Физрук

Юлька торопилась домой по тенистой аллее рядом с бывшей школой, в которой провела девять мучительных лет. Поэтому не любила здесь ходить, но сегодня слишком жарко, а густые ветви старых акаций хотя бы временно укрывали от палящих солнечных лучей. Надо было торопиться, дома ждала малышка, которую пора было кормить, и грудь уже переполнилась молоком. Просидела в социальной защите дольше запланированного, но так ничего и не добилась: столько непонятных терминов, странная логика выдачи пособий на детей, сбор этих никчемных бумажек – все эта банальщина социальной жизни выматывает, особенно после родов, когда сил и нет собственно ни на что, все время спишь с малышом вместе, проваливаясь в короткие тревожные сны.  

Погруженная в свои мысли, Юлька краем глаза заметила на остановке, мимо которой проходила торопливым шагом, знакомый взгляд. Или незнакомый, но кто-то, сидящий в глубине крытой остановки, пристально на нее смотрел и о чем-то взглядом говорил. Миг! И Юлька внезапно вспомнила чей это взгляд. Внутри все скукожилось от отвращения. Этот неопрятный бомж, развалившийся на скамье в неестественной позе, с больным, обреченным взглядом, следил за Юлькой с каким-то странным оцепенением, он надеялся на что-то… На что именно Юлька сразу смекнула – на деньги для выпивки, на что еще? Было стыдно за этого бомжа и жалко его. Стыдно за себя, потому что даже не сбавила ход и уже вслед услышала негромкое с сожалением: “Эх, Юлька, Шпулька…”  

В глазах защипало, ее со школы так не называли, но Юлька, не задержавшись, прошла все же мимо, оставив позади опустившегося человека, когда-то бывшего невидимым неким ее ангелом-хранителем, добрым соглядатаем ее школьной непростой жизни. Но она и вспоминать не хотела, а только мысленно ругала себя за то, что не остановилась, не поздоровалась, не спросила как же он живет теперь, хотя было очевидно как именно он живет. Но почему так опустился, что с ним случилось? Юлька удалялась от остановки и от бомжа, в которого превратился ее бывший, все понимающий учитель физкультуры. “Как я теперь обратно пойду, он уже наверное уехал, ушел с остановки? ” От быстрой ходьбы и духоты Юлькина блузка вся промокла на груди и под тканью стекали водянисто-белые струйки…Нет, обратно она точно не пойдет…  

Ночью Юлька не могла уснуть, постоянно себя корила за проявленное равнодушие. Ведь можно было хотя бы подойти и проявить минимальное внимание. Чего я испугалась? То, что бомж? Да, не люблю дурно пахнущих опустившихся людей. Не осуждаю их, но обхожу стороной и сегодня просто обошла стороной когда-то не чужого человека. Ей виделись обрывочные сны про ее детство, в которых было светло и весело, несмотря на знакомый школьный антураж. Все девчонки ждали 8 марта, потому что знали – мальчишки готовят сюрприз. Подготовка шла хоть и тайно, но трудно было не замечать, как мальчишки остаются после уроков физкультуры и о чем-то разговаривают в тренировочной каморке физрука. С таинственным видом мальчишки наблюдали за девочками, что-то примечая и записывая в общую тетрадку. На переменах учили стихи на листках, на уроках трудах мастерили что-то внеурочное, а потом, взволнованные, прятали глаза от одноклассниц. Физрук, наш классный руководитель, “отец родной”, как любила напоминать нам большая красноволосая учительница по рисованию и труду, был организатором праздника, который никогда не забудут все девчонки класса. Потому что это был не просто пир на весь мир – было организовано небывалое публичное восхваление каждой девчонки да так искусно, что даже самые забитые скромницы чувствовали себя настоящими принцессами из сказки.  

А однажды на очередном уроке физры, когда они должны были сдавать норматив по длинной дистанции, Юлька учуяла от физрука домашний молочный запах. Он весь сиял тогда весь день: у него родился третий сын! Физрук был счастлив, из него сочилась любовь – из глаз, слов, от всего него. Весь класс его любил, винились ему в хулиганствах своих, жаловались на злых учителей, ездили вместе на сбор винограда, он был в меру строг ко всем, великодушен и бесконечно добр к обделенным, таким как Юлька. Девочка из многодетной семьи, где шестеро детей жили почти сами по себе. В городскую школу, 10 километрах от поселка, вынуждена была добираться часто на попутках, плохо успевала по точным предметам и не справлялась ни с одним нормативом по физкультуре, включая прыжки в длину и лазанье по канату. Однажды даже страховка не помогла, и Юлька отправилась с вывихом в запястье в поликлинику после прыжков через козла…А после выпускного Юлька с радостью забыла обо всем, что напоминало ей о школьных годах, и, закончив медуху, уехала к старшей сестре – покорять столицу. Теперь же приехала впервые с дочкой к матери.  

Все последующие дни Юлька не находила себе места, топила себя в собственных укорах за то, что прошла мимо, что не удосужилась проявить человечность по отношению к бывшему преподавателю… Она решила выяснить у одноклассников, у тех, кто не переезжал никогда из города, информацию о физруке. В “ОК” откликнулась одноклассница, всегда все обо всех знающая. Она коротко изложила грустную историю. От физрука ушла жена к богатому предпринимателю (жгли 90-е годы), сыновей с собой не взяла. Он пытался выжить, из школы уволился, устроился охранником в банк. А потом начал пить. Из запоев его вытаскивали коллеги и друзья. Допился до комы. Когда очухался – зашили, но он снова сильно надолго запил, дети выросли, перестали с ним общаться, из квартиры его выписали, он стал бомжевать…  

Юлька впала в ступор, но ничего не могла придумать. Свой стыд уже ничем не замажешь перед собой, ее коробило от своей брезгливости, которая помешала подойти к бомжу-преподавателю…  

Через время она узнала, что физрук умер…  

Юлька как только смогла – поехала на кладбище, с трудом выяснила где его захоронение на новом кладбище, нашла его могилу. Около свежей могилки со скромным крестом стояла совсем сухонькая старушка и молча глядела куда-то вдаль. Юлька тихо подошла и положила на могилу две белых розы, постояла немного и собралась уходить..  

– Вы кто? – тихо вдруг спросила старушка.  

– Это был мой учитель в школе…  

– Милая девонька, спасибо, что не забываешь сыночка моего. У него же сегодня должен быть день рождения, не дожил до 60 самую малость…- запричитала плачущим голосом старушка. Намучался он, бедный, уж как пытался справиться – не смог, и я не смогла помочь, надломился сильно тогда, очень любил свою Маринку, потерялся потом совсем. А какой был красавец, никогда не пил, все в дом, деткам все…  

– А детки тоже не смогли помочь?  

– Несчастные сами детки оказались, бросили на произвол отца, как и мать их, только младший Алешка жалел его, но у него свою семью поднимать надоть, а тут отец больной весь…Ничего, скоро я приду – приголублю своего сыночка…  

Юлька слушала старушку, вглядываясь в ее глубокие морщины и натруженные сухие руки, а потом предложила:  

– Что ж мы даже не помянем его в такой день? Как к вам обращаться?  

– Натальей Михайловной…просто Михайловна.  

– Пойдемьте, Наталья Михайловна, помянем вашего сына, вот здесь есть недалеко трапезная при церкви.  

По дороге Юлька выспросила как живет старушка, нужна ли помощь, в чем нуждается. Оказывается, жила у младшего внука в бывшей бане, переделанной под комнатку с прихожей. Все было хорошо, только сыро очень, отчего ноги сильно опухали. Помянули они душу отмучавшегося – борщецом, да выпили по рюмашке белой водки, оставив еще одну рюмку с черным хлебцем… Много слез и слов горьких выслушала Юлька, пока поминали, особенно ее задело, что не на что памятник поставить сыну. Внуки даже разговаривать не хотят о нем, особенно теперь, когда всех, наконец, оставил и ушел “по-собачьему”. Горько стало Юльке, хотелось помочь, не пройти мимо хотя бы сейчас.  

– А какой памятник хотите поставить?  

– Да хоть самый простенький, лишь бы было с фотографией сыночка, чтобы разговаривать с ним, болезным, на могилке его…  

– Лучше из мрамора, чтоб вечно стоял. Правильно? – Юлька раздумывала сколько может стоить такой памятник. Денег у нее особо не было, но были ценные вещи, подарки от одного влюбленного в нее когда-то богача.  

– А пойдемьте выберем памятник вместе? Я хочу помочь!  

Старушка посветлела глазами, опять полились из них слезы, и губы зашептали что-то невнятное вслед протянутым к девушке рукам. Юлька обняла старушку, и они направились из трапезной к дворику, где продавались все ритуальные принадлежности и там же памятники. Старушка выбрала небольшой из светлого мрамора. Юлька попросила ее не прицениваться, а выбрать тот, который именно видит подходящим. Продавец рекомендовал взять с цветником, и старушка заулыбалась, ей хотелось посадить какие-то цветы в память о сыне. Весь памятник насчитали, вместе с монтажкой, около 46 тысяч, которых, конечно, у Юльки не было совсем.  

Юлька проводила старушку на такси до дома, пообещав заказать памятник на неделе. По дороге домой она раздумывала о продаже любимого песцового манто, которое под дождями в южном городе некуда и надеть, поэтому так и висит, только фотосессии в нем и делать… Через пару дней нашлась покупательница, местная светская львица, красивая и, как видно, знающая толк в мехах – как только увидела маленькую серебристую шубку, обняла и не выпускала из рук, рассчиталась наличными и укатила на своем белом ауди. Юлька с грустью посмотрела ей вслед, но уже через минуту стала собираться за мрамором…  

Когда Юлька заказывала памятник, продавец спросил про надгробную эпитафию, Юлька задумалась. Ей никогда еще не приходилось заказывать надгробную надпись. Но с этим можно было подождать. Юлька писала иногда стихи, но эпитафии – это совсем другое, это вечные слова про человека, который ушел навсегда…  

Через месяц, в солнечный тихий день, на кладбище у белой могилы стояли девушка и старушка, в резиновых перчатках после посадки желтых астр и голубоватой примулы в цветнике небольшого памятника с фотографией улыбающегося мужчины в самом его цветущем возрасте. Внизу, под фотографией были выгравированы всего несколько слов: «спасибо за твой свет, отец…»