Колыбельная для сына

Отношения, которые и без того давно уже были на грани разрыва, рассыпались в пух и прах после того, как Сильвия сообщила Даниэлю что сделала аборт. Зная её взбалмошный характер, Даниэль ожидал от неё чего угодно, но он даже представить себе не мог, что она решится убить их, ещё не рождённого ребёнка, и лишит его возможности стать счастливым отцом. Услышав эту ужасную новость, Даниэль ощутил сильную слабость. Ему показалось, будто земля ушла у него из-под ног, в глазах потемнело, а на лбу выступил холодный пот. Однако спустя минуту ему кое-как удалось взять себя в руки, и первое, что ему захотелось сделать – схватить Сильвию за горло и задушить. Но, когда он огляделся вокруг, в комнате уже никого не было, лишь в воздухе носился приторный аромат вульгарных духов сбежавшей любовницы, а в ушах продолжал звучать её истерический смех. "Ну вот, три года коту под хвост! – вздохнул Даниэль, тяжело опускаясь на диван в прихожей. – Как я мог быть таким глупцом, чтобы не видеть, что за женщина была рядом со мной? " Немного успокоившись, он настежь раскрыл окно, чтобы запах ненавистных духов поскорее улетучился, затем прошёл на кухню и сварил себе кофе. Отпивая из чашки ароматный дымящийся напиток, Даниэль достал из позолоченного портсигара сигарету и с удовольствием закурил. "Переживай – не переживай, – подумал он, – дело уже сделано, ребёнка не будет. С этим нужно смириться и жить дальше, ведь в тридцать лет жизнь ещё не кончается. Единственное, о чём я хотел бы сейчас попросить Всевышнего, если он меня слышит, – пусть он сделает так, чтобы наши с Сильвией дороги больше никогда не пересекались".  

Неожиданно раздался настойчивый телефонный звонок, и на панели высветился номер дедушки.  

– Ты ещё не спишь?  

– Не сплю. Так рано я не ложусь. А ты... у тебя всё хорошо? Ты никогда не звонишь в это время... Ничего не случилось?  

– Успокойся, мой мальчик, ничего не случилось, просто, нам нужно поговорить. Это не срочно, но я подумал... У тебя ведь завтра нет операций, правда? Ты сможешь приехать?  

– Завтра у меня выходной. Надеюсь, ничего непредвиденного не случится, и я смогу хоть немного отдохнуть. Но совсем не обязательно ждать до завтра, я могу приехать прямо сейчас, если ты не возражаешь.  

Спустя час Даниэль подъехал к старинному загородному особняку в одном из живописных пригородов Парижа, и, отворив своим ключом высокую чугунную калитку, вошёл во двор. Собаки его узнали и даже не залаяли. Услышав шум подъехавшей машины, Леонард вышел на крыльцо, чтобы встретить внука.  

– У тебя такой потерянный вид, Дан. Ты что, опять поругался со своей сумасшедшей?  

– Мы расстались, – коротко ответил Даниэль, проходя в гостиную.  

"Бог услышал мои молитвы! " – тихонько прошептал Леонард себе под нос.  

Усевшись в удобное кресло у камина, в котором весело потрескивали небольшие дубовые поленья, Даниэль стал с нетерпением ждать, когда дедушка начнёт разговор, но старик не торопился. Несколько минут он беспокойно ходил по комнате, затем достал из винного шкафа бутылку Château Lagrange и негромко произнёс:  

– Эту бутылку три года назад принёс мне мой старый приятель и коллега Вильгельм Грасс, светлая ему память. Мы собирались распить её вместе, но, к сожалению, так и не успели. Думаю, пришло время её откупорить...  

– А что, есть повод? Какая-то знаменательная дата?  

– Каждый прожитый день может стать знаменательной датой, если относиться к жизни с должным вниманием.  

– Интересное начало...  

– Дальше будет ещё интереснее...  

Взглянув на деда, Даниэль отметил, что для своих восьмидесяти семи лет тот выглядит ещё довольно неплохо. Единственное, что немного насторожило Даниэля, – его чересчур грустный и задумчивый взгляд.  

– Скажи, Дан, ты совсем не помнишь своих родителей?  

Вопрос деда явился для Даниэля полной неожиданностью. Несколько секунд он молчал, раздумывая, как на него ответить, чтобы не обидеть старика, но потом решил, что самым лучшим ответом будет правда.  

– Не помню. К сожалению, я не из тех, кто помнит свою жизнь чуть ли не с самого рождения. Я знаю о них только то, что рассказывали мне вы с бабушкой. А почему ты спросил меня об этом?  

– Наверно, я задал тебе глупый вопрос, прости. Конечно, ты не можешь их помнить, ведь тебе не было ещё и трёх лет, когда они погибли, – губы Леонарда слегка задрожали, и Даниэль увидел, как в его глазах блеснула слеза. – Я давно собирался рассказать тебе что-то очень важное, Дан, но никак не решался... Наверное, боялся...  

– Ты боялся? Мне всегда казалось, что в твоём лексиконе нет слова "боюсь".  

– Видишь ли, дорогой, я боялся не за себя. Все мои страхи были связаны с тобой.  

– Что ты имеешь в виду, дедушка?  

– Наполни бокалы и приготовься выслушать историю, которую я долгие годы хранил от тебя в тайне. Не знаю, как ты ко всему этому отнесёшься, возможно, после того, как ты узнаешь правду, твоё отношение ко мне кардинально изменится, но я больше не могу молчать. Я уже старый, Даниэль, один Бог знает, сколько мне осталось, и мне бы не хотелось покинуть этот мир, не покаявшись перед тобой.  

Даниэль налил в бокалы вина и весь превратился в слух.... Даниэль рано осиротел. Своих родителей, погибших в автокатастрофе, он не помнил, их ему заменили дедушка с бабушкой по отцовской линии. Они дали ему прекрасное образование и, будучи профессиональными музыкантами, обучили игре на нескольких музыкальных инструментах. А ещё – привили любовь к изящным искусствам и иностранным языкам. Даниэль прекрасно рисовал и неплохо говорил на нескольких европейских языках. Но самым главным было, пожалуй, не это, а то, что дедушка с бабушкой сумели воспитать Даниэля честным и порядочным человеком, не способным идти ни на какие компромиссы с собственной совестью. В пятнадцать лет Даниэль заявил своим любимым опекунам, что собирается стать врачом. Для них это прозвучало как гром среди ясного неба, ведь в глубине души они надеялись, что внук пойдёт по их стопам и станет музыкантом. Но, в конце концов, они с уважением отнеслись к его выбору и не стали чинить никаких препятствий. К тридцати годам Даниэль стал известным на всю округу хирургом, спасшим множество человеческих жизней, и люди в благодарность прозвали его Ангелом в белом халате.  

В свои тридцать лет Даниэль выглядел значительно моложе. Вокруг него всегда крутилось множество женщин, пленённых его мужской красотой и неотразимой харизмой. С некоторыми из них он заводил кратковременные, ни к чему не обязывающие романы, но связывать себя семейными узами пока не решался. Даже Сильвии, которая казалась ему вполне подходящей кандидатурой на роль жены, он не торопился делать предложение. Его семьёй, по сути, был коллектив клиники, в которой он работал, а домом – операционная, где он нередко проводил по восемь-десять часов в сутки. Близких друзей, если не считать Томаса Хольцмана, – закадычного друга детства, у него не было. Но Томас давно уже жил в Германии, и в последнее время виделись они редко. Единственным человеком, с которым Даниэль поддерживал тесные отношения, был дедушка Леонард, который, овдовев, оставил работу в оркестре и переехал из квартиры на площади Трокадеро в небольшой загородный дом в тридцати километрах от Парижа, намереваясь провести остаток своих дней на природе, в обществе своих любимых собак.  

– Я не стану испытывать твоё терпение и говорить намёками, Дан, а сразу скажу всё как есть... – произнёс с заметным волнением Леонард. – В той страшной аварии, что произошла двадцать семь лет назад, погибла только Изабель, твоя мать... Доминик, твой отец, каким-то чудом остался жив. В тот день он родился во второй раз, заплатив за своё новое рождение страшную цену: он навсегда забыл, кто он такой. Катастрофа отняла у него не только прошлое, но и его личность. Амнезия стёрла из его памяти абсолютно всё, и ему предстояло начинать жизнь сначала, с чистого листа, с новым лицом и новым именем.  

Даниэль сидел как парализованный, не в силах вымолвить хоть слово. То, что он услышал, стало для него настоящим шоком. Как такое возможно, ведь отца похоронили в одной могиле с матерью? Выходит, один гроб был пустым?  

Дрожащей рукой Даниэль поднёс к губам бокал с вином и залпом осушил его.