сидят убитые рутиной

Сидят убитые рутиной,  

Уж третья склянка на столе,  

Давно друг друга мнят скотиной  

С великой думой на челе.  

Кого клянут? Не знают сами…  

Быть может, подлую судьбу,  

Что издевается годами,  

И непонятно почему.  

Вон у того жена, квартира,  

Где-то, наверно, денег спи. дил,  

Ещё и руку жмëт, проныра,  

И не страдает по отчизне!  

Кобыла пашет чуть с рассветом,  

Но председателем не стала,  

И снова власть своим декретом  

Всех, как могла, нас нае. ала.  

А в телевизоре: то пляшут,  

То жрут чего-то из папайи,  

С экранов нам с улыбкой машут,  

Как же они все за…ли!  

Сосед орёт, как поларешный,  

Чего-то хочет, щас получит!  

«Эй, гад, на свете этом грешный,  

Тебя от бешенства не пучит? »  

Опять нассали, суки, в лифте,  

Ещё бы кучу наложили!  

Сейчас и я в кишечном дрифте,  

Всем покажу, что мне по силе.  

Соседка с третьего подъезда,  

Как будто так к себе и манит,  

То улыбнётся, то смеётся,  

Глядишь, здороваться заставит.  

Собаки лают днём и ночью…  

Уже достали эти дети!  

Была б, вон та, моей бы дочью,  

Эх, я б её уважил плетью.  

Ты наливай, одна отрада,  

Себя рюмашкой побалу́ем.  

Ещё бы соли мелкой надо,  

Чтоб закусить последним х. ем.  

Подорожало снова масло,  

Бензин давно уже по сотке!  

А мирового вкус скандала  

Нам не заменит вкуса водки.  

Вот, помню, раньше, было время…  

И если б гнать не из опилок,  

То жить бы стало легче, Сеня,  

Среди окурков и бутылок.  

Уж полдевятого утра,  

А мы ещё с тобой не в духе,  

Да наливай, опять пора  

Идти за зельем до старухи.  

Косая бл. дь бодяжит, слабо,  

Чтоб зуб болел её последний,  

Скажи мне, чëрт, всё это надо,  

В такой прекрасный день весенний?  

Хабарик, пальцы обжигая,  

Тревожит пьяного калеку…  

С чего так пойло убывает?  

Ответь же, Боже, человеку.  

Но тишина, лишь свежесть ветра,  

И жжет в груди от жуткой боли,  

Ждёт откровения момента,  

Великих истин славный воин.