме уверенности в том, что они делают. Через минуту, они скрылись за дверями, ни один не обернулся, даже она. Вот и конец, конец всему, ради чего стоило жить. Что будет впереди – неизвестно, но это уже мало волнует.  

Меня отвели за соседнюю дверь, где усадили перед зеркалом. Ни в одной квартире не было зеркал, от того, свою внешность, я видел впервые. И что можно сказать? Обросшее лицо, кучерявые волосы, что торчат в разные стороны. Через полчаса, я сидел уже гладко выбрит и коротко подстрижен, но это был просто человек, один существующий человек. Казалось, что я стал стар, но лишь одним взглядом, хотя и на лице ни морщинки. Мне стало грустно, от понимания того, что не похож на остальных, но другим это не подвластно. Возможно, что зеркало бы и стало нашим подстрекателем к действиям, но за неимением его, мы даже не догадываемся, как отличаемся. Но все это не важно более, все это в прошлом.  

9.  

Это была маленькая квартира, не больше восьми квадратных метров, с совмещенными душем и туалетом за дверью. Стены отдавали черным поглощающим цветом, что казалось, будто ты находишься в неизвестности. Единственным источником света были десятки экранов, подключенные к компьютеру, на которых были видны передвижения людей на разных уровнях. Одной кнопкой, компьютер перебрасывал изображение с тоннелей на рабочие места, еще одним в столовую. Это была тяжкая работа, предназначенная тем избранным, что управляли единым механизмом работы – соблюдением порядка в этом прекрасном обществе. За столом сидел человек, лет около сорока на вид, хотя всем своим разумом понимал, что недавно исполнилось всего двадцать шесть. Его взгляд метался от одного экрана к другому, заглядывая в лица людей, стараясь найти в них сомнения, хотя бы намек. Человек уже мало помнил прежнюю жизнь, она словно превратилась в одну непоколебимую цель, стоящую перед глазами, но уголками разума еще ощущал сомнения, коими жил до сих пор.  

В десять вечера, везде потух свет, на том и кончился его рабочий день. Человек встал, умыл лицо в ванной и лег в кровать, выключив по дороге экраны. Теперь, комната ощущалась как полная неизвестность, несуществующее место, где тело блуждает в огромном космосе. Как бы он не пытался высмотреть что-то в темноте, это было невозможно. Он стал думать.  

«К чему привела жизнь? Оказалась, что высшая награда и есть само наказание. Руководство – значит быть одному, в маленьком мире. Здесь нет никакого общества, лишь остается цель и более ничего. Быть может, руководство и означает стать одному и страдает больше лишь тот, кто выше всех, а его границы, лишь трон, на котором сидит». На том он и уснул.