Васильковое поле. Тропинка. И ветер шершавый...

Васильковое поле. Тропинка. И ветер шершавый.  

Паутинка сединки тревожно дрожит на виске.  

И ползет муравей по своей муравьиной державе,  

А потом по моей утомленной работой руке.  

Отчего ж ты, храбрец-муравей, так беспечно рискуешь,  

Вот укусишь меня, и прихлопну тебя сгоряча.  

И никто не заметит такую потерю простую,  

Нам ли, людям большим, небольших муравьев замечать?  

Вот укусишь, и сразу окончится век твой недолгий.  

Страшный зверь — человек, но тебе, видно, страх не знаком,  

И толкает вперед вечный зов муравьиного долга,  

Без которого не был бы ты никогда муравьем.  

Люди тоже чуть-чуть муравьи на огромной планете —  

Мы вгрызаемся в мир, в суете бесконечной живем.  

Посреди васильков, посреди скоротечного лета  

Понимаешь, что жизнь — изначальное счастье твое.  

Вот пополз и второй муравей, презирая опасность,  

По уставшей руке. И подумалось грустно сейчас,  

Что среди муравьев есть какое-то крепкое братство,  

Но не встретишь подобного братства, увы, среди нас.  

Каждый сам по себе посредине занудного быта,  

Каждый сам по себе, оттого и на сердце тоска.  

Есть среди муравьев единящие накрепко нити,  

Ну, а нам единящие нити — веками искать.  

Поле. Небо. Заря. Запах скошенных трав освежает.  

Золотится простор. Снова щелкнул вдали соловей.  

И ползет муравей по своей муравьиной державе,  

И не знает, что он — лишь частичка державы моей.