Молитва

17 октября, кафедральный собор Святой Елены  

Я стаю на коленях перед алтарем, с моих глаз льются слезы. Я молю Бога о спасении. Я не знаю, есть ли он, или все мои слова напрасны. Но, что я знаю точно, так это, что дьявол есть. Я видел его своими глазами. Он идет за мной по пятам, чтобы забрать с собой в пекло.  

Я надеюсь, что стены этого священного места остановят его, скроют меня как ребенка, прячущегося под одеялом.  

Но тут, двери кафедрального собора распахиваются настежь, и я считаю каждый шаг подкованных сапог, словно часы, отсчитывающие время моего пребывания в мире живых. Последний стук и хорошо знакомый мне человек останавливается прямо за моей фигурой.  

Я боюсь обернуться и, тем самым, навлечь его гнев, во мне тешится надежда, что все это лишь страшный сон и сейчас я очнусь, оденусь и пойду в ближайшую кофейню за завтраком. Не замечая этого, слова молитвы вырываются сквозь всхлипы.  

За спиной слышится знакомый щелчок маузера. Вот он, мой час пришел. Возможно, я зря не верил в тебя всю эту жизнь и глумился над верой в тебя. И теперь, ты оставил меня в своем собственном доме на растерзания своего бывшего последователя, ставшего оружием в твоих руках. Он, как умелый палач, расправляется с грешниками вроде меня.  

Но, стойте-стойте, как все до этого докатилось, что черти оскверняют господне пристанище? Как мы докатились до такой жизни? Заигрались в маленьких божков, разгневав его единственного и настоящего. И он дал волю человеческой природе, дал дьяволу проникнуть в сердца слабых и неискушенных.  

5 октября, кофейня «Рыжий лис»  

– А я положительно настаиваю, что весь этот, так называемый, митинг был организован нашими внешними врагами и спонсирован лично из кайзеровских запасов в Шацком банке. Ведь наш народ не такой, ну не будет он бунтовать в столь трудные для государства времена. Заплатили группе подстрекателей, а те и сделали все, чтобы студентишки, которым положительно видимо нечем заняться, подняли бунт. В своей любимой манере, как что, так сразу на Франконию показывают, и требуют просто невозможных вещей. Ведь, до их, еще необученного, ума не доходит мысль, что, если у нас все будет как в западных странах, то все пойдет вверх ногами. Ну, где это видано, чтобы мужик с деревни решал судьбу империи, – пояснял профессор Правин, помешивая свой кофе.  

– Это вы, конечно, хорошо рассуждаете, да только, где доказательства, что деньги были из-за границы? И были ли вообще? А насчет студентов, ну да, они составляют основу во всяких выступлениях, так как несут с собой, новую эпоху. А, следовательно, и перемены. Так почему бы и нет, если они толковые. Вот в Иглии давно фермеры, заработок которых составляет выше тысячи стерлингов, могут участвовать в выборах парламента. И я считаю, что и наши мужики, которые обладают неплохим состояниям, не просто так нажитым, должны иметь право голоса на выборах в думу, – парировал, недавно вернувшийся из путешествия по Эпарии, дипломат Каштынский.  

– Порядком вам спорить на такую не благодатную тему. Поборогозил немного простой народ, да и разошелся. И нечего тут рассуждать. Вы лучше подметили бы, что госпожа Вишневская сегодня без своего вечного стража, пожалуй, он ей порядком надоел и она подбирает себе кого-то посвежей. Вы только посмотрите на этот взгляд львицы, – вмешался в разговор поручик Купчинский, завивая свои усы.  

– Мы, Алексей Дмитриевич можно сказать о судьбе государства говорим, а вы опять со своими пошлостями. Да обычный у нее взгляд сегодня, а Варварова, графиня отправила с срочным письмом до ближайшего телеграфа. Я сам видел его, когда он чуть не сбил меня с ног, несясь по поручению,  

– язвительно заметил дипломат.  

– Ну и о чем вы тут толкуете? – внезапно ворвался за стол журналист Лукьянов, даже не поприветствовавший сидящих.  

– Да все о главном событии этого воскресенья, которое твои коллеги уже успели прозвать «кровавым». А ты что про это думаешь? Твоей статьи я не нашел в «Восточном вестнике», неужели кому-то другому отдали такой материал, – осведомился профессор.  

– Я сам отказался. Сильно щепетильная тема, можно за пару слов лишнюю заметку в жандармерии получить. Так что, пусть кто-то другой выкручивается. – ответил, с небольшой усмешкой, журналист.  

– А за вашу статью о церкви, думаете вас по головке погладят? – заметил дипломат.  

– Да, может еще и премию вручат, поговаривают о церковной реформе, чтобы не высасывали эти кровопийцы из казны деньги. Да и сам цесаревич нечасто в церквях объявляется. Я думаю, он тоже более прогрессивных взглядов и считает религию опиумом для народа, – разговорился Лукьянов.  

– Право, оставим вашу статью, а то вы уже какие-то бунтовщические лозунги повторяете. Так все-таки, что у вас за мысли по поводу воскресного события? – уже заинтересовался профессор.  

– Мрачные, в такое время внутренние волнения могут сильно повлиять на ход боевых действий. Сначала студенты с кадетами на баррикады полезут, а за ними и в армии волнения пойти могут. Я уже не говорю про простой народ, который войной по горло сыт, – с нескрываемым беспокойством, говорил Лукьянов.  

– Павел Львович, да какие баррикады, я вас умоляю, их один казацкий отряд разогнал так, что пятки сверкали. А вы баррикады, – не унимался профессор.  

– Это кадетский корпус не вышел, потому что отмашку дали, что демонстрация переносится. А так, по секретной информации, как минимум сто кадетов с винтовками должны были сопровождать процессию до государственной думы, – понизив голос, произнес журналист.  

– Да вы что, это же был бы настоящий переворот, – с возмущением в голосе, воскликнул профессор, – война идет, а они вместо того, чтобы всячески помогать родине, ей нож в спину вставить хотели. Что за поколение!  

– Не переворот, а настоящая революция, то, чего может и не хватает нашему застоявшемуся государству. Уже вся Эпария в революциях переродилась, смотреть приятно на результат. А мы все топчемся на месте, нужны, я считаю, решительные и инновационные действия. По образцу той же Франконии, – вдруг разгорячился дипломат.  

– Тише, мы, все-таки, обсуждаем темы не для посторонних ушей, а вы на всю кофейню шуму подняли, – пытался угомонить их Лукьянов.  

– А вы, Алексей Дмитриевич, что думаете на счет произошедшего события? – переменил свою цель дипломат.  

– Считаю, что всех этих бунтовщиков и революционеров нужно на фронт отправить, чтобы посмотрели, как за них кровь проливают, пока они в уютных комнатках сидят, – резко выразился поручик.  

– По праву не буду перечислять все требования, но в одном я, пожалуй, соглашусь. Пора с этой войной заканчивать, а то ни в Ром, ни в Нику не съездить, – вздохнув, сказал дипломат, – там в эту пору такая природа…  

Его фразу оборвал крик «Смерть буржуям! », следом прогремело два выстрела. Обернувшись на звук, все четверо увидели стремительно покидавшего кофейню мужчину в черной кожаной куртке и кепке. В другой же стороне, за своим обыденным столиком, откинувшись назад, полулежа сидела графиня с двумя кровоточащими ранами. Журналист сразу заметил, что одна из них была в районе сердца. «Бедняжку уже не спасти», – подумал он.  

Поручик, не теряя времени, попытался нагнать убийцу, но путь ему перегородила повозка, и расстояние между ними сильно увеличилось, а потом Купчинский и вовсе потерял его среди толпы. «Черт тебя, ушел» – прорычал поручик.  

Врач, конечно, был немедленно вызван, но и без того было видно, что графиня уже не дышит.  

– Вот вам и ответ на то, что будет дальше, – сказал дипломат с задумчивостью в голосе.  

Когда общая суета затихла, до ушей журналиста дошли слова молитвы, тихо отскакивающей от зубов, служанки графини. Он подошел к ней и спросил:  

– Ну что, помог ей твой Бог? А ведь, я часто замечал ее у ворот церкви, помогли ей молитвы и пожертвования от пуль анархиста безбожника, – не зная зачем, Лукьянов произнес эти слова с нарочитым желанием уязвить бедную служанку. Не из злого умысла, а из призрения лишь.  

Он никогда не верил в того, что не может увидеть. Все попытки переубедить мальчика, а затем и молодого человека, разбивались об один этот аргумент. Он хотел увидеть того, кто, якобы, его создал по своему образу и подобию. А пока этого не произошло, Лукьянов был убежденным атеистом и отрицал всякое существование Бога.  

– Зато ее душа будет спасена, а вы будете гореть в гиене огненной, – огрызнулась служанка.  

– Вот оно как, – с легкой ухмылкой сказал он, – еще посмотрим.  

С этими словами журналист покинул место преступления, оставив исполнять долг свидетеля профессору с дипломатом. Тем более, его еще ждала статья, над которой он долго и кропотливо работал. Это был труд в сущности критикующий как церковь и ее устои, так и саму религию, и веру. Остались последние штрихи и можно отдавать в печать. Он надеется, что статья произведет революцию не только в головах интеллигенции, но и простой народ не останется равнодушным к его мыслям.  

6 октября, Александровский проспект  

– Знаете, вчерашний инцидент произвел на меня совершенно ошеломляющее впечатление. На наших глазах, среди бела дня, какой-то бандит, просто так, застрелил графиню Вишневскую. И судя по тому, что бормотал себе под нос жандарм, найти его не является возможным, пока он снова не проявит свою активность. Что же получается, мы как класс представителей интеллигенции абсолютно беззащитны перед внезапной угрозой со стороны, не побоюсь сказать, какого-то быдла, – причитал профессор Правин своему собеседнику дипломату Каштынскому.  

– Да, опасность присутствует всегда, но такой наглости ожидать не приходилось ранее. Но я уверен, что все не так безнадежно и следствие сможет установить личность подозреваемого. Во всяком случае, кто-то из всей толпы должен был заметить хоть какие-то приметы, – заверял его дипломат.  

– Семен Константинович, – раздается позади грубый мужской голос.  

Обернувшись на голос, профессор только что и успевает заметить дуло пистолета, после чего следует выстрел, оставивший лишь маленькую дырочку на лбу почтенного представителя ученого сообщества.  

Толпа мигом расступается, но след убийцы уже простыл, он, прорываясь сквозь толпу еще не понявших что произошло зевак, направлялся в переулок к Рождественской улице.  

И лишь дипломат следовал за ним, не зная правда собственно для чего. Оружия задержать преступника у него не было, мало того, можно было и самому на пулю нарваться. А особых примет, кроме все той же куртки и кепки, заметить положительно не было возможным. Пропетляв так какое-то время, Каштынский потерял беглеца средь толпы движущихся на него студентов.  

9 октября, квартира поручика Купчинского  

– Я смотрю ваша статья произвела фурор у интеллигенции, в думе больше половины депутатов проголосовали за отмену спонсирования церкви государством. Поговаривают, что в студенческой среде на вас, если так можно в этом контексте сказать, чуть ли не молятся. Именуют тем, кто, наконец-то, поднял болезненную тему для государства, но без лишних заигрываний с анархистскими движениям, – расплывался в похвалах дипломат Каштынский.  

– Право вам, Федор Ильич, не так уж и громко прогремела моя статья, ведь она была рассчитана не только на тех, кто знал и, может быть, колебался в своем решении. А в большей части на народ простой, показать им, что не все в господе Боге сокрыто, что есть и другие жизненные пути, – отвечал на это Лукьянов.  

– А, по-моему, зря вы эту статейку написали и, в без того лихие времена, лодку раскачиваете лишний раз. Ведь кто на войне побывал, хочешь не хочешь, а в Бога поверишь. Тем более, со всеми этими новыми орудиями, без него никак, а то сума сойдешь. Заигрались мы со всем этим технологиями, накажет нас господь за это, ей Богу, накажет, – сокрушался Купчинский, – ждет нас пекло за все прегрешения.  

– Вот вроде не глупый человек вы, Алексей Дмитриевич, а такую чушь городите. Ну черт с вами, если хотите ждать своей гиены огненной, ждите, а мы как-то с Федор Ильичом в этом мире попробуем чего-то добиться, – с легкой досадой в голосе говорил Лукьянов.  

– Ладно я, пожалуй, пойду, а то меня завтра в посольство Франконии пораньше вызывают, так что никак уж задержаться не могу, – откланялся Каштынский.  

Все устремились к выходу, обувшись и взяв под мышку свой извечный портфель, дипломат открыл дверь и обомлел от увиденного. Налитые кровью глаза смотрели прямо на него. Второе, что он успел заметить, пистолет в руках красноглазого. Прогремел выстрел, за ним следующий и Федор Ильич пал замертво.  

Опять та же куртка, только теперь был слышан звон подкованных сапог, и более ничего. Поручик, выхватив револьвер, рванул вслед за убийцей, но тот как сквозь землю провалился, исчезнув во мраке ночи. Вернувшись к телу дипломата, он произнес молитву об упокоении его души.  

12 октября, Железнодорожный вокзал  

– Ну вот они, наши соколы, прям с боевых прибыли, можно будет хоть честные последние новости с фронта услышать, – радовался поручик.  

– А меня все это настораживает, с чего бы это с фронта целую дивизию везли в столицу, – заметил дипломат Каштынский, – не спроста такие перестановки.  

– Есть информация, будто 43-пехотная дивизия подняла бунт, и вся направилась в сторону столицы, вот и этих подтянули, чтобы встречать незваных гостей, – влез в разговор журналист Лукьянов.  

– Боятся, что одних казаков мало будет? – поинтересовался поручик, – говорят, несмотря на разгром демонстрации, потрепали их кадеты.  

– Да будет тебе, право уверен, они даже до пригорода не дойдут, спорим? – разгорячился поручик.  

– Дойдут или не дойдут, не имеет значения. Это все равно тревожный звоночек для всего государства. Когда вместо защиты родины солдаты против нее оружие подымают, – заявил журналист.  

– А что для вас родина, императорская семья что ли или государственная дума с ее жирными чинушами, – резко высказался поручик, – вот кажется Тихон, пойду у него узнаю, что происходит.  

Поручик Купчинский быстрым шагом направился в сторону одного, из только что вышедших офицеров. Видно было, что они друг друга знали и по приветствовались плотными объятиями, потом между ними завязался разговор, до Лукьянова ничего не доносилось, слишком далеко было расстояние.  

Но разговор продлился недолго, вагон, напротив которого они стояли, взрывом разорвался на куски, осколки от которого посекли стоявших поблизости, в том числе и нашего поручика с его собеседником.  

Подбежав к поручику, Лукьянов приподнял его голову и прокричал в толпу: «Врача! ». Ухом он тихо слышал слова: «Спаси и сохрани душу мою…», на этом речь поручика оборвалась и глазницы закатились вверх. Купчинский Алексей Дмитриевич, верный сын своего отечества, был мертв.  

15 октября, близ Александровской Государственной Военной Академии  

– Хватит с нас этого самодурства императорской семьи и зажравшихся чинуш из государственной думы. Мы ничем не хуже этих старых развалин и их детей. Я, от лица всего собравшегося здесь общества, требую…  

Выстрел прервал его. Декламирующий свою пламенную речь молодой человек схватился за сердце, и спустя секунду рухнул наземь. Моментально начали искать, кто же совершил злополучный выстрел. Всматривались в окна ближайших домов, но ничего не бросалось в глаза. Убийца наверняка спрятался в одном из них. Среди толпы кадетов прошел единогласный шепот: «Найти гада. Наказать. ». Все вместе они двинулись к оружейным складам. Чтобы, все-таки, слова погибшего их товарища были донесены до адресата не словом, так штыками и пулями.  

Со стороны за этим тихо наблюдал Лукьянов, сидящий за столиком в кофейне, и видевший, как из дома напротив академии выпорхнул быстрой походкой уже хорошо знакомый ему человек в черном. Теперь он сумел краем глаза рассмотреть его черты лица, на котором четко читался звериный оскал и нечеловеческие красные глаза.  

16 октября, мост Святого Антония  

По мосту с оружием в руках двигался уверенно кадетский корпус. Вчерашнее событие не на шутку разозлило их горячие головы, жаждущие отмщения и справедливости. Большинство подумывали даже не о смерти товарища, а его речи и поэтому направлялись прямо к зданию государственной думы.  

Напротив, выстроились казаки с приказом разогнать бунтующих.  

– А ну разойдись, царь батюшка велел помиловать тех, кто сложит оружие и вернется к себе домой, – вещал с белого скакуна атаман.  

В воздух был сделан предупредительный выстрел, который наоборот раззадорил бунтующих, и думая, что огонь ведется по ним, они, разгруппировавшись по мосту, дали ответный залп, но уже прицельно по своим оппонентам.  

Началась перестрелка, из которой, благодаря численному преимуществу, победителями вышли кадеты. Казаки разбегались кто куда. Это была первая маленькая победа начинающегося переворота.  

17 октября, Рыночная площадь  

Везде были слышны выстрелы, кажется, что площадь была уже окружена бунтовщиками со всех сторон.  

Я хотел было бежать на Ровенскую улицу, как увидел, что оттуда уже несутся с красными знаменами кадеты. Позади был демонический человек в черном и только кафедральный собор манил меня укрыться в нем и переждать пока волнения поулягутся, в надежде, что никто не заглянет внутрь.  

Вбегаю внутрь и падаю перед алтарем, вспоминая хоть какие-то молитвы, в надежде как-то спасти себя. Но он знал, что я тут, Бог наказал меня за мое богохульство. И этот дьявол в черном шел по мою душу.  

Я поворачиваю голову и вижу устремленное на меня дуло маузера. Чуть выше горят нечеловеческим огнем глаза моего палача. С моих уст продолжает срываться молитва.  

И, все-таки, он есть. Я поверил. И я услышал его шепот в конце моей жалкой жизни. Звук, прекраснее которого, я не знавал никогда. И он открыл мне глаза на все, просто показав себя.  

Тишину собора разрывает выстрел.