Жертва соучастия

Я видел пол залитый водой, красной, как кровь. Она вытекала за бортики ванной сострясая моё кровавое отражение. Острый металлический запах впивался в нос, пронизывая одежду и кожу, заседая в памяти. Теперь я вряд ли когда-нибудь отмоюсь от него. Холодный свет стекал по её мокрым волосам и тонул в переполненной ванне. Черные глаза никуда не смотрели, рассеивая взгляд по всей комнате. Меня трясло. Дыхание сперло. Не одалей меня ступор, я бы наверняка закричал. Но даже слёзы не заблестели на моих щеках, когда тощий силуэт зарябил в моей голове. Меня словно прошибло насквозь, не давая возможности вздохнуть. Её черные глаза в толпе прохожих. Бледное лицо в отражении витрин. Худые руки безвольно висевшие вдоль тела. Тонкие пряди не трепавшиеся ветром. Всё это заставляло мои органы скомкаться и поменяться местами. Я держался на ногах только благодаря ручке двери, в которую вцепился мёртвой хваткой. Верить своим глазам бытло трудно, но как бы я не старался, проснуться у меня не получалось. Да и во всех снах, она была жива. Девчонка преследовала меня повсюду. В школе и на улице, мелькала в окнах чужих домов, смотрела с экранов телевизоров, из проезжающих мимо машин и с моего собственного отражения. Она не давала мне уснуть, возникая в голове каждый раз, стоило закрыть глаза. Все мои сны начинались и заканчивались одинаково. Её чёрный взгляд, терзавший мою душу, смотревший прямо и непоколебимо. Она ничего не делала, ничего не говорила, лишь смотрела, словно руки её связаны, а губы сшиты намертво. Мне было страшно. Как ребёнок избалованный донельзя, сын, любимый до отвращения, друг, обожаемый всеми до фанатизма я впервые столкнулся со страхом перед кем-то. В ней не было ничего, чего не было в моих жертвах буллинга. Кроме глаз. Ни кто и никогд не смотрел на меня, как на животное. Кроме неё. Я боялся закрыть глаза и увидеть её. Я боялся поверить в то, что я животное. Почувствовать, как поднимается от страха загривок и в трусоивом оскале обнажаются зубы. Я бы не был волком, львом или даже шакалом. Я был бы трусливым зайцем, возомнившим себя хищником. Хищником, которого никогда не мучили ни совесть ни вина, который делал что угодно, не боясь наказания. Но когда она стала мерещиться мне, я стал молить о любом наказании, лишь бы избавиться от неё. Меня начали подкалывать, называть сумасшедшим и распускать слухи. Буд то меня это волновало. Моя голова была занята тревогой. Шарахаясь от каждой девушки, хоть на каплю похожей на неё я не беспокоился о том, что подумают обо мне товарищи. Хотелось лишь спрятаться. Забиться в угол и закрыть голову руками. Бормоча я просил прощения за все грехи, что успел совершить, за все подростковые жизни, что успел сломать. Но она не уходила. Невидимая девчонка, имени которой я не знал, не докучала никому кроме меня. Родители, что так сюсюкалисьсо мной, лишь молча смотрели, ожидая, что я назову своё беспокойство шуткой. Но я не шутил. Страх постепенно превращался в ненависть и возможно, пройди ещё месяца три, я бы возненавидел. Однако сейчас, мне хотелось только разрыдаться. Мурашки покрывали мою спину, пока по ней стекали капли пота. На лбу выступила испарина, а глаза наконец наполнились слезами. Ноги не выдержали и подкосились. Я упал на колени в кровавую воду, чувствуя, ка пропитываются ей джинсы. Вспотевшая ладонь соскользнула с ручки двери. Я вспомнил всё. От момента её рождения, до сегодняшнего дня. Как она истошно рыдала в ночь, когда её принесли домой. Крохотное тельце, до которого никому не было дела. Ни в один день её жизни, никому до неё не было дела. Сестра, которую я не замечал. Дочь, которую никто не любил. Звук пощёчины. Крики из соседней комнаты. Я сижу в наушниках игнорируя женские стоны. Родители не стеснялись её крови. Синяки и разодранные порезы украшали её запястья вместо браслетов. Следы от удушья служили ей ожерельем. Пока я досыта ел уперев взгляд в телефон, её тарелка летела на пол прерывая её единственный приём пищи. Пока она лежала у закрытой двери в подъезде из-за опоздания, я спал в кровати, придя домой за полночь. Я насмехался над младшими в школе, чувствуя своё превосходство, а она давилась слезами в туалете, собирая разодранные одноклассниками тетради. Мои фотографии украшали стены квартиры, когда её свидетельство о рождении лежало в кладовке под старым радио. Обноски в которых она ходила в любой сезон, были моей детской одеждой. На праздниках она сидела в комнате не осмеливаясь включать свет, пока я пил со своими друзьями на кухне. Дочь, рождение которой не стало событием. Как заметить человека, серого как стенка, тихого, как ночь в поле, несчастного, как нелюбимый ребёнок? Я не видел её, не слышал и не знал. До тех пор, пока она не стала мерещиться мне. Пока она не стала моим кошмаром. Пока она не захотела умереть. Её потрескавшиеся губы не были способны сказать ни слова, она могла говорить лишь глазами. Хотела, чтобы я заметил, чтобы услышал, чтобы шум воды в ванной привлёк моё внимание, чтобы запах железа заставил меня открыть дверь, чтобы её изрезенные руки окрасили воду и вышли за пределы моего мира. Сидя перед ней на коленях я больше не мог ничего сделать. Страх ушёл. В груди заколола вина. Слёзы смешались с водой на полу, создавая коктейль из несчастья. В её черных глаза, что больше не искали утешения, я искал прощения. Скользил взглядом по мокрой одежде и бледным рукам. Сзади закричала мать. Я не слышала её. Отец матерился в поисках телефона. Я не видел его. Когда в квартиру влетели врачи и полиция я не сдвинулся с места. Когда в квартире стало душно от количества людей, я уже не мог дышать. Прощение. Вот что я хотел теперь. Смотря как её вытаскивают из ванны, как распоескивается кровь я пытался вдохнуть. Кем я был всё это время? Соучастником насилия? Виновником или жертвой? Это больше не важно. Мать не попросит у неё прощения. Отец не опустит виноватый взгляд. А я не посмотрю в её глаза, не защищу от родительской пощёчины, не полюблю как брат любит сестру. Я ребёнок животных, ставший животным.