Четвертая корона

Игорь Шестков  

ЧЕТВЕРТАЯ КОРОНА  

В четвертый раз я заболел этой болезнью две недели назад. Какой болезнью?  

Ясно какой, треклятой короно-вирусной инфекцией. Ковидом-19 или как его там называют…  

Специалисты-профессора вроде бы утверждали, что корона ослабела и перестала быть убийцей старых, больных и толстых, а превратилась во что-то вроде простуды. Или гриппа. Много чего болтали, не хочу пересказывать. Успокаивали и пугали.  

Но на главный вопрос – знает ли сама корона, что она больше не убийца, а только временный мучитель человека, – ответа так и не дали. Тайна за семью печатями.  

Началось с боли в горле. Потом – недомогание, температура, боли то тут, то там, кашель… а когда воспалились глаза так, что ни читать, ни на монитор компьютера смотреть больше не мог, стало ясно – старая знакомая опять тут. Тест подтвердил очевидное.  

До чего же противно!  

Пришлось фотографировать глаза смартфоном и посылать мою немку с ним и моей медицинской карточкой к глазному врачу, просить заочно выписать мне капли-антибиотик Флоксаль. Добрая Эрма сходила и получила на свою седую голову целое ведро помоев – от издерганной пациентами усталой и злой врачихи и ее мегеры-помощницы медсестры.  

– Мы по фотографиям не лечим! Если все начнут с фотографиями приходить…  

Пришлось Эрме нарочито громко спросить: Вы что хотите, чтобы мой, больной короновирусной инфекцией муж, пришел сюда и всех вас перезаразил? У него температура под сорок и кашель жуткий. И непрерывное слюноотделение.  

Последнее было вымыслом Эрмы. Но сработало.  

Сидящие в комнате ожидания пожилые пациентки глухо зароптали, а врачиха неохотно выписала рецепт. Слава богу, недалеко от нашего дома находятся целых три аптеки. В первой и второй Флоксаль блистал своим отсутствием, надо было заказывать и потом тащиться в аптеку еще раз, но в третьей – о, чудо! Был. Немка принесла антибиотик домой и сразу закапала мне в глаза. Воспаление слизистой оболочки глаз тут же потеряло свою лютость. Какое облегчение! Слава немецкой фармацевтике!  

Но остальные симптомы старушки короны и не думали проходить. Особенно мучили боли в горле, в мышцах и суставах. И кашель. Сухой, обдирающий горло наждаком. Голова кружилась. Слабость замучила. Есть я не мог…  

И настроение было такое, как у сидящего в камере-одиночке, приговоренного к электрическому стулу преступника за несколько дней до казни.  

Корона… скольких людей на Земле она унесла в могилу? Десять миллионов, или сто? Никто толком не знает. Людей на нашей планете нынче так много, что Азия, Африка и Южная Америка и не заметили потери.  

Лекарство от этой болезни так и не изобрели. Ибупрофен принимать бесполезно. Боль от него не проходит, а становится тупой… ноющей… То еще удовольствие. Надо терпеть. Ну я и терпел. На кровати валялся…  

Ночью – потел и ворочался в плену у ужасных кошмаров.  

Мне снилось что-то запредельно жуткое… и соблазнительное… огромные дьяволы-богомолы напали на средневековый женский монастырь. Монахини забаррикадировались в готическом соборе. Пели и молились.  

И собор этот – я сам.  

Богомолы облепили храм (меня) как саранча дерево. Разбили витражи и проникли внутрь. Устроили кровавое побоище. Прежде чем заживо сожрать монахиню, они ее, не торопясь, раздевали и насиловали. Вполне по-солдатски. Мольбы, молитвы, пение, святая вода и кресты не помогли бедняжкам. Разделавшись с монашками и священниками, которым они откусили головы, руки и ноги, богомолы принялись за статуи и реликвии. Главный дьявол-богомол… спарился с ожившим Христом на колоссальном распятии.  

Сон этот возвращался ко мне несколько раз, каждый раз добавлялись новые дикие подробности. Такие, что не хочется и упоминать.  

Рассказал об этих снах моей Эрме. Сделал предположение, что корона принесла в наш мир что-то новое… космический ужас.  

Эрма укоризненно на меня посмотрела и предположила, что болезнь, видимо, поразила не только мои мозги, но и гениталии. И что она надеется, что меня не надо будет сдавать после выздоровления в психиатрическую клинику и вдобавок лечить от сатириазиса.  

Вот так всегда. Во всех наших болезнях для наших родных – мы всегда виноваты сами. Ты не занимаешься спортом! Не следишь за весом. Слишком много пьешь, ешь, куришь, пьешь… Нельзя столько работать, вот организм и не выдержал. Нельзя целыми днями бездельничать! Чем ты вообще занимаешься? Все твои художества обществом не востребованы. Займись наконец чем-нибудь полезным. Во всех твоих рассказах (вариант: На всех твоих рисунках) слишком много секса и насилия. Ты просто озабоченный садист. Поэтому твои книги (вариант: Твои картины) никто не покупает. Вечно ты плывешь против течения. Доигрался, а мы тебе говорили…  

– Виновен! Виновен! – решает суд присяжных из наших близких и друзей. И мы, как ни стараемся, не можем оспорить этот окончательный приговор. Виновен!  

Днем мне было полегче. Заворачивался в одеяло и смотрел на мониторе моего компа старые фильмы. Комедии. «Воздушные приключения». «Большая прогулка». «Этот безумный, безумный, безумный мир». Было смешно, но я не смеялся. Все раздражало или пугало. Корона заставляет на все смотреть через свои очки.  

Пил кипяченую воду с сливками и медом. Добрая Эрма для меня готовила. Корчился от боли в горле при глотании.  

Добрые знакомые передали мне какие-то дорогие таблетки. Прими, всем помогают!  

Не помогли. От короны помогает только время.  

****************  

В то утро я проснулся после крепкого сна без сновидений… поздно, около десяти, и сразу почувствовал, что что-то изменилось. Фатально, непоправимо.  

Только в моей жизни или в жизни многих людей – понять не мог.  

Боли вроде приутихли. Обычно они просыпались вместе со мной. Как ранние пташки вместе с летним солнышком. И начинали куковать и чирикать. Заливаться соловьем. А тут – непонятная тишина. Но не благостная, как в юности, когда просыпаешься, видишь лучи света из окна, и пылинки в них роятся как мошки, и день впереди муторный, полный ненужных, бессмысленных дел, но ты все равно радуешься. Радуешься тому, что живой, что кровь играет как молодое вино, что впереди годы и годы…  

Нет, тишина была жутковатой. Секундочки ее еле слышно хрустели, как будто великан давил их как крошки от пирога своими свинцовыми сапогами.  

Хрустели и постанывали.  

Кое-как встал, умылся, посмотрел на себя в зеркало.  

Ух… Вздрогнул и попятился. Чикагские бойни.  

Опухший, обрюзгший, угрюмый… опустошенный, пресыщенный безумным бытием последних лет и поглупевший. На полпути к Альцгеймеру и Паркинсону. Но по-прежнему – с претензиями непонятно на что. На мировую скорбь?  

Портрет старого эмигранта. Написанный масляными красками добрейшим англичанином Бэзилом Холлом – для назидания молодого поколения. Вот, дети, смотрите на то, что бывает с человеком, который предает и бросает родину ради сомнительных благ чужбины.  

На мертвеца еще вроде не похож, но и на живого уже нет. Обитатель Лимба.  

Советский Союз не смог его угробить. Зато Кронос настиг его как охотник косулю и всадил в его жирную плоть шестьдесят восемь безжалостных стрел.  

А подружка его, корона, добавила еще десяток от себя.  

Позвал свою немку: Эрма! Ты где?  

Никто мне не ответил. Странно.  

Заставил себя медленно обойти квартиру. Упрямо и тупо искал Эрму. Заглянул во все углы. Хотя ясно было, что ее в квартире нет.  

Успокоил себя тем, что… мол, она в магазин отправилась или погулять…  

Обычное дело.  

Но «дело» не было «обычным».  

Вселенная изменилась. Наша трехкомнатная квартира превратилась в однокомнатную. Фак!  

Когда осознал это, протер глаза и дернул себя за ухо. Без толку.  

Да, вся до боли знакомая мне мебель исчезла. Исчезли любимые книги, статуэтки, фотографии, исчез наш скромный телевизор, исчезли компьютеры, телефоны, люстры, торшеры, доска для глажения, исчез утюг. Исчезла наша кухня, гордость Эрмы. Исчез даже паркет. И наши белые обои исчезли, обнажив неровную серую штукатурку.  

Так не бывает!  

Получается, пока я болел, нет, еще хуже, хуже… пока я спал, кто-то превратил нашу большую квартиру в однокомнатную конуру… и вынес все, что можно было вынести. Убрал паркет и положил на пол дешевый и грязный линолеум. Содрал обои. А затем – внес в квартиру новую мебель. Которую нашел на свалке.  

Бедный мой разум, измученный короной и этими ужасными богомолами, не хотел это принимать. Ведь даже двуспальная кровать, с которой я только что встал, превратилась в старый, дырявый и пятнистый матрац.  

Посмотрел в зеркало еще раз. Все та же обрюзгшая морда.  

Искаженная гримасой страха.  

Иди, погуляй, проветрись, посоветовал внутренний голос… надо сказать, не без глумления. Как это, гулять… к тому же я не знал, где шкаф с моей одеждой…  

Искал шкаф…  

Внутренний голос опять откликнулся: Что ты ищешь, идиот? Разве не видишь, прямо перед тобой на стуле – ключи, брюки, майка… и спортивные туфли. Соберись, развалина.  

Оделся, обулся и вышел из квартиры.  

Осознал еще одну странность. Мои одежда и обувь… даже носки и трусы – все было серо-голубого цвета. Кроме того, все эти вещи были не новыми, потертыми, с дырками. Почему? Я что, проснулся в тюрьме?  

Решил не мучить себя вопросами и принимать реальность такой, какая она есть. Решил-то я решил, но исполнить это решение оказалось труднее, чем я ожидал.  

Потому что лестничная клетка, на которую я вышел из нашей квартиры, была не похожа на ту, старую лестничную клетку, обычно пустую и идеально чистую.  

Тут же везде валялись сломанные, разбитые вещи и мусор. Стиральные машины, тарелки, чашки, детские коляски и велосипеды без колес, комоды, книжные полки, стулья и столы без ножек, старомодные телевизоры с дырками на экране, грязные шмотки, гитара без струн, книги без обложек, пачки журналов… У стен стояли несколько украденных в домах моды женских манекенов, в глаза, в груди и в лобки которых были вбиты большие ржавые гвозди. Кто это сделал? Что за шутник?  

На голове одного манекена сидела черная крыса и нюхала воздух усатым носиком. По полу ползали тараканы.  

Лифта не было. В подъезде пахло блевотиной и кошачьей мочой.  

Что случилось? Война? Вторжение марсиан? Массовое безумие?  

Или все это – закономерные последствия массовой миграции из стран, где подобные сцены никого не удивляют?  

Спустился по провалившейся в нескольких местах лестнице и вышел на улицу.  

Слепящее, сине-фиолетовое, окруженное розоватыми протуберанцами Солнце не просто светило, оно опаляло огнем и солнечным ветром.  

Дышать было тяжело, в воздухе явно присутствовали ядовитые газы.  

Само пространство, казалось изменило свои свойства… сгустилось… скорежилось.  

Плохо было на улице.  

Одиннадцатиэтажный блочный дом, в котором мы прожили последние двенадцать лет, превратился в незнакомое мне пятиэтажное здание, смахивающее на барак. В левой его части образовалась рваная дыра размером с автобус.  

Выглядел этот барак так, что казалось, что он вот-вот рухнет и рассыплется как труха. Стены его были густо размалеваны бездарными граффити, и еще – как будто исцарапаны гигантским котом и изрешечены пулями разного калибра. Стекла в окнах отсутствовали. Похоже, дом пережил ракетную атаку, а затем кто-то долго палил по нему из крупнокалиберного пулемета и другого стрелкового оружия.  

На бывшей парковке зияли глубокие воронки метров по десять шириной. На дне этих воронок зеленела какая-то жидкость. Между воронок я насчитал больше сорока остовов сгоревших когда-то легковых автомобилей. В некоторых из них все еще сидели истлевшие трупы. Взрослые и дети.  

Кто бомбардировал Берлин? Зачем?  

Улица наша вроде бы не изменилась. Если не считать того, что асфальт был разбит гусеницами тяжелых танков или тягачей на гусеничном ходу.  

От фонарей не осталось ничего, а от огромных тополей и кленов остались только изломанные пни…  

Исчезли и металлические ящики для подключения кабельного телевидения, интернета и стационарных телефонов.  

Все дома на нашей улице превратились в пятиэтажные бараки, как две капли воды похожие на тот, из которого я вышел. Разрисованные идиотами, с огромными дырами, обгаженные, изрешеченные пулями стены. Окна с выбитыми стеклами. Внутри – разруха.  

На тех местах, где раньше находились супермаркеты высились горы из металла, кусков пластика, разбитого стекла, полусгоревших досок и щебня.  

Там, где раньше располагалась детская площадка с различными горками, лежало то, что осталось от рухнувшего тут истребителя неизвестного мне типа.  

Похоже он упал много лет назад. Из его кабины на меня зловеще смотрел одной глазницей скелет. Половина его черепа отсутствовала.  

Сколько я ни вглядывался в даль, нигде не заметил ни одного живого человека.  

Сколько ни вслушивался, так и не услышал ни разговора, ни детских криков, ни музыки, ни птичьего щебетания, ни шума от автомобиля или мотоцикла. Даже карканья ворон не слышал. Раньше их тут было много.  

Сороки не трясли своими великолепными хвостами, воробьи не чертили воздух, голуби не ворковали. На земле не было видно муравьев, жуков или улиток.  

Вместо привычного гула и рокотания большого города, я слышал какое-то сухое потрескивание. Как от горящих поленьев. Похоже, тлело само время.  

И еще – волчий или собачий вой доносился издалека.  

Пахло жженой резиной. И неизвестной мне химией.  

Какой-то пес вылез из-под разбитого металлического щита с надписью: Дёнеры, понюхал воздух, пролаял два раза и убежал. Пес был слепым на один глаз, худым и жалким.  

Там, где раньше красовалась большая цветочная клумба, находилось кладбище. Я насчитал больше тридцати крестов. Простеньких, из двух палочек. Без надписей. Многие уже обвалились. Судя по всему, кладбище это никто не посещал уже много лет.  

На бывшем футбольном поле тоже было кладбище. Тут торчали сотен восемь крестов. И это кладбище было заброшено.  

На том же поле была вырыта длинная прямоугольная канава. Метров тридцать пять длиной и пять шириной. Из нее доносился запах мертвых тел.  

Побежал как безумный в другую сторону, туда, где раньше зеленел небольшой лесок. Любимое место для выгула собак.  

Задыхался и хватался за грудь.  

Спрашивал себя: Что же произошло? Когда? Почему?  

Похоже, катастрофа произошла давно, лет десять или двадцать назад.  

Что за катастрофа? Война? С кем? Неужели с Россией? Предупреждали их, предупреждали.  

А где я был все это время? Спал? Лежал в коме? Воевал?  

Атомное оружие вроде бы не применялось…  

Где же люди? Неужели все умерли?  

Леса не было.  

На его месте и до самого Марцана простиралась огромная неровная пустошь, заросшая полынью. От проезжей части бывшей улицы Хоэншёнхаузер не осталось и асфальта, одни воронки и ямы.  

Долго смотрел туда, где раньше был Марцан.  

Высоких домов не было видно.  

Видел только полуразрушенные пятиэтажные бараки вроде тех, что описал выше. Кучи бетона и щебня. Разорвавшаяся труба центрального отопления. Монументальные руины высоковольтной линии электропередачи.  

Сгоревшие автомобили, трупы… еще один упавший самолет. Громадный. Боинг 666. Его фюзеляж походил на раздавленную шиной гигантского автомобиля алюминиевую змею.  

Улицу Клара-Иммервар, связывающую наш район и Марцан, по которой мы с Эрмой раньше так любили гулять, тоже было не узнать. Вся она была изрыта взрывами. Не то что проехать, по ней и идти было невозможно. Справа от нее раньше располагался живописный пруд. Там мы с Эрмой часто слушали кваканье лягушек. Наблюдали за тамошней цаплей.  

Нашел пруд. Точнее, большую яму неопределенной формы с ядовито-зеленой жидкостью на дне. Сел на землю…  

Тело не болело. В голове было так пусто, как будто кто-то вымел метлой все мысли, ощущения и воспоминания.  

Следовало убить себя, не дожидаясь мучительной смерти от жажды или от солнечной радиации. Но я не был способен на самоубийство. Пребывал в глобальном ступоре. Как увязший в болоте бульдозер.  

Инстинкт, однако, подсказывал мне, что это еще не конец. Что что-то еще произойдет. И инстинкт меня не обманул…  

Неожиданно я понял, что недалеко от меня, шагах в семи, на земле сидит еще кто-то.  

С трудом повернул голову.  

Это был человек в котелке... Породистый, горбоносый, худой, по-декадентски узкоплечий, в круглых очках.  

С непропорционально большими зелеными глазами, ушами и руками.  

Как всегда, в элегантной темной тройке и остроносых туфлях.  

Стоячий накрахмаленный воротничок.  

Узкий темно-красный галстук.  

Человек в котелке читал газету.  

Никогда еще я не видел этого странного человека так близко.  

Обычно, он стоял или сидел далеко от меня и смотрел в сторону.  

Непонятным образом он появлялся всегда, когда в моей, не богатой на события, жизни происходило что-то важное или опасное.  

Увидел я его в первый раз… в октябре 1962-о года, когда мне, шестилетнему, объявили, что мой отец утонул в Сибири. Что он не вернется из экспедиции, что я больше никогда его не увижу. Человек в котелке стоял в конце длинного коридора нашей квартиры на Ломоносовском проспекте. Кроме меня, его никто не видел, моя мать и тетя, и бабушка, и ее сестра, и ее муж, и дедушка, все проходили сквозь него и не замечали этого. А меня душили слезы… и я не понял тогда, что вижу привидение, ангела смерти или другое потустороннее существо.  

В следующий раз я увидел его на пляже в Пицунде. Мне было шестнадцать лет, и я полез в море, купаться в шторм. Недооценил высоту волн. Отплыл от берега, подныривая под гребешки, а вернуться на берег не смог. Качался и качался на высоких волнах метрах в ста от берега. Пляж был пуст, Солнце уже зашло, дул сильный ветер, море бушевало с яростной силой. Я был обессилен, попрощался с жизнью. И увидел его на берегу. Человека в котелке. Он не смотрел на меня. Я помахал ему рукой, прошептал: Помогите… И захлебнулся. Черная стена смерти встала перед глазами.  

В последний момент, перед тем, как пойти на дно… выблевал из себя морскую воду и бешено размахивая руками поплыл к берегу. Чудом проскочил между двумя пятиметровыми гребнями. Отделался порезами и синяками, последняя волна протащила меня по дну, покрытому неровными камнями… Выполз на пляж на всех четырех… Огляделся. Человека в котелке нигде не было.  

В моей советской, доэмиграционной жизни человек в котелке появлялся еще несколько раз.  

В тот момент, когда вроде бы надежная каменная насыпь под моими ногами вдруг поехала вниз, заскользила к обрыву, как одеяло, и потянула меня за собой, и мне казалось, что обрушилась вся гора и жить мне осталось лишь несколько секунд. Человек в котелке сидел метрах в пятидесяти от меня, на скале, и преспокойно читал газету. Непонятно как я спасся тогда. Часть насыпи рухнула в пятидесятиметровый обрыв. Грохот был такой, как будто Луна упала на Землю. Случилось это между Анапой и Новороссийском.  

В тот момент, когда моя убитая новостью мама позвонила мне и сказала, что ее муж, мой отчим, стал невозвращенцем. Остался в Нью-Йорке и никогда не вернется в СССР. Я понял тогда, что и мне придется уезжать. Уезжать навсегда. Заново начинать жизнь. Сердце сжалось. В этот момент я случайно выглянул в окно нашей ясеневской квартиры и увидел человека в котелке. Он стоял неподалеку и внимательно наблюдал за тем, как мусоровоз опорожняет ржавый бак. Забрасывает его содержимое в свои ужасные недра.  

В тот момент, когда мой поезд из Москвы прибыл на Восточный вокзал Берлина, человек в котелке стоял на перроне и ел мороженое. Это было мое первое свидание с заграницей. Эмоции переполняли меня. Я вдруг с необыкновенной ясностью осознал, что никогда больше не увижу ни родных, ни друзей, ни города моего детства и это знание, казалось, раскололо на куски основу моего существования. На перроне я испытал что-то вроде коллапса, пошатнулся и чуть не упал под прибывающий поезд.  

В моей германской жизни человек в котелке являлся мне раз десять. Расскажу только об одном случае. Моя немецкая подруга, Штефани, приревновала меня, не без причины, к одной белокурой девице и в отчаянии попыталась выброситься из окна своей квартиры на девятом этаже блочного дома. Я успел схватить ее за руку, когда она уже падала. С трудом втянул увесистую Штефани назад, в окно. На улице, недалеко от того места, куда упала бы несчастная женщина, стоял человек в котелке и разговаривал с кем-то по мобильному телефону, этой как раз тогда появившейся новой игрушке человечества.  

И вот сейчас человек в котелке опять рядом со мной. Значит что-то случится. Что? Мир, в котором я находился, уже пережил свой Армагеддон. Все, что можно было разрушить, было уже разрушено. Почти вся жизнь на Земле была уничтожена. Как я уцелел, я не знаю… Полуслепая собака, крысы и тараканы – это все, что осталось. И я с ними за компанию.  

Встал и пошел к нему. А он сделал вид, что меня не замечает.  

– Прошу вас, не исчезайте, поговорите со мной…  

– Я и не думаю исчезать. Сижу, газету читаю. Задавайте свои вопросы, Гарри.  

– Гарри?  

– Как же это скучно!  

– Что… скучно?  

– Мне давно надоело сообщать вам, что это ваше настоящее имя. Впрочем, называйте себя как хотите, думайте о себе, что хотите… все это не имеет никакого значения.  

Человек в котелке щелкнул длинными пальцами и все вокруг нас стало вдруг таким, каким оно было до моей болезни. Мы сидели на берегу прелестного пруда. Травка шелестела. Цветочки кланялись в пояс и улыбались. Квакали лягушки. Раздавали всем желающим золоченые орехи. Сытая цапля отдыхала, стоя на одной ноге и зажмурив глаза. Щебетали синички. Каркали вороны, сидящие на грандиозной высоковольтной линии электропередач. Впереди белели высокие дома Марцана, позади нас зеленел знакомый лесок. Воздух был свеж и легок, Солнце светило как обычно.  

– Скажите, что это было?  

– Что значит было? Это есть. Это – будущее.  

– Наше?  

– А чье же еще?  

Человек в котелке опять щелкнул пальцами и ужасный разрушенный мир вокруг нас вернулся. Вместо пруда перед нами опять зияла яма неправильной формы с ядовито-зеленой лужицей на дне. Марцан был разрушен. Сине-фиолетовое Солнце обжигало кожу и облучало безжалостными рентгеновскими лучами. Воздух…  

Я пожалел о том, что спросил.  

– Ни о чем не жалейте. Что сделали, то сделали. Не думаете же вы, что окружающий мир, его судьба… зависят от ваших вопросов. Они не зависят даже от желаний того, того…  

– Кого?  

– Я же говорю, того…  

Человек в котелке сардонически расхохотался. От его хохота окружающий нас мир стал еще ужаснее. По пустоши побежали адские биомеханические мутанты. Небо заволокли ужасные, неестественные черные тучи. С них опустились на землю рокочущие смерчи.  

Со дна ямы поднялись жуткая костлявая старуха с косой и ее демонический внук – голый горбатый мальчик лет десяти с клювом ибиса вместо пениса. Зеленоватая кожа его была покрыта розовыми волдырями, из которых сочился гной. В его заднем проходе торчала толстая стрела. Маленькие красные глазки внука, под сросшимися густыми черными бровями, сверлили и жгли мне душу.  

Сердце мое ушло в пятки.  

– Не смотрите ему в глаза, Гарри, – посоветовал человек в котелке. – Иначе ослепнете.  

– Кто это?  

– Помощники монсеньора.  

– Раньше я их не видел. С бабушкой все понятно… А кто внучек? Милое создание. Только вот… стрела?  

– Стрела ему очень мешает. Но вынуть ее нельзя. Получил он ее на той, начатой по недоразумению битве. Братец Михаэль решил один все прикарманить, мы были против. Он, хитрец, лучше нас подготовился к сражению. Пришлось ретироваться оттуда, сверху. Стрела – напоминание о том, что произошло на небесах.  

– А волдыри и член в виде клюва ибиса?  

– Как было сказано, «каждый украшает себя как может». На работе он выглядит вполне достойно, поверьте.  

– Спасибо за представление. Догадываюсь, зачем вы мне их показали.  

– Именно, именно, если не выполните поручение монсеньора, будете иметь с ними дело. И не часок и не недельку, а столетия. И это вовсе не угроза, это констатация факта.  

Я насупился. Помолчал, но своим видом дал понять, что бунтовать или отнекиваться не собираюсь.  

Человек в котелке моргнул, и старуха с внучком исчезли.  

– Не томите, прошу. Зачем я вам понадобился? Я думал, что заслужил что-то вроде пенсии. Или хотя бы покой.  

– Разумеется, разумеется заслужили. Но есть одна деликатная проблемка, которую только вы смогли бы достойно уладить.  

– Монсеньор нуждается в услугах такой развалины, как я? Любопытно даже. Кого прикажите казнить или подвергнуть истязаниям?  

– На сей раз вам придется заняться чем-то чуть более приятным.  

– Может быть, к делу перейдете?  

– Какой вы нетерпеливый! Дельце-то совсем простенькое. Двое пожилых немцев… Карл и Паула Хофферы… и еще один капитан корабля по фамилии Клингер… как бы это выразиться… нарушили некий план.  

– План монсеньора?  

– Нет, не монсеньора. У нас нет никаких планов, вы должны были давно понять это. Нет, план того…  

– Как же они это умудрились провернуть? Этого даже Чингисхан не смог…  

– Вот-вот. Именно. Чингисхан не смог, а они смогли. Не сами конечно. Сам человек ничего не может. Нет, к ним в руки случайно попал один очень важный предмет. Серебряная шкатулка с изображением змея Уробороса на крышке. Но не шкатулка важна. И не змей… а то, что в ней случайно сохранилось со старых-престарых времен. Несколько комочков красной глины. Хофферы решили, что это великий эликсир, чудаки.  

– А чем же эти комочки были на самом деле?  

– Глиной, пропитанной кровью вашего кумира. Того, кто умер на кресте. Кровь его как известно собрал этот неугомонный фарисей, Иосиф… В средневековье комочки эти назвали бы – Святым Граалем.  

– Вроде бы Грааль – это чаша в Валенсии.  

– Пустая агатовая чашка, из которой он якобы пил? Нет, Грааль – это содержимое одной давным-давно утраченной чаши, которую использовал Иосиф.  

– И что же они с помощью этих комочков сотворили?  

– Хофферы… умники… всего лишь переселились в другие тела. В тела людей здоровых и еще не старых. Марка и Вирджинии Тейлор. А души этих людей они закатали в красные поющие шары. Шары эти теперь – на дне Северного моря. А Хофферы живут себе припеваючи в телах других людей – в Гамбурге, куда они приехали после продажи виллы и конного завода в Кентукки.  

– Неужели того… волнует судьба каких-то немцев или конного завода? Или судьба тех, в тела которых они вселились?  

– Того волнует все… Вы не понимаете, Гарри. Тут дело в принципе. Если в огромной ванне просверлить одну маленькую дырочку, то вся вода постепенно из нее выльется. Эти Хофферы такую дырочку просверлили. Хуже того, после них шкатулка попала в руки к капитану круизного лайнера, на котором все это происходило. И он несколько лет использовал эту реликвию… как виагру. И наплодил в своем поместье монстров, которые разбежались по окрестным лесам. Просверлил даже не одну, а тысячу дырочек в вышеупомянутой ванне.  

– Кстати, а куда делись настоящие тела немцев?  

– Вопрос по делу. Хофферы сами выкинули их в океан, где их благополучно сожрали акулы и прочие морские твари.  

– Вы изволили выразиться так – «дельце-то совсем простенькое»… А оно вовсе не простое. Стариков надо вернуть в их старые тела, которые больше не существуют в природе. Души Тейлоров найти на дне Северного моря, освободить и засунуть туда, откуда они были изъяты. Кроме того, надо поймать и нейтрализовать все материализовавшиеся сексуальные фантазии капитана. Мне это явно не под силу. Осмеюсь предположить, что это и вам будет трудно сделать.  

– Мне ничего не трудно. Но тот… настаивает… это должен сделать земной человек… Вроде бы, иначе нельзя. Я пошлю вас в прошлое. На корабль. В кают-компанию. На завтрак. Примерно за час до того, как наши немцы начнут колдовать с красной глиной. Ваша задача – не дать им совершить то, что они задумали. И еще сделать все, чтобы шкатулка не попала к капитану… или еще к кому-нибудь. Проще говоря, доставить шкатулку с остатками ее содержимого ко мне. Если шкатулка окажется в ваших руках, вам нужно будет только щелкнуть по ней пальцем. Помните, вы не можете отнять ее силой или выманить хитростью. Они должны передать ее вам добровольно. Таковы правила этой игры.  

– А что будет, если я отниму у немца шкатулку?  

– Вам станет очень больно, а шкатулка сама собой возвратится к Хофферам. То же самое произойдет, если вы овладеете шкатулкой обманом. Не делайте этого.  

– Не буду.  

– Я показал вам кошмарное будущее человечества для того, чтобы вас мотивировать. Посмотрите еще раз вокруг себя. Это будущее, этот ужас непременно наступит, если наша маленькая проблема не будет решена.  

– Но как? Как этот ничтожный эпизод с пенсионерами, которые всего лишь хотели хорошо пожить еще несколько лет, и с сексуальным затейником капитаном – мог повлиять на судьбу и будущее миллиардов человек? Ведь это незаметные, малозначительные люди.  

– Поверьте, эти незначительные люди, легко пожертвовавшие кстати жизнью и счастьем других людей ради своего здоровья и благополучия, вовсе этого не желая, изменили судьбу человечества. Дам вам только одну подсказку. И чудесная метаморфоза, произошедшая с Хофферами и опыты капитана, и удивительная пропажа настоящих Тейлоров не остались без последствий. Познакомившийся с ними на корабле, хитрющий соотечественник Хофферов, Мюллер, для важности именующий себя Трампом, хоть и получил деньги за молчание, но, где только можно, сплетничал и наушничал – о переселении душ и о красной тинктуре внутри шкатулки. Пытался шантажировать новых Тейлоров, но без успеха. Первый помощник капитана Джонсон, тоже посвящённый в тайну, и тоже получивший мзду за молчание – молчал не долго. Слухи о красной глине и ее действии на людей дошли в конце концов и до сующих свои длинные носы во все, что только можно, агентов тайных служб. И побежали вверх по служебным лестницам, обрастая фантастическими подробностями. А теперь, подумайте, что начало происходить в головах стареющих диктаторов, глав тоталитарных государств, обладающих гигантской властью и возможностью использовать для достижения своих целей не только тайные службы, но и полицию, армию и, если понадобится, – атомное или химическое оружие, которым до сих пор забиты военные хранилища многих государств, когда они узнали о существовании той самой серебряной коробочки. Ведь она дала бы им возможность жить и править своими народами вечно. Вечно! Представьте себе, какие колоссальные силы были использованы для того, чтобы добыть эту шкатулку. И какой глобальной, поистине адской войной всех против всех это завершилось.  

– Как же я один смогу сделать то, что не смогли совершить целые армии?  

– Так, как я вам сказал. Машину времени люди к счастью еще не изобрели. Разумеется, вы будете экипированы и одеты как полагается… Мы дадим вам особую приманку для Хоффера. Разберетесь с ней по ходу дела.  

– Погодите, но если мне не позволено применять силу, то почему сильным мира сего это позволено…  

– Им тоже не позволено, но они не знают об этом и в своей безмерной слепоте и жесткости посылают новых и новых солдат на убой… и никогда не достигают желаемого. А обессиленные и одураченные народы не способны противостоять их злой воле. Оттого и погиб этот мир.  

*************************  

И вот… я уже на круизном лайнере «Принцесса Диана». И у меня есть полчаса, пошататься по кораблю и пообвыкнуть в незнакомой обстановке.  

Человек в котелке кое-что утаил от меня. На этом чертовом лайнере – я женщина. По происхождению похоже – еврейка. И зовут меня Ребекка. Я богатая американка, лесбиянка, мою подругу зовут – Рут. Мы обе – соседки Хофферов по столику в кают-компании.  

Хорошо еще, что Ребекка носит мягкую спортивную обувь, а не туфли на высоких каблуках.  

В женском платье я чувствовал себя невольным участником водевиля или фарса. А не операции по спасению человечества. Представлял себе, как человек в котелке и другие обитатели дворца монсеньора наблюдают за мной из специального зрительного зала. Наблюдают и заливаются смехом, попивая виски и поедая свежие сирийские фиги.  

Через четверть часа завтрак – а я понятия не имею, как заставить Карла Хоффера подарить мне шкатулку.  

Просто сказать ему правду? Выложить все карты на стол, красноречиво описать грядущую катастрофу и попросить его отдать мне реликвию? Не поверит. Сочтет за макабрическую шутку. Или подумает, что я хочу отнять у него и у его жены здоровье и будущее. Решит, что я сам… для себя…  

Забаррикадируется с Паулой в каюте. И тут же откроет шкатулку…  

Нет, нужно что-то похитрее… Может быть попробовать совратить его? Но я, черт возьми, мужчина, и понятия не имею, как женщины делают это.  

Сколько я ни думал, ни гадал – ничего путного в голову так и не пришло.  

Решил – как обычно – пустить все на самотёк.  

Стоял на верхней палубе и тупо глядел на горы, заснеженные верхушки которых освещало Солнце.  

Вдруг слышу: Ребекка, милая, где ты бродишь? Я тебя потеряла. Тут так холодно. Ты наверное замерзла, пойдем скорее в кают-компанию.  

Рут подбежала ко мне, тряся животом и бюстом, обняла меня, влажно поцеловала в шею, взяла под руку… Я молчал, боялся выдать себя, мой английский был мягко говоря не хорош. Позже, когда я все-таки заговорил, удивился. Произношение было почти идеальным, и грамматических ошибок я не делал. Я и забыл, Ребекка училась в Оксфорде. В английском. Человек в котелке позаботился и об этом.  

И вот, мы сидим за столом…  

Карл напротив меня, а Паула напротив Рут.  

Едим вяло, нет аппетита. Разговор не клеится.  

Неожиданно Карл спросил меня: Что это за медальон вы носите, Ребекка?  

Минут десять назад у меня на шее еще не было никакого медальона. А теперь – висит. Тяжелый, серебряный, круглый. Похоже, старинный. Наверное, он и есть «приманка», о которой говорил мне человек в котелке.  

– Я купила его за день до отплытия из Квинсферри, на блошином рынке, в Эдинбурге. Вместе с цепочкой.  

Рут покраснела и вмешалась в наш разговор: А я не видела у тебя никакого медальона. Откуда он вдруг взялся?  

– После покупки, я положила его в коробочку, к другим украшениям. А сегодня случайно вытащила его и надела.  

– Когда ты его купила? Мы ходили между лотками вместе, и я не помню…  

– Ты как раз отошла от меня к лотку с старым фарфором. А я купила медальон у того перса. С рыжей бородой и зелеными глазами. Такой страшный. Помнишь его?  

– Перса и бороду помню… а медальон нет. И сколько он стоил?  

– Не стоит переживать, всего двести фунтов. С изящной серебряной цепочкой.  

Тут опять заговорил Карл: Двести фунтов? Да я за двести фунтов купил серебряную шкатулку с рельефом на крышке.  

– Видела я вашу шкатулку. Со змеей, глотающей свой хвост. На лотке лежала, рядом с медальоном.  

Карл явно клюнул: Как же я его не заметил? Я ведь знаете ли, собираю подобные предметы. Серебро. Покажете медальон?  

– Конечно покажу.  

Карл внимательно рассмотрел вещицу и произнес: Можно открыть?  

– Можно. Только там ничего интересного нет. Какой-то красный клей. Видимо там раньше была фотография или миниатюрный портрет. И еще на верхней створке медальона, изнутри, есть выгравированная по кругу надпись на латыни: Эликсир вечной юности. А внутри этого круга – горизонтальная восьмерка, знак бесконечности. Может быть медальон был на самом деле коробочкой для реликвий… или какой-нибудь шарлатан торговал такими медальонами и обманывал простаков, суля им вечную юность?  

Карл, услышав мой ответ, посерьезнел, задумался, медальон открывать не стал, подал его мне. Я надел его на шею, за что был вознагражден ревнивым и злобным взглядом Рут.  

Мы заговорили о погоде и меню на обед.  

Я исподтишка наблюдал за Карлом. Он был смущен. Обескуражен. Озабочен. Его грызла какая-то мысль.  

Перед тем, как уйти, Карл мягко улыбнулся и пригласил меня и Рут через полчаса зайти к ним в каюту, выпить шампанского и сравнить шкатулку с медальоном.  

– Они же явно одним мастером сделаны… такое странное совпадение…  

Рут не хотела идти.  

– Дался тебе этот чертов медальон! Дай его мне. Я его за борт брошу. Нашла себе игрушку!  

Но я незаметно ткнул ее ногой, и она согласилась.  

Через полчаса мы постучали в дверь каюты Хофферов.  

Карл разлил шампанское в бокалы. Мы чокнулись и выпили.  

Паула сидела на балконе. Рут к ней присоединилась. О чем они там разговаривали, не знаю. Полагаю, Паула хвасталась своими малагасийскими сапфирами на серьгах. А Рут, дочь одного из сосисочных королей Америки шестидесятых, рассказывала ей о своей вилле в Ницце, якобы не уступающей по богатству и красоте убранства знаменитой вилле Ротшильдов. На самом деле, вилла Рут была уже двенадцать лет как продана. Деньги пошли на уплату долгов ее третьего мужа. С тех пор Рут больше замуж не выходила и никаких серьезных дел с мужчинами не имела. Ее любимой присказкой стало: Эти свиньи…  

С женщинами Рут была помягче, а со мной и вообще была как сахарная вата. Пока не впадала в ярость, конечно.  

Мы с Карлом сидели вокруг маленького столика. На который положили шкатулку и медальон. Рассматривали их в лупу и делились впечатлениями.  

Только сейчас я понял, что эта серебряная шкатулка, из-за которой якобы должно погибнуть человечество – очень маленькая. Крохотная. Пять на четыре сантиметра, не больше. И глубиной в сантиметр. Мой медальон был только чуть-чуть ее меньше.  

Оба предмета были произведены в Эдинбурге в одно время. На них стояло клеймо этого города – замок с тремя башнями. А также буквы «I» и «S» и точка между ними. Это означало, что они были изготовлены в 1666-м году. Смысл остальных клейм мы разгадать не смогли.  

Хм… в 1666-м году миллионы людей по всей Европе ожидали конца света. Эликсир вечной юности очень бы пригодился…  

Карл открыл медальон и шкатулку. Руки у него дрожали. Глаза – светились.  

Быстро убедился в том, что красная глина в медальоне и в шкатулке – по крайней мере на поверхностный взгляд – была одним и тем же веществом. Только в медальоне ее было заметно больше.  

Я, с разрешения Карла, взял наконец в руки шкатулку и рассмотрел ее внутри.  

На внутренней поверхности крышки был гравирован тот же геометрический знак бесконечности, что и на створке медальона.  

– Что это за красное вещество, понятие имеете? Никакой это не клей.  

– Конечно не клей. В медальоне оно должно изображать эликсир вечной юности. А в шкатулке… право, не знаю.  

Я внимательно смотрел на лицо Карла, когда он это говорил. Рот его слегка кривился, глаза часто моргали. Он лгал. Он был уверен, что вещество в шкатулке – это красная тинктура и хотел с ее помощью заполучить новое, более молодое и здоровое, чем его, тело. Для себя и для Паулы. Но эликсир в медальоне обещал вечную юность… это посильнее чужого тела… он не знал, что и думать.  

Он размышлял о том, как выманить у меня медальон. Перекупить. Или взять силой.  

Взгляд его становился все более безумным. Он потел, был вне себя, но пытался скрыть это от меня. Изображал жадное любопытство коллекционера. А на самом деле, уже был готов на убийство. Я чувствовал это и держался подальше от балкона.  

– Я надеюсь, вы не верите во всю эту алхимическую чушь о вечной юности?  

– Нет, конечно не верю.  

– А в христианские реликвии верите?  

– Даже не знаю, что сказать, меня воспитали в католических традициях.  

– Мы с Рут посетили два года назад Иерусалим, в храме Гроба Господня нам показывали и частичку креста, и капельки молока Богоматери, и кровь Христа в флакончике, которую по преданию собрал Иосиф Аримафейский во время казни. Настоящую кровь, а не сладкое красное вино, которым ее постоянно заменяют попы, дурача свою паству. Несколько мутных бурых капелек. Как она сохранилась двадцать столетий – уму непостижимо. А что если эта странная красная субстанция – в наших с вами серебряных вещицах – действительно кровь Спасителя? А привезли ее с Святой земли тамплиеры, которые, говорят, после гонений обосновались в Шотландии. Неужели эта красная глина подарит нам вечную юность?  

Разговаривая так с Карлом, я опасался переиграть и спровоцировать его на насилие.  

Боялся, что он догадается о моей настоящей цели. Потому что он был стальным немцем, прекрасно знающим людей и их слабости бизнесменом, а я, сказать по правде, был простаком. Но за моими плечами, невидимый ни для кого, стоял человек в котелке. И он вдувал в меня силу и иногда даже подсказывал мне слова.  

Минут через двадцать настал момент, когда и шкатулка, и медальон были уже несколько раз тщательно осмотрены и обсуждены. Все, что можно, было уже сказано. Мы начали повторяться.  

Пора было нам с Рут уходить.  

Я, признаться, не знал, предложит ли мне Карл обмен или нет. Я об обмене и не заикался, чтобы, не дай Бог, не вспугнуть рыбку, заглотившую наживку.  

По тону Карла можно было сделать вывод, что он колеблется, не знает, как поступить. Предлагать торг или наброситься на меня с тяжелым предметом в руке. Например, с бейсбольной битой… Откуда она тут взялась? На круизном лайнере для богатых.  

Надо было рискнуть.  

Я вышел на балкон и сказал Рут: Нам пора…  

Та была рада закончить беседу с Паулой.  

Медальон опять повис у меня на шее… мы направились к выходу из каюты.  

И тут Карл неестественно дернулся, скривил рот и проговорил как бы не своим, а охрипшим старческим голосом: Постойте, милые дамы, у меня есть предложение к вам, Ребекка. Паула и Рут, прошу вас, побеседуйте еще пять минут на балконе, мне хотелось бы поговорить с Ребеккой наедине. Поверьте, это не направлено против вас… Просто хочу поговорить с Ребеккой как коллекционер с коллекционером.  

Паула и Рут не стали капризничать. Молча вышли на балкон и прикрыли двери.  

Карл тяжело дышал. Он подошел ко мне, взял медальон в руку и прошептал:  

Умоляю вас, продайте мне этот медальон. Я заплачу вам 200 фунтов.  

Я усмехнулся: Не маловато ли?  

Тут Карл заговорил со мной совсем другим голосом, голосом, в котором слышались нетерпение и угроза: Две тысячи.  

Я молчал.  

– Двадцать тысяч? Двести?  

Я понял, что наступил критический момент. Потому что обезумевший Карл взял в правую руку бейсбольную биту и начал нервно бить ею ладонь левой руки.  

– Зачем вам терять деньги, давайте поменяемся. Вы получите медальон, а я – шкатулку. Для вас – вечная молодость, для меня – забавная безделушка.  

Карл почти согласился, но виду не подал.  

Проговорил тоном капризного мальчика: Но две эти вещи должны находится рядом в коллекции… Разве мы вместе не пришли к этому выводу? Возьмите двести тысяч… умоляю…  

Я почуял, что надо немедленно проявить твердость, иначе сделка не состоится.  

Встал, постучал в балконную дверь, поманил Рут рукой и сказал: Пойдем, дорогая.  

При этом чувствовал затылком, как Карл замахивается битой.  

Еще немного и…  

Но вместо того, чтобы ударить меня, Карл поставил биту в угол. Конвульсивно задергался и проговорил еле слышно: Ладно, ладно, ваша взяла. Берите шкатулку.  

Я немедленно отдал Карлу медальон, а шкатулку положил в сумочку.  

Мы с Рут покинули каюту Хофферов.  

– Фу, гора с плеч, что это было?  

– Ничего особенно, разговор коллекционера с коллекционером.  

– Перестань. Я видела лицо этого идиота. Заметила и бейсбольную биту. Все поняла. У меня сердце сжалось.  

– Все хорошо. Мы мирно поменялись. Я отдала ему медальон, а он дал мне шкатулку.  

– Когда мы приедем после круиза в Лондон я куплю тебя десять таких медальонов.  

– Ловлю на слове.  

Я отвел Рут в нашу каюту, а сам вышел на верхнюю палубу.  

И, как мы и договаривались, щелкнул по шкатулке пальцем.  

Человек в котелке немедленно появился рядом со мной, схватил шкатулку, всунул ее в огромную пасть, в которой я заметил языки адского пламени и сожрал ее вместе с содержимым… а в следующее мгновение мы уже сидели как ни в чем не бывало на земле рядом с живописным прудиком. Солнышко светило. Лягушки квакали. Цапля проснулась и внимательно смотрела в водную глубь.  

А настоящая Ребекка вошла в каюту, обняла Рут и прошептала: Знаешь, я задремала в шезлонге на верхней палубе. И увидела очень страшный сон. Про богомолов. Я в этом сне была монашенкой. Хочешь расскажу?  

– Не сейчас. А про чертов медальон ты уже забыла?  

– Боже мой, дорогая, про какой медальон ты говоришь?  

Рут потрогала Ребекке лоб, покрутила хорошо наманикюренным пальцем у ее виска, но ничего не сказала.  

– Ну и что же я всучил чертовому немцу? Подделку?  

– Что вы. Мы ведем честную игру, иначе шкатулка вернулась бы к Хофферу.  

Там, в медальоне, действительно находится эликсир вечной юности.  

– И что же было с Хофферами дальше?  

– Посмотрите сами.  

Я увидел, как сразу после нашего с Рут ухода Хофферы переглянулись, взялись за руки и… положили себе под языки по крупице красного вещества из медальона. И сейчас же исчезли.  

– Где они теперь?  

– Могли бы и сами догадаться. В Гамбурге конца пятидесятых годов. Им – по семнадцать лет. Они еще гимназисты. Более того, они еще не знают друг друга. Эликсир возвратил им их юность. Без обмана. А на корабле уже начались их поиски. Счастливые Тейлоры благополучно возвратились после норвежского круиза к своим лошадкам.  

– И в чем же подвох?  

– Нет никакого подвоха. Они молоды, здоровы… В Германии – экономическое чудо. Карл – член бейсбольной команды их гимназии, Паула увлекается чтением приключенческих романов и мечтает стать ювелиром и работать с драгоценными камнями. Все распрекрасненько… Но когда им исполнится двадцать три – им опять станет семнадцать. И они не будут знать о том, что один раз уже прожили следующие шесть лет своей жизни. И так будет продолжаться тысячелетия. Тик-так, тик-так. Они никогда не постареют. Другой вечной юности на свете не бывает. Мир, в котором они живут, специально создан монсеньором для подобных штучек. По просьбе того…  

– Последний вопрос. А куда делся медальон с эликсиром после того, как Хофферы исчезли?  

– Никуда не делся. Медальон лежит на полке рядом с серебряной шкатулкой в кабинете скурильных редкостей во дворце монсеньора. Там ему самое место.  

Авторский комментарий  

«Четвертая корона» это вольный приквел рассказа «Круиз». Внимательный читатель конечно заметит, что не все концы с концами сходятся. Но мне это все равно, мне было интересно поделиться с публикой другой вариацией темы «исчезновение на корабле». У меня готова и третья версия, но пока нет сил и желания редактировать и очищать текст.