Когда листья желтеют

… наши дни  

– Ну вот и все, – пронеслось в голове Анны, – и она поправила витиевато уложенные на затылке волосы цвета бургундского вина.  

Она на высоких каблуках, в черном элегантном платье, открывающем ее стройные красивые ноги, стояла рядом с гробом и отрешенным взглядом смотрела на покойного. Не было ни жалости, ни сожаления. То ли траурная музыка без слов отвлекала от навязчивых мыслей об утрате, то ли все прежние чувства сгорели в горниле страхов и переживаний. Было только чувство свободы, которое все больше и больше распирало ее. Анна поймала себя на мысли, что так, наверное, чувствовал себя гладиатор – рудиарий, получивший деревянный меч, как символ своей свободы.  

– Покой, Господи, душу усопшего раба Твоего Михаила, – слова священника вернули ее к реальности. Она услышала рыдания свекрови. Женщина пыталась подойти к гробу, но ватные ноги не держали ее, так, что мужу и старшему сыну пришлось подхватить ее под руки. Горе от потери сына сломило ее, от когда-то грозной и властной женщины не осталось и следа. Глядя на нее, Анна подняла голову выше, но тут же отмахнулась от назойливых мыслей о победе. Получалась какая-то пиррова победа.  

Ее дети стояли рядом с гробом покойного.  

Олег был копией отца, те же скулы, тот же прямой немного крупноватый нос, чувственный рот. Но по характеру сын был полной противоположностью своего прародителя: сильный, сдержанный в словах и эмоциях, трудолюбивый и целеустремленный. Анна знала, что на него всегда можно положиться, семья и особенно мать для него было святым.  

Иринка тоже больше походила на отца, чем на мать. Как и отец она была с веселым характером, легко находила язык со множеством разноплановых людей. Будучи журналистом, она была темпераментная и неутомимая, жила активной и насыщенной жизнью.  

– Ну вот и все, – прошептала Анна.  

Пять лет прошло, как они развелись с мужем, пять лет копания в себе, пять лет, потраченных на «разборки полетов», пять лет страха перед неожиданными приходами Михаила, пять лет на поиски дороги обратно к себе: от женщины ощущающей себя беззащитной и беспомощной, живущей в постоянном стрессе, раздавленной как личность, боящейся сказать неверное слово к уверенной, испытывающей удовлетворение от своей жизни, к женщине не погрязшей в омуте повседневных проблем, не злящейся на жизненные испытания и уж точно не обвиняющей других в своих поступках, к женщине, по факту не ошибающейся, потому что в ее мире больше не было ошибок, только уроки.  

Пять лет… Кармический узел был разрублен смертью. Траурная, скорбная мелодия погружала женщину в воспоминания о ее жизни, о покойном…  

30 лет назад  

Утренние лучи майского солнца наполняли все вокруг живым светом. Они играли бликами на молодой и густой траве. Утренняя роса еще не успела сойти с травинок, и ее капли сверкали и переливались в лучах восходящего солнца. Молодая стройная девушка подошла к киоску, купила газету-анонс фильмов в кинотеатрах города и на медленном ходу, уткнувшись в газету, пошла по направлению своей школы.  

Воздух был наполнен легким запахом душистой сирени, к нему примешался запах свежей буйной зелени и бодрящего ветра. Она вдохнула полной грудью свежий майский аромат и вдруг в носу неприятно защекотало от табачного дыма. Она резко обернулась, дергая носом.  

…Его звали Михаил Бекетов. Он был классический харизматик с яркой и броской внешностью. Черты лица были немного крупноваты и выразительны: не очень высокий, но достаточно выпуклый лоб, который он любил хмурить под влиянием гнева или раздражения. Нос немного широкий, густые брови, которые он часто сводил, образуя вертикальную морщинку, говорящую об упрямстве и неуступчивости. Серо-голубые глаза были округлой формы, но не очень большие, глубоко посаженные, взгляд прямой и дерзкий. Рот большой, с очень четким очертанием губ, заметные носогубные складки, придавали лицу жесткое и несколько агрессивное выражение.  

Он был высокого роста, худым и поджарым, но это не делало его каким-то щуплым и тщедушным, мускулатура его тела была хорошо развита, широкие плечи и узкие бедра выдавали в нем хорошего пловца.  

– Привет Ань, – по-свойски поздоровался он, – я потом возьму газету, если ты не против.  

Они знали друг друга несколько лет, как приятели, живущие на одном районе, как однокашники из школы. Михаил нравился всем, и Анна была не исключением, он не мог не нравиться, умный, компанейский, веселый, он всегда был душой компании, был хорошим другом, готовым прийти на помощь в любую минуту.  

– Бери, в принципе я уже посмотрела, – как-то неуверенно предложила девушка и сама удивилась своей какой-то растерянности.  

– Зайду к тебе после школы, возьму.  

Анну не смутило то, что Михаил никогда не был у нее, не возник вопрос, откуда он знает ее адрес. Но она вдруг почувствовала щекотание в животе, вызывающее теплый поток крови по всему организму.  

Она стояла, глупо улыбаясь, и в первые в жизни, не знала, что сказать.  

Вокруг него всегда вертелись яркие, активные, страстные девушки, эдакие горячие «телочки» с перцем под стать ему.  

Анна была совершенно не такая. Ей был не свойственен выпендреж и показушность ради произведения сиюминутного впечатления. Она отличалась скромностью и не любила быть на виду, не стремилась быть лидером, но ее высокий интеллект, острый ум, ответственность и надежность делали ее железобетонной опора для других, тем самым непроизвольно выдвигая ее на первые позиции.  

Она не ждала Михаила, думая, что повод слишком грошовый для визита, эту газетенку можно было купить в любом месте; но он пришел. Она сварила кофе, сделала бутерброды. Он рассказывал о своих планах, о своих взглядах на жизнь, интересовался ее. На прощанье он спросил разрешение зайти как-нибудь еще раз.  

Вечером перед сном Анна вдруг осознала, что жизнь уже не будет прежней и она испытывала от этого счастье, испытывала его каждой клеткой своего тела, она строила какие-то планы.  

Но Михаил заходил к ней редко, он не смотрел на нее как на девушку, особь женского пола. Она была для него как друг, эдакая тихая гавань, где можно отдохнуть от его слишком активной жизни. Он приходил, когда пресыщался пустыми, но яркими «погремушками», и ему хотелось интеллектуальных бесед и тонкого юмора, хотелось выговориться.  

Но все изменилось в одно мгновение, когда он увидел ее на танцполе в клубе.  

Звучал жизнерадостный мотив Ламбады, так популярный в то время. Пары танцевали с кой-то пошлостью и развязностью в движениях. Вдруг люди стал расступаться, освобождая место для кого-то из танцующих. Это была Анна и парень из одной из танцевальных школ города. Их танец был своеобразный микс из клубной латины. Движения, сопровождающиеся активной работой бедер, были наполнены флиртом и страстью, выразительная ритмика и изысканный шарм кокетливых движений воплощал настоящую грациозность и страстность. Партнеры смотрели друг на друга такими бесстыжими, томными и лукавыми глазами, что казалось, между ними действительно существуют романтические отношения.  

Михаил смотрел на нее и у него возникло какое-то странное чувство, одновременно гордости и ревности. В этот момент Анна показалось ему такой «его», и это совершенно нетипичное для нее привлечение к себе внимания, поразило его. Ему было приятно, что люди аплодируют ей и ему вдруг ужасно захотелось быть на месте этого «латино-дансера» из школы танцев. А у Анны и не было желания привлекать к себе внимание, она просто танцевала со всей душой, как, впрочем, и делала все. Она следовала своему девиз: «Если что-то делаешь – делай это хорошо. Не хочешь хорошо – не делай вообще».  

У Анны был противоречивый характер, она была как та кошка, разрывающаяся между страхом и любопытством. С одной стороны, ей была свойственна осторожность, склонность все предвидеть и просчитывать, мыслить логически и предопределять развитие событий. С другой – она была любознательна, впечатлительна и таила в себе тот самый «омут», который никто и никогда не заподозрил бы в наличии «чертят». Сочетание в одном характере таких противоречивых качеств делало ее интересной, привлекательной и загадочной для окружающих. И многие молодые люди пытали разгадать эту тайну. Но Анна романы заводила с осторожностью, предварительно взвешивая все «за» и «против». Она считала влюбленность болезнью, которую разум просто обязан излечить. Но с чувствами к Михаилу, разум оказался бессилен, хоть и кричал, что они слишком разные.  

А Михаил вдруг понял, что холодность Анны – это лишь ее маска, за которой она прячет впечатлительность, безудержную страсть и сексуальность. Он стал чаще приходить к ней «поболтать». Это не были романтические встречи под луной и прогулки по парку крепко держась за руки, это не были страстные поцелуи или даже легкий флирт, он все также просто приходил «сменить обстановку» и получал удовольствие от времени, проведенного с ней.  

Но слишком практичная или приземленная Анна иногда казалась ему скучной, и он снова исчезал, чтобы через недели снова позвонить, пусть даже посреди ночи, или прийти без приглашения на чашечку кофе.  

Анна не понимала какие между ними отношения, у нее постоянно крутился вопрос: «Какого черта Мишка не мычит – не телится?! Что это между нами? Как это называется?!» Она не чувствовала себя свободной, но и не считала себя открытой для других.  

Однажды летнем вечером она сидела на балконе после изматывающей дневной жары. Солнце, наконец, клонилось к горизонту, смягчая свой яркий свет и удлиняя тени. Лёгкий теплый ветер шевелил зеленые листья. Опускаясь все ниже, солнце становилось оранжевым, а над линией горизонта небо приобретало нежно-розовый оттенок. Это было самое подходящее время для романтических встреч.  

Раздался телефонный звонок, Анна никогда не ждала звонков Михаила, но где-то в глубине души всегда надеялась, что это он. Чуда не произошло.  

– Анютка, — драматическим тенором протянул Гарик, — у тебя есть планы на вечер?  

– Целоваться до упада под фонарями, – сексуально – бархатистым голосом ответила девушка.  

– Хм, а я хотел пригласить тебя погулять, погода классная, — парень был явно озадачен.  

– Так почему бы не совместить наши планы, — хихикнула она.  

Анне визуально нравился Гарик, и она даже прощала парню его простоту.  

«У нас нет ничего общего, так что лучше не начинать, чтоб не терять время», — как-то сказала она ему в первый вечер, когда он проводил ее после диско клуба.  

Ответ парня решил его судьбу: «Анютка, — смотрел он на нее своими озорными раздевающими ореховыми глазами и улыбался обольстительной улыбкой, — как ничего общего? А Родина? Она же общая. »  

Анна вдруг поняла, что Гарик зачем-то играет какую-то роль «дурочка», а за этой маской скрывается совсем другой человек, грамотный, воспитанный, с хорошим чувством юмора. Она позволила его чувственным соблазнительным губам поцеловать себя, и когда его юношеский мягкий пушок над губой приятно защекотал ее шею, она решила: «А почему бы и нет». И в тот момент она старалась не думать, что он был одним из приятелей Михаила. Страстные, жадные поцелуи Гарика, огонь в его глазах доказывали ей, что она может быть желанной, но настоящих чувств ни парень ни его поцелую не вызывали.  

Они оба понимали, что не могут быть парой, что слишком по-разному они смотрят на мир, но их тянуло друг к другу. И по молчаливому согласию обоих они частенько встречались для романтических прогулок где-нибудь подальше от чужих глаз, чтоб не дать людям почву для разговоров…  

Солнце долго, неторопливо проделывало свой путь к горизонту, туда, где должно скрыться от людских глаз на ночь. На улицах зажгли фонари, Анна и Гарик остановились под одним из них, и парень страстно притянул к себе девушку. Его томные глаза внимательно рассматривали ее лицо. Он собирался что-то сказать, но лишь жадно впился в ее манящие губы. Свет ярко освещал их фигуры, слившиеся в одно целое, делая их слепыми к тому, что происходит вокруг них.  

– Вечер добрый, — остановившаяся фигура оставалась невидимой в тени, но они узнали этот спокойный холодный голос, принадлежащий Михаилу.  

Гарик смотрел на друга глазами побитой собаки, Анна старалась быть спокойной, словно лед, но в душе бушевало пламя. Ей казалось, что она предала его, изменила ему, что он просто застукал ее с другим. – Мы вроде собирались к «Мамонту» на дачу, — он обратился к Гарри, не обращая внимание на Анну, — не понял, что изменилось?  

И не дав ничего ответить приятелю, он обратился к Анне:  

– Извини, Ань, нам надо успеть на последнюю электричку, а то, ты ж понимаешь, — он саркастически улыбнулся, — не хочется по шпалам. Мы посадим тебя на автобус, не волнуйся.  

– Я в состоянии дойти до остановки, — сухо бросила она, и не сказав больше ни слова, стала удаляться в сторону заходящего солнца.  

Приятели молча провожали ее глазами, и когда она скрылась за поворотом, Михаил, улыбаясь, повернулся к Гарику со словами:  

– Извини старик, у меня нет больше желания ехать к «Мамонту», а есть только..., — он ударил левой. Резко, без замаха. Точно в челюсть.  

Гарик схватился за ушибленное место и обезумевшими глазами смотрел на друга:  

– «Бек», ты – псих! – закричал он, — ты сначала в себе разберись. Ты что думал, будешь шаркаться по кабакам с телками, а Аньку оставишь про запас, и она будет ждать тебя целочкой-невредимкой?  

Глаза Михаила налились кровью, он бросился на обидчика забыв обо всём. Парни сцепились. Рухнули на землю, взметая тучу пыли. Покатились, дубася друг друга куда придётся.  

6 лет назад  

Большой шумный город и она шла по широким освещенным улицам с высоко поднятой головой. Мимо проносились машины, вокруг было множество людей, они все разные, у каждого свои интересы, свои проблемы, свои радости. Она – одна миллионная частичка этого города, но она уверен в себе, она не потеряна среди этого миллиона. Она знает свое место, знает, что хочет и улыбаясь, встречает каждый день. Она продолжает своей путь и не замечает, как, постепенно, огней становится все меньше, а дорога – уже. В конце концов, шоссе превращается в тропинку в непроходимом лесу. Вокруг полутьма, проблемы, страхи, постоянный стресс. Улыбка исчезла с ее губ. Ее окружение — это завистники, хапуги, рвачи, подхалимы и даже родители смотрят на нее, как на жертву.  

И вот она стоит перед зеркалом, а на нее смотрит уставшая, без возрастная, бесформенная тёха... А где же та беззаботно-живущая девушка, которые свои проблемы решала так просто, словно щелкала орешки? Где же тот Шерлок с аналитическим умом? Где-то стремление бороться до конца, где тот «спанч боб», который впитывал в себя новые знания и новые веяния? И она увидела себя уже не на темной лесной просеке, она оказалась на перекрестке, с приходящим пониманием, что так жить нельзя, да и не хочется, по большому счету…  

Странный сон, но такой правдивый. Утром, проснувшись, Анна объявила мужу о своем желании развестись с ним. Он, пожав плечами, ничего не ответил.  

… На кафедре, как всегда, по утрам пахло кофе. Возле кофейного аппарата Анна увидела домашнюю выпечку.  

– По какому случаю? – задала она вопрос обращаясь ко всем  

– Я решил жениться, — выпалил массивный, толстый человек лет пятидесяти, поправляя пальцем очки.  

– Боря, она на 25 лет моложе тебя! Она ровесница твоей дочери, — удивлению Анны не было придела, — и не говори, что ты безумно влюблен, в нашем возрасте это уже невозможно.  

— Это кризис средних лет, — пропела белокурая лаборант Жанна на мотив «Люди гибнут за метал», не отрываясь от подпиливания ухоженных, длинных ногтей.  

Обычно серьезное и даже несколько угрюмое лицо профессора Бориса Лишевского сегодня выглядело другим – детским, добрым, даже где-то простоватым, как бы оправдывающимся:  

– Ну почему невозможно? Как сказал Пушкин: «Любви все возрасты покорны» и я действительно люблю Дашу.  

– Ну помнится там было продолжение: «но юным, девственным сердцам её порывы благотворны», – парировала Жанна, – юным, Борюся, а не тем, у кого пенсия на горизонте.  

– Хм, баланс в природе, – философски подметила Анна, руками приглаживая короткие как у мальчишки волосы, белоснежный цвет которых делал ее не сексапильной блондинкой, а какой-то невзрачной бело-серой мышью.  

Несмотря на правильные, симметричные и изящные черты лица, утонченность и нежность, по-детски нижнюю пухлую губку, она производила впечатление сильной, смелой и нестандартной личности, и она могла бы выглядеть очень женственно если бы не ее предпочтения мужского стиля в одежде и низкие каблуки. Но была в ней какая-то таинственная искра, изюминка, притяжение, которые не объяснить словами, не пощупать, не взвесить, можно лишь почувствовать.  

– А я решила развестись, – глубоко вздохнув, медленно, разделяя каждое слово, произнесла женщина.  

Жанна, отбросив пилочку, подскочила с кресла, лицо Бориса снова стало серьезным, а старый доцент Изабелла Юрьевна, приоткрыв рот, рукой стала сдвигать очки к кончику носа, делая и без того большие глаза, огромными.  

– Да, возможно, ты права Жан, кризис возраста или кризис отношений. Сидим на диване, уткнулись в "до хрена по диагонали" и молчим. Нет общих интересов, нет тем для разговоров, даже друзья у нас разные, — говорила Анна, уставившись в одну точку.  

– Так живет большая часть планеты, — пыталась найти оправдание ситуации Жанна, — куда денешься с подводной лодки?  

– Вы шо с мозгами поссорились, ляля моя? – была первая реакция Изабеллы Юрьевны. Это был нормальный для нее говор в неформальной обстановке. На вопрос сколько она знает языков, она всегда уверенно отвечала: «Три: французский, язык аборигенов и одесский», — конечно, таки так жить нельзя, человек рождается шобы быть счастливым, — продолжала разумно рассуждать бывшая замужем третий раз пожилая женщина, — ну шоб вот так?!  

— Это решение не вчерашнего дня, Изабелла Юрьевна, и это не вот так, с бухты-барахты, — пояснила Анна.  

– Ну если вас настигло еврейской счастье, тогда разводитесь, — махнула рукой доцент, — ловите ушами мои слова, как-никак у меня опыт: кардинально меняйте свою жизнь, не бойтесь, — дала она свое благословение.  

– Остаться одной и жить от зарплаты до зарплаты? Это вы советуете? – возмутилась Жанна  

– Но жить по инерции, это тоже не дело, — вставил Борис, — многие ничего не меняют, потому что бояться перемен, да потом, извините, кишка тонка, изменить что-то.  

– А у тебя кишка не тонка, скромный ты наш. И вообще, у тебя другое дело, ты вдовец. Мужчинам всегда легче в таких ситуациях, они ничего не теряют, – злилась Жанна, — а Аньке надо будет все делить с мужем и еще не известно, как дети все это воспримут.  

– Так или иначе, я сообщила Михаилу о своем решении, — глядя на часы, подвела черту Анна.  

И коллеги молча стали собираться на свои лекции.  

Когда на кафедре остались лишь Анна и Жанна, лаборант попыталась начать разговор снова:  

– Слушай, подруга, я конечно все понимаю, все имеет научное обоснование: физическое, химическое, психологическое. Но Мишка не так уж и плох, симпатичный, зарабатывает неплохо, до баб не ходок. Какого рожна тебе надо?! Или у тебя кто-то появился – недоумевала она.  

Анна резко повернулась к Жанне, ее лицо было искажено болью и злобой.  

– А ты знаешь, что такое жить в вечном страхе? В страхе перед приездом мужа из мест, куда он поехал «по делам», — она сделала пальцами характерный жест кавычек, — когда ты всегда уверена, что он приедет поддатый. И каждый раз у тебя внутри начинает сводить кишки. И это чувство поднимается всё выше и выше, пока не начинает душить тебя, — и она двумя руками схватило свое горло. Сделав паузу и ухмыльнувшись, она продолжала:  

– А ты знаешь, что такое жить с мужем, которому ты не можешь доверить детей? Ты не можешь положиться на него. Ты не знаешь, что еще он может вытворить и в какую заварушку попасть, — она подошла к шкафу и налила себе рюмку коньяка, стоявшего, как «лекарство на всякий случай».  

В комнате повисло молчание и аромат благородного напитка.  

– Короче, это не жизнь, подруга, это энергетическая каторга, — грустно улыбнувшись сказала Анна и залпом выпила согретый в руках божественный нектар.  

Не моргающими от замешательства глазами, Жанна смотрела на Анну.  

– Почему ты никогда не рассказывала? – тихо прошептала она. – В компании он всегда был таким классным, веселым, свойским. Ну да, подшофе, ну на то это и вечеринка, чтоб накатить. А когда мне мать надо было ночь-полночь с дачи в больничку в город везти, помнишь? Если б не Мишка, она б концы там кинула, — у нее никак не укладывался в голове тот образ, что нарисовала Анна с ее личными впечатлениями от мужчины.  

– В этом то и проблема, — фыркнула женщина, — супер-пупер для других, а для семьи – ноль без палки.  

И вдруг Жанна засмеялась:  

– Помниться у бабушки была соседка тетя Паша, муж ее был дядька с руками, но периодически прибухивал. Трезвый был мужик, как мужик, но как назюзюкается, хавайся все живое. Гонял всех, начиная от гусей и уток до жены. Матюгается, дубасит ее на глазах всех соседей, та орет в голос, типа помогите – спасите. Соседи зовут полицейского, тот приедет, пытается разбушевавшегося забрать в каталажку, а тетя Паша бросается с кулаками на участкового, зачем «изверг» лишает ее кормильца. Тот отмахнется и уедет.  

– Ну а что она, забрали бы его, да отдохнула бы пару неделек, — предположила, улыбаясь Анна. – Ну, благо, у нас до рукоприкладства не доходит. Хотя, иногда желание запустить чем-то имеется, нет человека – нет проблем, — Анна уже чувствовала себя спокойнее, байка про тетю Пашу позабавила ее.  

28 лет назад.  

Была пятница, Анна вернулась с института и собралась посмотреть какой-нибудь фильм. Родители уехали в путешествие выходного дня, и она наслаждалась моментом одиночества. Вдруг вечернюю тишину прорезал звонок в дверь. Это был Михаил, как всегда, неожиданно.  

– Собирайся, в «Карамболь» съездим, — его голос был уверенный, не приемлющий отказа.  

– С чего ради? – Анна пыталась быть равнодушной, хотя в животе что-то ухнуло вниз.  

– А что пригласить уже нельзя?  

Михаил по-хозяйски прошел на кухню и открывая ящики в поисках кофе, молча многозначительно посмотрел на Анну. Это не был полный любви и нежности взгляд, не было в нем страсти или желания. Михаил смотрел на нее как на человека, с которым его объединяет очень многое и которого он знает, как свои пять пальцев.  

Но девушка не замечала этого, в висках только отбивало: «Мы идем в бар вместе!!» У нее не зародилась мысль, что нормальные люди так не приглашают, не возникло сомнения о необходимости идти с ним куда-либо. Она просто была счастлива. Анна быстро натянула черную водолазку, красиво обтягивающую ее конусообразную средних размеров грудь, одну ленту черных подтяжек присоединила на спинную часть джинсов, а другие две, протянув под руками, пристегнула к ленте на спине, что сделало ее грудь еще более привлекательной. Вытащила шпильки из волос, и волнисто – пепельная копна упала ниже плеч. Она вошла в комнату, где Михаил в ожидании ее, потягивал кофе. Их глаза встретились.  

– Ты выглядишь как… сорванец, — усмехнулся от и в его глазах вспыхнула искра восторга. Анна лишь пожала плечами.  

«Карамболь» был самый популярный бар в городе, попасть туда было практически невозможно. Анна даже не удивилась, когда, подойдя к бару увидела длинную очередь желающих попасть в престижное заведение. Не удивилась она и когда высокий Михаил поднял руку к верху, чтобы его заметил «вышибала», и охранник с возгласом «заказной столик» стал махать Михаилу, приглашая зайти. Лицо Михаила ничего не выражало, было очевидно, что для него это обычная процедура, Анна же была в восторге.  

Она проходила мимо людей, и ей казалось будто она ступает по красной дорожке Каннского фестиваля и сотни завидущих глаз провожают ее. Михаил взял Анну за руку и потянул к барной стойке, где были, как он выразился, «места для своих». Бармен с бейджиком «Серж» на форменной жилетке дружественно пожал руку Михаилу и посмотрев на Анну, натянул дежурную улыбку.  

– Тебе как обычно? – поинтересовался он у Михаила, — а что будет дама? – его речь был медленной и протяжной, а «вонючие» от похоти глаза оценивающе рассматривали девушку.  

Михаил уверенно бросил:  

– Мне, как обычно, и «Отвертку».  

Анну вдруг вывело из себя то, что Михаил решает за нее, даже не поинтересовавшись ее желанием. Она немного придвинулась к Сержу и с обольстительной улыбкой негромко проговорила:  

– Дама будет сегодня коньяк, а «Отвертку» оставьте для рабочего класса.  

Спонтанное, непроизвольное удивление на какую-то долю секунды охватило Сержа, его брови взметнули вверх, рот немного приоткрылся, и он посмотрел на Михаила, лицо которого ничего не выражало. Он лишь махнул рукой, в подтверждение слов девушки.  

Сержик постоянно вставлял французские слова в свою речь, по-видимому, считая, что это очень гламурно, экзотично, эротично и еще черт знает как. Такая речь немного напрягала Анну, и она заговорила с ним на французском. Бармен, протиравший бокал, застыл в ступоре, явно не зная, как реагировать на это. Михаил закурил сигарету, затянулся и запрокинув голову, выпустил дым вверх, явно показывая свое превосходство, уверенность в себе и права на эту девушку.  

Вдруг франкофан бармен стал отвечать Анне на чистом французском с характерным картавым звуком «Р». Анна с любопытством, хитро улыбаясь, смотрела на Сержика и они оба рассмеялись.  

– Мишель, это круто даже для тебя, — обратился он к Михаилу, — мадмуазель не просто очаровательна, она еще и образована и с хорошим чувством юмора, что большая редкость в наше время. Где ты нашел это очарование?  

Лицо Михаила было довольным, словно у кота, облизавшего банку сметаны.  

Анна оглянулась к выходу и заметила входящую медленной грациозной поступью пантеры яркую брюнетку. Ее яркий макияж притягивал к ней взоры. И многие мужчины, не моргая смотрели на нее, будто ее раскачивающиеся, словно метроном бедра, гипнотизировали их.  

Она подошла к барной стойке, где сидели Михаил и Анна.  

– Привет, Миш, совсем пропал, — она обращалась к парню, явно игнорируя Анну, — не видела тебя сто лет, соскучилась.  

Казалось, она не говорит, а поет, речь ее была такая же медленная, как и ее походка. И вообще, создавалось впечатление, что она такая уставшая, что ей все лениво делать, и она с трудом заставляет себя говорить и двигаться.  

«Утомленная» оценивающее посмотрела на Анну и снова медленно повернув голову к Михаилу «пропела»:  

– Еще одна бедняжка пытается соблазнить тебя? – И глянув на Анну, процедила сквозь зубы, – зря стараешься, милая.  

Сержик, как истинный профессионал понял, что пора вмешаться и спасти пикантную ситуацию.  

– Нинон, наконец-то привезли твой «Золотой болс».  

Он быстро налил в бокал ликер и протянул его «утомленной». И заговорил с Анной по французский:  

– Не обращай внимание, здесь всегда много посетителей. Твой приятель любит сидеть у стойки на виду у всех, поэтому его многие знают.  

– Я знаю, у него слишком броская внешность, чтобы остаться незамеченным.  

«Утомленная Нинон» если и удивилась иностранной речи, то ни показала никакого вида, ни одна мышца не дрогнула у нее на лице, она лишь снова процедила сквозь зубы:  

– Что, Миш, на экзотику потянуло?  

Анна почувствовала неприятный привкус злости во рту и только хотела открыть рот, чтобы парировать брюнетки, как Михаил опередил ее:  

– Нин, у тебя проблемы? Ну так ни я, ни моя будущая жена, мы не психологи, чтоб тебя лечить, поэтому взяла свой «болс» и свалила, и смотри не поперхнись золотинками от злости.  

Анна сидела, широко открыв глаза и тупо смотрела на Михаила.  

– Шампанское за счет заведения, — радостно воскликнул Серж, — ну, блин, Мишель, ты партизан, собрался жениться, а мы тут ни сном, ни духом. Мои поздравления!  

20 лет назад.  

Борис Лишевский был немного старше Анны. Первый раз он увидел ее на кафедре. Он был внутри и ожидал кого-то из преподавателей, рассматривая книги на полке. Вдруг в дверь уверенно постучали, и в проеме показалась милая улыбающаяся мордашка с зелёными лукавыми глазами. Она молча кивнула в знак приветствия, и в помещение вошла юная девушка лет 17–18, длинные пепельные волосы красивыми волнами спадали ниже плеч. Она держала голову немного кверху, словно взглядом хотела объять все пространство от пола до потолка, и в этом чувствовалась какая-то уверенность в себе, в то, что она может дерзать, достигать и вдохновлять на это других. В подтверждение своих мыслей Борис увидел несколько первокурсниц за спиной несомненного «лидера». Она приняла Бориса за одного из преподавателей и спросила что-то насчет расписания.  

– Вам лучше спросить у лаборанта, — неуверенно промямлил сконфуженный молодой человек.  

Она не пришла в замешательство от своей ошибки, а даже обрадовалась:  

– А мы только поступили, еще никого и ничего не знаем тут, может ты будешь нашим проводником? – и она пытливо пронизывающе посмотрела в глаза парня. – Меня зовут Аня, а тебя?  

В этой девушке было то, что не доставало Борису: ему всегда было трудно сказать «нет», и от этого он часто переживал стресс, выгорание и даже депрессию. Анна знала, когда можно и нужно сказать «нет», и как сделать это так, чтобы собеседник ее понял и не обиделся. Борис частенько не мог выразить свое мнение, вечное «я не уверен», «я не думаю, что смогу». Анна же знала цену своему слову, от нее редко можно было услышать «не скажу наверняка» и «мне кажется». Она говорила однозначно и ясно, потому что знала, как трудно заставить людей себя слушать, и раз уж ее готовы выслушать, выражаться нужно со всей определенностью. У нее не было необходимости что-то доказывать, поэтому слушать для него было куда важнее, чем говорить. Она знала, что имеет возможность узнать что-то новое, слушая других. Разговор для нее был интересен сам по себе, а не как возможность утвердиться за счет собеседника. Ей были интересны люди. Она слушала их и пыталась узнать, что на самом деле у них на уме, а не на языке, или еще того больше, что они не хотят говорить или даже пытаются скрыть. Она никогда не судила других, для нее каждый был хорош по-своему, и сравнивать себя с другими или принижать их, чтобы самому казаться лучше для нее не имело никакого смысла.  

Они стали друзьями. Ее энтузиазм придавал Борису уверенности, благодаря ее поддержки молодой человек открыл свои чувства нравившейся ему девушке. Многие считали, что у Анны и Бориса роман, а он и вправду был восхищен ее, но не более. После окончания университета он остался на кафедре и начал преподавать  

… Анна сидела на лекции безучастно, ее тело находилось в аудитории, а мысли витали где-то далеко. На следующей недели начнется работа над дипломом, но она не представляла, как она будет его писать в таком состоянии.  

Борис несколько раз проходил между рядами столов, пытаясь понять, что не так с его подругой. Опущенная голова, нет блеска в глазах, слово «проблема» большими буквами было «написано» у нее на лбу, и более того, в ее взгляде, наверное, впервые в жизни, была растерянность, словно она не знала, как с этим бороться.  

– Зайди на кафедру, разговор есть, — негромко произнес Борис, подходя к ней.  

После лекций Анна зашла к Борису, но на кафедре она застала только Изольду Юрьевну.  

– Извините, я к Лишевскому, — сквозь зубы процедила Анна.  

– Я за него, ляля моя, у меня тоже есть уши, — доцент заметила не свойственную Анне неуверенность.  

Дверь открылась.  

– Ну что у тебя такой холодный взгляд? – поинтересовался входящий Борис.  

– А шо вы, Борис, хотите? У нее зрение минус три, конечно он холодный, а не нравится, не смотрите, а то простудитесь и завтра не придете до службы, – ответила за Анну доцент.  

Анна заулыбалась от шуток Изабеллы.  

– Дипломную надо начинать, — как-то неуверенно промямлила она, — напишу какую-нибудь ерунду, все смеяться будут.  

– Когда над тобой смеются, это не страшно; страшно, когда над тобой плачут, — Изольда, как всегда, была права, — и с каких это пор вы стали бояться того, шо вам приносит удовольствие?  

Анна вздохнула.  

– Поехали, домой тебя отвезу, — предложил Борис.  

Они ехали молча, молодой человек не знал с чего начать разговор, да и внутренний такт не позволял ему давить на подругу.  

– Я не знаю, что делать, Борь, — начала неуверенно Анна, — прошлой ночью он назвал меня Ксюша.  

Брови Лишевского поползли кверху, делая изумленные глаза огромными и от этого его взгляд стал каким-то растерянным. Он резко свернул к обочине и остановил машину.  

– Я тебя предупреждал! Я единственный кто был против ваших отношений и вашей свадьбы! – он кипел от возмущения, — и что? Я оказался прав.  

– Ой, не начитай! Что говорить за то, что было, я не знаю, что мне делать сейчас, — хладнокровно ответила Анна.  

– Я, конечно, понимаю, тебя шкалит от ревности, — пытался понять подругу Борис.  

– Какая ревность?! У меня состояния, будто меня облили ушатом дерьма. А он, если хочет, может валить на все четыре стороны …к Ксюшам, — она была рассержена, всё ее тело напряглось, крылья носа шумно раздувались, верхняя губа, словно звериный оскал, была напряжена.  

Борис прекрасно понимал, что Анну оскорбил не сам факт названия ее другим именем, а то, что ее игнорируют, ее, такую «замечательную и правильную». Он где-то внутри чувствовал, что она не получает от мужа должного уважения, понимания, а возможно даже любви.  

— Это не ревность, Борь, это обида и боль от предательства человека, которому я доверяла.  

Он молчал, давая возможность ей высказаться.  

– Что мне делать? Кому я нужна с ребенком на руках? – страдальческие бесцветные глаза смотрели на мужчину.  

В этой молодой женщине было трудно узнать ту Аню, которую он увидел 6 лет назад в дверном проеме кафедры.  

– Я собрала ему шмотки и выгнала, он ушел, но ничего не взял, — она глубоко вздохнула.  

– А что Мая Аркадьевна? – поинтересовался Борис.  

– Хм, мама сказала, что я сама себе мужа выбирала, — оскалилась в улыбке, качая головой Анна.  

– Короче, давай так, сначала реши, что ты хочешь, а потом отсюда будет вытекать, что нужно делать для этого, — разумно заявил Лишевский.  

– Конечно я хочу, чтоб он был со мной и Иринкой, — Анна изумленно смотрела на Бориса.  

– Зачем тогда выгнала?  

– А что я должна была сделать? Пригласить эту Ксюшу на кофе? – язвительная усмешка коснулась ее губ.  

– Ладно, утро вечера мудренее. Завтра день рождение брата Марьи, поедешь с нами, и это без обсуждения. Я сам переговорю с Майей Аркадьевной, чтоб она посидела с Иринкой.  

У Бориса в голове возник план…  

Дверь открыл высокий, атлетически сложенный молодой человек лет 30 с орлиным носом и загорелой бронзовой кожей. Анна видела Стаса несколько раз в доме Бориса, и он ей не нравился, он был, слишком приторно красив для мужчины. И этот новоявленный Аполлон, зная про свою внешность, менял женщин как перчатки. Причем, всех их он искренне любил и думал, что это его последняя настоящая любовь.  

Стас откровенно ухаживал за Анной, он был мастер говорить комплименты, и не какие-то там пошлые про попки и грудки, а остроумные, с чувством юмора, словно он в юности играл в КВН.  

Сначала Анна чувствовала себя немного зажатой, но вдруг в один момент она поняла, что мир не рухнул, жизнь продолжается. Вокруг все довольные и радостные, и постепенно до нее стало доходить, что она тоже должна получать удовольствие от происходящего, не думая о неверном муже.  

Она вызвала такси и Стас, оставив гостей веселиться, увязался за ней проводить ее. Они долго целовались в подъезде, мужчина пытался намекнуть на «продолжение», но Анна улыбалась улыбкой Моны Лизы:  

– Не надо все портить, Стас.  

– Тогда завтра давай куда-нибудь сходим, тебе надо развеяться, — наглые ярко-синие глаза похотливо смотрели на женщину.  

– Если мама посидит с дочкой, — констатировала Анна.  

– Борька договориться, он мастер на это, — и он снова жадно впился в чувственные женские губы.  

Ближе к полуночи позвонил Михаил:  

– Анька, ты все неправильно поняла… ничего не было…просто спросонья я… не знаю почему… честно, — он явно пытался оправдаться.  

– Я хочу спать, потом поговорим. Спокойной ночи.  

Анна не чувствовала больше злости, скорее всего из-за вечера, проведенного со Стасом. Она даже где-то в глубине простила Михаила, но ей почему-то захотелось отомстить и мужу. Она понимала, что это глупо, но это желание не покидало ее. Анна чувствовала себя оскорбленной. И готова была пойти на многое, чтобы отомстить. Ее не сдерживали ни моральные терзания, ни угрызения совести, ни мнимые условности и приличия.  

Она согласилась пойти со Стасом «развеяться». Для встречи с ним она решила примерить на себя роль роковой женщины: распущенные темно каштановые волосы игриво спадали на плечи, она сделала яркий макияж, надела черное обтягивающее платье с откровенным боковым разрезом, высокая шпилька довершала образ. Весь вечер Анна откровенно флиртовала с мужчиной: касалась своих волос, дотрагивалась до своей шей, облизывала и надувала губки постоянно сексуально улыбаясь. Ее расширенные зрачки, опущенный взгляд, короткие бросания взгляда на Стаса, моргание ресницами обещали ему чувственные наслаждения и сексуальные удовольствия. Но надо же было так случиться, что из многочисленных питейных заведений города, Михаил пришел в то, что выбрал и Стас. Войдя в полупустой зал, муж Анны невольно бросил взгляд на столик, где сидели красивый мужчина и громко смеющаяся элегантная женщина в черном. Женщина повернула лицо и…перед глазами Михаила все поплыло, он узнал свою жену, свою Анну. Он, словно разъяренный бык, подскочил к Стасу, схватил его за лацканы дорогого пиджака и потянул к верху, заставляя встать. Его серые воспаленные обезумевшие глаза метали искры то на мужчину, то на жену. – Она – моя, — прошептал он Стасу в лицо и его кулак полетел сопернику в скулу. Геннадий, пришедший с братом, подошел к Анне:- Тебе лучше уйти домой, — лишь спокойно сказал он.  

Анна шла домой с чувством глубокого морального удовлетворения. Она позвонила Борису и рассказала о случившемся. Ее приятель охал и ахал, сопереживая ей. Но он не рассказал ей, что это он, Борис Лишевский, направил Михаила в тот ресторан.  

«Надеюсь, Нюсенька, это поможет в реализации твоего желания вернуть мужа, — усмехнувшись подумал он, — да, пришлось пожертвовать Стасом, но это ему за его сексуальную распущенность»  

5 лет назад.  

День развода совпал с днем свадьбы Бориса. У нее были двойственные чувства, с одной стороны, развод – это свобода, а с другой, что она будет делать с этой свободой, свободой от чего? Это будет абсолютно новая жизнь для нее, как она будет жить одна, как сложатся их отношения с бывшим мужем, в голове крутилось слишком много вопросов.  

«Хорошо, что после суда я иду к Борюсе, нельзя оставаться одной со своими мыслями» – мелькнуло у нее в голове. Возле входа Анна увидела Михаила. Казалось, он так до конца и не понял, что жена серьезно намерена развестись. Не понял он и причины, ведь все было, как всегда, с чего это вдруг она завелась. Он стоял, засунув руки в карманы, и с вызывающей улыбкой смотрел на приближающуюся к зданию жену. Мерзкое, почти судорожное ощущение страха стало зарождаться у нее в животе: «Только б он ничего не выкинул на заседании суда».  

Анна начала глубоко дышать с акцентом на выдох и постепенно почувствовала полное расслабление и спокойствие: «А что в сущности я боюсь? Что я вечно пытаюсь придумать будущее! В конце концов, это юридическое учреждение, полно полицейских. Здесь он точно будет помалкивать». И она с невозмутимым лицом подошла к Михаилу. – Я согласен на развод, — начал он, — только договор, в течение года ты мне оказываешь сексуальные услуги. – Его взгляд был какой-то осоловелый и одновременно смазливый, как у похотливого мартовского кота. Анна промолчала, но всем своим видом показывала, какую чушь он несет, думая, что муж шутит. Судья – очевидная феминистка даже не дала мужчине открыть рот, через пятнадцать минут с начала заседания, она, объявив о разводе, стукнула молотком о стол и закрыла заседание. Выйдя из здания суда, бывшие супруги разошлись в разные стороны. Анна поймала такси и помчалась домой подготовиться к торжеству друг. Что она испытывала?! Ничего. Нет, не в смысле ничего особенного, ничего, в смысле пустоту. Ни радости, ни восторга, как бут-то ничего и не произошло. Разве что тоску и чувство тяжести в груди. Она всегда считала, что она хорошая жена, хороша мать. Да и Михаил всегда хвалился перед людьми, какая у него замечательная семья и как он всех любит.  

Почему она никогда не чувствовала его любовь, возможно, он никогда и не любил ее по-настоящему, или не умел любить вообще. Что она делала не так? Как могло произойти, что они с Михаилом стали так далеки друг от друга? А были ли они близки изначально?! Ведь они всегда были разными: из разных социальных кругов, с разными интересами, с разными жизненными позициями. Вместе с тоской по-прошлому, у нее стало зарождаться восприятие бесперспективности будущего, появляться мысли о своей виновности в создавшемся положении и… страх одиночества.  

20 лет назад  

Это был юбилей их свадьбы, стоял такой же морозный день, как тогда пять лет назад. После ночного снегопада деревья были, как в бахроме. Рябина под окном выглядела словно дама, надевшая белую шапку с красными перышками. Снегири на деревьях, шумели, как дети, играющие в снежки, и под эту «музыку» снежинки кружились, словно в задорном танце. Анна посмотрела в окно. Все казалось таким сказочным и в ожидании какого-то чуда.  

Неожиданный телефонный звонок оторвал ее от приятных мыслей.  

– Анька, прикинь, я буду проездом в городе, всего 6 часов, но все-таки, — Михаил задыхался от радости, — через пару часов я буду дома.  

Анна обрадовалась, это был их день, и они смогут провести его вместе, пускай даже 6 часов. Она позвонила родителям в тайной надежде, что они смогут забрать детей после того, как они встретятся с отцом. Отказ матери не удивил ее, все было, как всегда. Понятно, что Михаил едет к семье, но сегодня такой день, и она ожидала, что мать по-женски поймет ее.  

Дети радостно крутились вокруг отца, он привез им какие-то игрушки, и они наперебой расхваливали каждый свою.  

Семейную идиллию прервал звонок в дверь, Анна подумала это дед с бабкой все же решили забрать внуков, но какого было ее удивление, когда она, открыв дверь увидела одного из приятелей Михаила с женой. Нет, это был не удивление, это была злость и гнев…на мужа. «Как он мог пригласить гостей, если он приехал к семье всего на несколько часов», — она с трудом подавляла свою ярость.  

Гости и Михаил выпивали и закусывали, весело и беззаботно болтали, смеялись и, кажется, никто из них не замечал в каком состоянии была Анна, никто не замечал ее опущенных и сведенных бровей, напряженных век, плотно сжатых губ.  

Она намекнула мужу, что приближается время его отъезда. И вдруг он, уже изрядно принявший на грудь, зло посмотрел на нее. Движение крыльев его носа участилось, верхняя губа приподнялась, он схватил край стола и опрокинул его со всем содержимым. Раздался треск ломающегося дерева, звон разбитого стекла и по ушам ударил мужской крик:  

– Я сам знаю, что мне делать, ты только и думаешь, как меня выпроводить.  

Анна поспешила отправить детей в комнату подальше, чтобы они не могли видеть и слышать происходящего.  

Званые гости, понимая, что они уже лишние на этом празднике, перерастающем в семейную разборку, быстренько попрощавшись, ушли восвояси.  

Михаил словно ждал их ухода, чтоб выразить все, что у него накипело:  

– У меня было только шесть часов, а ты пригласила Вована, он что так важен тебе? – Михаил, сжав кулаки, надвигался не Анну.  

– Ты ополоумел, — она пыталась быть спокойной, — ты сам их пригласил. Это тебе друзья всегда важнее семьи, ты готов променять нас на кого угодно.  

Спокойствие Анны раздражало Михаила больше, если бы она кричала или плакала. Он хотел ее ударить, но в ее лице не было страха, только какая-то гадливость к нему и явное чувство превосходства. С каждой минутой он закипал все больше и больше, еще немного и «чайник» засвистит, и он, понимая это, начал искать выходы своей ярости. Он пытался открыть дверь холодильника, но она не поддавалась, так как ручка находилась с другой стороны, но Михаил словно не видел этого, продолжая свои попытки. В конце концов, дверь слетела с верхнего крепления. Анна побледнела, а Михаил тупо пустым взглядом уставился на дело рук своих.  

– Какого черта, — начала Анна, но взгляд Михаила остановил ее. Глаза его практически не моргали, что делало их какими-то стеклянными.  

– Мне нужны деньги, — и он начал открывать все шкафы, тумбочки, выдвигать шуфлядки, вываливая все вещи на пол.  

– В доме нет нала, — брезгливо сказала Анна и открыв свой кошелек, достала двадцатку и протянула Михаилу, — только это.  

Он вырвал деньги из рук жены, обозвал ее «дешевкой» и ушел в ночь, сильно хлопнув дверью.  

Анна обвела взглядом комнату, которая напоминала помещение после полицейского обыска, села на диван и заплакала.  

5 лет назад  

Она любила приходить в университет раньше других преподавателей. Но сегодня, как только она открыла дверь, до ее ушей донесся хрипловатый голос Эдит Пиаф и от запаха ароматного кофе защекотало в носу.  

– Надеюсь, у тебя уже есть планы на ближайшее будущее – не поворачиваясь к двери, хихикая спросила Жанна, — с этим Вадиком из центра гуманитариев?  

– С чего ради?  

– Так, риторический вопрос. С целью узнать твою готовность к новой жизни, — оглянувшись, сказала загорелая в солярии лаборант, — на свадьбе Борюси он так крутился возле тебя, а ты, мне показалась, не сильно довольна своим новым положением.  

– Я не в положении, я в разводе, — буркнула Анна.  

Жанна подошла к Анне, протягивая кружку с дымящимся, крепким напитком:  

– Ну надо этим как-то пользоваться, — скорчила милую гримасу университетская Афродита.  

Анна с интересом, будто увидев первый раз, рассматривала кружку с изображением одного из замков Луары.  

– Некогда мне заниматься такой ерундой, у меня интересная, разнообразная жизнь: любимая работа, дети, внук и надо вернуться к диссертации. И потом, этот твой Вадик гуманитарий пахнет дурью, — перечисляла она.  

– Какой "дурью"? Он научный сотрудник, — удивилась Жанна.  

– Я имею в виду коноплей, — засмеялась Анна.  

– Бриссак, ты – деревня, — констатировала блондинка, — этот парфюм – шедевр от Дюшофур, между прочим, гения современного парфюмерного мира.  

– Я таки стесняюсь спросить цену этого шедевра? – наигранно, голосом Изольды Юрьевны с ее одесским говором, спросила Анна  

– С вами все ясно, мадам, — лицо Жанны выражало полное неудовлетворение.  

Жанна заняла свое рабочее место возле компьютера, и поджав свои пухлые губки, длинными тонкими пальчиками забарабанили по клавиатуре. Вдруг она остановилась и выпалили:  

– 350 евро за флакон, — потом, медленно повернувшись, голосом милой кошечки промурлыкала, — какой состоятельный мужчина! Тратит такие деньги на парфюм. Анька, не будь дурой, — заключила она.  

– Так, — Анна поправила очки на носу, — если мужик под пятьдесят все еще младший научный сотрудник, и тратит 350 на одеколон, он либо транжира, живущий в долг, либо живет за заботы матери – пенсионерки. И вообще, если он так хорош, почему он не женат? – как сыщик – теоретик, пришедший к логическому заключению, продекламировала она.  

И подруги залились смехом.  

– С таким подходом, ты умрешь в разведенных девках, — констатировала Жанна. – Кстати, там еще один Борюсин приятель пялился на тебя. Я думала дырку просверлит.  

– Не заметила, — пожала плечами Анна, — и потом, что за выражение «разведенная девка»? У меня двое детей, так что я уже не в девках, — ехидно улыбаясь и показывая язык съязвила она. – Кто б сомневался?! – с иронией подметила Жанна, — хотя, тот мужик был с какой-то «кошелкой».  

– Тем более.  

– Ну пялился то он на тебя, — не могла успокоиться лаборант.  

– Не судьба, — философски сделала вывод Анна.  

– А разведенная девка, потому что все мхом порастет пока ты помрешь, если будешь игнорировать всех.  

– Давай работать, солнце уже высоко, — поставила точку в разговоре Анна.  

В коридоре началось жизнь, послышались торопливые шаги, наперебой что-то обсуждающие голоса студентов; все закипело, закружилось, завертелось в храме знаний. Начался обычный рабочий день доцента кафедры Французской филологии, специалиста по страноведению, теперь уже официально разведенной сорокапятилетней Анны Бриссак.  

3 года назад.  

Около двух лет прошло после развода Анны и Михаила, но их жизнь несильно изменилась. Они вынуждены были жить в оной квартире. Мужчина категорически не хотел уходить и не считал нужным искать себе какое-то другое жилье. Более того, в моральном аспекте жизнь Анны стала даже хуже, они были, как посторонние люди, живущие под одной крышей. Казалось, что вся жизнь Михаила, его поведение превратились в одну большую месть Анне. Плюс соблюдение «договора об интимных услугах». Оказалось, что муж не шутил, говоря это. Это было единственное серьезное для него. К остальному же он относился, как «мы разведены и это не мои проблемы». У Анны были странные чувства к этому.  

Сначала, ей было даже противно думать о сексе с ним. Но это была скорее моральная сторона вопроса. В душе же женщине даже где-то льстило, что бывший муж все еще желает ее. Это было что-то вроде поднятия самооценки, местью ему, если хотите. Она решила относиться к этому, как к занятию спортом для здоровья. Она не смотрела на бывшего мужа, как на любовника или бойфренда, просто фитнес для души и тела.  

А Михаила все устраивало. Для него ничего не изменилось, даже стало лучше и вольнее, ведь Анна ему не жена, чтоб «лечить» его. Он наслаждался своей холостяцкой жизнью и регулярным «дружеским сексом» с бывшей.  

При всех этих обстоятельствах, несмотря на реальные возможности, женщина не могла начать построение новой жизни, свободной от Михаила. И она чувствовала себя цаплей, увязшей в болоте.  

Анна стала задерживаться на работе, чаще ходить в спортзал, на плавание, на выходных уезжать к внуку, чтобы только не видеть бывшего мужа. Но однажды вернувшись, она нашла входную дверь открытой, чувство сильной тревоги охватило ее. Внутри никого не было, стоял затхлый запах сигарет и беспорядок, хуже, чем первозданный хаос: поломанные стулья, разбитый стеклянный стол, валялись пустые бутылки и битые бокалы. Она пригладила красиво подстриженное каре цвета божоле, глубоко вздохнуло, но это не помогло избежать приближающегося страха.  

У нее задрожали колени при мысли, что не сегодня – завтра бывший мужем вернется. Ей стало страшно, почему-то, оставаться с ним теперь с глазу на глаз. Она не чувствовала к нему ненависти, не желала ему зла, но вместе с тем не хотела и его возвращения. Стало приходить осознание, что за годы после развода ситуация, словно под каким-то наркотическим опьянением муха, застрявшая в паутине, не может уже разрулиться сама. Она знала, что, кроме зла и горя, ничего нельзя было ожидать, нужно было принимать конкретные решения. Анна позвонила дочери и сыну, и они вместе решили, что надо продавать квартиру.  

Михаил спокойно принял это решение, при условии получения причитающейся ему суммы. Анна была готова отдать все, лишь бы не видеть его больше. С этого момента Михаил перестал ночевать дома.  

… Прошла летняя сессия. В коридоре на факультете было непривычно тихо и пусто. Анна любила это время года. И не потому, что длинные солнечные дни сменяются короткими теплыми ночами; не потому, что деревья в университетском парке пышно убраны в яркие зеленые одежды и повсюду трава усеяна цветастыми огоньками летних цветов. Она любила это время за тишину в стенах Альма-матер. Только один звонкий голос прерывал ее – это поющие высоко в небе или скрытые в ветвях деревьев птицы: маэстро – соловей, утренний жаворонок, веселый болтун – воробей.  

А ближе к вечеру музыка лета менялась, вступал хор светлячков, который не смолкали до утра.  

В день рождения Жанны с утра шел дождь: теплый и ласковый. Под шатром низких туч воздух становился горячим. Прохладные капли дождя смывали пыль с дорог и листвы, благодаря этому к вечеру ожидалось, что она заиграет еще более чистым изумрудным сиянием. Анна хорошо запомнила этот день.  

Утро на кафедре началось с поздравлений, все обыгрывали ее возраст: «Было Жанне 46, можно смело было есть. В теперь ей 47- ягодка полезна всем».  

Больше всего, конечно, желали счастья в личной жизни, потому что с этим у все еще красивой блондинки как-то не перло. Мужики всегда вертелись вокруг нее, она уже и со счету сбилась сколько их было, но что-то не срасталось. Жанна молча готовила кофе для коллег, она так же молча достала из сумки бутылку шампанского и небольшую коробочку с эклерами. Она выглядела какой-то тихой и загадочно-странной.  

– Что-то у тебя настрой не на день рождение, — как-то нерешительно спросил Борис, — про возраст думаешь? – предположил он.  

Она обвела безучастным взглядом коллег и вдруг, в глазах заиграла какая-то чертовщинка и она, как ребенок, запрыгала и захлопала в ладоши:  

– Он спросил размер моего кольца. Мы без пяти минут помолвлены.  

– Наконец-то дождалась, — обнял ее Борис, — только пока кольца нет на пальце это еще ничего не значит, — как всегда, неуверенно предположил он.  

– Боюсь-таки предположить, шо даже когда кольцо на пальце, это еще ничего не значит, — подлила ложку дегтя в мед Изабелла Юрьевна.  

– Ну что вы такие злые, — открывала бутылку Анна, — нам же не по 20 лет. Естественно, Василий спросил не от простого любопытства. Сегодня Жанкин день рождения, он решил сэкономить, в одном флаконе будет и подарок, и помолвка. А до кучи, Жанка сама же приготовит стол и бутылку купит, не надо на ресторан тратиться. Молодец Васек, — разливая игристое сделала вывод Анна.  

– Ну вот как ты так умеешь, вроде и на моей стороне, но твои логические умозаключения бьют по-живому больше, чем прямое «фи».  

Все расхохотались и разобрав бокалы и эклеры, расселись на свои места, поглощая угощения.  

Вечером того же дня Жанна позвонила Анне и со злостью и обидой выпалила:  

– А меня же, подруга, так опустили, что мало не покажется. Этот Васек позвонил, попросил спуститься, типа, он ждет меня в машине. Я в надежде подумала, поедим куда-нибудь и он красиво сделает мне предложение.  

Женщина замолчала. Ее пауза была слишком затяжной и Анне пришлось спросить, что же было дальше.  

– Эта свинья поведала мне о своей «настоящей и большой любви». Короче, у него есть другая, а со мной было так, «чака-рака».  

– А размер кольца? – недоумевала Анна.  

– У нее пальцы такие же, как мои. Кольцо было для нее. – Жанна не плакала, просто задыхалась от обиды.  

– Да уж, — не нашла, что больше сказать Анна, — пойдем сходим куда-нибудь, все же сегодня твой день рождения, нельзя оставаться наедине с такими мыслями.  

– Настроя нет, но, наверное, это лучше, чем сидеть дома и обсасывать, что, как и почему.  

Анна поймала такси и всю дорогу размышляла на тему «все мужики козлы»: «Ну вот, что не так? Ладно я, некрасивая, не голливудская модель, вечно всех критикую, смотрю на вещи «с точки зрения банальной эрудиции, мы не можем пренебрегать логическими умозаключениями…», но Жанна? Она же полная моя противоположность. Всегда вокруг нее кто-то крутиться, словно пчелы вокруг баночки с медом. С кем она из-за денег, с кем из-за связей, с кем «по любви»; два раза была замужем, а тоже все не слава Богу. Счастья нет. А если оно вообще счастье, и что это такое и с чем его едят? »  

Машина остановилась возле ресторана, Жанна уже ждала подругу у входа. Дальше все было как в забытьи, Жанна пила «с горя», а Анна – ей за компанию, Жанна выливала яд на Василия, Анна – была безмолвными ушами. Она не помнила, как к ним подсели два молодых человека, как она уехала с одним из них.  

Утром, открыв глаза, она увидела незнакомого ей мужчину. События ночи постепенно стали всплывать у нее в памяти. Она встала, пошла варить кофе, в голове стучал вопрос: «Как я могла притащить в квартиру кого-то? А если бы здесь был Михаил, или пришел бы ночью, когда я была с другим в нашей постели? Почему в «нашей», святые угодники, мы в разводе, в конце концов. Решено, сто процентов квартира на продажу. »  

Она стояла у окна и почувствовала, как сильные мужские руки обняли ее сзади. Ей вдруг стало плевать, что кто-то может увидеть их с улицы. Она не испытывала никаких чувств к этому человеку, она даже не помнила его имени, то ли Валерий, то ли Виталий, это было не важно, срабатывал какой-то животный основной инстинкт. В этот момент с этим парнем было хорошо, но она точно знала, что не хочет больше видеть его и тем более встречаться с ним.  

– Дай мне свой номер, — словно прочитав ее мысли попросил молодой мужчина. Анна взяла его телефон и стала набирать свой номер. В комнате раздался звонок, женщина утвердительно посмотрела на гостя и, незаметно удалив свой номер из «набранных», протянула телефон толи Валерию – толи Виталию.  

– Мне надо на работу, я провожу тебя до остановки, — выпалила она и стала быстро натягивать платье.  

– Мы увидимся сегодня вечером? – искренне, заинтересованным голосом спросил мужчина.  

– Созвонимся, — только и ответила Анна.  

Она поспешила на кафедру увидеться с Жанной. Лаборант была абсолютно спокойна, словно ничего и не произошло вчера, только сказала тихо:  

– Я все думала, за что мне это?! Наверное, это наказание за все то, что я делала с мужиками. Так сказать, бумеранг ударил по башке. И знаешь, я решила, мне не надо больше эти мимолетные встречи и какие-то призрачные отношения, которые и отношениями трудно назвать.  

8 лет назад  

Они знали друг друга с детства, и они были больше, чем просто приятельницы. Друзья не разлей водой – так можно было сказать про них. Сначала их знакомства Жанна видела в Анне друга – покровителя, который давал ей чувство защищенности. Она была словно маленькая рыбка – прилипала, которая сопровождает огромную морскую рыбину, чтобы полакомиться остатками ее трапезы. И сытно, и безопасно — кто же обидит эту громадину? Она уступала в любых спорах, можно даже сказать, потакала Анне, с которой, в принципе, было спорить бесполезно, слишком виртуозно и логично она расставляла все точки над и.  

Со временем они стали, как две капли воды. Между ними было такое родство душ, которое и между родственниками нечасто встретишь.  

Когда у Жаны резко менялось настроение, Анна старалась ее успокоить и понять. Жанна часто заглядывала в прошлое и ужасно боялась будущего. Заботливая Анна всегда находила нужные слова и даже какие-то вещи, если Жанне это было необходимо. В свою очередь, Жанна тоже была полезна Анне. Она всегда поддерживала подругу, всегда внимательно выслушивала, сочувствовала, давала взвешенный совет.  

Но были у них по жизни и разногласия. Критика Анны личной жизни подруги иногда вгоняла Жанну в настоящую депрессию, и она чувствовала себя какой-то неполноценной. Но обиды быстро забывались.  

У Анны всегда было стремление к развитию, неустанные поиски смысла жизни, желание постичь мир и его законы, и Жанна, слишком ленивая, чтобы в этом разбираться самой, с удовольствием слушала о «копаниях» подружки.  

После очередного разрыва с «мужем» Жанна предложила подруге съездить куда-нибудь, развеяться. Очень кстати она случайно в соцсети нашла старую студенческую приятельницу Снежану, живущую в Италии, и бывшие однокашники решили встретиться где-то на Апеннинах.  

Они выбрали север Италии — отворот итальянского «сапога», страну Альп, рай для горнолыжников и самый интернациональный регион страны.  

Молодые женщины остановили свой взгляд на Бергамо с его средневековой атмосферой, узкими улочками и очарованием подножия Альп. К тому же от сюда одинаково удобно было добираться и до Милана, и до Венеции.  

Они остановились в небольшой отеле со смешным названием «Голодный художник». Это даже не была гостиница в полном понимании этого слова. Это был жилой дом, в котором комнаты сдавались в наем. Хозяин гостиницы жил здесь же и был, и администратором, и носильщиком, и официантом.  

Это был типично итальянский дом из песчаника, сверху покрытый штукатуркой и покрашенный в белый цвет, с черепичной крышей, маленькими окнами и террасами. Здание было построено в виде полого квадрата. Внутри располагалось патио, площадь которого была вымощена терракотовой плиткой, а в центре красовался фонтан и несколько огромных амфор с цветами. Женщинам нравилось вечерами сидеть во внутреннем дворике, распивая Франчакорту, было тут какое-то ощущение спокойствия, умиротворённости, романтизма, уюта и блаженства.  

На следующий день они собирались поехать в Венецию и надо было уточнить у хозяина как туда лучше добраться.  

– Анька, давай ты иди, ты можешь разговорить любого, и мужикам ты нравишься, — предложила Снежка.  

– Ты язык знаешь хорошо, а не я. И потом кому я нравлюсь? Если кто и нравиться, то это Жанка, пусть она и идет, — парировала Анна.  

– Хм, да они со мной только потому, что ты так горда и недосягаема, что куда уж какому-то среднестатистическому Ваньке дотянуться до небес, — без обид ухмыльнулась Жанна.  

– Что за чушь? – возразила Анна.  

– Никакая и не чушь, знаешь почему я перестала тебе показывать моих воздыхателей? Потому что они как тебя увидят, начинают о тебе расспрашивать. Знаешь, как это бесило. Нее, я, конечно, тебя люблю и всегда тобой восторгалась. И, если честно, мне было приятно что нас сестрами считают. Но это беси..ло, — улыбаясь, растянула Жанна и приподняв голову закатила глаза.  

– Было б чем восторгаться? Правда, чем выше летаешь, тем больнее падать. Так и я, мордой об асфальт, и надо ж было отвергнуть положительных и состоятельных и вляпаться по самые помидоры с Михаилом.  

– Да ладно тебе прибедняться, — отозвалась Снежана, — Мишка – нормальный еще, у него ж нет на стороне сына – одногодки с твоим Олегом, как у моего Дэна. Ты слишком многого от него хочешь. Правда, помнится, ревновал он тебя по-страшному, ну так это от того, скорее всего, что любит, — сделала она вывод.  

– Не чувствуя я ни его любви, ни его ревности. Ну во всяком случае, я как-то представляю себе любовь немного иначе, — вздохнула Анна, — ладно, кто идет к «сеньору Помидору»?  

– Ты и идешь, — хором произнесли Жанна и Снежка, и засмеялись от этого.  

Анна покачала головой:  

– Что вы вечно всего боитесь? Да, он хозяин гостиницы, но он – простой человек. И потом, надо же не соблазнить его, а спросить, как лучше добраться до Венеции.  

И она ушла на «переговоры».  

Только за ней закрылась дверь, как Снежана выпалила:  

— Это ж надо так критически относиться ко всему вокруг, включая саму себя. Она что реально не видит, что мужики смотрят на нее и слюной исходят?  

– А что ты удивляешься, так всегда было, — спокойно ответила Жанна, разливая «Шардоне» по бокалам, — думаю это из-за ее близорукости. Я ж всегда ее глазами была. Она ж очки когда стала носить? Лет 25 ей было, а до этого, как слепая курица ничего и никого не видела. Идет, задрав голову, по сторонам не смотрит, а что смотреть, если ни хрена не видишь, — она засмеялась, — скорее всего из-за этого и сложилось общественное мнение, что Анька – ого-го, гордая и непреступная. А еще это вечное «спасибо за вечер».  

– В смысле? – Не поняла Снежана.  

– Ну каждый раз, когда ее кто-то провожал, она всегда говорила: «Спасибо за вечер, было приятно». Парень у нее: «Ну так дай телефончик, завтра встретимся». Ха-ха, не тут-то было, знаешь, что она говорила? «Зачем начинать, если нет будущего». Вот и вся «любовь». А вообще она простая, только об этом знают ну очень близкие люди, – сделала заключение Жанна.  

«Простая» Анна шла к апартаментам сеньора Росарио, расположенные на втором этаже отеля. Ей вспомнилась встреча с президентом страны во время его посещения университета, как все тогда обомлели и были в шоке от того, как она так спокойно, словно старые приятели вела беседу с главой государства. «Ну а что пресмыкаться и вытягиваться по струнке?! Обычный мужик только немного удачливее других» – усмехнулась она.  

Дверь открыла какая-то без возрастная «латинос» и на плохом итальянском сказала, что сеньор Росарио работает в кабинете. Анна вошла в комнату. Хозяин явно был фанатом стиля «ар-нуво». В интерьере не было ничего стандартного, только уникальность и буйство фантазии дизайнера, много пространства и ощущение простора. Ей казалось, что она попала в одну большую живописную картину, в которой гармонично сочетаются все детали. Комната воспринималась, как единое целое.  

Она рассматривала одну из картин на стене. Художник создал чувственный и утонченный женский образ, украшенный сложными узорами и позолотой.  

— Это Густав Климт. Оригинал, — услышала она у себя за спиной.  

Женщина повернулась, «сеньор Помидор» стоял слишком близко, она даже могла слышать его дыхание.  

«Как это он так неслышно подошел? », — мысленно удивилась она и посмотрела на его ноги. Он был в домашних войлочных тапочках и красивых шелковых в клетчатом узоре ланч брюках, на шее был повязан шелковый платок, руки были в карманах мягкого роскошного кардигана.  

Он не был типичным итальянцем: не был смуглый, кареглазый и темноволосый. Сеньор Росарио был итальянец с севера с лишь немого тёмными глазам и с более бледной и прозрачной кожей. На вид ему было лет 55, удлиненные седеющие вьющиеся волосы красиво спадали до плеч, он был гладко выбрит, элегантен и окружён едва уловимым приятным ароматом.  

– Я несколько не сомневаюсь, сеньор Росарио, что это оригинал, — Анна когда-то в университете изучала итальянский и сейчас была довольна представившемуся шансу попрактиковаться.  

– Сеньора Анна разбирается в искусстве?! У меня в кабинете есть еще несколько полотен современных художников модернистов, — его голос был бархатистый, немного эротичный, с какими-то сексуальными нотками, что придавало и без того мелодичному итальянскому языку своеобразную томность, — не хотели бы взглянуть?  

Его похотливый, многообещающий взгляд раздевал ее, наверное, так смотрел Дон Жуан или Казанова на своих женщин.  

Анне стало забавно. В голове всплыл разговор с подругами.  

«Интересно, это он так смотрит на меня «на меня»? Или он так бы смотрел на любую более-менее приличную «клюшку»?! А еще говорят французы ловеласы, по сравнению с «итальяшками», они мальчики в коротких штанишках».  

– Я здесь не за этим, сеньор Росарио, — Анна тоже томно взглянула на него, — но, с удовольствием посмотрю. Где еще в частных коллекциях я увижу современных модернистов…в оригинале?!  

Ей стало даже интересно, как далеко решится зайти «сеньор Помидор».  

– Скорее, я бы назвал их постмодернистами.  

Анна почувствовала мягкое прикосновение мужской руки на своей талии, другой Росарио показывал на картины:  

— Это направление в искусстве, отражающее поиски современными художниками новых смыслов, сеньора Анна. Эти поиски — ответ на кризис классической культуры, понимаете, — он крепче обнял талию женщины, — что мы видим вокруг, пошатнулся религиозный фундамент, возник кризис гуманистических идей…У вас приятный парфюм, сеньора, — вдруг сказал он не к месту. – Это «Опиум»?! – утверждающе спросили он и совсем близко приблизил свой большой итальянский нос к ее уху. – Да, я узнаю этот глубокий, мощный, насыщенный запах ванильного кофе в сочетании с апельсином, но смешиваясь с вашей кожей, у него появились какие-то особые нотки.  

– Да что вы говорите?! – она явно дразнила его своим бархатисто-проникновенным голосом, ее забавлял этот флирт. Она коснулась его руки, — и давно вы коллекционируете живопись?  

– В спальне у меня еще есть кое-что из классики, — взгляд «сеньора Помидора» поплыл от предвкушения плотских удовольствий.  

И вдруг учительский менторский тон Анны ввел его в ступор:  

– Спальня слишком сакральное место, чтобы туда приглашать посторонних, — властно-механический голос женщины был словно ведро холодной воды, вылитое на разгоряченное тело мужчины.  

Роковой обольститель сделал несколько шагов от Анны и смотрел на нее, моргая своими длинными черными ресницами. Он не понимал, что происходит, для него, художника по своему внутреннему содержанию, процесс обольщения представлялся абсолютно естественным как дыхание; погружаясь во флирт, итальянец в очередной раз влюблялся, и не именно в эту женщину, он влюблялся во все прекрасное, в природу и он был абсолютно уверен, что она чувствует то же самое.  

В комнату вошла «латинос» и доложила о приходе сеньора Жиромо, который не замедлил тут же войти и прямиком со словами «чао, бамбино» направился к Росарио, обнял его и страстно поцеловав, осведомился о женщине. Анна, видя незадачливый вид хозяина, ответила сама за себя:  

– Я одна из постояльцев отеля, пришла узнать, как добраться до Венеции? – она давилась от смеха.  

– Все очень просто, сеньора, — и Жиромо, как типичный итальянец со всей открытостью, темпераментом и активной жестикуляцией стал объяснять, как доехать до Жемчужины Адриатики.  

Анна возвращалась к подругам в странном состоянии. Сеньор Росарио явно оказывал ей знаки внимания несмотря на то, что он обладал феноменом человеческой сексуальности, который Анна принимала, но не могла постичь, но дело было даже не в этом.  

«Ну это же был не флирт, — думала она, — это мое нормальное поведение. Но он то подумал, что я с ним заигрываю. Зачем я так? Ради чего? – стучало в голове, – ведь мне не надо было от него ничего. Но он то подумал, что я хочу его. Блин, а если бы это видел Мишка? Может Снежка права, и он действительно меня все время ревнует. Я знаю, что ничего нет, ну вопрос: что он там себе в голове придумывает. Лучше вообще разговаривать с мужиками, как просто с какой-то мебелью, по-деловому. Так будет спокойнее. »  

…  

Вечером Анна вернулась домой, подушка еще пахла незнакомым мужчиной. Она сменила пастельное белье, чтоб ничего даже не напоминало об одноразовой встречи.  

Далеко за полночь ночную тишину пронзил телефонный звонок. Анна открыла глаза и сначала не могла понять это наяву или она все еще во власти Морфея. Звонок настойчиво требовал ответа. Женщина нащупала телефон на ночном столике, сдвинула кнопку и услышала вызывающее:  

– Спишь? – тон Михаила был с издевкой. Он явно был на свидании с зеленым змием.  

– Нормальные люди все спят в это время, — как можно спокойнее ответила Анна.  

– А мне фиолетово с кем ты спишь, — по-хамски рявкнул бывший муж и бросил трубку.  

Позабытые бабочки снова напомнили о себе, защекотав в животе. Снова она в замкнутом круге панической атаки, снова покой и гармония покинули приют ее души, снова чувство страха долбит дятлом в голове. «Сколько это может продолжаться? – стучало в висках, — когда уже он даст мне спокойно жить? »  

Она зажгла лампу, спать уже не хотелось, да и не моглось. Она подумала об ароматном крепком кофе, который возможно приведет ее в чувства и о коньяке для успокоения. Дойдя до кухни, она нажала кнопку «Мое кофе» на панели кофеварки и запах молотых зерен стал медленно проникать в ее ноздри.  

Она медленно пила бодрящий напиток и пыталась понять, что не так в ее жизни, почему бывший муж не отпускает ее.  

10 лет назад  

Анна крутилась в постели и не могла уснуть. Михаил, скорее всего, где-то завис с каким-нибудь очередным другом. Чувство тревоги, словно дрожжевое тесто, замешанное на беспокойстве о муже, сдобренное напряжением и страхом, подогретое его не отвечающим телефоном, выросло в огромный ком, который душил женщину до тошноты, до мышечных спазм, до боли в голове, в животе, в сердце.  

Звонок в дверь положил конец ее навязчивым мыслям и опасению. Анна прекрасно знала, что она сейчас возможно увидит, ничего он уже не может выкинуть, о чем она не предполагает, просто уже нечем удивить. Женщина открыла дверь, Михаил переступил порог и потерял сознание. Единственное, что могла она увидеть в падающем муже, это то, что у него нет глаза. Она старалась не закричать, чтобы не разбудить детей и стала ртом хватать воздух. На кожаной куртке была грязь и пятна крови, рукав был порван. И это был ее муж, человек, которые был так внимателен к своему внешнему виду. Был, когда трезв. Анна собрала волю в кулак и стала затаскивать двухметрового здорового детину в комнату, чтобы уложить его на кровать. Она хорошо знала мужа, скорее всего он схлопотал не потому, что был пьян, а потому, что вел себя неприлично, хамил, оскорблял кого-то. В нем словно жили два человека: один – скромный, даже застенчивый трезвый парень, а другой – наглый, грубый, банальный алкаш.  

«Если он потерял глаз, он не сможет работать. Если он не сможет работать, он будет пить. Если он будет пить... », — Анна строила логическую цепочку, прогнозируя будущее, но закончить ее не смогла. Врожденное чувство справедливости зародило обиду на мужа и жалость к себе. Она заплакала.  

«Ну ведь он должен был измениться, должен был повзрослеть, должен был стать ответственным», — недоумевала ОНА.  

«Кому он должен? ОН никому ничего не должен. И почему ты вообще решила, что он должен изменить. Это его натура, ему и так хорошо, и ты знала какой ОН», — возмущался внутренний голос.  

«Знала, но надеялась», — вздохнула женщина.  

«А он, возможно, считает, что ты слишком серьезно относишься ко всему. И не понимает, как можно отказаться встретить рассвет на море, распивая бутылку шампанского в знак приветствия нового дня, или купить билет на первый попавшейся поезд и позавтракать в другом городе. Романтика! » – дразнил ее разум.  

«Романтика, — грустно повторила она, — когда не надо думать за детей, за быт, за дом, а быть фестивальным бродягой… Знаю, что у всех свои тараканы».  

«Главное, чтобы ваши тараканы дружили и смотрели в одну сторону», — хихикнул внутренний голос.  

«Мы просто слишком разные. По молодости этого не замечали, а с годами прореха между нами увеличилась до пропасти. И не один из нас ни то, что не хочет, уже не может себя изменить».  

«Поэтому, надо развестись», — сделал вывод внутренний советчик.  

Так впервые за 15 лет совместной жизни промелькнула мысль о разводе. Из своего внутреннего диалога Анна стала понимать, что чувство обиды возникло не сегодня, постепенно, капля за каплей уже много лет это чувство наполняет ее чашу терпения. Обида, порожденная несоответствием ожиданий о каком-то должном, по ее мнению, поведении Михаила с тем, как он ведет себя в действительности.  

Утром у Михаила было «моральное похмелье», ему было стыдно за свой вид, за свое вчерашнее поведение. Глаз был заплывший, словно у боксера на ринге, получившего нокаут. Три дня он лежал, отвернувшись лицом к стенке, ни с кем не разговаривая. Постепенно отек с глаза спадал и становилось очевидно, что глаз мужчины цел и невредим. После этого инцидента Михаил остепенился, Анна не начала разговор о разводе, в надежде, что все может измениться к лучшему…  

3 года назад  

– А хорошо тут, вид на озеро, лес, главное, чтоб эту идиллию не нарушил твой бывший, — стоя подбоченившись на балконе, говорила Жанна.  

– Олег сказал, батя в «разгуляево» уехал, с полученных барышей-то можно.  

Жанна недоверчиво посмотрела на Анну.  

– Ну какое-то время, пока будут деньги, не думаю, чтобы он меня беспокоил, — предположила Анна, — да никто ему и не скажет, где я купила квартиру.  

– Так, теперь, когда у тебя есть такое милое гнездышко, пора подумать и о себе, — Жанна, как всегда, была в своем репертуаре. После случая с кольцом, она немного изменилась, но старые привычки не так просто искоренить. Для всех все еще было необъяснимым, как это Жанна, имея столько поклонников, до сих пор не нашла себе очередного мужа.  

– Ай, подруга, отстань, я только кайф начинаю ловить от жития одной.  

– Слушай, мать, ты потерялась, как женщина, — поставила свой диагноз Жанна. — тебе срочно надо повышать свою самооценку, а то она у тебя не то, что на полу, она завалилась в дырку за плинтус. Твой муженек постарался на славу, ему надо дать Нобелевскую премию в области психологии за работу «Методы кодировки женщины на неуверенность и закомплексованность с целью привязки ее к себе», — уверенным голосом продолжала лаборант.  

– Что за бред ты несешь, какая кодировка, — качала головой Анна.  

– А ты не скажи, каждый мужик собственник, и все они бояться, что жена соскочит, поэтому подсознательно стараются привязать ее к себе. Ну смотри, неуверенная в себе, закомплексованная тетя вряд ли бросит взгляд в сторону другого мужчины, ведь ей вдолбили, что она никому не нужна – вон вокруг сколько молоденьких и хорошеньких, а у нее одни недостатки. К тому же такой тетей гораздо легче управлять, нужно только знать, на какие "кнопки" нажимать. Начала качать права? Оба на, что за дела?! Надо сказать ей, что она растолстела или плохо выглядит. А еще можно, что котлеты подгорели и пыль на телевизоре, и все – "противник" деморализован, его можно брать голыми руками, — как профессионал с большим опытом рассуждала Жанна.  

– Да уж, этого «добра» я наслышалась вдоволь, — глубоко вздохнула Анна.  

– Ну так надо же что-то делать, надо с этим как-то бороться, надо раскодироваться, – как доктор давала рекомендации блондинка.  

– Ну твое лекарство известное, — засмеялась Анна, — между прочим, это лекарство шарлатана, — добавила она и пошла ну кухню варить кофе.  

– Может и шарлатана, но оно работает, — поджала губки Жанна.  

– Ну хорошо, — рассуждала Анна, — давай смотреть правде в глаза, высунула она голову из кухни. Портрет моего потенциального партнера: мужикам моих лет подавай девчушек моложе моей Иринки, мальчики – студенты, мечтающие о мамочке Стифлера – не моя тема. Остается старый лысый вдовец на кресло каталке. А я, на минуточку, не сиделка, а магистр филологии.  

– Почему сразу старый лысый, — удивилась Жанна, — вон Борюсина Марья умерла сорока ей не было еще. И Борька не инвалид. Твоя проблема в том, что ты в каждом пытаешься увидеть будущего суженного. Ну неужели ты веришь, что после 40 или 50, реально можно влюбиться? Это только в кино.  

– То-то и оно, что не верю.  

– А как насчет просто развлечься, хорошо провести время, выпить винца, съесть баранины, — поучала подругу опытная Жанна, — с тебя ж не убудет, и удовольствие получишь, и самооценочка повысится, между прочим.  

– Ладно, при случае попробую, — пообещала Анна, а про себя подумала: «Ну был этот Виталий-Валерий, что-то я не почувствовала, что «самооценочка» повысилась, хотя, он же реально хотел отношения продолжить, может, я не так уж и плоха, как про себя думаю».  

И случай не заставил себя ждать…  

– Сорока на хвосте новость принесла: ты птичка свободного полета сейчас, — в трубке звучал знакомый тенор с баритональным тембром. – Вакансия «утешителя – лекаря» еще свободна? Надо ж поправить твое биополе, так сказать, слиться чакрами. Или я опоздал, список претендентов слишком велик, чтоб рассматривать мою скромную кандидатуру?  

Анна знала Юрку Мамонова (в народе «Мамонт») много лет. Они были почти ровесниками, и все эти годы он был волокита, соблазнитель и искатель любовных побед и приключений. Для всех оставалось загадкой, как с этим мирилась его жена.  

Анна и не думала отнекиваться, Юрасик подходит на все сто быть «таблеткой от одиночества». Женат, трое детей. Ни ему, ни ей не нужна огласка и не нужны отношения. И плевать, что он приятель бывшего мужа.  

– Заявлений много, но о вас хорошие отзывы, — серьезным голосом делопроизводителя говорила Анна, — так что сегодня в 19. 00 вам назначена аудиенция.  

– Коньяк за мной, — не скрывая радости в голосе, выпалил Юрасик.  

Они пили бренди, закусывали, вспоминали былые времена и старых приятелей, и Анна все время критически рассматривала мужчину, словно видела его в первый раз. Полысел, исхудал, словно кто-то вытягивает из него жизненные силы, пытается хорохориться, набивает себе цену, а свитерочек-то тот же, что видела она на нем лет пять назад. Его краснобайство и уловки опытного соблазнителя не вдохновляли ее. Может от того, что она знала его очень хорошо и чувствовала его неискренность. Может, он того, что смотрела, как на друга, а не на мужчину. В конце концов, Анна решила, что она не настолько одинока, что ей нужна «таблетка», во всяком случае не «Юрасик-форте».  

– Вечно ты так, Анька, — мужчина не скрывал своего разочарования, — флиртуешь, заведешь до «я-уже-не-могу», а потом «опсс, извините».  

– Слушай, я никогда тебе ничего не обещала, — смеясь, говорила Анна.  

– Ты себя видела?! Вот сколько помню твой взгляд, смотришь, вроде, в глаза, а у меня движение ниже пупка начинается и мысли о пещере наслаждения, а твой рот, как распустившийся бутон розы, так и хочется прижаться к нему и, как пчела, испить сочный нектар с них.  

– Хватит тут заливать соловья, – продолжала смеяться Анна, — тоже мне, нашелся поэт Цветик-семицветик.  

На прощание Юрасик чмокнул ее в щеку и авторитетно сказал:  

– Знаешь Анька, я серьезно. Ты себя недооцениваешь, ты реально хороша и вызываешь желание, и перестань думать, что ты не можешь быть любимой и что твой поезд ушел. А даже если и ушел, то как говориться, есть и другие виды транспорта и даже комфортнее.  

– Где же ты с твоим комфортным кабриолетом был тридцать лет назад? – улыбаясь спросила женщина.  

– Мои шансы были ровны нулю. Где Я, Юрка Мамонов, — он показал пальцем на плинтус, — а где «Бек», — и поднял руку высоко вверх.  

Она закрыла за ним дверь и, улыбаясь от глубокого чувства внутреннего удовлетворения, пошла варить себе кофе. Нет, она не получила желаемого, не достигла какой-то великой цели, просто слова старого друга, как-то удачно и своевременно, словно проросшее зерно, упали на благодатную почву ее внутренней мотивации. Скорее всего он был прав, Анна и сама стала замечать, что многие мужчины останавливают на ней свой взгляд. А может это было и раньше? Но она была так поглощена какой-то житейской суетой, что однажды перестала замечать эти взгляды, она всегда смотрела на себя, как на мать, на кухарку, посудомойку, уборщицу, что-там-еще-по-дому-надо и она действительно в этом преуспела, но ведь была еще одна задача, с которой она не справилась, быть женщиной, музой для мужчины. А может она никогда и не ставила эту задачу перед собой?!  

У Анны появилось неведомое ей доселе чувство вызывать желание любить ее – действиями, словами, мыслями. «Что там было про «ягодку опять», — она усмехнулась, — народная мудрость, против этого не попрешь». Она осознала, что она свободна. Нет, не физически, жить в обществе и быть свободной от него невозможно, она свободна в своем выборе, ее душа свободна как ветер. Она может заниматься своей внешностью, своим здоровьем, своим питанием, всем тем, что влияет непосредственно на ее внешний облик и внутреннее состояние, и делать это так, как считает нужным. Она решила, что в ее года еще можно выглядеть так, чтобы все падали в обморок от ее внешнего вида. И это прекрасный возраст для этого — потому что собственно возраста еще не видно, и с легкостью можно крутить романы с мужчинами, как девятнадцати, так и девяноста лет. Замечательный возраст!  

Утром позвонил Михаил, он, как всегда, жаловался, все были кругом виноваты, один он недопонятый белый и пушистый. Анна уж было обрадовалась, что никаких претензий к ней он не выдвигал, как вдруг:  

– Завела себе кого? – то ли от любопытства, то ли ему действительно было интересно, поинтересовался бывший муж.  

– Заводят собаку, а у меня на нее времени нет, — дерзила Анна.  

– Ты понимаешь, о чем я. Мне конечно все равно с кем ты, хоть с «Мамонтом», он давно мечтал…  

– А зачем мне «Мамонт», это ископаемое Ледникового периода? Я предпочитаю молодых козлов, — удивляясь самой себе, нагло ответила Анна.  

В трубке повисло молчание. Михаил переваривал полученный ответ.  

– Ну, ладно, пока, звони, — весело попрощалась Анна.  

Это не просто была удачная фраза, это был триумф над самой собой. Наконец-то она не прогибалась под Михаила, не боялась обидеть его, она была такой, какой была много лет назад, такой, какой ее увидел первый раз Михаил: уверенной в своих силах, дерзкой, оптимистичной, эмоционально интеллектуальной, гордой и недосягаемой для многих молодых людей.  

10 месяцев назад  

Весна одевала природу в новые чистые одежды. Радостно щебетали птицы. На земле быстро прорастала трава, из почек на ветвях деревьев прорывались молодые листики, каких-то несколько дней и парк под окнами зашумит листвой. Солнце набирало обороты и с самого утра до захода пропитывало землю и весь растительный мир природы теплыми, зачастую жаркими лучами.  

В это время жизненный тонус Анны повышался, поднималось настроение, она была переполнен чувством вселенской любви и радости. Но студенты становились ленивыми, было ощущение, что их интересует только отдых и любовные приключения.  

– Ну пожалуй на этом на сегодня и закончим, — подвела итог лекции Анна, — вопросы?  

– Мадам Анна, а правда французы такие, как про них говорят? – прозвучал вопрос девушки лет 18 с «галерки».  

– Какие такие? – Анна загадочно улыбалась, прекрасно понимая, о чем студентка.  

– Ну что они романтики, всегда элегантны, галантны, хорошие любовники, — девушка сидела в вольной непринужденной позе и явно в ее голове был нарисован какой-то определенный образ, — а у вас, мадам, был роман с французом?  

Аудитория зашушукалась. А девушка, повертев головой в разные стороны, продолжала громко и уверенно:  

– А что из вас никто не хочет узнать правду, так сказать, из первых рук, — обратилась она к сокурсникам.  

– Правду, что такое французская любовь? – засмеялась преподаватель, — можно одолжить у анатомов пару скелетов для наглядности.  

Молодежь разразилась диким хохотом.  

– Давайте так, — приняла решение Анна, — готовимся к семинару «Стереотипы о Франции и французах: правда и вымысел», время подготовки один месяц, желающие могут узнать у лаборанта аккаунты в сети студентов, дружественного университета во Франции, ну а я поделюсь своим мнением и впечатлениями.  

2 года назад  

Анна с детства обожала читать исторические романы, смотреть фильмы о временах давно ушедших. «Век мушкетёров» был ее любимым, а во французский язык она влюбилась, когда впервые увидела по телевизору элегантного французского певца Джо Дассена. Его уникальное исполнение композиций, низкий бархатный голос глубоко проник в душу девочки. Она стала учить французский и самым большим ее желанием было учиться в Сорбонне.  

– Не может быть и речи, — строго сказала ей мать, — выбирай любой ВУЗ в городе и точка.  

Анна поступила в университет на романскую филологию, абсолютно уверенной, что рано или поздно она окажется в Париже.  

Дверь кафедры с треском распахнулась и Борис Лишевский, пыхтя, словно бык на арене, ворвался в комнату.  

– Меня отправляют в Париж, — выпалил он, задыхаясь от злости, — меня, у которого жена на сносях. Опять какие-то нововведения в этом неправильном латинском (он всегда так называл французский язык), — указательный палец взметнулся к небу, а лицо сделалось многозначительным, — целая конференция по этому поводу, — кипел он от возмущения.  

– Боря, ну ты сам хотел поехать во Францию, вот и получай, — улыбнулась Анна улыбкой Моны Лизы  

– Хотел, но хотел в прошлом году, — пробубнил Лишевский, словно малый ребенок, которому все время обещают шоколад, но не покупают. — Слушай, Нюсенька, а давай ты…вместо меня?! – Борис с надеждой смотрел на коллегу.  

– Я не могу, честно. У меня …депрессия, то есть я хотела сказать диссертация, …ну, ты понимаешь… настрой не для Парижа, — мямлила Анна, – Предложи кандидатуру Жанны, — она понимала, что говорит полную чушь.  

– Коллега!! Да вы рехнулись совсем! – Борис бил себя пальцем по лбу, — Ты хочешь, чтоб наша обитель добра, света и просвещения получила ноту протеста от французского правительства по поводу совращения всех жителей почтенного исторического города Париж гражданкой Шольц Ж. Е?  

Приятели добродушно засмеялись.  

– Знаете, ляля моя, вы-таки неправильно смотрите на вещи, — заметила сидящая в углу Изабелла Юрьевна.  

Борис и Анна бросили вопросительные взгляды на доцента.  

И вдруг она заговорила не на "родном одесском языке", что было для нее вообще не характерно, скорее всего, чтобы подчеркнуть особенность и значимость ее сказанного:  

– Не нужно винить себя в том, что вам не удалось сохранить семью, как и убиваться, что вы вообще вышли замуж за этого человека. Воспринимайте это как ценный опыт ─ болезненный, но опыт. Вы узнали, каких отношений точно не хотите, и теперь можете построить все по-другому.  

– Ну я пытаюсь. Да если бы все было так легко, я же прекрасно понимаю, что все нормальные мужчины заняты, хороших днем с огнем не сыщешь, за хорошего любая жена держится руками, ногами и зубами еще до кучи – возразила Анна.  

— Это может звучать банально, — продолжала старая опытная женщина, — но первое, что вы должны были сделать после развода — это завести роман …с собой. Пока вы не полюбите себя, о здоровых отношениях не может быть и речи. Прислушайтесь к своим желаниям, которые вы так долго подавляли. Балуйте себя, хвалите свои положительные качества и развивайте их. Когда у вас повысится уверенность и самооценка, мужчины тоже увидят ваши достоинства. – И вдруг она спросила абсолютно не к месту, — как по-французски счастье?  

Анна удивленно ответила.  

— Это обозначает буквально "хорошее время", "добрый час". Оно передает чувство, которое можно испытывать от самых обыденных вещей: от хорошей еды, вкусного кофе, солнечного дня, не говоря уже о чем-то более значительном. Поезжайте по Францию, вместо Бориса, французы, как никто другой, умеют наслаждаться жизнью, извлекать из нее максимум приятного, получать удовольствие от вкушения и блюд интеллектуальных, и блюд материальных. Поезжайте!  

– Ну, Изольда Юрьевна, во Франции может я и буду радоваться и получать удовольствие, а вернусь назад, что, опять разочарования и рутина, – пыталась оправдать свое нежелание ехать Анна, – от контраста будет еще хуже.  

– Не морочьте себе то место, где спина заканчивает свое благородное название! – привычным для себя языком заговорила старая доцент. – Ехайте до города Парижа!  

…Анна сидела в самолете, и в закоулках памяти стали возникать приятные воспоминания о студенческой жизни, их проделки, пирушки, походы, влюбленные глаза Хьюго.  

Хьюго Дюшамп… казалось, она знает его всю жизнь. Они познакомились много лет назад, когда она приехала во Францию по обмену, а он был студентом журфака. Он был француз до мозга костей, начиная от его полной уверенности в том, что Земля вращается вокруг Парижа и заканчивая тем, что он искренне считал себя «самым-самым» – в политике, моде, искусстве, культуре, гастрономии. Хьюго, как любой среднестатистический француз, использовал все возможные случаи для отдыха: обеденный перерыв, кофе брейк, выходной день, укороченный день, болезнь и даже забастовку. Ну надо отдать ему должное, свое журналистское дело он знал великолепно. Он, будучи студентом, уже тогда писал статьи для известной парижской газеты и брал интервью у знаменитых политиков. С годами ничего не изменилось, тот же спортивно – подтянутый кавказец со светлой кожей, темно пепельными волосами и серо-голубыми глазами, как когда-то его описала Анна. Только глаза потускнели, да волосы тронуло серебро. Хьюго определенно обладал неким шармом и харизмой, он всегда был лидером и завоевателем по натуре, умеющим контролировать окружающих и управлять их мнением. Ну она никогда не смотрела на него серьезно, как на мужчину, с которым могут быть романтические отношения. Даже когда он впервые нежно поцеловал ее, это был всего лишь «еще один опыт французского» и ничего больше, ведь на родине был Михаил. При мысли о бывшем муже, Анна, поежилась и вжалась в кресло. По меркам всех ее знакомых и родных Хьюго Дюшамп был гораздо выгоднее партией, чем Михаил. Как однажды сказала Жанна: «Я бы за таким на коленях до Парижа». Но француз «не грел» душу, не будоражил сердце, его прикосновения не вызывали дрожь в теле.  

Да, они остались друзьями, и он всегда встречал ее, когда она прилетала во Францию, но это были встречи старых студенческих приятелей. Он обязательно возил ее по местам студенческой «боевой славы» и в замки Луары, которые Анна обожала. Он в очередной раз признавался ей в любви и говорил о ее ошибке, не выйдя за него замуж. Несмотря на то, что Хьюго был женат, он всякий раз намекал на интимные отношения. Но женщина вечно отшучивалась, говоря, что люди изменяют своим партнерам только тогда, когда чем-то недовольны, а у нее с этим все в порядке.  

Анна открыла буклет авиакомпании и выбрала себе завтрак. «Все в порядке?! – издевательски промелькнула мысль в голове, — интересно, что сказал бы Хьюго, если бы я призналась ему, что у меня секс с мужем «по субботам после спортивной программы, не снимая пижамы» или еще реже. Идиотка, — корила она себя, — ну и оказались бы мы с французом в одной постели, зарубки бы от этого не осталось. Можете если бы я не отказывалась, не было бы сейчас такого чувства «никомуненужности».  

Самолет приземлился в аэропорту Шарль де Голь и через полчаса Анна уже была в объятиях старого приятеля.  

– Ecoute, мадам Бриссак (немного французское имя импонировало ему. Хьюго всегда звал ее по девичьей фамилии, даже когда Анна была замужем), развод пошел тебе на пользу.  

После первых приветственных поцелуев, держа ее за плечи и, отодвинув от себя, он фамильярно разглядывал подругу юности.  

– Ты безумно хороша и я желаю тебя больше, чем в годы моей юности.  

Они оба рассмеялись и обнявшись, пошли к выходу.  

Несмотря на то, что днем Анна была занята на конференции, по вечерам они с Хьюго, как он выразился, воплощали его «дерзкий план по совращению Анны Бриссак» в действие. Женщина чувствовала себя моложе, то ли от того, что рядом был друг из далекого прошлого, из того времени, когда она была беззаботна и счастлива. То ли от того, что ей просто было приятно откровенное ухаживание Хьюго и она чувствовала себя «желанной», то ли все вместе взятое.  

– А жена не ревнует, что ты вечера проводишь со мной? – как-то поинтересовалась Анна.  

– У нас типично французская семья, в которой брак, любовь и секс – это совершенно разные вещь, — абсолютно спокойно объяснил он, — каждый дорожит своей собственной свободой и у каждого свой отдельный мир, друзья, увлечения, никакой привязки друг к другу. И, кстати, в пятницу, после закрытия конференции, мы едим в Нормандию. В это время там немноголюдно, возьмем лодку и совершим небольшой вояж вдоль побережья.  

Идея была заманчива, чтобы отказываться, и Анна прекрасно отдавала себе отчет, чем может закончиться этот «вояж». «Ну и пусть, чему быть, тому не миновать, — решила она, — тем более, это должно было случиться много лет тому назад. » Но в голове промелькнула мысль, как хорошо, что она не вышла замуж за Хьюго, слишком чуждо ей такое понимание брака.  

Анна не поняла зачем Хьюго привез ее в Шербур-Октевиль. Это не была романтически сонная гавань с белоснежными яхтами, это был огромный серьёзнейший грузовой, пассажирский, торговый и военный порт. Он весь был утыкан укреплёнными фортами, складами, заводскими зданиями, прочерчен дамбами и длиннущим волноломом.  

Словно прочтя ее мысли Хьюго пояснил, что они здесь не для просмотра достопримечательностей города. Они останутся здесь на ночь, а рано утром их путь лежит на запад до Ла Аг и там они возьмут лодку для увлекательнейшей прогулки по береговой линии. Он обещал ей пейзажи, олицетворяющие собой настоящий глоток свежего воздуха, единство моря и суши, постоянный диалог стихий, головокружительные скалы и, конечно же, сидр, камамбер и гребешки Сен-Жак.  

Они остановились в отеле, разместившемся в средневековом замке с множеством башен, длинных, наполненных эхом коридоров и гигантских лестниц, ведущих в огромные номера с индивидуальным дизайном и декором. Это было одно из тех мест, где в обеденном зале ресторана современный человек мог почувствовать себя персонажем фильма «Французские короли».  

– Хорошие были времена, — заходя в номер заключил Хьюго, — что-то не по нраву, хлобысь перчаткой по мордам, дуэль, — он сделал характерный выпад «туше», — побеждает сильнейший.  

– В основном, дуэли были запрещены, — скорчив милую гримасу и показывая язык парировала Анна, — и потом, это не честно, что сильнейший, а не правый.  

– Ну уж это лучше, чем интриги, шантаж и наговоры.  

– А что интриги? Это не яды мадам змеи Медичи, — продолжала историческую полемику Анна.  

– Ну не знаю, мадам, не знаю, слово – это похлеще яда, это я вам как профессионал заявляю, можно так отравить жизнь человеку, что никакое противоядие не поможет потом.  

– Я так понимаю, — сказала женщина, загадочно улыбаясь и указывая рукой на большую кровать, — мы спим вдвоем.  

– Она такая огромная, — засмеялся Хьюго, — что, даже если я и захочу, мне придется искать тебя на ней до утра.  

Остаток дня они провели на набережной, и после ужина в таверне, опьяненные от свежего воздуха и кальвадоса, они вернулись в отель. Они растягивали удовольствие от флирта, смакуя каждый момент. Это было словно дегустация дорогого вина. В этом была какая-то интрига, сила поступка, загадка. Впервые в жизни Анной овладели чувства, особенностью которых являлась любовь к себе и к жизни. Она всегда думала, как угодить Михаилу, как она выглядит в постели, выбриты ли ноги, хорошо ли она пахнет. И она никогда не думала о своих удовольствиях. Вечно были какие-то комплексы и зажатость, и мысль: что муж подумает о ее распущенности, или еще того хуже, где она этого набралась.  

С Хьюго все приличия остались за порогом отеля. И она была ему благодарна за эти неповторимые моменты. За то, что она получила все от интимного процесса, а главное, за понимание того, что она может быть желанной.  

Утром ее разбудил телефонный звонок. В трубке молчали. Даже спросонья она узнала это дыхание.  

– Бонжур, мадам, — коверкая французский приветствовал Михаил. – Олег сказал, что ты в Париже. Вот думаю махнуть к тебе на выходные, скучно мне тут.  

– Я не в Париже, я в Нормандии, — зачем-то сказала правду Анна.  

– Можно и высадку в Нормандии сделать, — заржал он в трубку, — ты, небось, там уже в предвкушении французских ночей? А, Анька?! Ты не парься в поисках «лягушатника», я к ночи приеду.  

Все как рукой сняло: эйфорию, удовлетворение от жизни и самой себя, чувство свободы и беззаботности. Будто и не было французского шансона в Париже, пьянящего кальвадоса в Нормандии, потрясающей ночи с Хьюго здесь в замке.  

«Это становится манией…ну, подумай, как он тебя найдет…это нереально… а если найдет?!» – страх за себя, за Хьюго охватил ее. Какая-то необъяснимая кармическая нить связывала Анну и Михаила, и она понимала это. Что или кто может разрубить эту связь? Что должно произойти, чтобы она могла чувствовать себя свободной от бывшего мужа?  

Почему он всегда возникает в момент, когда ей так хорошо?!  

Она почувствовала теплое дыхание Хьюго на своей шеи. Поцелуй был нежный, едва уловимый, потом он опрокинул ее на спину и поцелуи стали страстными. «К черту Михаила, — решила Анна, — Изабелла права, надо прислушаться к своим желаниям, которые так долго подавлялись. И снова её закружил водоворот страстей…  

Пока Хьюго договаривался об аренде лодки, Анна набрала Жанну.  

– Только не говори, что ты в очередной раз продинамила француза, — без приветствия, с места в карьер начала подруга.  

– Нет, на этот раз месье Дюшапм оказался очень настойчивым, — голос Анны был немного взволнованным, — и что нехарактерно для него, говорил о будущем, он хочет, чтобы я перебралась в Париж.  

– Да ты что? – даже по телефону Анна почувствовала, как глаза Жанны расширяются от удивления – вот это подфартило, так подфартило.  

– Жанка, не «греет» он меня. Вроде все ОК, и даже глаз у него горит, но что-то не так, к тому же он женат, — объясняла Анна.  

– Ну он же не калорифер, чтобы греть! Что не так? – кричала на нее Жанна, — что ты вечно хочешь докопаться до глубин, или он так плох в постели?  

– Да нормальный он, но этого явно мало для серьезных отношений. И знаешь, у меня какое-то дурацкое чувство за Мишку. Он всегда появляется, когда у меня с кем-то что-то намечается. Как рок какой-то, или может это предупреждение сверху, что не стоит и начинать, — строила свои догадки Анна.  

– Какая чушь, — возразила Жанна, — он же не призрак Командора, появляющийся в момент соития, — засмеялась она, — если так рассуждать, у тебя никогда ни с кем ничего не будет, пока твой бывший жив или не найдет какую-то Клаву. А так как он мудила никому не нужный, он будет продолжать отравлять тебе жизнь.  

– Он сказал, что приедет сюда.  

– Какой бред! И ты в это веришь? Ты, вроде, умная баба Бриссак, но что касается Михаила, у тебя крыша покидает приют, он как гипнотизирует тебя. Куда он приедет? На деревню к дедушке? Брось, подруга, наслаждайся моментом, а там видно будет, — посоветовала Жанна, — и помни главное: не всегда сексуальный партнер, даже самый идеальный, становится спутником жизни, но из-за этого не стоит упускать шанс, который дает нам физическое удовлетворение. Все, до встречи, целую.  

Хьюго шел ей навстречу, весело крутя на пальце ключ от лодки.  

– Облака натягивает, может отложить прогулку, — у Анны уже не было желания ехать.  

– Все нормально, я узнал прогноз, ветер усилиться только к вечеру. Я покажу тебе одну пустынную береговую полосу, туда можно подойти только на лодке. И у меня есть план на этот пляж, — он, улыбаясь, многозначительно посмотрел на нее, обнял и страстно поцеловал, — всегда хотел ЭТО сделать на морском берегу.  

И он схватил ее за руку и потащил к лодке. «Ну не греет», — сказала она сама себе.  

Лодка неслась вдоль побережья. Изумрудные долины и пастельное небо Нормандии всегда вдохновляли великих художников и литераторов. Здесь писал свои бессмертные  

полотна Клод Моне, сочинял роман «Мадам Бовари» Гюстав Флобер, и придумывали сюжеты для новелл Ги де Мопассан и Марсель Пруст.  

Анна была поражена насколько смешана береговая линия: неприступные прибрежные утесы с гранитом сменялись живописными бухтами, «бархатные» ровные песчаные пляжи переходили в низкие холмы, а за галечными берегами вдруг открывались меловые скалы.  

В каждое мгновение вода меняла свой цвет: из синей становилась зеленой, сиреневой, и тут же у нее появляется розоватый отлив и снова становилась темно синей.  

Как-то неожиданно набежали чёрные тяжёлые тучи, и штиль вдруг превратился почти в шторм; сначала налетел шквал, потом задул постоянный, свежий, и наконец крепкий ветер.  

– Еще немного и мы будем на месте, — пытаясь перекричать ветер, оповестил Хьюго.  

Лодку раскачивало как-то странно диагонально, и было ужасно неприятно. Хьюго хотел как можно быстрее добраться до берега, лодка развила небывалую скорость и неслась сквозь непогоду. Вдруг спереди, перекрывая шум шквалистого ветра, раздался характерный рёв волн, разбивающихся скорее всего об какой-то подводный риф. Анна испугалась и еще сильнее вцепилась в борта лодки. Еще один порыв шквалистого ветра поднял высоченную волну и накрыл лодку, мотор заглох. Волны и сильный ветер легко сносили накренившуюся на левый борт лодку к скалам. Хьюго стал доставать весла, лодку накренило еще больше. Волна. Удар. И Анна оказалась за бортом. Первым порывом Хьюго было прыгнуть в воду ей на помощь, но он быстро сообразил, что это делать нельзя, иначе они потеряют лодку, обрекая обоих на смерть. Он стал молниеносно маневрировать, чтобы подойти ближе к тонущей женщине и втащить ее на борт. Вдруг сильный порыв ветра развернул лодку боком к приближающейся волне, и она накренилась, зачерпнула воду и перевернулась. Хьюго тоже оказался в воде. Последнее, что видела Анна, это отчаянные попытки мужчины, борющегося со стихией, спасти ее…  

… Она пришла в себя от шума прибоя, от того, что вода касалась ее ног. Она то шурша отступала, увлекая с собой мелкую гальку, то подкатывала снова. То покрывала ступни, то неожиданно хлестала по ягодицам. «Волны. Море», — мелькнуло в голове. И с этими словами пришли воспоминания: «Лодка…шторм…а где Хьюго? » Женщина открыла глаза. Песчано-галечный пляж убегал вдаль, упираясь в скалу. Она попыталась подняться, но резкая боль в ноге лишила ее сознания…  

В доме пахло травами, рыбой и свежей выпечкой. В животе защекотало ноюще и неприятно, казалось, желудок сам себя переваривает.  

– Теперь все будет хорошо, — прошамкала беззубым ртом старушка, подошедшая к кровати, — ноге нужен покой, и вы сможете снова гарцевать на своем диком необузданном скакуне.  

Хозяйка протянула керамическую миску с куском рыбного пирога. Женщина привстала и, подтянувши ноги, уселась, удобно подпихивая соломенные подушки себе под спину. Ее, почему-то, не удивила холщевая длинная рубаха на ней и эти соломенные подушки.  

– Я скакала на лошади? – с широко раскрытыми, удивленными глазами спросила женщина  

– Неужели еще и умом тронулась? – прошептала, качая головой старуха и шаркая ногами засеменила к выходу.  

Рыбный пирог был неописуемо вкусный: воздушное нежное тесто в нижней части пирога, тающая во рту рыба и хрустящая верхняя корочка, толщиной с бумагу. «Надо взять рецепт», — пробежало в голове. Облизывая пальцы, женщина огляделась. «Типичная избушка на курьих ножках, только каменная – хохотнула она, — и бабка под стать.  

За дверью послышались голоса, полушёпотом, но рьяно что-то обсуждавшие. Один из них принадлежал «Ягоровне», как мысленно была окрещена хозяйка. До ушей доносились только обрывки разговора: «Знать…розыск…барон…тюрьма…  

– Что за кино? – вслух, непонятно кого спросила женщина.  

Звякнуло дверное кольцо и двое мужчин вошли в комнату. Они были зеркальное отражение друг друга и выглядели так, как будто только что сошли с иллюстраций учебника по истории средних веков. Темного цвета застиранная сорочка, штаны до колен, чулки, башмаки из грубой кожи на деревянной подошве. Дополнял этот наряд куртка и шляпа.  

Они смотрели на женщину, переминаясь с ноги на ногу, явно не зная, как начать.  

«Святые угодники, куда я попала? Что за Приморское Поппе? – мысленно смеялась она, разглядывая мужчин.  

– Мне надо сообщить друзьям в Париж, что со мной все в порядке, — она решила помочь им и начала разговор сама.  

«Двое из ларца одинаковы с лица» сорвали шляпы и закивали головами в знак согласия.  

– Мое имя – Анна Бриссак. Вы могли бы отправить сообщение господину..., — она стала оглядываться, ища свой телефон. – «Явно ты его потеряла при падении с лошади. Почему с лошади? Я была на лодке», — вели разговор ее внутренние голоса.  

– К сожалению, я не помню номер, — растягивая слова продолжала она  

— Не о чем беспокоиться, мадам, — прервал молчание один из близнецов, — мы сообщим г-ну барону.  

«В Поппе есть свой «барон», — мысленно продолжала подсмеиваться Анна, — Интересно, они так называют градоначальника, полицейского или местного авторитета. Кто бы он ни был, но человек явно от скромности не умрет» …  

Утром Анну разбудил шум во дворе. Ржание лошадей смешалось с криками людей, которые явно пытались что-то передвинуть или сдвинуть с места. Дверь распахнулась так широко, что создалось впечатление, что она сейчас слетит с петель. Еле пролезая в проем, в хижину втиснулся высокого роста и крупного телосложения господин. Его вид явно отличался от близнецов. Дорогой коричневый камзол, из которого была видна сорочка с красивым большим ажурным воротником, штаны, завязанные шнурками, высокие сапоги-ботфорты выдавали в нем представителя класса имущих, завершали его наряд шляпа и плащ, из-под полов которого виднелась шпага. «Портос», — пронеслось в голове женщины.  

– Мадам, — как раскаты грома прозвучал его бас, — велено привести вас. Платья нет, — оглядывая комнату, заключил он.  

Анна даже не успела открыть рот, как громила подошел к кровати и с легкостью, будто от берет пушинку, взяв на руки женщину, направился к выходу. Протискиваясь боком наружу, он со своей ношей покинул помещение, в котором явно чувствовал себя неуютно. Он держал ее нежно, словно это был ценный хрустальный сосуд, который ему доверили. Во дворе их ждал «небольшой домик на колесах».  

«Это же карета! », — глаза Анны широко открылись, и она впервые за последние несколько дней ужасно испугалась, сердце замерло, пропуская удары, а на лбу появились капельки холодного пота. Ум окончательно перестал понимать: где она, кто эти люди, что вообще происходит.  

Карета была небольшая, черного цвета. Лакей, стоящий неподалёку, подскочил, открыл дверцу и с грохотом откинул подножку. Здоровяк аккуратно посадил женщину на мягкое бархатное в бежевых тонах сиденье и закрыл дверь. Сам с удивительной легкостью для его веса, вскочил в седло, и они тронулись в путь.  

К удивлению Анны, экипаж не трясло на каждой кочке, движение было плавное немного укачивающее и это успокаивало ее. Она с любопытством стала рассматривать карету, обитую голубым шёлком. На передней стенки был какой-то шнурок. «По всей видимости устройство для связи с кучером», — решила она.  

Стенки и сиденья отделаны тесьмой с изображением льва и сторожевых башен, на потолке — объёмно вышитая короны. На окнах висели занавески в тон сиденья.  

Карета замедлила ход, Анна выглянула в окно, они проехали по мосту через крепостной ров и по ухоженной дорожке с декоративными лужайками и кустарниками въехали во двор. «Домик на колесах» остановился.  

Послышалась какая-то возня вокруг кареты, дверь открылась, и громила «Портос» помог ей спуститься на землю, затем подхватил ее и понес к дворцу-замку. Это не была величественная крепость, не был типично средневековый замок, от него не было ощущения тяжести от засилья оборонительных сооружений, скорее, это строение возникло на руинах старого замка. Дворец был построен буквой «П», в боковых основаниях которого стояли старые сторожевые средневековые башни и к ним примыкали кирпично-каменные строения, типичные для эпохи Возрождения, причем левая часть была построена лишь на половину, было очевидно, что дворец-замок в процессе строения.  

«Портос» оказался Дидье, управляющим барона, он был молчуном по натуре, в его словаре слов было не больше, чем у Эллочки Людоедки из знаменитого романа, на все вопросы Анны он отвечал однозначно и междометиями.  

Пока они поднимались по широкой лестнице, Анна старалась разглядеть место, куда ее привезли. Но Дидье, переступая через ступени, так быстро взлетел на второй этаж, что женщина могла только заметить, что лестница была сделана из камня, поручни на ажурных чугунных перилах из дерева, а своды над ней украшены росписью.  

Комната, выделенная для Анны, была выдержана в какой-то строгой атмосфере, отсутствие лишних изысков, обилие темного дерева в отделке и мебели, драпировка окон тканями неярких тонов делали ее мрачной и скучной. Кровать с массивным деревянным каркасом под темно-зеленым балдахином, сшитым из плотной, тяжелой ткани стояла посередине спальни.  

В дверь постучали и в комнату вошла молоденькая девушка, держа в руках кувшин и таз, через плечо у нее весело что-то наподобие полотенца.  

– Мадам, — она склонилась в неуклюжем реверансе, — г-н барон приказал служить вам, мадам.  

Она не отрывала глаз от пола, похоже, она чувствовала себя очень неуверенно.  

– Как тебя зовут, — поинтересовалась Анна, что б как-то сгладить ситуацию.  

– Мари, — девушка подняла голову и на Анну взглянули голубые, как озера, глаза, — Мари Крессе.  

– А я – Анна, — улыбнувшись представилась женщина, — ты живешь здесь?  

– Нет, мадам, я живу с родителями в деревушке Диолетта неподалеку от сюда, а здесь живет моя тетка, она кухарка г-на барона. Когда братья Марионе сообщили о вас, здесь начался ужасный переполох. Г-н барон решил перевести вас в замок. А так как у него не было никого служить вам, Дидье спросил у моей тетки, есть ли у нее кто на примете. Она предложила меня.  

Девушка оказалась болтушкой, в отличие от молчуна-управляющего. Она так тараторила, словно боялась, что ей закроют рот, и она не сможет выложить всю информацию.  

– Ой! Прошу прощения, мадам, — она опять сделала неглубокий книксен, и щечки ее порозовели – я так много болтаю.  

– Все в порядке, Мари, я люблю слушать. Так что ты нашла хорошие уши для своих разговоров, — улыбалась Анна, она хотела выглядеть очень приветливой и надеялась как можно больше выведать у девушки о месте, где она оказалась, о самом бароне.  

Мари поставила на столик таз и налила воду. Анна скинула видавшую виды рубашку, пропахшую морем и травами, и с удовольствием опустила руки в таз с теплой водой. Она ополоснула лицо, шею, грудь, вымыла руки и поставила таз на пол, чтобы заняться нижней частью своего тела. Купальница с чувством удовольствия посмотрела на Мари; брови девушки поползти вверх, они стали изогнутыми и высокими, появились горизонтальные морщины на лбу, а расширенные веки, и приоткрытый миловидный ротик говорили о том, что девушка находиться не то, что в состоянии изумления, она находилась в состоянии шока от того, за чем наблюдала.  

– Мыть лицо ни в коем случае нельзя, мадам, можно ослепнуть. Разве вы этого не знаете?! – произнесла она тихим испуганным голосом.  

Теперь была очередь Анна открыть широко глаза.  

– Что за бред?! Что за средневековье?! – и вдруг она прикусила язык. – А кокой сейчас год? – задала она вопрос, уже предполагая ответ.  

– Май, 1621 года от рождества христова, — казалось, она не была удивлена вопросом Анны, ее голос был абсолютно спокоен, — старуха Марионе сказала, что вы память потеряли. Но ничего, я вам помогу все вспомнить, мадам. Сейчас принесу вам платье и скоро уже обед.  

Дверь за ней закрылась. Анна, закутавшись в простыню, села на кровать и стала обдумывать то, что с ней произошло за последние пару дней.  

«А может я умерла? Может я в раю? – вдруг возникла бредовая идея в голове, — может там все так и происходит, никто ж не возвращался и не рассказывал, как и что. Так или иначе, но мне надо, как-то приспосабливаться к новому месту. Надо припомнить события тех лет, чтобы не попасть в просак», — пришла к логическому заключению она. Страха не было, только сердце сжалось в груди от мысли, что она никогда больше не увидит детей.  

… Черное платье было сшито из бархата: лиф с несколько укороченной талией, широкие рукава с разрезами и пышная юбка. Вырез декольте окаймлял широкий стоячий белый кружевной воротник, а рукава завершались такими же манжетами.  

– Мадам, у вас идеальная фигуры, — причитала Мари помогая Анне с платьем, — ваши покатые плечи, тонкая талия, крутые бедра – это мечта любой женщины…и мужчины, — хихикнув добавила она.  

«Надо же, — усмехнулась себе под нос Анна, — где-то мой большой зад считается мечтой»  

Мари зашнуровывала корсет, и Анна почувствовала, как металл и проклеенный холст корсажа сделали ее спину неподвижной, затянутая талия поднимала грудь выше, не давая свободно дышать. Пышность платья, обеспеченная бесконечными накрахмаленными юбками, делала Анну похожую на торт безе.  

Остроносые туфли, сшитые из бархата и украшенные золотыми пряжками, имели высокий изогнутый каблук и гармонировали по цвету с шелковыми голубыми чулками. Анна попыталась надеть шедевр башмачного мастерства, но они оказались ей малы.  

Девушка служанка чуть не плача стояла и смотрела то на туфли, то на ноги Анны. Вдруг, ее лицо озарила улыбка, вскрикнув от пришедшей на ум идеи, она убежала. Вернулась она с острым ножом и стала колдовать над обувью. Платье было немного длинновато Анне, и никто бы и не заметил, что на ногах у нее не элегантные туфельки, а что-то отдаленно напоминавшее римские сандалии.  

– Я увижу г-на барона за ужином? – поинтересовалась она у Мари, разглядывая себя в зеркало  

– Не уверена, мадам, он еще не вернулся, но отец Бертран настоятель церкви Сен-Жермен, должен прийти. А теперь, мадам, волосы. – Она взяла деревянный гребень и расчесала волосы Анны на прямой пробор, завила локоны и распустила их по плечам.  

– А кому принадлежит это платье? – продолжала она расспрашивать девушку.  

– Покойной жене барона, мадам, она умерла от родовой горячки.  

У Анны было ощущение сдавленности в груди то ли от корсета, то ли от волнения перед встречей со священником. Она прекрасно отдавала себе отчет, что она столкнется лицом к лицу с образованным, начитанным и скорее всего неглупым человеком. Ее ладони были немного влажными, и она испытывала неловкость от мысли, что отец Бертран заметит это. Но настоятель оказался милым старикашкой, рассказывающим байки о жизни своих прихожан. Постепенно сухость во рту прошла, и Анна разговаривала с отцом Бертраном так, словно они давние добрые друзья. После трапезы, состоящей из многократных перемен блюд, после выставления на стол десятка тарелок с самой различной снедью, после не проходящего удивления, зачем столько готовить на два человека, Анна и настоятель переместились в библиотеку, где они пили, как его назвал отец Бертран, «Бенедиктинский эликсир», ликер из 27 видов трав и специй. Причмокивая от удовольствия, он все время приговаривал: «Сам старый король с удовольствием пил этот напиток».  

Библиотека насчитывала около 150–200 книг, и по мнению отца Бертрана, это была одна из лучших частных коллекций, в ней были сочинения античных классиков, труды по истории войн, генеалогические и геральдические сочинения, сочинения по архитектуре, научные трактаты на греческом и на латыни.  

– И г-н барон читает это? – Анна была приятно удивлена.  

– Он владеет даже небольшой типографией, — улыбнулся священник, — но, к сожалению, цензурные условия не благоприятствуют развитию книжного дела. Вы же знаете Людовик, учредил особый цензурный комитет. Совсем другое было при старом короле, — от глубоко вздохнул, явно сожалея о прошлом, — да, какие были тогда времена.  

Анна не рассказала отцу Бертрану, что через каких-то 20–30 лет многие сочинения и их авторы подвергнуться преследованию, многие будут сожжены на кострах, кто-то заключен в Бастилию за распространение сочинений, «противных нравственности, религии, королю и правительству». Жестокая расправа постигнет не только сочинителей, но и типографов, издателей, переплетчиков, книготорговцев, принимавших участие в издании и распространении конфискованных книг.  

– Боюсь, отец Бертран, это только начало и людей будут преследовать за инакомыслие, — попыталась предупредить его Анна, — но прогресс не стоит на месте, — улыбнулась она, — и здравомыслие победит и появятся новые формы литературы, а которых мы даже не помышляем сейчас.  

– Дай да Бог! – только и сказал церковный настоятель.  

Анна, видя, что отец Бертран немного захмелевший, рискнула разузнать о бароне. Но личная жизнь феодала, как и он сам мало интересовала священника и он, назвав барона великим Фортом из Котантен, больше рассказывал о каких-то судебных тяжбах, финансовых затруднениях в церковных владениях епископа, о новых веяниях в управлении церковными землями.  

Анна хотела поинтересоваться, кто такой форт, явно это было не в значении «укрепления», но не рискнула, чтобы не выглядеть глупой.  

Настоятель, хорошо подогретый ликером монахов, попрощался и ушел, насвистывая какую-то мелодию себе под нос. Барон так и не появился.  

Не появился он и на следующий день. В отсутствии барона Анна чувствовала себя замечательно, ей казалось она принимает участие в каком-то костюмированном фестивале или розыгрыше, организованном в отеле в каком-нибудь небольшом городке на западе Франции, и вот-вот откроются двери или отдернут тяжелые парчовые занавеси и войдет «барон» – Хьюго в костюме 17 века с криками «Ecoute, это розыгрыш». Но этого не происходило, она даже не видела людей, кроме Мари, лакея, громилы Дидье и старого настоятеля.  

Она не рискнула покидать приделы замка, но с удовольствием осматривала его внутри. Интерьер комнат были оформлен с изысканным эстетическим вкусом и одновременно, была какая-то сдержанность, а не кричащая помпезность. Анна прошлась по очередной зале. Пространство было организовано очень лаконично: мебель ограничивалась стульями и несколькими столами, размещенными строго вдоль стен. Покрытые голубым шелком стены были разбиты на отдельные панно. Анна остановилась у небольшого столика с огромной фарфоровой вазой, над которым висело зеркало в раме с золоченой лепниной.  

Кто-то вошел в залу и в зеркальном отражении она увидела стройного мужчину. Его широкие, хорошо развитые плечи говорили о необыкновенной силе, мускулистые, хотя и тонкие руки, в пышных кружевных манжетах, сверкали белизной, как руки на картинах Тициана. Длинные черные волосы с пробивающейся сединой, волнистые от природы, красиво падали на плечи, дополняли образ усы, закрученные вверх, и остроконечная бородка. Он улыбнулся, прекрасные белые зубы придавали невыразимую прелесть его улыбке. Анна улыбнулась в ответ.  

– Прошу прощения, мадам, не имел возможности представиться вам раньше – барон Эрве де Фламанвиль, к вашим услугам, хозяин этого недостроенного замка, — он развел руки в стороны, как бы желая подтвердить сказанное.  

Анна огляделась по сторонам, улыбнулась и не нашла что сказать, да и не могла представить, как себя надо вести в подобной ситуации.  

– Меня зовут…  

– Я знаю, мадам, — перебил ее маркиз, — я уже отправил гонца в Париж. А пока, окажите мне честь, будьте моей гостьей.  

… Анну ужасно напрягало тратить столько времени на утреннее одевание: сорочка, две нижние юбки, корсет, какое-то колесо на талию, основное платье, все еще усложнялось процессом одевания многочисленных аксессуаров — чулки, подкладки, ленты для обмотки груди, воротник и многое другое. И все это нагромождение деталей и больших объемов искажало ее фигуру. Ее раздражали эти платья, напоминающие два конуса, соединенные своими вершинами. Гостья решилась на беспрецедентный эксперимент. Она попросила Мари принести все, что необходимо для переделки платья и женщины рьяно взялись за работу.  

Гардероб покойной баронессы насчитывал больше 30 нарядов, они пестрели всеми цветами радуги, большим числом красок, чем палитра художника, явно идеи кальвинизма были ей чужды. Анна решила, что ее фигура как нельзя лучше подходит для нарядов раннего возрождения и без всяких премудростей. У нее достаточно тонкая талия, чтобы обойтись без корсета и крутые бедра, чтобы не носить каркас. Она выбрала зелёное платье, шитое золотом так подходившее по цвету к ее волосам цвета бургундского вина, и работа закипела.  

Пышные рукава с буфами были смело отсоединены женщиной от основного платья. Так же не было у нее желания носишь голову в воротнике, точно в фаянсовом тазу, чтобы шея была совершенно неподвижна, точно сделана из гипса. У Анны всегда была хорошая осанка, и ей не нужны были специальные приспособления двигаться с высоко поднятой головой, эта «порода» была у нее с детства. Конусный лиф был переделан в отрезной по талии, а юбка без каркаса красиво спадала под тяжестью шелковой парчи.  

– Ну как можно без каркаса? – причитала Мари, — и зачем манжеты убирать?  

– Манжеты пришей к рукавам этой блузы, — она выбрала одну из рубашек и кинула ее девушке. Я тебя удивлю, Мари, но наступит время, когда корсетов и каркасов вообще не будет, женщины будут носить обтягивающие платья и очень короткие юбки, открывающие колени и вместо рубашки будет кусок материи, прикрывающий грудь и открывающий живот.  

Мари перекрестилась:  

– Побойтесь бога, мадам! Церковь никогда не допустит этого, так даже ведьмы не ходят.  

Анна ничего не ответила, лишь загадочно улыбнулась.  

Она надела под платье нижнюю сорочку, предварительно обрезанную выше колен, рукава и горловину которой женщины украсили кружевом. В целом наряд выглядел как красивая блуза с чем-то наподобие сарафана.  

– Г-н барон не будет доволен, — тихо со вздохом сказала Мари.  

— Это мы еще посмотрим, — уверенно заявила гостья.  

Когда она вышла к ужину в таком одеянии, ни одна мышца на лице барона не дрогнула. Он лишь дольше положенного задержал на ней свой взгляд и рукой показал на пустой стул, приглашая ее присоединиться к нему. «Интересно, он не заметил нового платья, как любой мужик или ему просто по барабану в чем я», — подумала Анна.  

После ужина они переместились в библиотеку и, наслаждаясь яблочным сидром, болтали ни о чем. Женщина все время ждала вопросы о себе, откуда она, кто она такая, но казалось барона это мало волновало. Он с восторгом рассказывал о строительстве своего замка, которое развернул на развалинах Х века. Показывал ей рисунки,  

проекты, какие-то схемы, в которых она мало что понимала. Расхваливал своего садовника, который разбивает потрясающий сад, о типографии в подвале замка.  

– Завтра я покажу вам замок снаружи. Он, конечно, еще в процессе постройки, но ужу легко можно представить то, к чему я стремлюсь, — с энтузиазмом заключил он, — конечно, это не замок Бриссак, — улыбнулся он, но и я – не герцог.  

«Святые угодники! Замок Бриссак. Герцог де Бриссак, маршал Франции! – Анна почувствовала, как спина покрывается холодным потом. — Сейчас начнется допрос».  

И она съежилась в ожидании.  

– Лет пять назад я встречался с ним в Пуатье, куда он и Никола де Вильруа прибыли с поручением от короля договориться о мире с принцем Конде, — абсолютно спокойно рассказывал он. — Его первая жена Жюдит была дочерью Жанны дю Плесси, близкой подруги моей покойной матушки. А в каком вы родстве с маршалом, я не совсем понял?  

Всё-таки он задал этот страшный для Анны вопрос.  

«Главное запутать, навести побольше тумана, — вертелось у нее в голове, — иначе…а что иначе?! – до нее стало медленно доходить, что она вовсе и не умерла, а попала каким-то удивительным образом в прошлое. Но как отреагирует барон, узнав кто она такая? И надо ли вообще посвящать его в это? Надо рассказывать о себе правду, чтоб не запутаться самой, но вешать эти правдивые картинки на исторический гвоздь, как говорил Александр Дюма – решила для себя Анна.  

– Я к герцогу не имею никакого отношения, — как можно спокойнее, улыбаясь, начала она, — я вдова одного их его кузенов по графской линии, но мой покойный муж имел скверный характер и поругавшись с семьей, покинул Францию и переехал в Испанию. На самом деле, — перешла на шёпот Анна, — я подозреваю, что он не поддерживал протестантские взгляды семьи, и идея Бриссаков на преобразование Франции в республику, по подобию Древнего мира, была чужда ему. Это и стало основанием для разрыва с семьей, — придумывала она и сама старалась в это верить, чтобы быть убедительной. – Потом он перебрался в Королевство Польское, там мы и познакомились.  

– А я никак не мог понять по вашему акценту из какой вы части Франции, теперь все понятно, — одобрительно кивал барон.  

Гостья из будущего перевела дух, начало разговора, которого она так боялась, было положено и она чувствовала, что она отлично играет свою роль.  

– И как вы оказались в Фламанвиле? Мне сказали, вы скакали на лошади, но здесь никто о вас не спрашивал, – его глаза были прищурены, а в голосе слышалась ирония.  

– Я не знаю откуда взялась лошадь, — пожала плечами женщина, — я была на лодке с моими приятелями г-ном д"Амбуаз (Ей, почему-то, не захотелось называть имя Хьюго, и она назвала первую пришедшую на ум французскую фамилию). Вдруг налетел ветер, лодку стало раскачивать, и она перевернулась. Это все, что я помню. Скорее всего течение вынесло меня на берег, – предположила она.  

– Жак д"Амбуаз? Ректор Сорбонны? Тысяча чертей! Что с ним стало? Надеюсь, он спасся, – в голосе барона было неподдельная тревога за знакомого ему человека.  

– Вы знакомы с ректором университета?  

Удивлению Анны не было предела. Но не от того, что барон с ним знаком, а как это ее угораздило назвать именно эту фамилию. И еще одна мысль крутилась в голове: «Какая-то ирония судьбы и надо же было именно мне попасть под колесо истории, одна радость, скорее всего здесь нет докучающего Михаила».  

– Мой папаша считал, что я должен быть образованным, — скромно бросил барон. – Сначала это было образование на дому учителем из школы иезуитов. Не представляете, сколько раз я был высечен наставником за мое пререкание с ним и отстаивание своего мнения, — рассмеялся он, — потом право в Сорбонне. Кстати, мне очень помогло то, что я научился спорить с наставником; в университете мы проводили диспуты «о чём угодно», они могли продолжаться неделями, мы обсуждали различные темы, имеющие фривольный или злободневный политический характер. Помнится излюбленной была тема «О верности проституток клирикам», — и барон залился хохотом, видно вспоминая какие-то пикантные эпизоды из студенческой жизни.  

Анне было очень интересно узнать о студенчестве того времени, как-никак, она имеет самое непосредственное отношение к университету.  

– Прошу прощения, мадам, за мой дикий смех, — он еще пару раз усмехнулся себе в усы и вдруг ни с того́ ни с сего́ стал нахваливать напиток, — неплохой сидр, неправда ли, мадам.  

– Я предпочитаю коньяк, — запросто сказала Анна.  

И если Фламанвиль не высказал ничего по поводу ее «нового» платья, от слова «коньяк» глаза его расширились и удивление сделало их неподвижными.  

«Ой! А в каком году появился коньяк? Я думала он вечный, как сам виноград», — мысленно Анна почувствовала конфуз.  

– Я полагаю, Вы так называете жженое вино из города Коньяк? – полюбопытствовал барон, — а действительно, такое название звучит благороднее, чем «брандвейн», — помню, один студент был из тех мест, когда ездил домой он всегда привозил это вино.  

О, мадам Анна, какое это было беззаботное, ужасное и прекрасное время, — и барон вздохнул, словно сожалея о тех временах.  

– Вы скучаете по тем временам? – поинтересовалась Анна.  

– Студенчество всегда ведет подчёркнуто гедонистический образ жизни, мадам. Я не такой по своей сути, но в годы учебы надо было соответствовать, ну Вы понимаете, о чем я. И если мы не корпели над книгами, то непременно праздно шатались по городу или распивали вино, дискутируя о насущном. Благо я хоть не встревал в драки, хватало благоразумия, — повествовал он о своей студенческой жизни.  

Анне нравилось проводить время с бароном, он был хороший собеседник, рассказывал интересные вещи, о которых она и не подозревала, будучи живущий в 21 веке. Визуально он был очень приятен ей, а после одного инцидента она поняла, что начитает влюбляться в него.  

На одной из прогулок по покатой равнине с волнистой грядой холмов они подошли к огромной гранитной яме, метров 200 в глубину, барон назвал ее Тру Балиган и поведал местную легенду, согласно которой, после наводнения можно услышать жуткие звуки, словно рев дракон. Много веков назад Герман Нормандский высадился около Фламанвиля и победил семиглавое чудовище, и оно превратилось в гранит, а видимые «красные вены» из минералов железа в скале – это кровь дракона.  

Анна хотела заглянуть вглубь ямы, чтобы увидеть «кровь дракона», ее каблук зацепился за что-то в земле, и нога начала соскальзывать, женщина потеряла равновесие и …очутилась в объятиях барона. Их взгляды встретились, на нее смотрели немигающие глаза с расширенными зрачками, на лбу мужчины выступила испарина, а его дыхание через нос было громким и частым, словно ему не хватало воздуха, как после пробега стометровки. Женщина почувствовала лёгкое головокружение и позабытую дрожь в коленях, она находилась в какой-то эйфории от мужских прикосновений. Ей вдруг ужасно захотелось, чтоб он ее поцеловал.  

– На скалах нужно быть осторожнее, — лишь сказал он хриплым грудным голосом, — время обеда, пора возвращаться.  

«Почему он не сделал это? Он желает этого так же, как и я», — крутилось у нее в голове.  

«Тысяча чертей, а что я терял? Ну получил бы пощечину, в худшем случае, а в лучшем, овладел бы ее прямо здесь, тем более у нее такое удачное платье для этого», — корил себя барон.  

Ей было очень легко с ним в общении. Они дискутировали о «новых» философских веяниях, обсуждали труды Фрэнсиса Бэкона и Галилея, древних философов, творчество Шекспира, Бокаччо, Сервантеса. Барон был одновременно поражен и восхищен эрудицией Анны. Ей пришлось соврать про домашнее обучение и «повернутость» ее отца на философии и литературе. Очень аккуратно они затрагивали вопросы «современной» политики. Эрве никогда в открытую не поддерживал ни протестантов, ни католиков. Он лишь рассказывал о событиях, происходящих в разных регионах Франции, и избегал каких-либо комментариев.  

– Кардинал Ришелье рвется к власти, — лишь раз он позволил себе выразить свое мнение, — авантюрист, желающий разбогатеть и прославиться за счет короны.  

– Он будет первым министром, — уверенно спокойным голосом сказала Анна.  

– Вздор, как Вы могли даже предположить такое, — зло глядя на Анну повысил голос барон. Впрочем, Вам простительно, Вы приехали из дальних стран и мало разбираетесь в местной политике.  

Анна упрямая по своей натуре, будучи уверенной на сто процентов и разозленная тоном Фламанвиля, вскипела от возмущения:  

– Сударь, я знаю это наверняка. Кардинал станет министром в 1624. Да, он амбициозен и авторитарен, но при его правлении торговый и военный флот Франция разовьется до невиданных ранее высот, прекратиться религиозный конфликт и будет война с Англией. Это будет век, когда во Франции будут править деньги. Когда храбрость и верность начнет уступать место богатству. Это будет век куртизанок, когда понятие добродетели начнет исчезать, век салонов, где будут править женщины, и век не раскрытых тайн.  

Барон молчал в недоумении несколько секунд и вдруг взорвался диким хохотом.  

– Вас надо сжечь как ведьму или Вы новый Нострадамус?  

– Нет, — очень тихо произнесла Анна  

– Ну и что еще нас ожидает в ближайшие годы? – весело поинтересовался он.  

– Взятие Ла-Рошели.  

— Ну это очевидно и не надо быть предсказателем, я об этом говорил до Вас.  

– Во Франции будет революция и не одна, и в конце концов Франция станет республикой.  

Анна стояла в вызывающей позе с высоко поднятой головой и говорила так уверенно, что барон медленно произнес:  

– Если у Вас была цель заинтриговать меня, Вы этого добились, — и он посмотрел на женщину прищурив глаза.  

– И всё-таки Ришелье будет первым министром, — решила оставить за собой последнее слова Анна.  

Барон был явно не доволен ею, желваки на его скулах заиграли, взгляд злых глаз уперся в женщину.  

– Давайте договоримся, мадам, Вы никогда не будем обсуждать политику, и Вы не будете больше заниматься Вашими… предсказаниями, — было очевидно, что он еле сдерживается, чтобы не повысить свой голос.  

– Как пожелаете, ваша светлость, — Анна кивнула и покинула комнату, оставив барона в полном замешательстве от ее поведения.  

Да, определенно ей нравился Эрве де Фламанвиль, с ним она была сама собой, ей не надо было играть какую-то роль. Так было и с Хьюго, но разница была в том, что ей хотелось нравиться барону. Да, он был горяч и иногда резок, но в этом было что-то мужское. Ей импонировала его уверенность в себе, то, как он говорит: «Потому, что я так хочу». Ее бывший муж никогда не знал, что он хочет на самом деле, все у Михаила было каким-то пустословьем.  

Она была в восторге от деловитости Эрве, его чувства такта, его благородства и не потому, что он от рождения был знатен, а от его великодушия даже по отношению к простым людям. Ей вспомнились рассказы отцы Бертрана о бароне, о том, как от справедлив в суде, у него не было различия кто перед ним, главным для него была правда, закон и порядок.  

Вечером следующего дня Анна вошла в библиотеку. Эрве сидел в кресле, закинув скрещенные ноги на стол. В одной руке он держал какую-то бумагу, а в другой – небольшой кубок с кальвадосом. Сделав глоток крепкого напитка, он оторвал глаза от бумаги и движением руки пригласил женщину присесть напротив него.  

– Каждый год мы устраиваем праздник, — начал с места в карьер барон, — обычно подготовкой занимались женщины нашей семьи, — в его голосе была какая-то безысходность, — но в прошлом году моя младшая сестра вышла замуж и покинула Фламанвиль. И если честно, я в затруднении, с чего начать, — он пристально смотрел на Анну, и в его глазах был то ли вопрос, то ли просьба о помощи.  

– Что это за праздник? – спросила гостья, уже приняв решение помочь ему.  

– Праздник летнего солнцестояния. Он не слишком популярен во Франции, но думаю, здесь во Фламанвиль его отмечают с времен викингов. Для крестьян это окончание посевной. Я как феодал должен организовать веселье. Ну вы меня понимаете, забота о вассалах и все такое, — усмехнулся он.  

По его лицу было видно, что он готов защищать своих людей, помогать им, но только не развлекать. Это было слишком чуждо для него.  

– Я все сделаю, ваша светлость, у меня большой опыт организации чего-то подобного. Возможно, это будет немного не то, что вы привыкли видеть. Но обещаю, вы не будете разочарованы, — Анна была очень взволнованна и возбуждена, наконец-то она займется чем-то полезным, а главное, тем, что ей реально знакомо. На ее педагогическом веку она организовала множество фестивалей, театральных представлений и различных мероприятий по истории и культуре Франции.  

В течение четырех последующих недель она варилась в организационном котле: она изучала материалы предыдущих праздников (благо, мать Эрве, по всей видимости, была женщина дотошная, и оставила после себя рукописные талмуды, типа «сценарии»), рассылала приглашения соседскому дворянству на праздник; писала письма и даже встречалась лично с хозяевами близлежащих мануфактур по изготовлению шелковых и бархатных тканей, стеклянных и ювелирных изделий, кружев, приглашая их принять участие в ярмарке. Она замучила своими вопросами отца Бертрана, Мари, ее тетку, Дидье. У нее было одно желание, впечатлить барона, поэтому было принято решение не обращаться к нему за помощью.  

В программу ярмарки были включены различные забавы для детей и взрослых, потешные состязания, игры в мяч, выступление бродячих циркачей, найденных Дидье недалеко от Кана. И конечно же большие костры. Анна с Дидье ездили к производителям яблочной водки и приглашала их принять участие в фестивале кальвадоса для «развития торговли». Большую помощь ей оказывало ее имя; как только люди слышали имя де Бриссак, это было, как заветный ключик в волшебную страну.  

«Ни черта не изменилось за века, — улыбнулась про себя Анна, — все тоже: вы от "Иван Иваныча"? Все сделаем, не волнуйтесь»  

По мнению всей команды, принявшей участие в организации праздника, барон должен был быть доволен, проделанной работой. Но самым большим сюрпризом для него должно было стать театральное представление, в котором были задействованы домочадцы и Анна. Это был укороченный вариант шекспировской «12 ночи». Для нее это всегда была потешная комедия ошибок, но только здесь во Фламанвиль, она по новой взглянула на эту классику, впервые осознала, что возникающие на пути трудности и препятствия, можно легко преодолеть, а свою любовь можно найти там, где ты даже не подумал бы ее обрести.  

За несколько дней до праздника во Фламанвиль прибыл гонец с письмом от короля. В отсутствия барона Анна приняла посланника, и стала угощать его кальвадосом с целью выведать, что в письме. Посыльный сначала отнекивался, но алкоголь быстро развязал ему язык. Это была грамота, закрепляющая за Эрве де Фламанвиль титул маркиза.  

У Анны возникла идея вручить это послание барону в день закрытия праздника. Она поехала в Сен-Жерве.  

– Отец Бертран, именно вы должны вручить барону грамоту в воскресенье.  

Священник осветил ее своим крестом:  

– Чур вас, дитя мое, это языческий праздник, и мне там не место.  

— Ну, это как посмотреть, святой отец. Давайте рассуждать: в самую короткую ночь года принято одеваться в красивую одежду, готовить вкусные блюда и устраивать игрища, связанные с огнем, водой и травами. Так? – Анна начала из далека.  

Отец Бертран стоял молча и поглаживал крест, уютно расположенный на его большом животе.  

– Считается, что в праздничную ночь до захода солнца нужно обязательно искупаться в реке или озере, — продолжала Анна.  

– К чему вы ведете, мадам?  

– Когда по католическому календарю день Рождества святого Крестителя Иоанна? – вдруг спросила она его.  

– 24 июня, — служитель церкви стал понимать куда клонит «графиня».  

– Если ключевое понятие христианства – крещение – связано с очищением, которое совершается в водном обряде купания, почему бы нам не попробовать совместить эти два праздника языческий и христианский.  

Отец Бертран смотрел на Анну хитро улыбаясь.  

– Вы очень умная женщина, мадам Анна, только, что нам делать с огромным сатанинским костром в заключении праздника?  

– Да уж, — вопрос священника немного смутил женщину, — в отличие от греческой мифологии, в Библии ничего не говорится о происхождении огня. — Анна надула щеки, словно пытаясь что-то вспомнить. – Но само это умолчание, святой отец, побуждает сделать вывод, что огонь есть один из даров творения. В конце концов, вы знаток Библии, святой отец. И вам следует найти фрагменты в святом писании, где люди используют огонь в мирских целях и при совершении религиозных обрядов. И потом, всегда можно обыграть, что это вовсе не сатанинский костер, а огонь небесный, озаряющий путь человека.  

– Интересная трактовка. Но что скажут в Риме? – отец Бертран был явно озадачен, ему нравилась идея Анны, но он был слишком мелкой фигурой, чтобы взять на себя ответственность за это.  

– Все имеет две стороны, и при правильной подаче, святой отец, вас только похвалят.  

И настоятель церкви согласился.  

…  

Скрестив руки на груди, Анна, прислонясь задом к письменному столу, рассматривала портреты представителей рода Фламанвиль. У всех мужчин был характерный прищур глаз, делая их обладателей и хитрыми, и умными одновременно. Этих людей нельзя была назвать красивыми, но в них была какая-то харизма, делающая их лица притягательными, плюс от них веяло таким благородством, что казалось от этих людей нельзя ожидать подлости, лицемерия и предательства. Узкие губы выдавали упрямство, а тонкий прямой нос свидетельствовал о консерватизме.  

Дверь открылась и в проеме Анна увидела мужчину, словно сошедшего с одного из полотен на стене, лишь одетого не так помпезно, как на картинах. На босоногом Эрве были штаны, завязанные на веревках, и белая нижняя сатиновая рубаха с большим вырезом. Небольшой ажурный воротник был развязан, и женщины увидела темные с проседью завидки на его груди. Ее охватило волнующее чувство.  

Мужчина подошел так близко, что она могла слышать его дыхание. Ее колени оказались зажаты между его ног.  

Анна почувствовала легкое возбуждение, дыхание ее участилось, сердце трепетно забилось в груди. «Надо же, в моем возрасте это может так же волновать, как и в юности», — промелькнуло в голове, и она озорно улыбнулась Эрве.  

– Вы хорошо поработали, — в его голосе слышалась хрипотца, а глаза были затуманены от желания близости с ней, — вы угодили всем, и дворянству, и крестьянам, и буржуа; даже умудрились склонить к празднованию духовенство, а это многого стоит. Довольны были и взрослые, и дети. Это был лучший праздник из всех, что я помню, — его глаза как бы изучали лицо Анны.  

Анна молча облизала пересохшие губы, и это было, как сигнал к действию. Новоиспеченный маркиз приблизил свои губы к ее, и у Анны все поплыло. Поцелуй был одновременно и нежным, и требовательным. В этот момент она не думала ни о чем. Ни зачем она позволяет ему это делать, ни что будет между ними завтра, ни о перспективах их отношений в будущем. Эрве сменил позу, одним движением бедра  

раздвинул ей ноги и оказался между ними. Она даже не поняла, в какой момент его руки оказались у нее под юбкой, но как были приятны эти поглаживания ног и ягодиц.  

– Не знаю откуда вы, мадам, но мне чертовски нравиться покрой вашего платья, — шепнул он ей на ухо и нежно прикусил мочку.  

Анна взвизгнула и потеряла ощущение времени и пространства. Их тела сплелись в вечном танце любви. Сначала, словно они танцуют «средневековую куранту», движения были медленными, чувственными и плавными. Женские движения были сосредоточены на нижней части тела, она двигала бедрами так, словно приглашала мужчину к более зажигательному ритму. Вдруг маркиз опрокинул ее на стол, и началась «джига»: страстная, резкая, ее темп все нарастал, нарастал, нарастал, пока их восторженно-триумфальный голосовой дуэт ни взорвал тишину библиотеки.  

– Я хочу остановить время, хочу, чтоб все оставалось так, как есть сейчас, — вдруг тихим грустным голосом произнес мужчина.  

– Если мы останемся в таком положении, г-н маркиз, — засмеялась Анна, то уже через час я не буду чувствовать ни ног, ни спины, ни шеи.  

– Вы понимаете, о чем я, — помогая ей встать и целуя в нос сказал он.  

На следующий день маркиз де Фламанвиль вел себя так, словно между ними ничего не произошло прошлым вечером. Анна была в замешательстве, она не знала, как себя вести в такой ситуации. Что за одноразовый секс, понятно если бы они больше не виделись после этого, но они живут под одной крышей. Спросить его, как-то глупо и тупо. Она решила спровоцировать его на какие-то действия, чтобы понять, что он чувствует. Она вышла к обеду в еще одном переделанном платье, которое кардинально отличалось от моды 17 века. Оно было навеяно греко-римскими мотивами: легкое, прозрачное, больше похожее на шикарную штору, обмотанную вокруг женского тела.  

Эрве присев на стол, в скрещенных на груди руках держал письмо, вид у него был озабоченный, тонкие губы вытянулись в одну полоску, на переносице появилась морщина, которую Анна не замечала раньше. Она затаила дыхание, осознавая, что это письмо касательно ее. Но что в нем могло так озадачить маркиза.  

– Мадам..., — он явно не знал с чего начать, — Анна, я получил известие из замка Бриссак. Я знаю, герцог не был вам прямой родней.  

Анна молча слушала Эрве, так до конца не осознавая, что он хочет сказать.  

– У меня плохие новости, — продолжал барон, — маршал Кассе де Бриссак заболел во время осады Сен-Жан-д'Анжели, его перевезли в замок, где он и скончался через несколько дней после приезда.  

Женщина, как бы в удивлении, приоткрыла рот, но ее глаза оставались холодными и ничего не выражающими. В голове с молниеносной скоростью стали рождаться мысли: «Вот повезло, так повезло. Единственный, кто мог отправить меня в Бастилию за самозванство, почил в бозе. Нет человека – нет проблемы». В душе Анна ликовала, но одновременно возникали вопросы о ее будущем. Она не знает никого в этом мире, кроме Эрве Фламанвиля, как ей жить? Где ей жить? На что ей жить? Вопросы, вопросы, вопросы и ни одного ответа.  

– Но я не могу вернуться домой, моя страна в состоянии войны с турками. Это слишком опасно, — как бы оправдываясь и одновременно, как бы молящим о помощи голосом произнесла она.  

– Будет лучше всего, если Вы останетесь пока здесь. Возможно позже мы найдем решение как Вам поступить дальше.  

Он подошел к столику с бутылками, налил в два кубка кальвадос и протянул один Анне.  

– А возможно, — в его глазах появился знакомый прищур, — Фламанвиль станет Вам вторым домом.  

Он взял ее за руку, в глазах появился огонек, а на лице хитрая улыбка. Анна сделала небольшой глоток и с ним тепло, которое зародилось в горле, стало спускаться все ниже и ниже, и достигнув ее женского начала, превратилось в огненный шар возбуждения, заполняющий ее. Женщина опустила глаза, ей вдруг показалось, что Эрве заметил, что она чувствует и она не хотела увидеть, как в его глазах активизируется поразительно хищническая мужская сексуальная природа, порожденная ее состоянием. Или все же хотела?! Она, немного приподняв голову, взглянула на него с загадочной улыбкой Джоконды и тихо произнесла:  

– Возможно…  

За дверью послышался шум, маркиз отошел от Анны, и направился к двери, и вдруг она распахнулась так, как будто кто-то с силой и явной злостью пнул ее. В залу, скорее не вошла, а влетела, словно фурия, молодая женщина, за ней, со словами «Прошу прощения, ваша светлость…я предупреждал…», семенил старый дворецкий. Выражение его лица походило на морду собаки, ослушавшейся хозяина, и стащившей кусок ветчины.  

– Все в порядке, Жюльен, — голос маркиза был спокойным, а взгляд ничего не выражающий.  

Молодая женщина бесцеремонно подскочила к мужчине и кинулась ему на шею.  

– Мой дорогой, я в замешательстве. Вы не сообщили мне о полученном титуле, о прошедшем празднике, о…, — она не могла подобрать слов и лишь сморщив свой маленький носик, бросила убивающий взгляд на Анну, — почему я все должны узнавать от людей?  

– Вы что готовитесь к карнавалу?  

Ее быстрый взгляд оценивал женское платье, пухлые губки надулись еще больше, на лице была театральная улыбка, но миндалевидные янтарные глаза сверкали злобой.  

Маркиз смотрел на нее снисходительно со странной кривой усмешкой, искажавшей его лицо.  

– Мадам, — отодвигая девицу, обратился он к Анне, позвольте представить Вам мою..., — он сделал паузу, явно не хотя произнести следующее слово, — мою невесту… мадемуазель Клотильда Дю Буа.  

У Анны внутри все упало. Его слова были, как удар под дых. Словно она выпила микстуру, состоящую из раздражения, гнева, досады и ярости. Она натянуто улыбнулась, стараясь не показывать свое состояние. Слезы подкатывали к глазам. Женщина сильно прикусила язык и, отводя глаза в сторону, выпрямила спину, расправила плечи и приподняла голову. Вся ее фигура как бы показывала ее превосходство над Клод, которая в свою очередь ненавистным взглядом оценивала Анну.  

– Графиня Анна де Брисак, — продолжал маркиз, делая вид, что не замечает этой бессловесной дуэли глазами между женщинами, — кузина великого маршала, — четко, выделяя каждое слово, словно хотел придать этому большое значение, добавил он  

Удивление, восхищение и зависть одновременно промелькнули в немигающих глазах девушки.  

– Во-первых, — продолжал маркиз, обращаясь к невесте – о титуле я сам узнал не так давно. Во-вторых, Вы прекрасно были осведомлены о традиционном ежегодном празднике во Фламанвиль. И я надеялся, что Вы, — он сделал ударение на последнее слово, — будете его организовывать, как будущая хозяйка замка. И, в-третьих, графиня – мой друг, приехавший из Парижа, и она может здесь находиться так долго, как пожелает.  

– Вы из Парижа? И Вы вхожи ко двору? Боже, какая прелесть! И Вы видели короля? – она засыпала Анну вопросами, не давая даже возможности ответить на них.  

Она больше не видела в ней соперницу, ее уже не смущало необычное платье Анны, она, представитель деревенской аристократии, даже не могла себе представить, как можно променять блестящую насыщенную жизнь в столице на провинциальную скуку.  

«Возможно, графиня решила отдохнуть от городской суеты, но точно здесь не останется на долго, — решила Клод, — и потом, как она могла приревновать жениха к этой не первой свежести даме. Ведь она, Клотильда Дю Буа, первая красавица Котантен, мечта многих молодых мужчин. И этот старикашка маркиз должен быть ей благодарен, что она согласилась стать его женой».  

Анна, будучи преподавателем с большим стажем, была хорошим психологом, и она сразу поняла, что за «штучка» перед ней: завистливая, честолюбивая, ревнивая молодка. «Главное, не попасть в ловушку ее негативных эмоций, это до добра не доведет, — размышляла она, — но как так мог со мной поступить Эрве, весь такой правильный и благородный?! Ни черта не изменилось, что в 17-м, что в 21 веке, все мужики козлы, жаждущие потешить свое самолюбие и удовлетворить свою похоть. Но девица, конечно, хороша», — заключила она зло.  

Дверь открылась, и лакей доложил о Мейбел Мариус.  

В комнату вошел пухленький молодой человек с очень кукольно девичьим лицом. На нем был желто-коричневый колет, укороченные штаны, завязанные шнурками, чулки и очень маленького размера желтые туфли с острыми носками. Волосы были убраны под что-то, напоминающее берет. На боку весела небольшая, словно игрушечная, шпага. Что-то несуразное было во всем его виде.  

— Это моя вина, я совсем забыла, — затараторила Клод, вскакивая и подбегая к юноше, — позвольте представить – моя кузина Мейбел, приехала со мной из Руана.  

Анна посмотрела на маркиза, у которого поперек лба появились горизонтальные морщины от ползущих наверх изгибающихся бровей, в глазах был немой вопрос.  

Женщина поняла, что подобное представление ввело Эрве в ступор и он не знает, как на это реагировать.  

– Мейбел Мариус…, — начала спасать положение магистр наук, — это английское имя, Вы родом из Туманного Альбиона?  

Мысленно Анна заливалась смехом: «Вот анекдот для Борьки, «мариус» на латыни – «настоящий мужчина», очень подходящее для этой дамочки».  

– Нет, мадам, — голос у «кузена Мейбел», как мысленно назвала ее Анна, был низкий, бархатистый, словно звучание виолончели, — наша семья в этих краях с времен Столетней войны, — улыбнулась «томбой» 17 века.  

Маркиз де Фламанвиль молча позвонил в колокольчик, давая понять прислуге, что пора подавать обед.  

Клод восторженно рассказывала о своей поездке в Руан, о сезоне, о новой моде, о сплетнях в салоне мадам де Сен-Катрин. Ей было абсолютно не важно слушают ее или нет, она разговаривала в собственное удовольствие, наслаждаясь собой.  

«Кузен» в восхищении, открыв рот «развесила» уши, словно ни разу не была в Руане и понятия не имеет кто такая мадам де Сан-Катрин.  

Анна и Эрве молча смотрели друг на друга, тем не менее между ними происходил немой разговор. Анна была удивлена, как молча они понимают друга, неужели они так близки несмотря на то, что знакомы всего несколько месяцев. Прожив с Михаилом почти 20 лет, она никогда не чувствовала ничего подобного.  

«Что скажешь о мадемуазель? – знакомый прищур глаз с усмешкой. «У каждого свои недостатки, — саркастическая улыбка. — Но как ТЫ мог так поступить со мной? » – вопрошали ее глаза.  

«Возможно, я потерял голову» – не моргал он виновато.  

«Ты понимаешь, что я должна буду уехать» – ее взгляд потух.  

«Об этом не может быть и речи, тебе некуда ехать», — утомленный и пронизывающий прицел, как укол шпагой.  

«Тебя это не должно волновать» – бесстрастный и вызывающий взор, проникающий глубоко в его сердце и причиняющий боль.  

«Поговорим об этом позже», — колкость в глазах. Маркиз встал, явно давая понять, что «разговор» окончен.  

– Я уезжаю в Сен-Жермен, — резко оборвал он рассказ Клот о новой любовнице Жуайеза, — и провожу Вас домой, Вас и Вашу кузину, — бросил он девушке, не глядя на нее.  

Она, приняв это как должное, стала прощаться с «графиней»:  

– Я обязательно Вам доскажу, чем все это закончилось, — многозначительно захихикала молодая сплетница. — Я так рада, что Вы приехали в эту глушь, мадам, — она расцеловывала Анну в обе щеки. — Вы знаете, вокруг одна деревенщина, а мой жених вечно занят, да он и не любитель разговоров, — идя к двери в положении в пол оборота, она еще что-то пыталась сообщить «графине», щебеча о салоне мадам де Сен-Катрин, но «Кузен Мейбл» беспардонно вцепившись в локоток девушку, тащила ее к выходу.  

Дверь за ними закрылась, Анна осталась одно и первые минуты просто сидела и наслаждалась безмолвной тишиной. Она устала от присутствия Клод. Как это возможно, что один человек мог так заполнять собой все пространство. Женщина потерла виски пальцами, в которых стучал вопрос «что делать? »  

Через четверть часа после отъезда маркиза, в комнату вошел слуга и доложил:  

– Преподобный Дю Буа, ваша светлость.  

Анна посмотрела на дворецкого широко раскрытыми от удивления глазами:  

– Маркиза нет дома.  

– Он к вам, мадам, — лицо Жульена было немного озадаченным, он явно не знал, как ему надо поступить в данной ситуации, он не получал от хозяина никаких распоряжений по поводу визитеров к «графине».  

– Зови, — сказала жестким голосом Анна, усаживаясь «по-королевски» в кресло.  

Спина ее была прямая, словно она проглотила аркан, голова гордо поднята, локти покоились на подлокотниках. И вдруг она себя отдернула: «Что за позерство?!». Она  

быстро вскочила с кресла и пошла навстречу священнику, входящему в этот момент в комнату.  

Он семенил мелкими шагами, вся его фигура была немного зажата и согнута, делая его каким-то раболепным и угодливо-покорным. Он остановился напротив женщины и взглянул на нее исподлобья глазами преданной собаки.  

– Ваша светлость, — голос его был противно скрежещем, словно железом прошлись по стеклу.  

– Г-на маркиза нет дома, – Анна старалась быть спокойной, несмотря на то что в животе запорхали неприятные бабочки и она почувствовала, как какой-то удушающий комок подкатывает к горлу.  

Дю Буа насупясь, молча, даже с какой-то откровенной похотью рассматривал Анну. Женщина испытывала неприятное, почти гадливое чувство, глядя на этого «святого» человека: «Как может священник быть таким неприятным».  

Она держала паузу, не прерывая повисшую в воздухе тишину. Дю Буа заговорил первым:  

– Я не был Вам официально представлен, мадам. Вы не знаете обо мне ничего, но я наблюдал за Вами с первого дня Вашего появления в Фламанвиле.  

Анна продолжала молча смотреть на священника абсолютно пустым ничего не выражающим взглядом. Ей давалось это с большим трудом, внутри у нее кипел котел с бурдой из страха и неприязни к этому человеку.  

– Вы не похожи ни на одну женщину кого я знавал. И бьюсь об заклад, мадам, Вы не так просты, как кажетесь на первый взгляд. Вы затуманили здесь разум всем, но только я вижу то, что не видят другие. Вам не удалось околдовать меня.  

Анна продолжала молчать, но выражение ее лица изменилось. Ей стало действительно интересно, о чем это говорит священник. Она улыбалась лукавой улыбкой, в глазах поблескивал хитрый огонек.  

Дю Буа опустил глаза в пол:  

— Это моя глупенькая Клод не видит в вас опасность. Я же абсолютно уверен, что Вы не та, за кого себя выдаете. И я пришел, чтобы выяснить всю правду о Вас, мадам.  

– Вы смелый человек, Дю Буа, – Анна прервала свое молчание, — не побоялись прийти сюда, обвинить меня во лжи и двуличии. Я в восхищении.  

Священник поднял на женщину изумлённые бесцветные глаза, он ожидал любой реакции на свое обвинение, но никак не тех слов, что произнесла «графиня».  

– Итак, что вы хотите выяснить, святой отец?  

Страх прошел, Анна поняла, что пока у нее есть тайна, она будет в лучшей позиции, чем Дю Буа, и тут же зародилась мысль, что этот священник сам не тот, за кого себя выдает. «Чисто психологическая фишка, обвинить человека в том, что хочешь сам скрыть от людей», — решила женщина.  

Ее стала забавлять эта игра и она пронизывающим взглядом, словно рентгеновскими лучами сканировала мужчину и думала: «Что же вы скрываете, святой отец? »  

– Я видел, мадам, как маркиз, сам того не осознавая, влюбляется в вас как мальчишка. Да, наш Фламанвиль, такой безэмоциональный, правильный и серьезный рядом с вами словно беспомощный щенок, что на него вообще не похоже. Но я не позволю, чтобы моя красавица, моя любовь, моя Клод была опозорена. Г-н Эрве дал слово жениться на ней, и он должен сдержать его. Я не позволю вам, мадам, разрушить все, что я добился.  

– И как далеко может зайти ваше «не позволение»? Вы убьете меня? – Анна была заинтригована происходящим.  

– Да, мадам, — Дю Буа вызывающе с ненавистью смотрел на женщину.  

«Да это вы, святой отец, двуликий Янус. Только что был таким подобострастным и вдруг такой взгляд, такой огонь, такой пафос».  

– Вы же священник и пойдете на убийство?  

— Это убийство во благо, — сверкнули его глаза. – Ради моей Клод я пойду на все!  

Казалось, он был одержим идеей замужества дочери.  

– Будьте спокойны, я не претендую на роль жены маркиза, — страх снова вернулся к Анне, слишком уж серьезен был Дю Буа.  

– Рад слышать это, мадам, и надеюсь вы окажете нам честь присутствовать на нашей свадьбе, — святоша опять весь скукожился, вжал голову в плечи и из-под насупленных бровей взглянул на Анну.  

Пятясь задом, как рак, и все время кланяясь, он двигался к двери и наконец, достигнув ее, пнул задом и покинул комнату.  

У Анны было двоякое чувство, с одной стороны, она понимала желание отца пристроить повыгоднее дочь, но с другой стороны, ее удивляло, что его совершенно не волновало, как это будет сделано. Все бы выглядело не так драматично, если бы не его церковный сан.  

…  

Два дня маркиза не было дома, Анна понимала, что им обоим надо время, чтобы разобраться, что происходит между ними, а главное, что делать дальше. Утром третьего дня она спустилась на кухню. Она любила здесь бывать, ей нравился запах трав, запах свежеиспеченного хлеба. Включающиеся здесь обоняния возбуждало в ее памяти образы людей, места и прошлые события. Вот банка с ванилью, она напоминает Иринку, любящую ванильные булочки, ванильное мороженое, ванильное латте, даже в ее любимых духах Shalimar присутствуют ванильные ноты.  

А вот теплые ароматы гвоздики и корицы, сочетающиеся с цитрусом, они напоминают о доме перед Рождеством и Новым годом.  

Не было здесь только одного запаха, за который она отдала бы многое, запаха кофе. Она стала втягивать носом воздух в надежде почувствовать знакомое сочетание вкуса и аромата, все бесполезно.  

Анна заглянула в большую кастрюлю, там варился соус из взбитого кислого вина с желтками, миндального молока и артишоков. Рядом на столе лежали тушки курицы. Женщина сморщила нос.  

– Доброе утро, Маго, — обратилась она к кухарке, — сегодня опять курица? А как насчет говядины? Я видела ее продавали на ярмарке, почему у нас никогда ее нет?  

– Мадам, помилосердствуйте, тяжелая говядина подходит только для грубых желудков простонародья, — удивилась пожилая женщина.  

– Хотел бы мой желудок переработать хороший стейк, — недовольно буркнула она себе под нос, а то скоро закукарекаешь от этой курицы и жабры вырастут от такого поедания рыбы.  

Она отломила маленький кусочек сыра, помазала его вареньем и сказав, что завтракать не будет, покинула кухню.  

Анна решила прогуляться к морю и искупаться, но пройдя вглубь рощи она наткнулась на правильной овальной формы пруд, с одной стороны берег был усеян камышом и лилиями, а с другой – было что-то наподобие травяного пляжа, очевидно используемого как купальню.  

Оглядевшись вокруг, Анна поняла, что она здесь одна, да и кому быть, крестьяне и рыбаки все заняты своими делами в это время суток. Она с лёгкостью скинула одежду, в очередной раз похвалив себя за смелость не носить тяжелые, неудобные, делающие женщину неповоротливой, наряды, и зашла в воду. Врожденная осторожность не позволила ей нырнуть, она сделала с десяток шагов и поплыла. Плаванье всегда давало ей чувство свободы, чувство невесомости. Доплыв до середины, она перевернулась на спину, закрыла глаза, раскинула руки и ноги, и в позе такой звездочки, отдавшись на волю водного течения, поплыла к берегу, думая о том, что же с ней произошло. Она вспоминала детей, знакомых, кафедру, и от этого ей стало немного грустно, нет это не была какая-то неудовлетворенность жизнью, это была скорее светлая грусть. Перед глазами встало лицо Эрве, она улыбнулась и вдруг ее голова уперлась во что-то мягкое. Она хотела поставить ноги на дно, но было достаточно глубоко для нее, она резко повернулась, работая ногами, чтобы остаться на плаву, и уткнулась в волосатую грудь Фламанвиля.  

– В королевстве Польском принято плавать голыми? – улыбаясь поинтересовался он.  

Анна смущенно опустила глаза и в прозрачной воде пруда она увидела сильные ноги маркиза и его мужское достоинство.  

– Я как вижу во Французском королевстве тоже, — вызывающим голосом парировала она.  

Мужчина хотел ее обнять, но она сильно толкнула его в грудь, он пошатнулся и чуть не ушел под воду, женщина хихикнула, нырнула и что было сил стала грести руками и ногами, быстро удаляясь от маркиза. Эта игра завела его:  

– Тысяча чертей! Клянусь, Вы отплатите мне той же монетой, мадам, — выкрикнул он и его руки задвигались в воде, словно две большие лопасти пропеллера.  

Анна была хорошей пловчихой, но маркиз без труда быстро догнал ее и стал хватать за ноги, женщина стала поднимать волны ногами, стараясь ослепить его брызгами. Все же ему удалось схватить ее и потянуть на себя, Анна испытывала внутреннее приятное тепло, мурашки, схожие с легкими электрическими разрядами, едва уловимые, пробегали по всему телу. Он схватил ее в объятия, его возбуждение удвоилось, когда она оплела ногами его торс. Эрве прильнул губами к ложбинке между грудей и вдруг женщина развела ноги в сторону, и руками, опираясь на его плечи, стала погружать его в воду. Чтобы остаться на плаву, маркиз стал молотить руками по воде, тем самым давая Анне свободу, которой женщина поспешила воспользоваться и брасом поплыла к берегу. Придя в себя, и вскипая от злости и на себя, и на возлюбленную, он что есть сил полетел за ней. В момент гребка его голова и плечи показывались над водой, и снова уходили под воду. Все тело совершало волнообразные движения. Это был словно пасодобль на воде, в его лице были страсть, опасность и жажда. Анна была уже на берегу и любовалась красивыми и зрелищным видом плывущего мужчины.  

Она и не думала убегать, неординарность, оригинальность, яркая индивидуальность мужчины притягивали ее, и это способствовало желанию близости с ним. Ее охватила все та же инстинктивная страсть, которая однажды уже заставила обоих наделать массу восхитительных глупостей.  

Они стояли друг напротив друга. Он жаждал победы, его грудь вздымалась в порывистом дыхании, плечи были опущены, голова наклонена, хладнокровный и испытывающий взгляд давал ясно понять его умысел. Он был как тореро. А какую роль выбрать ей, в этой корриде человеческих тел: послушной и неуловимой мулеты в руках матадора, на равных принять роль второго охотника или же быть разъярённым от ревности быком? Маркиз, вдруг развернувшись, поставил ногу вперед и рывком перебросил Анну через бедро, при этом, придерживая ее руками, позволил ей медленно и плавно упасть на траву. Ее тело притягивало его как магнит. И он начал приближаться к ней медленно, словно сопротивляясь этому притяжению, но не способный совладеть с тем желанием, которое полностью заполняло его. «Ну уж нет, — подумала принявшая игру женщина, — я больше не буду жертвой, трагически подающий к ногам победителя. » И она резко перекатила мужчину на спину, оказавшись на нем, словно амазонка, гарцующая на породистом скакуне. Изумление, восторг и любопытство смешались в его взгляде, глаза сначала широко раскрылись в удивлении, но через несколько секунд снова на женщину смотрел знакомый прищур с хитринкой. Он смотрел на нее не как на дочь Ареса, ее рыжеватые волосы делали ее похожей на сексуально-соблазнительную ведьму, и он ждал от нее какого-то волшебства, чуда. И он получил его, в виде чувства мощного, буквально животного блаженства, полностью заполнившего его до самой последней клеточки, чувства слияния с ней в одно целое.  

– Я принял решение, — уверенным голосом сказал маркиз, прямо смотря Анне в глаза, — я разорву помолвку с Клотильдой и..., — он сделал паузу, — и я хочу, чтобы к Рождеству Вы стали маркизой де Фламанвиль.  

Анна молчала.  

– Вы молчите? И какой будет Ваш ответ? – в голосе маркиза слышалось раздражение, — или я слишком деревенский для вас с вашей гордостью, умом и чувством собственного достоинства?  

А в этот момент, в голове женщины, словно в огромном котле, бурлила каша из различных мыслей: «Почему не появляется Михаил, он же всегда тут как тут, если у меня с кем-то что-то наклевывается? А, ну да, я же…, а где я? И вернусь ли я назад? Если нет, как дети, внук, квартира? Если вернусь, что скажет Эрве, он же не сможет вернуться со мной? Да еще этот странный преподобный Дю Буа, — голова гудела, и Анна потерла виски рукой, — почему это произошло именно со мной? Ну, черт возьми, мне так хорошо с ним», — она посмотрела на маркиза нежно, полным любви взглядом.  

– Обсудим это, когда Вам удастся разорвать помолвку, — логично решила Анна. – «И когда я разгадаю тайну папаши Дю Буа», — мысленно добавила она.  

– Обсудим, — лишь, как эхо, повторил маркиз, — через два дня я еду в Руан, после возвращения, я все решу.  

…  

«Но не может быть, чтоб про человека все вокруг говорили только положительное, а вернее ничего конкретного, какие-то общие фразы: любящий, заботливый отец, красавица дочь, тихий, затворнический образ жизни, набожные», — у Анны не срастался нарисованный образ папаши Дю Буа с ее личным мнением о нем. Она всегда доверяла своему чутью, которое ее никогда не подводило. В отсутствии Эрве она решила пригласить болтушку Клод «посплетничать» за рюмочкой кальвадоса.  

– Вы же не отсюда родом, как я поняла, — Анна начала из далека.  

– Из небольшой деревушки Ванд.  

— Это недалеко от Руана? Я не знакома с этой местностью.  

– Нет, это Кан, — совершенно спокойно отвечала Клод.  

– А почему вы приехали сюда в Катантен, почему не Руан? В большом городе больше шансов, — Анна сделала многозначительное лицо, — ну вы понимаете, о чем я, — хихикнула она.  

– Конечно Руан много лучше, но знаете, там сложнее найти подходящего мужа, да и отцу проще найти подходящий приход в маленькой деревне, — она залпом выпила кальвадос и налила себе еще.  

– С вашей красотой вы могли бы найти себе партию даже в Париже, — льстивым голосом, пытаясь расположить к себе девушку, говорила Анна.  

– Париж – это несбыточная мечта, — вздохнула Клод, но мой отец не любит большие города и ненавидит Париж.  

– А что ваша матушка? – вопрос Анны немного озадачил девушку, она молча хлопала длинными ресницами, очевидно подбирая ответ.  

– Она умерла, когда я была еще младенцем, — как-то неуверенно сказала Клод.  

– Поэтому ваш отец к вам так привязан, он был вам и отцом и матерью, — предположила Анна.  

Мадмуазель Дю Буа кивнула, и тут же перевела разговор.  

– Значит вы думаете в Париже я бы имела успех?  

– Несомненно.  

– А вы могли бы быть моим покровителем? – она преданно смотрела в глаза Анны.  

– Зачем вам покровитель, скоро вы будете замужем, — удивилась гостья из будущего.  

– Да, конечно, но знаете, маркиз не так уж и молод и мало ли что, — она театрально закатила глаза.  

– Так зачем же вы за него выходите?  

– А ваша семья была богата, когда вы выходили замуж за графа де Бриссак? – лишь спросила она завистливым голосом  

– Деньги, — тихо промолвила вместо ответа Анна, — все из-за денег.  

– А вы что думаете его можно любить? – расхохоталась Клотильда, опрокидывая еще одну рюмку яблочной водки. – Черствый, холодный, не способный на чувства старикашка. Вы не поверите, он ни разу даже не пытался меня поцеловать.  

Анна улыбнулась, она представила сексуально-похотливый прищур маркиза, его разгоряченное обнаженное тело и тут же, на удивление ей самой, ее накрыла волна желания немедленной близости с ним. Анна встала, чтобы не выдать свое волнение, подошла к столику с бутылками и принесла еще кальвадоса.  

– Да, вы правы, Клод, деньги это все, и вы сделали правильный выбор, маркиз самый богатый в Катантен, – и чтобы окончательно расположить к себе девицу, уверенно произнесла, — конечно вы можете рассчитывать на мое покровительство, если оно вам понадобиться.  

Немного захмелевшая и довольная Клотильда Дю Буа покинула замок.  

В отсутствие маркиза Анна решила поехать в Ванд, разузнать что-нибудь о семейке Дю Буа. Она пошла на кухню в поисках управляющего.  

– Дидье, я хочу, чтобы вы сопровождали меня в поездке в деревню Ванд недалеко от Кан, – попросила Анна мужчину.  

Здоровяк широко раскрыл глаза и молча посмотрел на «графиню» вопросительным взглядом.  

– Я хочу разузнать побольше о невесте г-на маркиза и ее отце. Мне кажется, у этих двоих есть тайна, которую они тщательно скрывают.  

Дидье утвердительно закачал головой.  

– Валонь, это ближе, — только сказал он.  

– Что Валонь? – была очередь Анны проявить удивление.  

– Мой приятель живет в Валонь, он родом из Ванд, — лишь сказал мужчина.  

Анна лишь пожала плечами и согласилась.  

На следующий день, как только рассвело, путешественники покинули замок и направились на восток. Немногословный Дидье лишь сказал, что его друг настоятель прихода Сен-Мало-де-Валонь и к обеду они будут у него. Анна благодарила бога, что в свое время они с дочерью ездили кататься на лошадях и у нее был какой-никакой опыт наездника, иначе седло натерло бы ей ни только зад, но и мозги, чтобы соображать.  

Несколько раз они останавливались, чтобы дать передохнуть лошадям и самим размять ноги. Беседовать с Дидье было бесполезно, Анна недоумевала, как ведет с ним дела Эрве, но судя по тому, что дела во Фламанвиль шли превосходно, здоровяк был очень полезен маркизу.  

К обедне, как и говорил управляющий, они подъехали к городским воротам. Дорога, ведущая к церкви Сен-Мало была усеяна мелкими лавками ремесленников, торговцев кожей и тканями, пекарнями, столярными мастерскими и швейными цехами.  

Они въехали на небольшую площадь, и взору Анны предстал готический «скелет» небольшой церкви. «Ребра» сводов, как часть «скелетной системы», образовывали арочный каркас. Шпили, вершины и башни фасада вытягивали строение верх, словно пытаясь дотянуть его до Бога, а вставка огромного окна розы была эдакой мистической мембраной между светом Божьим и сердцем верующих.  

Внутри церкви их встретил отец Жоффруа. Если бы не его сутана, короткие волосы и гладко выбритый подбородок, его легко можно было принять за скандинавского война, а не за священнослужителя. Впрочем, не исключено, что он был потомком Ролло, первого герцога Нормандского. Он был так же высок и с хорошо развитой мускулатурой, как и его приятель Дидье. Выступающий подбородок, прямой нос, практически вертикальные скулы делали его лицо строгим, даже суровым. Эта «нордическая внешность» мужчины вызывала какое-то уважение, демонстрировала некое вышестоящее положение, хотя в поведении отца Жоффруа не было и намека на превосходство. У Анны возникало ощущение, что человек с таким лицом должен быть серьезен, ответственен, привыкшем без колебаний браться за поставленные перед ним задачи и с блеском решать их.  

Дидье и настоятель обнялись как братья.  

– Сейчас я буду занят, – начал он после приветствия и обоюдного представления, — а вечером надеюсь вы со мной отужинаете.  

– С удовольствием, если Вы того желаете, – ответила Анна.  

Дидье лишь молча кивнул.  

Дом, в котором жил настоятель, находился неподалеку от церкви на улице Мант-ла-Жоли. Так же, как и от внешности Жоффруа, Анна была в шоке и от его жилища. Ничто не напоминало о том, что это жилище церковного настоятеля, в каждом углу красовались военные трофеи, четыре большие картины изображали в полном боевом вооружении каких-то мужчин. И рядом с этим воинственным декором, на стенах была шелковая обивка, повсюду ковры, а постель с кружевами и пышным покрывалом походила больше на постель мужчины, периодически принимающего слабый пол, чем на ложе человека, давшего обет воздержания.  

— Значит, вас интересует Дю Буа, – начал настоятель, отрезая кусок от курицы и кладя его на тарелку Анны.  

Дидье кивнул и добавил:  

– И дочь.  

– Бедная Клотильда. Рано потеряла мать, а потом, как мне сказали, и отец, оставив ее, отправился в лучший мир, — вздохнул отец Жоффруа.  

– Вы хотите сказать, преподобный Дю Буа умер? – уточнила Анна, подумав, что она неправильно поняла средневековой французский.  

– Вернее, какой-то фанатик из прихожан пытался убить его. Это было лет 8 назад, меня уже не было в Ванде к тому времени.  

Анна и Дидье переглянулись.  

– А кто тогда в Катантене? – воскликнула от удивления Анны.  

– Кто-то из моей паствы рассказывал, что один человек пытался ухаживать за Клотильдой, но Дю Буа считал его слишком старым и недостаточно благородным для дочери. Дело в том, что мать Клотильды была из знатной и состоятельной семьи. После ее кончины девушка получила приличное наследство. Скорее всего, Дю Буа видел в мужчине охотника за приданным и именно этот человек, получив отказ, покушался на Дю Буа. После покушения бедняга не мог передвигаться и ему пришлось покинуть приход. Не знаю, что с ним стало, но до меня дошли слухи, что он умер. Но кто знает, возможно, он и жив.  

Анна и Дидье опять переглянулись.  

– Когда Вы, мой друг, написали мне о решении вашего хозяина женить на мадмуазель Дю Буа, — продолжал настоятель, отпивая кальвадос и в одобрении покачивая головой, — я был немного ошарашен. Она добрая, воспитанная, но не более того. Я знаю де Фламанвиля и не понял, чем могло быть вызвано его решение, и как могла склонить его к браку эта девушка.  

– Ну она красива и молода, — ревностно парировала Анна.  

Отец Жоффруа пристально посмотрел на Анну и вдруг залился смехом, обнажая свои белые зубы.  

– Мадам Анна, я хоть и настоятель церкви, давший обед, но я далеко не святоша, простит меня господь, — Жоффруа перекрестился, — мне нравиться все прекрасное: искусство, музыка и красивые женщины, в том числе. Ну так я Вам доложу, графиня, мадемуазель Клотильда не вызывала никаких желаний, даже у священника, — и он опять залился громким смехом.  

Он встал из-за стола, подошел к бюро и взяв лист бумаги и «парижский карандаш – соус», изготовленный из смеси белой глины и сажи, что-то накидал на бумаге и протянул ее Анне.  

— Это то, что я помню. Конечно сейчас она старше, но не думаю, что она сильно изменилась.  

Она взглянула на портрет, на нее смотрело худощавое, некрасивое, даже нелепое лицо юной девушки: большой рот с губами в трещинах, скорее всего от покусов, слишком крупный круглый нос и торчащие уши, как у Мастера Йода из «Звездных воин». Она протянула листок Дидье. Тот вопросительно взглянул на друга.  

— Это портрет Клотильды Дю Буа. Я, конечно, не Леонардо, ну кое-что понимаю в этом. – Отец Жоффруа снова подошел к бюро и достав папку с рисунками, передал ее Анне.  

Это были великолепные эскизы с изображением мужчин и женщин в стиле ню.  

– А отец? Дочь похожа на него? – поинтересовался Дидье.  

Его друг засмеялся:  

– Рене Дю Буа был словно мешок с зерном на коротких ножках.  

Перед глазами Анны всплыла физиономия «преподобного» с длинным орлиным носом, хитрыми колючими глазами и его скрюченное тощее тело на длинных ногах. Она уверенно произнесла:  

– Однозначно, во Фламанвиле не настоящие отец и дочь.  

Управляющий в утверждении закивал головой и снова пристально уставился на портрет.  

– Надо срочно сообщить маркизу о ваших подозрениях, — посоветовал отец Жоффруа.  

– Тогда возникает много вопросов, святой отец. Во-первых, кто эти люди; во-вторых, где Дю Буа и его дочь, — логично рассуждала Анна.  

– Маркиз – форт, ему и разбираться. Но я рассуждаю так: человек, пытался заполучить приданное Клотильды, ее отец был против женитьбы, и злодей пытался его убить, чтобы потом окрутить глупышку Клод. Рене остался жив и это сорвало планы злоумышленника. Далее, возможно два развития событий, — продолжал настоятель, — настоящие отец и дочь покидают Нормандию, а в Фламанвиль приезжает самозванец, либо он все же убивает Дю Буа и использует его сан.  

– А кто тогда эта красавица с миндальными глазами?  

Дидье молча продолжал изучать портрет Клотильды.  

– Либо дочь мошенника, либо, — отец Жоффруа сделал паузу, — его любовница, которую он использует, чтобы, удачно выдав замуж, получить кругленькую сумму, возможно даже путем убийства новоиспеченного мужа.  

– Маркиз в опасности, — произнес молчавший все время Дидье. — Это, указал он на портрет, — кузина Мейбел.  

Анна выхватила у Дидье рисунок и стала всматриваться в лицо Клотильды:  

– Представьте себе, — обратилась она к другу молчуна, — что эта девушка хорошо прибавила в весе и ее уши спрятаны под берет. И еще…она привыкла носить мужские одежды. Что тогда мы имеем?  

«Я не позволю, чтобы моя красавица, моя любовь, моя Клод была опозорена... Я не позволю вам, мадам, разрушить все, что я добился», — слова «преподобного» стали всплывать в памяти Анны, — «моя любовь…я добился…»  

Отец Жоффруа снова взял «соус» и стал колдовать над портретом.  

Результат поразил гостей. С портрета на них смотрела Мейбел Мариус.  

– Утром мы возвращаемся во Фламанвиль, — резко и зло отрубила Анна.  

…  

Эрве возвращался из Руана. Небольшая деревушка Ле Фортон находилась по дороге в Фламанвиль, и он решил сначала заехать к Клотильде. Всю дорогу маркиз обдумывал, как лучше ему объявить о разрыве помолвки, а главное, какие привести доводы. Однозначно, ни Клотильда, ни ее отец, не будут в восторге от этого, ведь это позор для девушки, неполучение ею вожделенного титула и отсутствие желаемых денег.  

«Это лишь цена вопроса, — мысленно рассуждал Эрве, — естественно, они должны будут уехать из этих мест. В конце концов, последствия для меня более весомые, чем для Клод, они уедут, столько их и знали, а я прослыву непорядочным подонком, не держащим слово».  

Впереди замелькали крыши Ле Фортона. Он так и не решил, какой линии поведения будет придерживаться. «Будь что будет, сообразим по обстоятельствам», — решил маркиз.  

У небольшого дома стояла повозка с мешками и ящиками, по-видимому, какой-то крестьянин привез продукты священнику и его дочери. Дверь была открыта, но признаков жизни в доме не было. Вдруг тишину прорезали характерные звуки, издаваемые женщиной во время сладострастия. Маркиз заглянул в небольшую комнату, служившую скорее всего кладовкой, молодая служанка была в объятиях парнишки из деревни. Они были так увлечены друг другом, что не заметили появление постороннего в доме. Эрве улыбнулся и решил войти к Клотильде без доклада. В комнате никого не было и маркиз оглядевшись, собрался уходить. Он был разочарован, неприятный разговор придется перенести.  

Вдруг за ширмой, разделяющей помещение, послышалось какое-то шуршание, после которого до ушей мужчины стали долетать звуки глубокого частого дыхание. Он тихо на цыпочках подошел к ширме и заглянул за нее. Картина, представшая его взору, повергла его в шок.  

Клотильда Дю Буа, дочь священника протестанта, полулежала с закрытыми глазами в кресле в какой-то нелепой позе: одна рука была закинута за голову, другая – держала веер, зажатый зубами. Фламанвиль хотел как-то показать свое присутствие, но какое-то движение под юбкой Клод остановило его, и он увидел ботинки человека, стоявшего на коленях. Он сразу узнал эти несуразные желтые бархатные башмаки, принадлежащие «кузену Мейбел».  

– Та-та-та. Я как нельзя вовремя, — с усмешкой Мефистофеля и голосом полного сарказма, произнес маркиз.  

Движение под юбками замерло, глаза Клод увеличились до размера летающих тарелок, а веер выпал изо рта.  

Мужчина стоял скрестив ноги, фамильярно забросив руку на ширму. Клотильда, находясь в шоке, не могла вымолвить ни слова, и маркиз, воспользовавшись моментом, хладнокровно, словно нанося удар шпагой, произнес:  

– Вы знаете, мадам, цену моего молчания, — его глаза цинично блеснули, — это отступные за разрыв нашей помолвки.  

– Вы не посмеете никому рассказать об этом, — прошипела, словно змея, молодая женщина. — Вы слишком благородны для этого, — скривилась ее губы в усмешке.  

– Еще как посмею, мадам, я благороден с благородными людьми. А Вы, в купе с вашей кузиной и папашей, хотели меня одурачить. Почему бы и мне не оставить Вас..., — он остановился, чуть было не сказать «в дураках», но вместо этого гордо произнес, — без моего титула и без моего состояния. – Единственное, что я могу для Вас сделать, по своей доброте душевной, это переговорить с отцом Бертраном, чтобы он подыскал какой-нибудь отдаленный приход где-нибудь в Гаскони для вашего папаши, и дать Вам немного денег доехать до него. И не надо благодарить меня за…, — он сделал паузу, — за мое благородство, — заключил он, покровительственно улыбаясь и насвистывая мотив модной песенки, маркиз покинул молчавшую, лишь раздувающую ноздри, женщину.  

…  

Как-то незаметно украдкой подкралась осень. После долгого сезона роста и цветения природа запыхалась. Растения устали виться ввысь, трава посохла, пожелтела за лето от распаленных солнечных лучей, деревья шелестели поникшими листьями, весь живой мир заканчивал приготовление к зиме. Птицы стаями кучковались все выше к небу, провожая мягкие лучи, уходящих теплых дней. Белки, как оголтелые, словно снабженцы в поисках продовольствия, носились по лесу, стремясь как можно больше заготовить на зиму. Уставшая природа склонялась ко сну, но к отдыху еще предстоит хорошо подготовиться. Не за горизонтом уже прохладные дожди, холодные ветра и долгое томительное время зимы. Но это будет позже, а пока Осень, неспешно взяв в руки холст и кисти, с трепетом художника начала раскрашивать поникшую растительность в пестрые цвета.  

Анна чувствовала некую грусть, набежавшую мощной безжалостной волной. Снова открылись страницы ее памяти, снова тоска, словно с надрывом плачущая виолончельная «Элегия» Массне, бередит сердце. Ей было хорошо с Эрве, комфортно, удобно, возможно, они даже были гармоничной парой, но… И это «но» мучило, истязало ее, лишало ее душевного покоя. Она не была откровенна с ним. Она так и не рассказала ему о себе. Но как бы хорошо ей ни было с маркизом, ее душевная память все чаще и чаще стала напоминать о людях и событиях из той, другой жизни. Нередко она стала впадать в меланхолию, сравнивать свою прошлую жизнь с настоящей и находить, что раньше она была более удовлетворена жизнью, чем сегодня. Ах, если бы было можно забрать Эрве и очутиться в ее мире.  

Маркиз словно не замечал ее состояния. Он был влюблен и принимал ее такой, какой она есть, с ее особенностями и недостатками. Они находили общие темы разговора, и что было важно для него, она умела и была готова слушать и слышать его. Он чувствовал себя с ней в одной упряжке, его радовал ее интерес к постройке замка, его декорации и организации хозяйства.  

Семейка Дю Буа каким-то странным образом вдруг исчезла из Катантен, и никто не мог ничего толком рассказать о них. Кто-то говорил, что они уехали на юг. У кого-то были известия, что они пересекли Ла-Манш и присоединились к английским протестантам. Сам же маркиз оповестил всех, что перед уездом Клотильда Дю Буа разорвала помолвку с ним. И теперь он свободен и готовиться к свадьбе с «графиней» Анной де Брисак.  

… Было прекрасное октябрьское утро. Небо, окрашенное в желтый цвет восходящим солнцем, словно свидетельствовало о приближении еще одного теплого дня. Море было удивительно спокойное, величественное и прекрасное и только легкий ветерок гнал гребни волн к песчаному побережью. В лучах восходящего солнца вдалеке виднелся парусник. Вокруг все было окутано беззаботностью и покоем.  

Их лодка медленно покачивалась на волнах. Эрве медленно налегал на весла и смотрел на Анну с такой нежностью и любовью, так, как никто и никогда не смотрел на нее, словно хотел запомнить каждую черточку ее лица.  

– Вы – лучшее, что было в моей жизни. И я не хочу Вас потерять, — начал он, глядя ей прямо в глаза.  

– Почему Вы должны меня потерять? – с уверенной улыбкой спросила она. — К рождеству я стану Вашей женой и тогда я буду с Вами и в болезни, и в здравии, даже если и захотите не избавитесь от меня, — засмеялась женщина и добавила медленно грудным голосом, — и только смерть разлучит нас.  

Они оба рассмеялись.  

Вдруг взгляд Анны привлекала фигура на берегу, которая суетливо проделывала какую-то непонятную манипуляцию. Она сощурила глаза, чтобы лучше разглядеть получше, что происходит. Чёрная рубашка и белый воротничок выдавали в фигуре протестантского священника. Анна вскрикнула, увидев в его руках мушкет. Эрве повернул головы назад к берегу, туда, куда был направлен взгляд женщины, но было слишком поздно, раздался выстрел. Голова маркиза дернулась к верху, спина выпрямилась словно от удара, на светлой кожаной мужской куртке появилось овальное пятно, которое стало быстро расползаться, изменяя цвет от светлого до темно-красного. Женщина побледнела от страха, широко раскрытые глаза, смотрели на Эрве, ей казалось, что она не может двигаться, находясь в каком-то ступоре. Через какую-то долю секунды он с трудом встал, сделал шаг к Анне, она вскочила, пытаясь поддержать его, лодка пошатнулась, накренилась и перевернулась. Они оба оказались в воде.  

– Мы будем вместе…только не в этой жизни…я найду тебя…потом, — слова давались ему с трудом.  

Анна схватила теряющего сознания мужчину и старалась не дать ему уйти под воду. Еще раз она бросила спешный взгляд на берег и у нее потемнело в глазах от ужаса. Она узнала отца Клотильды приходского викария Дю Буа, который успел перезарядить мушкет и целился в нее. Она нырнула, затягивая Эрве с собой в водную гладь. Больше она не чувствовала ничего: ни страха, ни любви, ни даже тела маркиза, только темнота.  

…  

Она пришла в себя от шума прибоя, от того, что вода касалась ее ног. Она то шурша отступала, увлекая с собой мелкую гальку, то подкатывала снова, то покрывала ступни, то неожиданно хлестала по ягодицам. «Волны. Море», — мелькнуло в голове. И с этими словами пришли воспоминания: «Лодка…выстрел…а где Эрве? » Женщина открыла глаза. Песчано-галечный пляж убегал вдаль, упираясь в скалу. «Господи, все это уже было! – застучало в голове, — только с Хьюго. Святые угодники, куду меня еще занесло? В будущее? Я это не выдержу». Анна приподняла голову и увидела, как к ней подбегает молодой человек в полицейской форме.  

– Мадам, с вами все в порядке? – волнительно спросил он.  

– Да, я ОК, а что с маркизом? Он жив? – женщина потерла руками виски.  

– Прошу прощения, мадам, вы уверены, что вы в порядке? Вы можете передвигаться? – и парень стал помогать Анне подняться на ноги.  

Она хотела спросить какое сегодня день и год, но подумала, что полицейский решит, что она тронулась умом.  

Ее довезли до отеля в Шербуре. Хьюго, расстроенный, взволнованный, злой, как загнанный тигр, метался по комнате. Анна открыла дверь с ничего не выражающим лицом. Она даже боялась думать, что или кто находится внутри, она боялась думать, где она. Он с восторженным криком кинулся обнимать ее.  

– Какое сегодня число? – тихо спросила Анна.  

– Слава Богу тебя нашли очень быстро, — только ответил он.  

2 года назад  

Анна вернулась из Парижа и не спеша шла на работу. Она прекрасно знала, что сейчас начнутся вопросы, поэтому она оттягивала встречу с коллегами. Так и вышло, не успела она открыть дверь кафедры, как Жанна тут же подлетела к ней и заговорщическим шёпотом затараторила:  

– Ну, давай, рассказывай. Что ты решила насчет Парижа, насчет француза? Вообще, для тебя это идеальный расклад: и при работе, и при мужике, и от бывшего вне зоны доступа, номер заблокируешь, а сам он точно не притащится.  

– Все сложно, подруга, — вздохнула Анна.  

Пока она лежала на берегу без сознания, ее мозг работал, показывая, что творится в ее сознании относительно мужчин. Или это была какая-то безумная игра мозга: «таких» мужиков в реальной жизни нет. Анна решила никому не рассказывать об этом, чтобы ее не сочли ненормальной.  

– Что сложно? Что сложно? – пыхтела лаборант. – Предложение либо есть, либо его нет. Тебя пригласили, что тут сложного?!  

– Не люблю я его, понятно, — зло рявкнула Анна.  

Жанна от неожиданной реакции подруги остолбенела, широко раскрыв глаза и отошла. Вдруг она остановилась, повернулась и резко произнесла:  

– Что ж не понятного, все понятно. Только ты всегда говорила, что в нашем возрасте о любви говорить не приходится, да, взаимопонимание, да, уважение, но не любовь. Так что изменилось? Что произошло? Ты, вон, Мишку любила, а что вышло с этой любовью?!  

— Это другое, — как бы извиняясь, еле слышно сказала Анна. – Мы были молодые и дурные. Зачесалось в одном месте, вот и решили, что это любовь.  

– Тебя не поймешь, с Мишкой зачесалось – это не любовь, с Хьюго – не чешется и не греет, тоже не любовь, а что ж такое любовь? Может ее вообще не существует?  

В воздухе повисло молчание.  

– Изабелла Юрьевнаааа, — протянула Жанна, — вот вы три раза были замужем, а вы ваших мужей любили?  

– А как без любви?! – восторженно заговорила пожилая женщина, — я вообще все делаю с любовью: и борщ варю с любовью и синие жарю с любовью.  

– Ага, и в туалет с любовью, — пробубнила себе под нос Жанна.  

Но у Изабеллы был отличный слух, она ничуть не обиделась:  

– А это, ляля моя, в первую очередь, потому, как если со стулом проблемы, а какой любви может идти речь, — засмеялась она, — тут не до любви вообще.  

– Я привезла из Нормандии камамбер и кальвадос, — Анна решила сменить тему разговора и поставила мешок с сыром и бутылкой на стол, — так что после лекций дегустация.  

— Вот с этого надо было и начинать, — хлопнув в ладоши и потирая их, сказал, сидевший безучастно Борис, — а то про любовь, — щелкнул он языком и мотнул головой.  

Вечером Анна не хотела идти домой, ее там никто не ждал, разве что самоедство и «разборка полетов». Они с Жанной допивали кальвадос, и тема любви и одиночества как-то всплыла сама по себе, наверное, это было то, что интересовало обеих женщин.  

— Вот объясни, у тебя опыт, — начала слегка захмелевшая Анна, — иногда встречаешь человека, хороший, положительный, к тебе относиться хорошо, и ты головой понимаешь, это то, что тебе и надо, но сердце сопротивляется и кричит: «Эй, мать, открой глаза, он меня не греет». А бывает наоборот, встретить какого-то урода, сердце бьется, хочет вырваться наружу, а голова: «ни-ни, ты же видишь, он, конечно, совершенный мачо, но абсолютное дерьмо, он вообще не вариант». Вот почему так?  

— Это еще ничего, а бывает еще сложнее: голова понимает, это то, что надо, и сердце вроде постукивает, а секс с ним, мягко говоря, никакой. Или, наоборот, душа – поет, и сердце – стонет, а голова не понимает. Вот как, подруга.  

– Короче, делаем логический вывод, любовь – это когда во всех трех местах удовлетворение, — и Анна залпом опрокинула остаток кальвадоса в рюмке.  

– Да, — мотнула головой Жанна, — только откуда потом в отношениях «геморрой» на весь зад? Не бывает все хорошо, Анька, поверь, вечно какая-то лажа начинается.  

– А если бывает, а если он – то, что заказывали и мечтали, — она вопросительно смотрела на подругу, — только он не в этой реальности, — чуть слышно произнесла Анна.  

— Вот именно. Не в этой реальности, на другой планете.  

6 месяцев назад  

– Анна, Михаил пропал, — голос бывшей свекрови дрожал от слез, — я звонила, сначала он не отвечал, а теперь телефон отключен вообще.  

– Что значит пропал? Сколько его уже нет? – по-деловому спросила Анна.  

– Пять дней, я заявила в полицию и дала им твой номер телефона.  

«Господи! Сколько это будет продолжаться? Пять лет как развелись, а его тень постоянно преследует меня» – застучало у нее в мозгу.  

Анна никогда не думала, что полиция будет заниматься такой ерундой, ну запил мужик, загулял. Однако, на следующее утро ей позвонили и сообщили информацию о местонахождении живого и невредимого Михаила. «Слава Богу! Может на этот раз у него с кем-то серьезно и он оставит меня в покое», — надеялась Анна.  

Через неделю после этого происшествия тень бывшего мужа появилась снова, вернее не тень, а он сам во плоти. Было воскресное утро, Анна пекла блинчики для приглашенной к завтраку семьи дочери. В дверь позвонили, Анна открыла дверь, и ее удивлению не было придела, когда на пороге она увидела Михаила, которого не видела года три. Он был побрит и подстрижен и это ужасно контрастировало с болезным землистым цветом его лица, какой-то общей неопрятностью, как говориться, в нем не чувствовалась «женская рука». От некогда статного красивого мужчины не осталось и следа.  

– Кофе сделаешь? – не здороваясь спросил он спокойно, словно они расстались пару часов назад.  

– Заходи.  

Анна почувствовала, что в ней нет злобы и обиды. Она смотрит на него как на бесполого родственника, которого знает, как свои пять пальцев, все его достоинства и недостатки, не как на мужчину, ни как на мужа, пусть даже бывшего. Они разговаривали без надрыва, пожалуй, впервые за последние годы, без взаимных упреков, без обвинений, без угроз. То ли действительно время лечит, то ли чувств уже никаких не было, Анна подумала: «Вот она золотая середина наших отношений».  

– Знаешь, правду люди говорят, только когда теряешь что-то ценное, понимаешь, как тебе это было дорого, — произнес от тихо с грустью на глазах и не прощаясь ушел.  

С ним ушла какая-то часть Анны, было одновременно и грустно, и радостно от этого. Такое чувство у нее было после окончания школы, когда понимаешь, что детство уходит, и жаль этого, но перед тобой интересная, незнакомая доселе жизнь. И ты с восторгом ждешь этого «чего-то нового».  

Больше они не виделись. Он звонил, спрашивал про здоровье, про внука. Михаил больше не интересовался ее личной жизнью.  

Год назад  

– Видела Светку с химфака, она замуж второй раз вышла. Это Светка-то – ни рожи, ни кожи, — жаловалась Жанна, уплетая свой бутерброд, — уже все отсталые слои населения с мужиками, одна я –как...  

– Ну уж тебе бы это говорить, у тебя их было вагон и телега, выбирай – не хочу, — удивленно посмотрел на нее Борис.  

– Ваша проблема, ляля моя, шо вы не знакомы с законами физики, — вдруг заключила Изабелла Юрьевна, ставя на стол чашку с кофе, — с химией у вас-таки все у порядку, а вот с физикой, — она покачала головой из стороны в сторону. – Если таки хотите много взять, надо быть готовой и много дать.  

– Я отдаю всю себя, — глаза Жанны открылись от удивления  

– Вы отдаете тело, а я про душу. Тело имеет размеры, и мужчина, насытившись им, оставляет вас в поисках нового. А душа, она, ляля моя, безгранична, и иногда, нужна вся жизнь, шобы познать всю глубину этой души, — философски рассуждала мудрая женщина.  

– Душу отдают дьяволу, Изабелла Юрьевны, а мне они только и попадаются, — зло буркнула лаборант.  

– Ляля моя, рогатому душу таки продают, а не отдают, а это две большие разницы. Все, шо вы делаете, в это надо вкладывать душу, как ваши кровные в сберегательный банк. Поверьте, мужчина это ценит.  

– Ну, а если ты с душой, а тебе наплевали в ту душу, — констатировала Анна, — здесь уже чисто физически хочется по мордам.  

– А тут уже не физика и не химия, — вставил Борис, смеясь, тут уроки физкультуры нужны, чтобы бежать со всех ног от такого.  

– Да, сложная штука – жизнь, — вздохнула Жанна.  

– Да никакая не сложная, просто надо найти своего подходящего человека, и все тогда будет хо-ро-шо, – четко разделяя по слогам заключил Лишевский, — да даже и искать не надо, само все срастётся с кем надо.  

4 месяца назад  

Было чудесное осеннее утро. Одно из редких для этого времени года. В воздухе уже висел запах осени, но солнце светило достаточно ярко, все еще даря свое тепло всему живому на земле. Казалось, что деревья, сияющие на фоне ярко-голубого неба, подбоченившись, подставляют ему свою разноцветную листву.  

Анна шла медленно, любуясь гаммой осенних оттенков. «Правда, золотая осень, — промелькнуло у нее в голове, — на березках вместо листочков висят золотые монетки, и, кажется, что от одного дуновения ветерка они начнут тут же звенеть; вон золото высшей пробы, а это явно залежалось в бабушкиной шкатулке». Она повернула голову влево и в глазах зарябило от красного «цыганского золота». Усмехнувшись своему сравнению, проходящая мимо открытой террасы кафе Анна, повернула голову в другую сторону. Ее взгляд задержался на мужчине, читающем книгу. Он явно диссонировал с осенней природой. Его белоснежный джемпер и бело – синий шарф скорее подходили для рождественского вечера. «Хотя, нет, он – как белое золото на тарелочке с голубой каёмочкой» – она хихикнула и ее лицо расплылось в улыбке. В этот момент мужчина оторвал глаза от книги и потянулся за чашкой. На какую-то секунду его взгляд задержался на проходящей мимо женщине. Их глаза встретились. Время остановилось…  

Глаза незнакомца были темные, Анне показалось, что они цвета Х. О. коньяка, с выдержкой лет 10 минимум, взгляд был непродолжительным, но проницательный и тяжелый; было ощущение, что в нем какой-то нескромный вопрос, он даже мог бы казаться дерзким, если б мужчина не был бы столь равнодушно спокоен.  

Анна, как в забытье, дошла до работы. Она была опьяненная этим Remi Martin, этим Napoleon и Courvoisier в одном бокале. Улыбка сошла с ее губ, а в голове, хуже зубной боли, свербела мысль: «Где я его видела? »