Леночка

В то утро солнце нежило мокрые травы, туман пах мёдом и талым снегом. Ещё свистел соловей. Дрожал воздух. Вьюнок цеплялся за ноги ползучим побегом. Цветочное поле блестело, будто ночной небосвод или первый устойчивый иней. А в его черничных глазах дрожали отблески любви невинной, как глаза его, тёмно-синей. Он крепко держал её за руку, называл Леночкой и обещал никогда не отпускать. Она верила, льнула к нему и любила, как слепой котёнок, цепляющийся за мать. Любила всем сердцем.  

Кажется, Леночка прежде не любила так сильно. Возможно, не любила никогда. Она впервые хотела танцевать каждую секунду, превратиться в птичку и улететь под облака. Весь мир ей казался цветным и солнечным даже в пасмурные дни. А рядом с ним казалось, что всё остальное неважно, вторично и что в мире они одни. Он был смыслом, воздухом, солнцем в зените, такой яркий, улыбчивый, неповторимый. И Лене порой казалось, что он соткан из света и послан ей в дар херувимом. Она любила.  

В тот день было холодно сумрачно, на небе сгущались осенние тучи. «Наверно, нестрашно», — твердила Лена, ведь то был первый подобный случай: он громко кричал, обвиняя в холодном супе, ударил наотмашь раскрытой ладонью, разбил её губы. Она не винила и даже понять ничего не успела — он крепко обнял и больше не был с ней грубым.  

И всё бы забылось, как простая оплошность, ведь люди не роботы, им не чужды эмоции, страхи, ошибки. Но он изменился, не был больше солнцем, и Лена терялась, смирялась, терпела истерики ради его редкой улыбки. Ей люди твердили, что он нарцисс и абьюзер, просили опомниться — ещё не было поздно. Но Лена не верила им, хотела спасти отношения, твердила: любовь не всегда медоносна. Да, она любила.  

В тот вечер небо было глубоким, облака похожи на черничный мусс. Ветер шелестел кронами тополей, играл косами ив и рвал нити паучьих бус. Воздух пах еловыми ветками, дымом костра и речною тиной. Угасали сумерки. Наползал мрак. Лена шла босиком по заросшему осокою берегу, изрезанные ноги болели, в глазах притаился страх. Она боялась, хваталась за руку любимого. Любимый, в отличие от Лены, был в ботинках и плотных штанах. Он улыбался, пока она цеплялась за его руку, как за последнюю соломинку — чудесная аналогия. Говорил, что расстояние — география, а любовь — химия и физиология. А Лена винила себя во всём, но больше уже не плакала ни о чувствах разбитых, ни о ногах израненных. Она по-прежнему любила.  

В ту ночь было тихо, темно, на небе сверкали бесчисленные яркие звёзды. И, как нить Ариадны, вперёд уводила дорожка стеклянного крошева. А в ноги вонзались камни, острые, как гвозди. И Лена несла на раскрытых ладонях своё собственноручно вырванное сердце, чтобы он в этом мраке извращённой любви хоть немного, но мог согреться.  

Должно быть, она ещё любила.