Искусство требует жертв

– Послушай, Оля, – наконец произнёс Владимир, задыхаясь от бурной любви, – поговорим о деле.  

– О деле, – неопределённо откликнулась молодая, красивая голая женщина, лежавшая под Владимиром.  

– Ну да! Ты знаешь, главное – театр. Я ведь тебя взял в театр, хотя как актриса ты … – он задумался, – В общем – о деле.  

Уставшая от любви Оля вяло думала: «Да, ты держишь меня, старый козёл, в театре не за мои роли. За моё тело. А отказала бы – давно бы вышвырнул».  

Владимир был ей неприятен. Вонючий козёл. Если бы не был хозяином театра. Ради ролей с ним и возилась. Мерзко, конечно. Была б её воля – отрезала бы этому старикашке его …  

– Так вот, Оля, – поучительно произнёс Владимир, – театру надо служить. Ты – женщина ничего себе. Вот и служи.  

– Я служу, – автоматически повторила за ним голая Оля, – чего же ещё…  

– Девочка моя, – вдруг он ласково погладил её по её упругому животику, – красоточка моя. Тут вот в чём дело. Нам, театру, нужны новые пьесы. Без этого никак. Нужно привлечь молодые силы драматургии. Поставить, так сказать, их, эти силы, на службу нашему театру, нашему высокому искусству. А то ведь пропадают эти драматургические таланты на не очень уж дорогих московских проститутках…  

Помолчали.  

– Не знаю, – печально догадываясь о чём-то, произнесла Оля, – я не проститутка, я и так служу театру. Твоему театру. Высокому искусству.  

– Оля, – в конце концов, собрался Владимир, – скажу прямо. Сойдись с ним.  

– С кем? – не веря своим ушам, спросила она.  

– С Антоном.  

– С этим больным, шепелявым, в трусливом пенсне? – ахнула Оля.  

– Не говори так. Очень неплохой драматург, – строго прикрикнул Владимир, – театру он нужен. А денег у театра на него нет. Платить ему серьёзные суммы мы не можем. Надо его как-то удержать. Иначе понесёт он свои пьесы в другие места.  

– То есть, я что, должна … – Оля не выдержала, заплакала от унижения.  

Владимир вышел из себя, не выдержал и дал этой голой юной потаскушке крепкую пощёчину.  

– Делай, что говорят, или вылетишь в один день! Таких дам, как ты, у нас пруд пруди. А ещё больше жаждут к нам поступить. В актрисы. С дополнительным телесным обслуживанием. А так, хоть такой толк от тебя будет!  

Оля поспешно и покорно вытерла слёзы. Да, он прав – может вышвырнуть её в один миг. Желающих поступить на её место много.  

Помолчали. От удара щека девушки горела.  

– Если хочешь, – лениво проговорил Владимир, – можешь выйти за него.  

– Замуж? Да ведь он при смерти, – пролепетала она.  

– Вот видишь, как просто будет тебе стать снова свободной, – усмехнулся он.  

– А как же мои роли? – робко спросила Оля.  

– Будешь и дальше играть, – сквозь зубы процедил Владимир, – при обычных условиях, конечно.  

– Каких? – поёжилась женщина.  

– Сама знаешь каких, – усмехнулся зло, – будешь и дальше со мной … развратничать.  

– Но ведь это супружеская измена, – опустила она глаза.  

– Не согласна – не получишь ролей, – отчеканил он.  

Оля снова заплакала. Снова унижение. Мало ей этой телесности с Владимиром, ещё и этот больной.  

Владимир молча смотрел на её слёзы. Его подмывало снова хорошенько дать ей по щеке.  

– Что ты крутишь … Всем трудно. Думаешь, легко театром управлять?  

Вскоре Оля вышла замуж за Антона. Был он противный и телом, и душой. Всё пытался шутить. Всё знал. Всё терпел. Терпила.  

Вскоре Оля овдовела. Это её всерьёз обрадовало. Снова стала обычной любовницей своего начальника, больше ничего.  

Владимир же пользовался её телом ещё долго. Таковы законы театра – кто девушке роли даёт, тот девушкой и пользуется.  

Искусство требует жертв. Высокое искусство требует особо жестоких жертв.