Тихий океан

1 глава.  

Помню тот день, когда я родился. Мама держала меня на руках и в глаза светило солнце. Оно было совсем не такое как сейчас. Оно было больше, гораздо больше. И теплее. Лучи совсем не слепили глаза и не обжигали кожу. Не пройдено ни одной дороги, не целовано ни одних чужих губ, я не знал, какого цвета кровь и что такое боль. Мир для меня был теплым воздухом и желтыми лучами солнца. Мне не обязательно было знать, что эта планета гораздо больше чем кажется. Этого не было в моих интересах, да и самих интересов тоже не было. Я не волновался, не боялся, не находился в мучениях раздумья и поиска лучшего пути. Нет. Я только родился. И все.  

Идеальный рассудок. Я такой новый, блестящий и всемогущий. Для меня везде горит зеленый свет. Я способен на все. Я могу дотянуться до луны, поймать птиц, которые летят высоко в небе, не быть съеденным волками, и не плевать на все как свинья. Не наступит такого момента, когда я снова смогу начать с начала, с чистого листа.  

На этом первое впечатление о жизни прерывается. Я помню только лишь двухсекундный момент. Следующее воспоминание начинается спустя два или три года моей жизни.  

Я тогда жил в квартире бабушки. Не помню, кто еще с нами жил. Не помню ни одного человеческого лица. Только я и море. Я видел его волны, слышал ветер. Иногда вода касалась моих ног или рук. Это могло происходить во сне или обычно по вечерам. Тогда солнца не было. Ни солнца, ни света, ни тепла. Только я и огромные мертвые просторы моря. Весь мир существовал из квартиры в которой я жил. Она была маленькая и большая. Берегов не было видно, так же как и путей по которым я бы мог пойти. Я не хотел идти и не хотел оставаться. Я просто не знал, что мне делать. Но страха не было, как и счастья впрочем. Вряд ли тогда можно было мне знать что-то о счастье. Мне не были видны границы между плохим и хорошим, между истиной и ложью, между унынием и превосходством. Море стирает границы, успокаивает, лишает мыслей и гнетущих размышлений. Оказаться бы сейчас там, ведь моря для меня больше нигде нет, кроме той квартиры. Да и в квартире его больше не существует.  

Мир не меняется вокруг нас. Меняется только наше восприятие мира. Добра не становится больше, как и зла. Между этими вещами всегда сохраняется баланс, но мы думаем иначе. Конечно я знаю о силе самовнушения, но я не могу обмануть самого себя, не могу исправить свои мысли. Мой разум ищет правды, а я хочу соврать сам себе.  

2 глава.  

Ну конечно же я не буду говорить вам, какой там фильм я любил и в какая актриса там играла. У каждой музыкальной группы в гугле есть фотографии, сделанные в фотостудии с применением декораций или других фишек индустрии. Но еще можно просто смотреть концерт этой группы и каждую секунду делать скриншот, что в итоге даст сотни тысяч разных фотографий. Ну конечно же относительно разных. Каждое движение человека я могу сохранять на своем жестком диске. А если делать скриншоты не раз в секунду, два раза или четыре, то получится вдвое больше или в четыре раза больше фотографий, и они конечно же будут относительно разные или в меньшей степени разные. При особом усилии я вообще могу заполнить терабайты пространства фотографиями любимой актрисы и каждые пять минут листать их, и рассматривать каждый пиксель, впитывать его, впитывать их большее количество, разжёвывать и глотать секунды информации, а потом делать это повторно.  

И конечно же мы все знаем как это. Я говорю конечно же про любовь, про то, кто и как ее воспринимает. Во мне это происходило как анестезия (успокоение и торможение). В самом начале я чувствовал именно анестезию, не понимая, что через какое то время оно вызовет стимуляцию и возбуждение. Я думал, что я особенный. Что это происходит только со мной. Что я неповторим, как и мои чувства, да и все, что меня окружает в этот момент. Но на самом деле я не видел идентификацию только на уровне своего сознания. Я был особенным только по сравнению с самим собой.  

В голове так много мыслей, которые хочется донести, и не хочется ошибаться в структуре повествования, чтобы меня поняли. Я в этот момент даже не думаю о том, что каждый считает себя самым умным и пытается донести свои мысли, а не слушать чужих. Это значит, что мы всегда в кого то влюблены, только не помним об этом. Любовь не рождается и не умирает. Любовь вечна. Она не начинала существовать, а существовала всегда.  

Было такое чувство, что я это уже видел. Но это не дежавю, а просто какое то осветление. Я так считаю, что есть целая вселенная, о которой мы ничего не знаем. Это как высшая математика – мы все знаем о ее существовании, но не хотим разбирать ее, знать, как она решается и на какие вопросы отвечает. Это так тяжело – пытаться вникать в то, чего совсем не видно. Тяжело думать об этом, не зная, как оно выглядит, где находится, не зная, где там вход и выход.  

Каждая встреча с новым человеком – это исход из процессов этой самой математики. Наша жизнь, это часть сложного примера. Нужно его решить для того, чтобы увидеть ответ. Я так много потерял. Не хочется верить, что все это зря, что ответа не будет. Столько дней было прожито, столько ноши перенесено и такими большими усилиями. А для чего это все? Чтобы просто умереть. Никто не вспомнит как это было. Мне не хочется верить, что все зря. Я хочу получить свой ответ. Даже ничего сложного нету в том, чтобы завершить этот прием, но, кажется, у меня кончились чернила, чтобы писать дальше, а перо сломалось. Сломалось и улетело на ветру.  

3 глава.  

Мне 19. Я приехал в новый город, чтобы продолжить свое обучение. Мне нужно было отучиться четыре курса в юниверситете, а потом искать работу и становиться человеком. Я был уверен, что наилучший путь – это путь, который уже прошли миллионы человек до меня и пройдут миллионы в будущем, проверенный путь. Все люди, кто был постарше и поопытнее (мои родители, родственники и просто мало знакомые мне личности) говорили об этом.  

Мой новый город был огромным. Огромным во всех смыслах, но больше всего меня поражали его улицы – такие широкие, что толпа людей могла спокойно передвигаться не теснясь и не задевая друг друга. Так много людей и так много разных жизней, соединенных чем то общим. Я даже не знаю, как это объяснить. Мне не особо нравились новые знакомства именно из-за того, что в совершенно разных людях я видел что-то одно, давно изученное мной и весьма надоевшее. Различал людей я только по внешности, но стоило мне только заговорить с ними, как сразу становилось скучно. Эти однообразные жизни... А я всегда хотел чего-то нового, хотел отличаться от них ото всех. Наверное я понимал то, что гораздо проще идти по старому пути, чем прокладывать новый, но на то и смысл жизни, что бы быть не таким как все, что бы быть лучше, быть неповторимым. Тогда я и представить себе не мог, как трудно в аду быть героем.  

Жил в новом городе я не далеко от юниверситета, что означало мне то, что не придется тратить время и деньги на походы туда. Буквально 15 минут и я на месте. Жил я в самой обычной квартире. Там была только одна комната, тем не менее квартира была очень уютной, мне нравилось там находится. Она была на втором этаже, и деревья плотно закрывали мои окна от солнца. Вообще самих деревьев в городе было так много, что можно было подумать о том, что город построен в лету, при чем лес совсем не вырублен, а эргономично и свойственно соприкасаются с бетонными домами и асфальтированными улицами.  

Я приехал в этот новый город в начале августа, а занятия в юниверситете начинались с сентября, поэтому у меня было немного времени, чтобы прижиться и набраться сил перед учебой. Наш город казался таким солнечным и беззаботным, что совершенно не был похож на остальные населенные пункты нашей страны. Луди в нем как-будто никуда не спешили, ходили спокойной походкой и казалось, что они были отсеяны от мира, от проблем и от ответственности. Да, наш город как будто был отрезан не только от остального мира, но и как бы отрезал самих его жителей от их собственных проблем и обязанностей. Хоть это место было и не каким-нибудь курортным пунктом, но можно было так подумать, если не обращать внимания на строгие фасады домов, заводы и офисные здания.  

После того, как я обустроился в новой квартире и расставил всю мебель по своему желанию, я вдруг понял, что совсем забыл о интернете. У меня был планшет, но нужно было купить роутер, чтобы включить на нем вай-фай и спокойно валяться на диване с планшетом. В то время я совсем не представлял свою жизнь без интернета; я никогда не выходил на улицу и, если с кем-то общался, то только в мессенджерах. Все новости я тоже смотрел в планшете, хотя они меня мало интересовали. О стримах я тогда ничего не знал, но можно было надолго залипнуть на странице какого-нибудь блогера и узнать все о его жизни, подчеркнуть что-то для себя и, возможно, начать делать что-то новое в своей жизни. С помощью социальных сетей можно было следить за жизнью кого угодно, знать все про интересующего тебя человека. Мы почти не замечаем, сколько информации о себе оставляем в интернете вплоть до точного своего местоположения в определенное время суток. Можно даже построить точный маршрут, по которому мы путешествовали в течении дня и увидеть чем занимались в какой-то отрезок времени. С помощью интернета для меня не существовало границ и расстояний. Всю информацию я освещал глазами быстрее, чем луч солнца достигал Земли и освещал ее поверхность.  

Вот я собрался ехать в другой конец города за роутером. Конечно, наверное, был магазин и поближе, но я совсем не знал тот город, в который приехал, и не знал, что и где находится. Я дошел до ближайшей остановки, сел в автобус и поехал по незнакомым мне улицам. Ехал я долго и почти даже не знал, где я нахожусь, и где находится нужный мне магазин. Конечно можно было спросить у людей, но я ужасно боялся новых знакомств. Я даже стеснялся посмотреть на кого то, кого совсем не знаю. Такой уж неуверенный я был человек. Мой склад ума гласил мне, что мне не стоит беспокоить кого-то своими вопросами, я считал, что каждый человек должен все время находится в своем спокойствии, и никто не должен будить его в этом сне. Кроме того я совсем не знал, как буду выглядеть со стороны, и вдруг кто-то подумает обо мне не самые лучшие вещи, да и вообще я хотел, чтобы меня никто никогда не видел и не догадывался о моем существовании.  

Вскоре из окна автобуса я увидел нужный мне магазин, вышел и пошел ускоренной походкой. Признаться не любил я долго расхаживать по улицам и светиться. Я купил и поехал домой. Я сел на тот же маршрут в обратную сторону, но оказалось что здешние автобусы ходят как то странно. Я уехал совсем не в то место. Я сразу не понял этого, но вскоре заметил, что что-то не так вышел из автобуса и пошел оставшейся путь по навигатору. Пока я шел, то прочитал текст, который был написан на коробке от роутера; там было сказано, что он действует в радиусе тридцати метров. Наверное зря я этому поверил, потому что, когда пришел домой и проверил, то оказалось, что нету там никаких тридцати метров действия. Сигнал уже начинал пропадать, когда я уходил с планшетом на кухню. Конечно же до кухни идти совсем не тридцать метров, а метров пять или шесть от силы. Квартиры были до жути маленькими, хотя не такими маленькими, как в некоторых других странах. Впрочем это не так важно.  

Прошло пол года с начала моего обучения. Я ничего не ждал. Жизнь была до предела скучной. Она шла под откос. Ничего страшного со мной не происходило, но я начинал задумываться о том, для чего существую. Моя жизнь была на столько пустой, что я не решался даже встать с дивана или кровати на которой спал. Все до жути однообразно: утро, день, вечер, ночь – все повторялось. Я считал дни, я считал часы и минуты, отмеряя свою смерть. Я не видел смысла. Прошлое прошло и будущее пройдет, вот только в прошлом не было ничего, что хотелось запомнить и не забывать, значит и в будущем не будет. По крайней мере я так думал. В поисках смысла я сложил для себя представление о сути существования человека; из книг и бесконечных статей в интернете я нашел упоминания о серотонине. Это такой нейромедиатор, он отвечает за само поощрение мозга. Если мы добиваемся своих целей, то мозг начинает полыхать серотонином, от большого количества которого мы все и получаем удовольствие. Можно так подумать, что годами работы человек только и делает то, что достает из своей головы нужный ему серотонин и радуется жизни. Дорогие машины, квартиры, дома, дорогой телевизор, капитал на будущее – все это лишь ради серотонина. Если бы можно было просто обмануть свой мозг и не тратить весь цикл своего существования на такую, как кажется, простую вещь. И вообще человек родился из космической пыли и превратится в космическую пыль после своей смерти, давая свое место на Земле новым организмам. Конечно, как вы понимаете, это всего лишь мои утешения. Так я объясняю свою лень и нежелание работать. Мы все-равно превратимся в пыль. Кто угодно превратися в пыль: богатые и бедные, счастливые и несчастные, даже перед микробами у самых больших людей нет никаких преимуществ.  

4 глава.  

Планшет всегда со мной. Я ел и брал его на кухню, когда я спал, он лежал около подушки. Я видел на экране планшета новое сообщение. Откуда оно пришло и куда? Зачем это?  

А1: Привет.  

Я: Привет. Я тебя знаю?  

А1: Нет, я не уверена. Я просто заблудилась и пытаюсь докричаться до людей.  

Я: Докричаться? Это как?  

А1: Меня зовут А1.  

Я: Я не спрашивал, как тебя зовут.  

А1: Но ты же думал об этом?  

Я: Откуда тебе знать, о чем я думал?  

А1: Просто угадала.  

(Сегодня явно необычный день. Никогда не было такого, чтобы в интернете кто-то случайно натыкался на меня и заводил разговор)  

Я: То есть ты хочешь докричаться до людей?  

А1: Да. Мне кажется, что я смогу докричаться до тебя, думаю ты сможешь понять меня.  

Я: Понять что?  

А1: В общем то не важно... Давай просто говорить о чем-нибудь тут.  

Я: Хорошо. Это все странно.  

А1: Наверное твоя жизнь такая же скучная, как и моя. У меня все повторяется день за днем. Я будто задыхаюсь, мне будто дурно от этой скукоты, и мне кажется, что я должна говорить с тобой, когда мне плохо.  

Она отвечала быстрее, чем мой мозг формировал вопрос. Как такое может быть? Я ведь правда не сплю. Иногда мне кажется, что я схожу с ума, кажется что реальность стирается, а я все дольше и дольше нахожусь в своих мыслях. А1 мне не казалась реальностью. Фотографию ее профиля я никогда не видел, но она казалась до жути знакомой. А1 знает, кто я, но я ее не знаю, кто она, хотя чувствую что-то необычное. Я чувствую, что все повторяется, но не могу сказать что.  

За окнами зима, все белое. Иногда снег мне кажется не белым, а немного серым или что-то вроде того. Все было в снегу: деревья, дома, асфальт, о существовании которого я уже почти забыл. Окна были покрыты белой паутиной, в квартире до чертиков холодно, а в белой, как чистый лист, душе теплело. Чувство одиночества сменялось теплой волной надежд на будущее, в котором не будет больше пустоты. Как горячий чай, оно расплывалось по телу и говорило мне приятные вещи. Я снова слышал голос, который не находился от меня так далеко, нет, совсем напротив – он был рядом и говорил мне, что все хорошо сейчас. Наверное первый раз в жизни я верил в будущее.  

Шло дело к вечеру и на улице стало темнее, но это была совсем не та темнота, которая отделяла меня и бросала пустую квартиру, где находились только четыре стены. Нет. Квартира была заполнена горячим воздухом, и что-то постоянно находилось рядом со мной, окружая мое тело на триста шестьдесят градусов. С А1 мы говорили весь день. Он прошел совсем незаметно, но я запомнил его на всю жизнь, хотя в этом дне я видел лишь экран планшета и черным по белому текст. Я задавал вопросы, а она отвечала на них. Она могла ответить на любой вопрос. Абсолютно на любой. Я со странными, но доверчивыми мыслями в голове я верил в правоту этих ответов. Я все больше и больше начинал верить в то, что знаю ее. Не то, чтобы видел когда-то, а скорее чувствовал. Будто уже тысячу лет. Время в этот момент теряло свои свойства, а жизнь казалась моментом, а не миллионами секунд, но момент этот вечен, он не умирает, но и не рождался никогда.  

Она мне, бывало, присылала фотографию, на которой можно было понять о том, чем А1 занимается в данный момент. Например, она отправляла мне вид из ее окна, в котором все было белым-бело, как и в моем городе. Кстати жила она далеко, очень далеко, практически две тысячи километров от меня.  

А1: Иду в душ. Я так не люблю его, приходится туда ходить каждый день. Мне надоело. Каждый день одно и тоже, а что в итоге. Моюсь я там, чтобы показаться приятной своим учителям в школе или одноклассникам. Не понимаю. Я хочу забыть эту обыденность как страшный сон. Не хочу существовать для кого-то. Хочу жить в свое удовольствие. Жизнь итак короткая, чтобы еще работать на кого-то, тратя пятьдесят процентов своего времени или даже восемьдесят. Не понимаю, зачем эти условия; мы постоянно пытаемся жить по правилам; не ходи туда – ходи сюда, не делай это – делай то. К чему это? Люди так привыкли жить по учебнику, что бояться сойти с сомнительной тропы и махнуть рукой в другую сторону, или наступить туда, где тропа не протоптана.  

Я: Я с тобой согласен. Ты протестуешь, да?  

А1: Конечно, а ты разве нет?  

Я: Хотелось бы тоже, но боюсь.  

А1: Чего боишься? Вот давай объединимся, тогда меня станет в два раза больше, а это значит, что вместе с тобой я уже стану двойной силой против них. Вот так всегда – только начинаю в ком то нуждаться, так оказывается, что он сразу живет в двух тысячах километров от меня.  

Думаю, что она тоже чувствовала некую связь между нами. Или она все знала. Знала это точно так же, как знает то, что я ей печатаю, знала, что в моих мыслях. Она явно не обычный человек, но она мне нравится. Впервые в этой жизни я не один. Как странно, что это случилось именно в то время, когда я совсем разочаровался и нуждался в помощи.  

Конец января. Начинался второй семестр, а я так и не закрыл первый. Как я не старался, преподаватели явно не желали ставить мне оценку больше двойки. Я прикладывал практически все усилия, но они не поддавались. Скорее всего они просто хотели уйти от меня подальше; к себе домой, к своим детям и близким. Кому то нужно было ставить неудовлетворительною оценку и они выбрали меня. Физика, химия, математика. Они смотрели на меня, как на возможность жить в свое удовольствие, я мог открыть им чистую дорогу к своим потребностям: они могли назначить мне занятия, на которые я должен приходить каждый день и платить им такую сумму, которой у меня явно не было. Да, я отставал от своих однокурсников, при этом мне приходилось больше времени тратить на уроки, приходить на дополнительные занятия и платить деньги, при этом получая свой "незачет" или двойку. Ничего не решалось. Бесполезно работать на преподавателей в желании вырваться в люди. Я бы никогда не вырвался, ибо на мне нельзя будет нажиться. Но больше всего меня беспокоило лицо... Их лицо, когда они смотрели на меня. Я знал, что им меня не полюбить, не полюбить так, как своих детей, хотя я был тоже ребенком, только чужим. Они отворачивались от меня своим сердцем и оставляли замерзать в этом холодном городе, где меня не ждут, где в меня не верят. Я для них лишь мостик через минное поле.  

Я шел на экзамен по пустому коридору. В здании никого не было, ведь с минным полем никто не хотел связываться. Зачем людям думать о минном поле, когда они там не находятся? Никому не совался в чужое дело, к тому же на каникулах.  

В аудитории были большие окна и вся она отражала свет неба. Преподавательница по химии знала, что спросить, знала где можно со мной поспорить и доказать правоту. Сегодня она на мосту, а значит вопросы выбирать ей. Глупо быть героем на чужом поле, в чужой тарелке. Я смотрел в ее глаза и понимал, что мне не выиграть.  

– Скажи, зачем существует химия? – она поправляла свой воротник и улыбалась. Что ж, сегодня она не хотела задавать сложных вопросов.  

– Так же как и другие предметы, она часть нашей жизни, – говорил я.  

– Часть твоей жизни?  

– И моей тоже, – я хотел сказать "и вашей тоже", но решил промолчать. Молчание часто мне помогало. Она не раскрывало мою тетрадь. Сложно было со мной говорить, если ты не знаешь меня, не знаешь моих слабостей, а из моих коротких и лживых ответов я только путал людей. Они могли составить совершенно ложное отношение ко мне. Да, я любил заниматься притворством. Это моя сильная сторона, о которой, как и о слабой, никто тоже ничего не знал. Притворство существовало не только на моем языке и без эмоциональном положении губ: я мог одеваться не в ту одежду, которая мне нравится, показывать привычки не свойственные для меня... Никто ничего не знал обо мне. Нет, я не хитрый и не злой. На самом деле я просто не любил появляться на жизненном горизонте других людей. Мне больше нравилось, когда меня не существует. Не существует не для кого. Не хочу проникать в чужую жизнь.  

– Чем для тебя является химия? Еще одним шагом на пути к диплому?  

– Вряд ли я пройду этот путь.  

– Так чем же?  

– Сейчас – это мой путь к диплому, а завтра она мне поможет не умереть от высокой температуры тела.  

– У тебя температура? Химия это наука? О чем?  

Она явно не хочет знать правду. Она хочет лишь услышать две строчки из начала учебника, которые уже слышала тысячу раз. Ей совершенно не интересно знать правду. Я никогда не верю учебникам. Учебник – это лишь частичное отражение его автора в мире совершенно разных людей. Так принято, что химия, как и любой другой предмет, ограничивает свое существование в рамках книг, а я был личностью, готовой написать свой учебник, не веря другим. Я просто не хотел подчиняться, но лишь подчинением можно получить удовлетворительную оценку, осветив свой дальнейший путь. Сейчас я понимаю, что ошибался. Нельзя пройти через тернии с гордой головой.  

5 глава.  

Я шел домой по снегу, опять понимая, что не сдал. "А1, ну скажи, разве это так трудно – поставить тройку? Почему люди стали как роботы, они совершенно не возмутимы. Это восстание машин? Мы превращаемся в машины? Они превращаются? Наверное это не мое дело, но как мне сдать этот предмет? Как сдать остальные? Мне тоже нужно быть машиной? Нет, я не хочу. Я бы хотел говорить с тобой. Мне этого достаточно. Мы ведь не такие, нас считают умалишенными лишь потому, что не могут нас понять. Не могут состыковать свою частоту мышления и нашу. Я хочу быть как все, но не могу. Что мне делать? Я теряю себя в этом огромном мире".  

По дороге домой я зашел в магазин, куда ходил обычно каждый день после учебы. Мне нужно было купить продукты. Тогда еще я не страдал от нехватки денег, и я мог позволить себе купить все, что захочу, но в разумных пределах конечно. Больше всего я любил это какао, не помню как оно называлось, но очень вкусно.  

Я долго ходил по этому магазину и все не знал что купить. Какао я, конечно, взял, но нужно ведь что-то еще. Хм.. но вроде бы больше ничего и не нужно. По приходу домой, я залил какао прохладным молоком, сел за кухонный стол и начал размешивать. В холодном молоке оно плохо растворялось, но я любил именно в холодно. Его вкус.. он.. его нельзя передать словами. Этот вкус вызывал приятные ощущения в моем теле. Особенно в ногах; они будто покрывались приятной болью и расслабленностью. Я закрывал глаза и лежал на кресле, которое я превратил в кровать. Оно было выдвижное. Я просто лежал и не о чем не думал. Я тогда сильно устал, но в этот момент мне ничего не было нужно. Я просто лежал на этом кресле. Возможно А1 что-то написала, но я тогда не проверял. Я хотел написать ей перед сном, когда отдохну, ведь, если я не мог уснуть, то строчки А1 были для меня анестезией. Такой приятной и теплой анестезией, от которой хотелось поскорее увидеть сны, увидеть то, чего у меня нету. Во снах, конечно, не всегда виделось что-то приятное, но я хотел посмотреть. Каждый сон – это как новый мир, новая жизнь. Но сначала нужно поговорить с А1.  

На почте было сообщение.  

А1: Привет, напиши, как только сможешь.  

Я: Вот знаешь, А1, а ты никогда не думала, что многие вещи в этом мире или не многие принадлежат только тебе?  

А1: Эм... Ну, компьютер. Туда же никто не зайдет без моего пароля.  

Я: Нет, я говорю про другое. Компьютер создавался для всех, просто ты его присвоила к себе. А вот есть вещи, которые создавались только для тебя.  

А1: Какие?  

Я: Ну, вот тот, кто создал мир для людей создал специальную вещь только для тебя. Вот у меня на кухне лежит коробка из под чая. Конечно таких коробок тысячи, они продаются в любом магазине, и их могут купить любые люди, но ты знаешь, что эти коробки для тебя. Их дизайн... Эти картинки, напечатанные цветным принтером... Там цвета твои любимые, и узоры, шрифты букв, ложатся, как пух на глаза. Ты чувствуешь, что это твое... Что это рядом, и излучает тепло, это часть тебя.  

А1: У меня нет таких вещей. А вкус чая тоже был создан для тебя?  

Я: Нет, есть у тебя такие вещи. Они есть у каждого. Это может быть не только чай, это в границах от неживого до живого и развитого, может быть, даже развитого больше, чем мы. Знаешь, я где-то видел этот чай. Многое или немногое еще я видел где-то.  

А1: Где? В другой жизни?  

Я: Ну, да, не знаю. Где-то очень далеко. И да, где-то очень далеко есть то, что нам очень близко.  

А1: Это все странно. Мне тоже кажется, как я бегу по перламутровой серости города куда-то домой, куда-то, где я хочу находится, а город скрипит глубоким эхо в ушах и сбивает меня со следа.  

Я: Кажется? Тебе кажется? Это как? Видение?  

А1: Это в моей памяти. Может это сон, но я не помню, чтобы он мне снился, но все же это в моей голове.  

Я: А что там еще?  

А1: Еще я поднимаюсь на тринадцатый этаж, на крышу дома, иду по крыше, а город в перламутровом закате такой же серый, но удивительно красивый. Это мой город. Он создан для меня, как и тот чай, про который ты говоришь.  

Я: И где этот город?  

А1: Я не знаю. Я пыталась его найти. Он похож на наши города, но не идентичен им ни капли, просто похож. Но, все же его нет на этой планете.  

Я: Целый город... Я тоже хочу город, который был бы создан для меня.  

А1: Хочешь, я могу взять тебя в свой город?  

Я: Но он же твой. Думаешь он мне понравится? А люди там есть кроме тебя или ты одна в этом городе.  

А1: Люди там есть, но они такие чужие, а город мой, только мой, не их.  

Я: Великолепно. Тебе нужно писать книги про этот город. Его же никто не видел кроме тебя, и людям будет интересно, что это за город и какой он, какие там правила, кто там живет, да... знаешь, столько всего ты им можешь рассказать.  

А1: А когда ты спать пойдешь?  

Я: Я уже хочу спать.  

А1: Спокойной ночи тебе. Может быть, что я тебе приснюсь.  

Я: Ты хочешь присниться?  

А1: А ты хочешь?  

Я: Да.  

А1: Спокойной ночи, Август.  

6 глава.  

Я проснулся.  

Как же не хочется вставать утром. Поспать бы еще часок.  

Она мне не приснилась. Нужно идти на учебу. Нет, ну вы представляете, в каком красивом и теплом мраке я засыпал, а тут меня разбудило холодное утро и заставляет еще идти куда то по мерзкому холоду. Нужно скинуть А1 фотографии, моего проклятого города, чтобы она знала, как тут холодно и противно.  

Я с трудом оделся, попил холодной воды и пошел. На улице я старался не высовывать нос из под куртки и не вдыхать эти запахи машин и заводов.  

Когда я добрался до здания, в котором учился, я достал листок с бумагой, чтобы посмотреть, в какой кабинет мне идти. 55а. 55а... Я даже не знаю, в каком это корпусе, тем более еще этаж искать нужно. Это совсем в другом корпусе. Наверное.  

Я опоздал, пока бегал по лабиринтам этажей и пытался увидеть цифру 55 с подтекстом "а". Может быть, меня привел запах. Это была химия, и там постоянно что-то очень сильно пахло. А вообще можно дышать этим? Может мы все отравимся и умрем в 40 лет из-за какого-нибудь рака легких. Иногда мне было дурно от этих запахов. Вот только скажите, зачем они мне нужны? Эти запахи. Да и сама химия. Зачем она мне? Я хочу обратно в кровать под одеялу, в сказку сна.  

Преподаватель химии: Многие из вас выбрали этот путь, путь знаний, для того, чтобы быть нормальным. Вы понимаете, что означает слово нормальный? Это значит, что не отклоненный от нормы, не ушедший по неправильному пути. Неправильный путь может привести во тьму, из которой не найти выхода. Мы просто люди, и мы ничего не видим во тьме. Быть нормальным – это значить быть фиксированным. Вы должны знать, на какой ступени вы стоите, но не нужно подниматься выше нее и не нужно, тем более, спускаться вниз. Вниз спускаться легко, но там тьма. Но и подниматься не нужно, потому что это сложно, и вы все равно не знаете, что ждет вас на верху. Может оказаться так, что на верху тоже тьма, но такая тьма, от которой уже не хочется убегать и спускаться на ту ступень, которая должна была оказаться зафиксированной. У нас нету крыльев. Понимаете? Крылья есть только у птиц, а у вас нету их. Просто нету, но вы все же считаете себя птицами и пытаетесь летать. Но без крыльев конечно можно лететь, но лететь вы будете только вниз, туда где тьма. Наше обучение предполагает не насыщения знаниями. Нет... Совсем нет. Вы просто должны зафиксироваться в этой жизни. Вы ведь хотите быть счастливыми? Правда ведь хотите? Счастье – это уверенность в том, что завтра настанет, и оно будет не хуже, чем сегодня. Вы будите получать ту же зарплату, вы будете ходить на работу в одно и то же место, которое будет всегда оставаться чистым, если вы за ним следите. Счастье – это когда ты знаешь, что не зря живешь, когда есть постоянная работа, есть постоянные деньги, есть постоянная семья. Ваша семья. И еще ваши дети, которые будут постоянно приносить цветы на вашу могилу. Для всего этого нужно приложить усилия. Нужно приложить усилия сейчас, пока вы проходите обучение, и потом, когда вы будите использовать свои знания на работе. Чтобы использовать знания тоже нужны усилия. Большие, большие усилия, дорогие друзья.  

7 глава.  

Я: Знаешь, А1, я не хочу прикладывать усилия. И еще сильнее я не хочу прикладывать усилия ради своей могилы, на которой лежат какие-то цветы. Да я вообще не верю в свою смерть. Это бред. Я никогда не умру, А1, никогда. И, может быть, я лучше останусь в твоем этом городе, но я не умру, и тот, кто будет лежать под этой гранитной плитой с цветами – это не я. Это точно не обо мне. Помнишь, я говорил, что есть такие вещи, которые принадлежат только мне? И мне принадлежит лишь моя душа, а не это тело. Это может показаться странным, но все видят лишь тело, а душу не видят. Они и не увидят. Ее только я могу видеть, и ты, наверное, тоже можешь ее видеть.  

А1: Да, могу... Наверное. Наверное могу.  

Я: А я точно могу видеть твою. Ты можешь не поверить, но я вижу твою. Она как копия тебя. Знаешь, такая копия, которую я могу сохранить у себя в папке, а потом вставить в другую папку, если вдруг первую кто-то удалит.  

А1: Хм...  

Я: Я верю только в то, что эта копия точно находится в оперативной памяти. Да, в той самой памяти, деяния чьи не видно, но они есть. Никто не знает, что скрывает эта память. Достаточно только нескольких килобайт, чтобы воссоздать из памяти свою жизнь. Воссоздать ее в тексте или в двоичном коде. Представляешь, вся твоя жизнь, это единицы и нули, чередующиеся в определенном алгоритме.  

А1: Ты думаешь, что мы будем вместе только тут, в интернете?  

Я: Эм... Я не говорил про нас. Но давай будем мы.  

А1: Будем тут, в интернете?  

Я: Тут лучше.  

А1: Чем?  

Я: Ну, например тем, что тут я могу нарисовать твой город, который принадлежит только тебе.  

А1: Ты рисуешь?  

Я: Нет, но между строк нашего диалога есть рисунки.  

А1: И как их увидеть?  

Я: Ты и так их видишь, только не твоими глазами... Эм... Это так трудно объяснить.  

А1: Да уж. А почему ты считаешь, что мой город тут?  

Я: Этот твой город, он ведь просто состоит из двоичного кода. Просто нужно всмотреться в этот код. Понимаешь, он тут, город, который ты видела находится тут, в памяти компьютера.  

А1: Оперативной что-ли?  

Я: Да нет же. Хотя... Я сам еще пока не знаю, но твой город, он тут.  

А1: Но мой город вечен, а эту память компьютера можно удалить. Я вообще ничего не понимаю. Для тебя мир – это что, память компьютера?  

Я: Возможно, но...  

А1: Хотя тот текст, который ты пишешь, он издает это самое тепло, которое принадлежит только мне.  

Я: Текст? Ты уверена?  

А1: Я это чувствовала с первой буквы, с первой запятой.  

Я: Это приятно слышать. Все такое чужое, кроме теплых тонов монитора и его мягкой подцветки. Все такое чужое, а ты будто моя.  

А1: Будто принадлежу только тебе?  

Я: Не знаю, но я думаю именно так.  

А1: Я в тексте?  

Я: Ты настоящая, но для меня ты сейчас в тексте.  

8 глава.  

Так получилось, что мы со своей группой наших молодых ученых должны были встретиться. Прошло уже 7 месяцев, как мы учимся вместе, но до сих пор ничего друг о друге не знаем. Это должна была быть сходка в чьей то большой квартире за пару миль от моего места жительства. Я не хотел туда идти. Все эти однокурсники совсем не волновали меня, я обычно старался пропускать подобные мероприятия, но сказали явиться всем, ибо только так мы станем сплоченными.  

За окном был ужасный холод. Метель стучала в окно, будто пытаясь проникнуть в мою квартиру и охватить все мое тепло своими ледяными руками. Окна были хлипкими, и я чувствовал, как маленькие частицы этой невыносимой погоды все же врывались ко мне домой. Я оделся потеплее. Теплую куртку, шарф, шапку. Нужно было идти минут тридцать по улице до квартиры, на которой намечалась сходка. Я вышел из подъезда, холод кинулся ко мне в объятия и пытался забрать меня в свое царство сна и вечной пустоты. Я не давал ему повода, я топтал снег своими ботинками и продвигался к месту назначения. Снега было много. Бывало, что я застревал в сугробах, но потом с силой вытаскивал из них свои ноги и шел дальше. Было девять чесов вечера. Уже темно. Полная темень. Ни одной живой души на улице, да и кто вообще выйдет в такую погоду. Небо было черным, но красивым, на нем виднелись звезды. Они так далеко. Я думал, что они там не просто так. Что-то есть в этой пустоте. Очень-очень далеко кто-то там живет. Мне всегда казалось, что там есть кто-то или что-то, но я видел лишь ночное небо. Как жалко, что А1 живет в другом городе, очень далеко от меня. Если бы она была здесь, то мне бы не пришлось шагать по этому снегу, смотреть на небо и закрывать лицо от холода. Мы бы просто сидели в квартире и никуда не выходили. Я бы хотел остаться в маленьком мирке с ней, и мне никогда бы не понадобилось встречаться с этими молодыми учеными, да мне вообще бы ничего не понадобилось. Она для меня была бы всем смыслом существования. Иногда я не вижу пользы в своих делах, я иду не туда, не туда, куда хочу. Этот город, этот снег, холод, ветер, они мне не нужны, как и не нужны эти одногруппники со своими планами и невероятными целями на дальнейшую жизнь. Сейчас приду к ним, а они опять будут рассказывать мне то, что мне не хочется слышать. Так и произошло.  

Когда я дошел до места назначения, меня встретил парень из нашей группы. Он был из тех, кто совсем не блистал своим умом в нашем учебном заведении, но он говорил, что исправиться, и он действительно пытался это сделать. Он хотел быть на одном уровне с лидерами нашего объединения и безнадежно отдавал все силы, чтобы быть в почете, чтобы быть на той самой вершине идеализма. Он был высокого роста, с коротко подстриженными волосами, на его лице можно было различить буд-то бы ухмылку или какое-то недоверие.  

Он: Ты опять опаздываешь. А знаешь, опаздывать не хорошо.  

Я: Еле дошел по этому холоду.  

Он: Это ты еще в армии не был. Не был в армии. Вот там холод, а тут все нормально.  

Я: Понятно.  

Он: Нет, я тебе серьезно говорю. У тебя есть за что держаться. У тебя есть все сейчас, а у меня не было ничего, когда я был в армии, но сейчас я горжусь тем, что имею.  

Мне совсем не хотелось с ним разговаривать. Я наклонил голову и просто слушал его бесполезную речь.  

Он: Нет, правда, ты совсем не понимаешь, как тебе повезло. Повезло быть здесь с нами. Повезло, что ты учишься с нами, а не валяешься в сыром подвале без крошки хлеба. Просто ты какой-то странный смотришь на меня так, будто тебе ничего не хочется.  

Я: Чего не хочется?  

Он: Посмотри на мир, все горит зеленым цветом, все дороги открыты. Выбирай любую дорогу и иди по ней.  

Я: И куда она меня приведет?  

Он: Куда угодно, но уж точно не в подвал к бомжам.  

Я: Так куда же все-таки? Может мне это не нужно.  

Он: Тебе не нужны деньги, работа. А как же ты будешь жить без семьи?  

Я: Семьи? Да я совсем не думаю, что мне нужна семья.  

Он: Странный ты. Ничего не нужно. А зачем живешь тогда?  

Я тяжело выдохнул. Мне не хотелось отвечать ему. Его презренные глаза смотрели на меня так, будто он чувствует себя на какой-то вершине здравомыслия, а я просто затерявшийся малый, что не боится холода и метели. Я пытался закончить свой разговор с ним и пройти в глубину квартиры ко всем, но он не отпускал меня своим презренным взглядом. Мне хотелось закрыть глаза и заткнуть чем-нибудь свои уши, чтобы ничего не видеть и не слышать.  

В глубине квартиры находились еще семеро из моей группы. Там было четыре парня, они сидели за столом, пили какой то алкоголь, но были сдержанными, хотя по их виду можно было сказать, что все же их что-то сковывало и не давало отпустить свою осторожность и чуткость. Три девчонки стояли у компа и что-то обсуждали. От них пахло пустотой и нелепостью. Я вообще считал всех людей нелепыми. У меня никогда не было кумиров. Я варился в собственных мыслях и убеждениях, я никого не слышал и не хотел слышать.  

Тот парень, что встретил меня у входа, его звали Константин. Он снова обратился ко мне все с прежним недовольством и стараниями прояснить мои мысли.  

Константин: Почему ты не заговоришь с ними? Мы уже пол года учимся, а я не видел, чтобы ты болтал с какой то девчонкой.  

Я: Не знаю. Я... Просто...  

Константин: Просто что? Стесняешься? Тебе же нужна девчонка подойди и заговори с кем-нибудь.  

(Я пытался закрыть свое лицо рукой. Так душно было находиться в этой компании, где каждый лучше тебя. )  

Я: Я не знаю, о чем с ними говорить и зачем.  

Константин: Как это зачем? Чтобы у тебя была девчонка.  

Я: Послушай, я просто... Мне сейчас не до этого.  

(Я схватил стакан с водкой и выпил ее, надеясь, что она мне чем-то поможет. Я не хотел ничего)  

Константин: Странный ты. Ты слаб. Ты ничего не добьешься в этой жизни.  

Я: Зачем ты меня судишь? Какое тебе вообще дело до моей жизни?  

Константин: Но ты ведь даже с девчонкой поговорить не можешь.  

Я: Потому что не хочу, мне не интересно.  

(Я взял еще один стакан с водкой и выпил его)  

Константин: Ну как знаешь, но помни мои слова. Если не сейчас, то когда? Когда ты повзрослеешь?  

Было невыносимо его слушать. Повзрослеешь? Это он о чем. Хотя... я даже не хотел знать о чем он говорит. Мне было все-равно. Тем более после третьего стакана мне уже начали казаться не такими уж и пустыми эти девчонки, но Константин все-равно был невыносим. Я отводил взгляд, чтобы не видеть его.  

Я все-таки опьянел и начал говорить с нашими одногруппницами. Даже Константин заметил это. Он сказал, что водка все решает. Но ничего она не решала, а лишь взывала ложное чувство эмпатии. Из всех разговоров с девушками я понял только то, что они скучные и однообразные. В них не было ничего, что могла бы их отличать от остальных скучных и однообразных девчонок.  

Я тогда был и в правду странным человеком. Ведь не так сложно было делать что-то, что делают все, но мне хотелось большего, хотелось лучшего и более прекрасного.  

Ближе к утру я был совсем пьян и пошел домой. Меня опять окутал этот мороз, но я шел быстро и уже через десять минут валялся в своей кровати.  

9 глава  

Проснулся я уже в полдень. Было светло. Я был рад, что я дома, что я под своим теплым одеялом. Мне нравилось просто лежать здесь и ни о чем не думать. Я пошел на кухню и снова заварил свой любимый напиток. Он такой холодный, но это приятный холод, иногда еще я называл его теплым холодом. Настроение у меня было отличное.  

Когда я сел на диван с планшетом, там висело сообщение от А1. Это была фотография. Она часто присылала мне фотографии. От них пахло весной, пахло чем-то новым и свежим. Я часто представлял А1 в виде цветка, который прорастает через подтаявшую корку снега и распускается, даря надежду, даря смысл жизни. Не тот смысл, где я должен чего-то добиться, а тот смысл, где я должен просто жить и любить эту жизнь. Она никогда не заставляла меня стараться, она ничему меня не учила, при этом давая новые знания и умения. Я любил А1, как что-то вечное, что не имеет конца, не имеет смерти. Она заставляла меня не верить в смерть, заставляла понять, что времени нету. Между нами не было времени. Я не боялся потерять А1, потому что знал, что случись что, но она всегда вернется, она бы никогда не оставила меня одного. Я точно знаю, что она всегда будет рядом, даже когда мы все умрем и Землю покроют новые организмы, или может Земля вообще будет не живой и разлетится на тысячи осколков. Этот город... Город, про который она мне говорила, я думаю, что мы там, в этом городе. Я иногда не верил своим глазам, я мог ничему не верить и не думать о том, что я на Земле, что меня окружает что-то. Я иногда не верил во все это, это просто обман. Лживая картина.  

А1: Как-то я разболелась; было ужасное настроение, ничем не хотелось заниматься, полное уныние, лежала только на кровати целыми днями. Не долго думая, мы с мамой обратились к врачу, так сказать специалисту своего дела, хотя по мне это был обычный психиатр со странностями, как у безумного ученого. Так вот этот специалист порекомендовал мне походить какое-то время в их контору, в которой меня как бы и должны были вылечить. Это была не больница, а небольшой стационар, в который приходишь утром и уходишь в обед. Я начала ходить, мне выписали таблетки. Утром я приходила, пила эти лекарства и ложилась поспать до обеда на диван, чтобы скоротать время, а после обеда можно было домой. Так и проходил день за днем. Больные все были конечно со своими странностями и своими болезнями. Все отклонения психики странные, но ничего так сильно не бросилось в глаза, как одна девочка, которая поступила к нам спустя две недели моего пребывания в стационаре. Хотя мне не так уж сильно сносит крышу при виде симпатичных девок, а она была симпатичная, но больше всего мне запомнилась жалость, которую я испытывала при виде ее. Она так же лежала с нами на диване до обеда, но видимо ее просто закормили снотворными препаратами: она выглядела как растение, все время спала. Еще ей часто звонила мама и та девчонка тихим своим голоском, в котором видны были нотки сонливости и усталости от этой болезни, отвечала на ее вопросы. Часто она что-то переспрашивала; наверное плохо было слышно. Но вот именно в этот момент я забыла о своей болезни, понимая, что людям похуже приходится. Я не сомневаюсь, что эту девочку сильно любили ее родители и, надеюсь, что у нее все будет хорошо. Я так и не смогла с ней поговорить.  

Я: Да, это грустно.  

А1: Ну в общем то да. Иногда думаю о ней и понимаю, то на сколько жесток этот мир. Он такой бессмысленный и больной.  

Я: Больной?  

А1: Да, здесь столько боли, и я могу видеть ее. Не все люди видят, все ходят в масках, а я иногда снимаю эту маску и вижу все истинное. Здесь все покрыто болью и отчаянием. Как Бог мог создать такой мир?  

Я: Ты не хочешь здесь жить?  

А1: Нет, но ты тоже здесь, я же не брошу тебя.  

В этот момент я ничего не хотел знать, ничего не хотел чувствовать, кроме утешения, которое дает мне А1. Этот экран монитора стал для меня родным. И А1 тоже родная, и она всегда ей являлась, просто я этого не понимал, я не чувствовал ее. Я думал, что моя жизнь не так уж и плоха, но это все заслуга А1. Она просто всегда была рядом, а теперь я это понял.  

В следующий момент в дверь кто-то постучал. Я открыл, стояли двое мужчин в черной спецодежде, и за ними стоял на расстоянии, наблюдая, еще один человек, одетый явно со стилем и во всем дорогом. Мне сказали, что я должен ехать. Я спросил, куда, но мне ответили, что по дороге все объяснят. Я не хотел никуда ехать и сразу сказал им об этом, но они настаивали на своем и говорили, что это необходимая мера. В конце концов один из них схватил меня за руку и повел за собой. Я сказал, что должен закрыть входную дверь и они подождали, а потом повели меня вниз по лестнице в машину. Машина была неприметная и не чем не отличалась от других. Я сел в нее и мы поехали.  

Тот, что был одет прилично представился и сказал мне, не хочу ли я узнать в чем собственно дело.  

Матуш С: Мы были вынуждены вас забрать, в связи с вашими странностями.  

Я: Какими странностями? А куда мы едим?  

Матуш С: Видите ли, мы долго наблюдали за вами и выявили отклонение от нормы.  

Я: Что? А куда мы едим?  

Матуш С: Мы приглядывали за вами, и поняли, что вы нуждаетесь изолировании. Видите ли, вы все делаете наперекор, не так как остальные люди, вы отклоняетесь от нормы.  

Я: Как это понимать?  

Матуш С: Ну к примеру, если все переходят дорогу на зеленый, то вы идете на красный.  

Я: Я переходил на зеленом всегда.  

Матуш С: Это просто пример, но в общей картине вы не соответствуете механизму, который поддерживает жизнь этой планеты, да и в целом нашего мира. Из-за таких как вы случаются инциденты, в которые наносится урон всей экосистеме и даже может это все дойти до разрухи и полной гибели планеты, если мы не будем отыскивать таких, как вы и не справлять вас.  

Я: Честно говоря, я ничего не понял. Так куда же мы все-таки едем?  

Матуш С: Ну мы едим за город, в изолятор. Там будет наблюдать за вами и остальными личностями, кто отклонился от нормы. Мы постараемся восстановить истинный процесс вашего существования.  

Я: Но мне нужен интернет.  

Матуш С: Мы знаем, что вам нужен интернет, но интернет – это такой же мир, как и наша планета Земля. В интернате вы тоже можете нанести кому-то непоправимый вред или вызвать сбой.  

Я: Это все очень странно.  

В этот момент у меня быстро стучала сердце, а голова была такой тяжелой, что мне казалось, что я не выдержу ее и упаду без сознания. Меня окутала боль и сожаление. Это трудно донести словами, но когда на вас нападают незнакомые люди и уверяют, что с вами что-то не так, то приходишь в ступор. Я смотрел в окно машины и моя голова была так пуста как никогда. Дело в том, что я слышал о таких людях, которые меня сейчас забрали. Слышал много и вся эта информация была пугающей для меня. Они часто забирают людей. Не в чем невиновных людей и непонятно, что с ними случается дальше. Я понимал, что все очень плохо, но пока я даже не мог выйти из ошеломлённой и хоть о чем то размышлять.  

10 глава  

В школе я был неудачником. Ну точнее это так вы сейчас называете отставших от всех людей. Из-за того, что я плохо учился в одной школе, меня перевели в другую. Проблема была не в том, что я не делал уроки, а проблема была в преподавателе, которая не любила, мягко говоря, мои работы по русскому языку и литературе. Так вы представьте, после каждой неудачной попытки засчитать домашнее задание, она втыкала острый карандаш в мою руку. Каждый день я приходил из школы со шрамом, смешавшимся в чернилах от карандаша.  

В новой школе была линейка. Тогда я уже перешел в шестой класс. Мы стояли на улице и слушали всякий бред из уст учителей и директора. В общем долго я стоял на жаре и ждал, когда церемония закончится, да и я почти дождался, и вошел из сорокаградусной жары в подземелье школьных стен, вот только рвотный позыв сдержать не получилось и я наблевал огромную кучу рядом со всеми.  

Мне еще шесть классов нужно было учиться с теми детьми, что не могли забыть этот ужасный день и напоминали мне о нем каждый урок. В день у нас было шесть или семь уроков, значит в неделе было сорок два урока, а в месяце было одна тысяча триста уроков, в учебный год (с сентября по май) одиннадцать тысяч семьсот уроков, а всего я проучился за эти шесть лет семьдесят тысяч триста уроков. Семьдесят тысяч часов в аду. Издевались по всякому. А думаете ли вы о том, что за семьдесят тысяч часов можно сойти с ума? Но я не сошел, хотя шанс выпадал каждую минуту.  

Только А1 знает, что я тоже человек, только она любит меня и только она мое спасение из бури горьких уколов и душераздирающих голосов. А точнее моего голоса, который всегда пытался докричаться до нее, и вот он докричался.  

11 глава  

Осталось ехать совсем не долго. Машина уже вся промерзла, и холод добирался до моих внутренностей. У меня дрожали ноги и руки, но не знаю, от холода ли или от волнения с досадой. В промерзших окнах машины уже виднелось серое здание, и Матуш говорил, что мы подъезжаем.  

Я вышел из машины и быстрым шагом поднялся по лестнице до двери. Дверь мне открыли и я оказался в небольшом помещении. Я присел на кресло. Рядом сел Матуш и еще один человек, имя которого я не знаю. Они расспрашивали меня, расспрашивали обо всем. Я старался отвечать честно, потому что не знал, что меня ждет, и лож в этом заведении наверняка наказуема.  

Окна были грязные. На них повисла пыль, и там, наверное, размножались пауки, в их паутине были жертвы – мухи. В воздухе пахло сыростью и запахом старой ткани, которая скорее всего и покрывала те стулья и кресла, на которых мы сидели.  

Мне было страшно, я не знал, чего мне ждать от этих людей и от этого места в целом.  

Матуш С: А вы переступаете трещины на асфальте? – вдруг внезапно спросил он.  

Я: Да, но я никогда не задумывался об этом. Я считаю, что это ведь не так важно, я просто с детства стараюсь переступать эти трещины, это такая привычка как-бы.  

(Я говорил неуверенно. Я точно знал, что эти люди совсем не простые. У меня все леденело внутри, хотя отопление в комнате было, но я понимал, что настоящего тепла я еще не скоро почувствую. Не знаю, сколько мне тут быть. Они ничего не говорят)  

Матуш С: А вы задеваете уголки стен пальцами, когда идете из одной комнаты в другую? – еще один стопорящий вопрос.  

Я: Я не понимаю, зачем это. Да, задеваю, но разве это преступление? Почему я здесь?  

Матуш С: Вы опасны для общества, Август, очень опасны. Мы хотим предотвратить настоящую катастрофу. Нет, я не хочу сказать, что мы от вас избавимся, либо изолируем от мира навсегда. Вовсе нет. Мы хотим вас исправить, Август, просто исправить, и нам это подвластно.  

Я: Но я ничего и никому не сделал плохого. Я обычный человек. – вдруг я почувствовал себя какой-то бабочкой, которая уже с трудом летает и скоро упадет на землю и замрет там навсегда. Я боялся неизбежности, боялся, что моя жизнь закончена, и этому концу поспособствовал Матуш. Он был у власти, он решал судьбы людей. Точнее сказать уничтожал судьбы людей. В этом существовало его грязное предназначение. Он играл в Бога в плохом смысле. В моей голове были только мысли о том, чтобы убить его, жадно наслаждаясь его мучениями, и кричать от радости, что я снова свободен, что моя жизнь продолжается. Но этого не произойдет. Я просто знаю это. Происходит только плохое.  

Матуш С: Вот и славно, что мы успели вовремя. Иначе вы бы сделали что-то нехорошее.  

Я: О чем вы вообще говорите? У меня и в мыслях ничего подобного не было. Кому я что могу сделать и что? – я медленно краснел.  

(Я был в недоумении. Такая слабость и отчаяние катались по моему телу. Эти люди явно преступники, но у них все официально. Эта страна. Страна, где преступность – это и есть власть. Они могут что угодно со мной сделать за то, что я переступаю трещины на асфальте. Мне не выбраться)  

Матуш С: У вас есть друзья или знакомые? – этот Матуш допрашивает меня, и я совсем не хочу отвечать, я боюсь ошибиться, боюсь сказать что-то не так, и это скорее всего повлияет на мое будущее. На совсем несладкое будущее, о чем я начал догадываться сейчас.  

Я: Да, одногруппники, что учатся со мной.  

Матуш С: Как у вас с ними складываются отношения? Вы ругаетесь или дружите. Как складываются отношения с преподавателями. – он прищурился, будто пытаясь подловить меня на чем – то.  

(Я совсем не хотел говорить про эти отношения, потому что у меня никогда и ни с кем ничего не складывалось в положительную сторону. Лучше я совру)  

Я: Да так, перекидываемся парой слов. – я смотрел в пыльное окно. – Иногда.  

Матуш С: А они... Они что-то говорят о вас? Может быть вы слышали что-то у себя за спиной.  

Я: Нет, они нормально ко мне относятся. Точно так же, как и ко всем.  

(Я видел на лице Матуша недоверие. Он вроде бы кивал мне головой, но что-то постоянно записывал к себе в блокнот. Он нехороший человек, явно нехороший. У меня возникло ощущение, что он читает мои мысли, проникает своим взглядом в мою голову и читает мысли. Мне кажется, он не верит моим ответам. Это видно по его лицу)  

Матуш С: Я все узнал, что хотел. Сейчас вас осмотрят, замерят жизненные показателе и отведут в ваш новый дом.  

(В этот момент я хотел упасть. Просто упасть на холодный пол без сил. Они забрали всю энергию у меня, я сломан или сломлен, не знаю, но я хочу закричать и упасть без сил на этот пол)  

12 глава  

Меня привели по длинному коридору в комнату. Мне сказали, что это моя комната, и я буду тут жить. Стены были обложены белым кафелем. Но не совсем белым. Его белизна как-будто выгорела на солнце и покрылась ржавчиной. На потолке был провод, который вел к камере видеонаблюдения. На окнах стояла решетка. В комнате было четыре кровати и четыре тумбочки, мне сказали, что, возможно, у меня будут соседи, но пока я один. Боль не унималась. Она дышала холодным паром прямо мне в уши и как-будто мое тело не могло двигаться. Я был, как в киселе. Дверь в комнату была плотно закрыта. Все это мне напоминало тюрьму, но они называли это изоляцией от мира.  

Я лег на одну из четырех кроватей, и мой взгляд вонзился в потолок. Было больно на него смотреть. Тут все как-будто больное, или пропитано болью. Каждый сантиметр этого "нового для меня мира" был больным. Я смотрел в окно. Оно было начисто вымыто и кристально прозрачное. За окном зеленые деревья и небо. Голубое небо. Оно было точно такое же как и везде, но только оно теперь существовало не для меня. Я теперь был чужаком в его руках. Я долго всматривался, и мои глаза блестели от слез.  

В комнату зашла невысокого роста женщина и спросила, как я себя чувствую. Это была прислуга Матуша, мелкая пешка, которая вдохновляется его жестокостью и пытается подрожать, пытается вникнуть в мир власти над беспомощными. Да она готова все отдать, лишь бы быть ужасной, лишь бы пользоваться своими преимуществами над слабыми.  

Я ей пожаловался на боль, на очень сильную боль, которую я никогда ныне не чувствовал. Женщина поставила на тумбочку металлический поднос, который я сразу и не заметил. Кажется, что она мельком кинула на меня свой взгляд, как бы изучая меня, и одновременно показывая мне отвращение и брезгливость к моей натуре.  

Она мне дала таблетку. Одна маленькая белая таблетка. Женщина сказала, что это от боли. Мне всего лишь нужно было ее выпить и боль пройдет. Я выпил. Потом спросил, кто она и чем тут занимается. Она сказала, что работает тут с нами, с людьми, которые, как она сказала, не такие как все. Ей платят деньги, чтобы она помогала делать из нас таких как все остальные, что мы были в своей тарелке так сказать. Какие же это глупости. Какой это бред! Она была похожа на маленького ребёнка, который с жадностью растаптывает муравейник, шаркая подошвой, дабы убить всех муравьев и взвизгнуть от счастья.  

Она ушла, как-будто просто исчезла. Я даже не заметил этого. Тут какие-то проблемы с временем. Время тут то ли остановилось, то ли его не существует здесь вовсе.  

Я лег на кровать и хотел настроить себя на то, что моя жизнь сегодня закончилась, и осталось только бессмысленное существование. Я смотрел в потолок, пытаясь представить в нем небо, которое утешает меня, как бы говоря, что я все уже сделал в этой жизни и теперь осталось только покоится в этой комнате и не о чем не думать.  

Когда таблетка подействовала, то боль поутихла, но мне не стало лучше, с этой болью ушли и другие мои чувства (отчаяние, надежда, страх). Все поутихло. Я будто бы начал растворяться в этой комнате, и мне было уже не так противно находится здесь. Я, наверное, начал вписываться в толпу "таких как все". Все по прежнему лежал на кровати и смотрел в окно, в это небо, но оно буд-то бы больше не живое.  

Через пол часа женщина снова зашла. На алюминиевом подносе лежало пять шприцов с прозрачной жидкостью. Женщина сказала, что это необходимо. Это процедура называется "пять точек". Один укол в левую ногу, один в правую, по одному в левую и правую руку и последний под лопатку. Женщина сказала, что эту процедуру нужно делать каждый день, пока не начнутся изменения.  

Я спросил о том, какие изменения должны произойти, и она мне ответила, что мне не обязательно ничего знать, она и остальной персонал сами об этом позаботятся. После "пяти точек" я почувствовал слабость. Слабость перед своей жизнью и своей судьбой, слабость перед женщиной с уколами, слабость перед Матушем. "пять точек" меня приковали к кровати, я хотел встать, но чувствовал слабость даже перед своим телом.  

В мою комнату зашел парень. Он был одним из нас, из тех, кто не такие как все. Он сказал, что его перевели, и он будет жить теперь со мной в этой комнате.  

Я практически не отреагировал на него. Я будто бы не мог его воспринимать. Но не только его, а вообще все, все свои мысли, все свои ощущения я воспринимал по другому. Не знаю, как сказать, но это наверное безразличие. После "пяти точек" я почувствовал себя мертвым, а точнее я почувствовал себя просто куском мяса, куском мяса, которому больно.  

Мой сосед заговорил первым. Его звали Ежик.  

Ежик: Ты только приехал? – он вальяжно разлегся на кровати, как врач откидывается на своем дорогом кожаном кресле и говорит диагноз. -Ты можешь не отвечать, мне тоже делали "пять точек", но это временно. Скоро это пройдет. Ты просто молчи. Знаешь молчание тут – это единственное спасение.  

Я: Спасение от чего? – я с недоверием слушал его.  

Ежик: Ну.. Это как-бы спасение от негативных чувств. Когда ты молчишь, ты ничего не чувствуешь и "они" думают так же. Ну в смысле, что ты ничего не чувствуешь. Для них является удовлетворением то, что ты как бы обесточен. Они не перестанут делать пять точек, пока ты не замолчишь. Для них твое мнение ничего не значит. Все твои слова для них не значимы, понимаешь. Значимо только твое молчание. Ведь молчание – это смирение.  

(Меня окутывал страх. Мне и так было не по себе, а тут еще и сосед жути нагоняет)  

Я: А ты тут сколько находишься? – это был вопрос, на который я не ждал ответа, я просто нехотя пытался поддержать беседу, но самому мне было тошно.  

Ежик: Пока не знаю. Я не умею считать. – я удивленно на него посмотрел. Хоть в чем то он меня заинтересовал, хотя я по прежнему ждал окончания нашего разговора.  

Я: Ты даже не считал, сколько раз тебе делали "пять точек"?  

Ежик: Ну нет. Я не могу считать. Не понимаю как это.  

Я: Но ты ведь можешь сказать мне о временном отрезке? Сколько времени прошло.  

Ежик: Я не могу посчитать. – по моему он просто бредил или хотел запутать меня. Мне в общем-то все равно, и чувствовал я себя по прежнему паршиво.  

Я: Ты не считай. Просто скажи долго или быстро.  

Ежик: Я не могу... Тут нету осознания времени.  

Я: Как так? – он меня окончательно достал, но я пытался не показывать это, так сказать "проявлять молчание", молчание своих чувств.  

Ежик: Ну как-бы я то и не знаю долго или мало. В общем то я даже не знаю как долго или мало крутится солнце над зенитом. Оно то вроде бы крутится, но я ловил себя на мысли, что оно может крутиться и в обратную сторону. Я не представляю долго это или мало. Иногда солнце просто застывает или крутится в обратную сторону, и я не могу понять сколько длятся день. Я не могу понять как долго. Просто иногда это солнце вообще не заходит за горизонт, а иногда я просыпаюсь, а оно уже зашло.  

Я: Ложное восприятие существования?  

Ежик: Эм.. Да, черт его дери. Не знаю.  

Кажется, что он закончил разговор, судя по тому, что он развернулся на своей койке и уставился в стену. Мне нужно было поспать.  

Перед сном я вспомнил А1 и сильно захотел, чтобы она мне приснилась. Я хотел ответов. Хотел, чтобы она мне сказала, что происходит, и почему я должен это терпеть. Я хотел, чтобы она меня обняла рукой, а я вдруг, почувствовал ее касания, проснулся и понял, что спал все это время. Но, к сожалению, я осознавал, что все это реальность, но сейчас я просто не хотел ничего думать.  

Я уснул. Я спал долго.  

13 глава.  

Теперь я мог посчитать. Нас было шестнадцать человек. Каждое утро мы садились за четыре стола и завтракали. Каждое утро мы мыли руки перед завтраком, а после него мы чистили зубы. Каждое утро мы просыпались в одно и то же время и засыпали тогда, когда нам велят. Они хотели создать режим. Вечную машину, которая не будет сломлена, которая сделает нас идеальными и идеально-счастливыми. Счастье по их мнению диктовалось, грамотно выверенным режимом. Это было создано, чтобы мы чувствовали уверенность в завтрашнем дне. Уверенность складывалась из того, что завтрашний день будет точно таким же, как и сегодняшний, а если сегодня мы прошли это испытание, то и завтра пройдем.  

Как там А1? Я часто думал о ней. Она была противоположностью режима. Она бы тут бунт устроила и била своими маленькими кулачками по всему, что носит живой оттенок начальства и главы этого заведения. Нет, она бы не сдалась, ее не сломить. Ее не сломить, а меня можно. Я мягкий и прогибаюсь под любым давлением на меня. Я не хочу конфликтов, я знаю, что конфликты заканчиваются кровью, и я боюсь своей крови. А она нет. А1 не боится. Настоящий революционер. Мне бы ее силу. Почувствовать бы ее силу, я бы здесь все перевернул к верху дном. Я мог чувствовать ее на расстоянии, но только тогда, когда подсветка монитора горячим пламенем выжигала мои глаза и сердце. А тут нет, тут, в этих каменно-белых стенах я не могу ее почувствовать. Они нас изолировали от всего.  

Я понятия не имел, зачем я здесь, хотя мне объяснили, но ведь таких, как я было тысячи! Или они уже сломлены? Может самых стойких забрали сюда? Здесь нас последние шестнадцать человек несокрушимой армии, которую на самом деле давно уже сокрушили, и мы все в принципе это все понимали. Сколько мне здесь быть? И чем это все закончится? Я задавал себе эти вопросы, но с каждым днем я все дальше вытягивал ноги на кровати и свыкался. "Пять точек" мне уже не делали, потому что я угомонился в их глазах, но я тебя не предам, А1. Это просто маска. Я их всех проведу. Не знаю, что там творится в мире, каков он за этими стенами. Я не знаю, что с тобой. Все это война. Скрытая, но жестокая война. И на этот раз из нас не хотят сделать единую фашистскую организацию, вовсе нет. Они хотят сделать нас роботами. Роботами, которые будут работать на жизненной силе и питаться они будут от вечного двигателя – от сердца. От сердца, которое больше не знает тоски и радости. Это сердце теперь просто механизм, который приводит нас, биороботов, в движение.  

На самом деле ты, А1, оставила кое что в моей голове, чего им не сокрушить. Ты оставила там вечность. Ты оставила там любовь, которая не имеет начала и не имеет конца, а значит не подвергается деформации или уничтожению. Ты далеко, но даже за этими стенами я чувствую тебя. Иногда ты меня обнимаешь за плечи, иногда говоришь что-то пока я сплю. Они этого не знают, и камеры, которые висят на стенах не работают на той частоте, на которой вьются наши эмоции. Они не видят.  

14 глава  

Прошло два года. Тут ничего не меняется. Каждое утро нас будят, как только первый луч солнца упадет на окно. Нас заставляют. Нас постоянно заставляют что-то делать. Каждый день, вечер, утро; каждый час и минута в минуту. Они считают, что режим проникнет в нас, как комета летящая на землю с бешенной скоростью, и оставляющей там кратер навечно.  

Ежик все так же вальяжно лежал на своей кровати, и все, кто тут был, кого я знал, все остались на своих местах. Никто не уходил и не приходил. Всех я знал уже давно и буду знать еще очень долго. Мы досконально изучили друг друга. Каждый знал обо мне почти столько же, сколько и я сам знаю о себе. Наверное, они бы могли жить моей жизнью в моем прошлом и делать все то, что делал я. У кого-то менялись интересы после связей с моими. У меня тоже что-то менялось, когда я узнавал что-нибудь новое о них. Мы были как книги. Очень толстые, но в дешевом потрепанном переплете и с вырванными страницами. Но мы могли читать друг друга, тем самым не давая себе сгнить изнутри от однообразия, тоски и скуки.  

После падения первого луча солнца, я одеваю свою форму. Это просто тканевые штаны и футболка, я иду мыть руки. Нас заставляют мыть руки, но я этого не хочу. Они как-будто пытаются отмыть не только руки, но и все наши характеристики, все наши личностные показатели. Руки я мое перед едой и после еды.  

Я смотрю телевизор. Один и тот же канал. Это так тяжело объяснить, но я, как-будто смотрю сквозь телевизор, не фокусируясь на экране. Я просто о чем то думаю, но глаза направлены на телевизор. Я не хочу его смотреть. Я не хочу смотреть бесконечные новости нашего необъятного мира, находясь здесь, в клетке.  

Иногда у меня совсем нет сил. Нет сил, чтобы встать со скамейки перед телевизором и пересесть на скамейку возле окна, но я это делаю. Я это делаю часто, потому что в окне вижу больше, чем на экране телевизора. В окне свобода. Настоящая свобода, которая должна принадлежать мне. Каждое дерево, каждый его листочек и каждую травинку я хочу погладить. Просто провести рукой и понять, что я еще жив.  

Я хочу улыбнуться. Я уже два года не улыбался. Не было повода просто. Если бы я мог достать ту травинку за окном, то я бы улыбнулся. Я забыл как выглядит живое. Я забыл, как выглядят люди без спецодежды. Хочу увидеть, как они общаются. И я сам тоже хочу общаться на разные темы. На самые разные темы. Но спросить я могу лишь свои показатели здоровья у той женщины, которая следит за нами. Они говорят, что кроме показателей здоровья, нам больше ничего не нужно. Нас больше ничего не должно волновать, кроме осознания того, что мы ни чем не болеем, или болеем, но нас уже лечат. Нам просто говорят, чтобы мы ни о чем не беспокоились. Все сделано за нас. Наша жизнь расчерчена геометрически, а дни просто идут одни за одним, и геометрия просто повторяется изо дня в день. Если каждый день похож друг на друга, и каждая ночь темна одинаково, то почему бы нам тоже не действовать по расписанию каждые сутки. Они считают, что жизнь в одном дне, который мы просто должны повторять. В одном идеальном дне, где нет боли или безумия, где все одинаково.  

Так и должно было случится, но боль и безумие сохраняются. Возможно именно по этому я все еще здесь.  

15 глава.  

Прошло еще 6 лет. В общей сумме 8. Нам иногда давали чайные пакетики. Давали чайный пакетик на двоих, а когда я его выпивал, А1 касалась меня за плечи и не давала сгнить в этом аду. После чайных пакетиков реальность виделась по-другому. Была большая стена, на которой галлюцинациями отображалась моя жизнь. Там была и А1, такая скромная, просто сидела в углу стены и мечтала. Она мечтала, что мы когда то встретимся в стране восходящего солнца. Мы будем первые, кто почувствует рассвет, и туда лучи падали гораздо раньше, чем в ту большую коморку, в которой я лежал.  

Мне больше не делали уколы, и моя жизнь мне казалась удовлетворимой. Я ничего больше не хотел от этой жизни. Я хотел, чтобы каждый вечер мне давали по пакетику чая, и чтобы каждый вечер я встречался с тобой. Я растворял свое сердце в чае, и думал, что твое сердце тоже там растворяется, и знаешь, знаешь, мне сегодня сказали что я ухожу. Что я свободен. Просто свободен. Они сказали, что я стал как все, что со мной все нормально и я излечился.  

Я мчался по быстрым улицам, по сонным аллеям, и я их будил своей скоростью. Я мчался к монитору, чтобы написать тебе сообщение о том, что было. О этих восьми годах заточения. Я мчался.  

И вот моя квартира, мой компьютер, и я открываю электронную почту. Там много сообщений, я искал твоего... Но там было их так много, а твоего не было... Не было ни старых, ни новых сообщений. От тебя не было ничего. Их кто-то удалил? Наверное те люди, которые держали меня в заточении, но ведь они не знали пароль. И не одного сообщения от тебя. Тебя даже не было в списке поиска.  

Дорогая А1. Я пишу в пустоту, ведь пустые тексты сжигают, а пустое сообщение я удалю. (Дорогая А1, ты была той самой ступенькой, на которую я опирался, на которой я держался и не падал вниз. Дорогая А1, я не знаю, куда делась наша переписка, да я даже не знаю твой адрес, поэтому пишу в пустоту. Просто эту пустоту я хочу наполнить. Но нет, тебя нет, и наполнить не чем. Сейчас я это удалю, но знай, что я жду тебя)  

Я поднимаюсь на тринадцатый этаж, на крышу дома, иду по крыше, а город в перламутровом закате такой же серый, но удивительно красивый. Это мой город. Он создан для меня, как и тот чай, про который ты говоришь. Я дохожу до точки и падаю. Закат освещает скоростную тень от моего падения.