Тот, кто показал на свет

Мальчик лет двенадцати сидел на стульчике в своей комнате, в которой единственным источником света была лампа, освещавшая целую чашку со спелыми фруктами. Там лежали и яблоки, и виноград, и груши. Мальчишка же макал кисточку в масляные краски, переводил взгляд с холста на натюрморт, который уже медленно переводился на листок бумаги, намешивал нужные цвета и оставлял мазки на своей работе. Затем процесс повторялся. Неспеша вырисовывалась очередная картина. Красивая, стоит заметить. И не поверишь же, что это нарисовал подросток. Просто поразительно для его возраста. Он был очень увлечен процессом и даже не заметил, как пролетело несколько часов и уже давно стемнело. В целом, что ему беспокоиться? Уроки все сделаны ещё с утра, в комнате прибрался, на скрипке и пианино поиграл, потому можно рисовать хоть до утра. Родители будут только рады этому. Мазок. Ещё мазок. Вот и тарелка появилась на холсте. Как настоящая, честное слово. Мальчик снова перевел взгляд на фрукты, которые рисовал и внезапно осознал, что почти ничего не ел сегодня.  

«Ничего. Завтра уже поем. Нужно закончить работу. » – вздохнул он, намешивая нежно-розовый оттенок.  

Мальчишка был худ и невысок для своего возраста, с черными, как смоль волосами, по структуре сходными с пластилином, которому можно придать любую форму. Бледно-серая кожа придавала сходство с призраком, а свет яркой лампы только усиливало это сходство из-за немного холодного свечения. Его черные глаза будто наполнены бесконечной грустью и печалью, что затаилась глубоко в душе мальчика. Словно он был одинокой мягкой игрушкой без внутренней набивки и любящего хозяина. Но если долго всматриваться в эти глаза, то можно обнаружить, что никакая это не печаль, а настоящий бескрайний холодный космос с большим количеством мерцающих звёзд. Он носит поношенный полосатый свитер, что висит мешком и короткие штанишки, которые не доходят до его щиколоток и оголяют их.  

Мазок. Мазок. Вот вырисовывается аппетитное красное яблочко. Выглядит ещё лучше, чем в жизни. А может Фанниосий – так звали паренька, – просто сильно проголодался и это всего лишь игра его воображения. В один момент он остановился и положил кисточку на табуретку, на которой как раз таки и располагались краски, вода, палитра и другие принадлежности для художеств. Фанниосий будто застыл в иступлении. Он пристально разглядывал свою ещё незаконченную работу, подмечая каждый неверный мазок и штришок. Насколько ужасным это показалось ему. Самая поганная из всех его работ, по его мнению. Картина стала ему ненавистна. Раздражает. Почему он не может рисовать лучше? Почему каждый раз, когда Фанниосий что-то рисует, то получается какая-то ерунда? Давящее чувство ярости и ненависти охватило его, в голове пролетела одна единственная мысль: "Уничтожить картину". Но в то же время было и жалко резать ее и рвать, потому мальчишка не придумал ничего лучше, кроме как выбросить ее в окно.  

Рывком он встал со стульчика, отчего тот откинулся назад, перевернувшись. Мальчишка такими же резкими движениями содрал холст с мольберта, который повторил судьбу стульчика и повалился на пол, задев и табуретку с художественными принадлежностями. Краски и вода перепачкали новенький светлый линолеум, создавая непонятную кашу на полу. Фанниосий подбежал к окну и, открыв его, выкинул холст за пределы их двора. Семья юного художника жила в новом двухэтажном доме на окраине города, а скромная комнатка мальчика находилась на втором этаже и его окно, в отличии от всех окон в доме, смотрела в сторону улицы с фонарями.  

Он смотрел, как его творение с глухим стуком падает на траву, скрывшись в ней. И лишь уличные фонари, к которым уже прибилась надоедливая мошкара, давали понять, что в траве лежит незаконченная картина. Но это показалось Фанниосию недостаточным. Его ненависть ко всему, что было когда-либо создано его руками только росла. Не медля, мальчишка бросился к громоздкому шкафу, в котором хранились все его творения. Открыв его, он взял в охапку первые попавшиеся рисунки, среди которых были и простые зарисовки, и натюрморты, и портреты, и пейзажи, и просто калякули; и тоже выбросил в окно, наблюдая за тем, как плотные холсты падают в траву, а листки разлетаются по всей улице. И снова парень был неудовлетворен, поэтому вновь подбежал к шкафу, зачерпнул оттуда рисунки и статуэтки из глины и гипса и избавился тем же образом. Листки снова разлетелась, а фигурки с приглушённым стуком упали в траву. Интересно, разбились или нет...  

– Классно рисуешь! – раздался мужской немного хрипловатый голос снизу с улицы. Фанниосий будто опомнился и посмотрел, кто является источником звука. Под окном стояла фигура парня лет восемнадцати или девятнадцати, который собирал в единую кучу все рисунки, что были выброшены пару секунду назад. Кажется, он был рыжим...  

– Зачем выбрасываешь? – спросил неизвестный, подняв голову на окно юного художника и вопрошающего уставшившись на него. Он собрал уже почти все творения, в том числе и статуэтки, – Ай-яй-яй, фигурки же разбиться могут. Они ужасно хрупкие.  

И парень стал протирать маленькие скульптурки, паралельно исследуя их на наличие трещин.  

– Не твое дело, – ответил Фанниосий, слегка нахмурившись. Что ему надо? Этот рыжий незнакомец оторвал его от такого важного занятия... А впрочем... Это даже хорошо. Возможно, он даже спас его от глупых ошибок.  

– Не мое так не мое, – пожал плечами парень, подняв с травы последнее творение юного таланта, – но согласись, это просто великолепно.  

Фанниосий не ответил и продолжил наблюдать за рыжим незнакомцем. Впрочем, не такой уж он и рыжий. Скорее медный оттенок или тогда уж грязноватый рыжий.  

– Я заберу это? – он похлопал по собранным рисункам и, кажется, улыбнулся. В полумраке сложно что-то разобрать, хоть фонари и светили ярко.  

Мальчишка захлопнул окно. И быстрым шагом направился из комнаты вниз по закрученной лестнице. Ярость и ненависть пропали, остался лишь страх, что этот человек и впрямь заберёт рисунки. Какими бы ужасными не считал художник произведения, созданными его руками, но свои творения для него дороже золота. Потому что это его собственные, личные старания. Его душа была вложена в эти работы. Он быстро обул тапочки, взял ключи и вышел из дома. Прохладно. Вечер же. Фанниосий прошел по тропинке из плитки через сад, паралельно слушая пение сверчков в траве, и вставил ключи в массивную дверь забора, открыв ее во внутрь. Незнакомец предстал перед ним, держа в руках работы.  

Рыжий. С кудрявыми вьющимися волосами почти до плеч, веснушками на лице и старыми отвратительными шрамами по всему телу. Но его красоту нельзя просто так загубить, так что это лишь придавало ему очарования. Пальцы тонкие, кожа сухая. Уставшие глаза ангела пристально смотрели на художника, а на губах медленно расползалась мерзкая ухмылка, что лишь портила его. Футболка небрежно торчала из-под темной толстовки и куртки, а рюкзак болтался на одной лямке где-то за спиной. Короткие джинсовые шорты, старые кеды и длинные белые носки, чуть ли не до колен.  

– Так что? Заберёшь? – спросил рыжий, продолжая скалиться.  

Фанниосий с лёгкостью выхватил у него рисунки и скульптуры, прижав к себе. В целом, незнакомец и сам их отдал обратно обладателю.  

– Как тебя зовут, талантище? – спросил рыжий, почесывая тыльную сторону ладони. Кожа там была сухая, покрасневшая и сильно шелушилась, а от почесываний и вовсе закровоточила.  

– Меня? – спросил Фанниосий, оторвав взгляд от его расчесенной руки, – Фанниосий.  

– Это на древнегреческом или древнеримском? – закатил глаза тот, цокнув языком и приподняв уголки губ, – надо бы сократить. Скажем... Фанни... Фан... О, Фаня.  

– Это женское имя...  

– И что?  

– А тебя как зовут? – поинтересовался Фаня, смотря в глаза собеседнику.  

– Римус. Зови меня Римус, – он уже смотрел за спину Фанниосия, явно ожидая, что ему предложат войти в дом.  

"Может он вообще воришка" – думалось Фане и, будто прочитав эти мысли, Римус ответил:  

– Я не грабитель. Честное слово, – парень поднял руки вверх, показывая, что сдается. Но на лице продолжала сиять идиотская и мерзкая ухмылка.  

Фаня стоял в проходе и тупил на своего нового знакомого. Что ему надо от него... Его учили не доверять незнакомцем, но... Этот источал такую харизму и если бы не улыбка... Пока тот думал, Римус действовал. Он уже прошмыгнул во внутренний двор Фанни. И стал все рассматривать. Конечно, в полумраке мало чего можно рассмотреть, но идеально стриженные газоны, клумбы с цветами и высокий забор из белого камня тут же бросались в глаза.  

– С-стой! – попытался остановить его Фаня, но тот уже поднимался по ступенькам на крыльцо.  

– Да ладно тебе. Давай познакомимся нормально, – чтобы уж совсем не казаться варваром, Римус остановился и стал ждать хозяина дома, чтобы пройти.  

Фанни закрыл массивные двери ворот и прошел к своему нового знакомому, который уже глазами говорил "Ну давай. Пропускай меня. Приглашай в гости". Фаня вздохнул и прошел в дом, сняв тапочки. Римус проделал то же самое и включил свет, отчего художник стал жмуриться.  

– Пожалуйста, ничего не трогай... – тихо произнес тот, взяв покрепче работы, чтобы те не вывалились из рук, – и пойдем лучше за мной.  

Фаня поднялся по лестнице наверх, вздыхая от того, что рисунки так и наровят вырваться и разлететься по дому. Римус же послушно шел за ним, осматривая все. Однако во всем доме был выключен свет и мало, чего можно было рассмотреть. Но впечатление богатой и зажиточной семьи сложилось сразу же. Впрочем, это можно определить уже по виду дома снаружи. Они прошли в комнату Фани и новый знакомый тут же включил свет, отчего обитатель дома вновь поморщился.  

– Чего как крот? – спросил Римус, осматривая все.  

Большая светлая кровать в углу комнаты, маленькая прикроватная тумбочка такого же светлого оттенка и прямоугольный коврик у спального места. Другой же угол вмещал в себя шкафы, шкафчи с зеркалами и место для учебы, то есть письменный стол со стулом. А все оставшееся место занимали пианино, мольберт для художеств и все, что к нему прилагается, а также одиноко стоящая скрипка у стены. На бежевых стенах располагались полки с большим количеством разных по размеру кубков, медали, грамоты и дипломы в рамках.  

Фаня подошёл к шкафу и затолкал все свои художества в него, сразу же захлопнув, чтобы ничего не вывалилось.  

– Ц-ц-ц, ну и беспорядок. Что, муза не пришла? – покачал головой Римус, продолжая скалиться. Он перевел взгляд на медали и кубки, – Я вижу, ты личность с большим количеством достижений. Молодец какой.  

– Я знаю, – ответил Фанни, взяв тряпку и начав приводить свою комнату в порядок.  

– Эй, это был комплимент, – вновь почесал свои руки и голени Римус, отчего те ещё сильнее покраснели, и стали проступать маленькие капельки алой крови.  

– Комплимент? Но я же и так знаю, что я талантлив, – он вытирал краски от линолиума.  

– Грубиян. На комплименты обычно отвечают "спасибо", – парень подошёл к тарелке с фруктами и оторвал пару зелёных виноградин, закинув себе их в рот.  

– Но ты же не сказал ничего нового для меня...  

– Интересно, а на виноград у меня нет аллергии? – задал тот вопрос в никуда и, заметив вопросительный взгляд Фани, ответил: – Я аллергик. Сильный. Что ж, бывает.  

Художник уже оттер краски от пола и привел рабочее место в порядок. Римус же устремился к пианино и приподнял крышку.  

– Помню, в детстве я учился играть на нем, – он прожал несколько клавиш и будто удивился от того, что оно издало звук. Парень снова прожал клавиши, словно пытался сыграть мелодию, но ничего у него не выходило и получался лишь набор звуков. А для Фани так и вовсе какафония, потому тот закрыл уши, чтобы не слышать этого.  

– Ты чего? – прекратил издеваться над пианино Римус.  

– Это ужасно. Ты бездарен... – помрачнел Фанни.  

– Как грубо. А с виду ты казался более миловидным, – он снова осмотрел комнату, – а компьютера у тебя нет?  

– Нет... – замотал головой художник.  

– Поразительно, малыш! Вроде богатые, а компьютера нет.  

– Малыш?..  

– Ну да. Ты выглядишь очень мелким, – он слегка обнажил зубки, – ты хоть ешь?  

– Ем, конечно... Когда не занят, – поспешно добавил Фаня.  

– А когда ты занят?  

– Почти всегда.  

– Слово "личная жизнь" для тебя существует? – Римус похлопал его по плечу, – Бедняга. Поди по прихоти родителей, да? А самому-то нравится такая жизнь?  

Фанниосий застыл в ступоре и с непонием уставился на него. Что он хочет этим сказать? Да и чего привязался... Странный какой-то.  

– Кстати, перекись есть? – поинтересовался Римус, будто переводя тему и почесывая тыльную сторону ладони.  

– Перекись? Но щипать же будет.  

– Именно, – рука его становилась все красней, а капелек крови больше.  

– Ты мазохист? – Фанни смотрел ему прямо в глаза. Почему-то создавалось такое впечатление, что если закрыть нижнюю часть лица, оставив верхнюю, то это будет совершенно другой человек. И наоборот.  

– Почти. Это просто приятная боль. Лёгкое пощипывание, которое со временем утихает. Кстати, где твои предки? Чего один дома в столь поздний час? – он уже плюхнулся на кровать, закинув ногу на ногу.  

– В гостях, наверное. Я не знаю... Но их точно не будет ещё пару часов, Реми.  

– Реми? – удивлённо приподнял брови тот.  

– Эм... Прости, я не специально. Случайно вырвалось... – неловко оправдывался художник.  

– Реми... – задумчиво повторил он, – Реми. А что, звучит, – и новый знакомый снова приподнял уголки губ, обнажив зубы.