Мусор Давема

Теранг споро поднялся в отдел дорожной полиции, пробил карт-бланш, махнул челом и, получив льготное «седло в ослятне», спустился к перронным турникетам. Народу в зале за пять минут не прибавилось.  

В ожидании выпуска, равного для всех пассажиров, ожидающегося и состыкованного офицер осматривался – ему не часто приходилось бывать на вокзалах, а за последние лет пять так и вовсе такой нужды не возникало. За прошедшее с последнего посещения этого вокзала время в нём добавилось разве что нескольких свежих движущихся ступеней эскалаторных дорожек – новомодных устройств для граждан, слабых ногами, которые укатывались кудато-то вниз, в недра подпола видимого этажа, наверное, на стоянку коммунал-такси, сообразил он, вспомнив, что площадь перед вокзалом таковым городским удобством не расширилась. На месте стоянки, как он припоминал, вытащив картинку из памяти, обнаружилось неестественно чистое для привокзальных районов здание почти без окон.  

Эскалаторы переступали уходящими тёмными ступенями; вдоль стены с длинным окном просветом, отделяющей зал от перрона, обитало пара десятков посетителей: перед турникетом составляла компанию Терангу семья южан из темноволосого и темнобрового, озирающегося мужины лет сорока, двух его женщин средних лет в цветастых платках до пояса и длинных же юбках, с тройкой приструненных детей, в глазах которых читалась жажда бегать и любопытство туристов. Семья эта топтала пол зала неожиданным для несведущего в обычаях побережья Теранга набором обуви: на ногах женщин темнели крепкие сапоги с тяжёлыми каблуками, а их совместный мужчина щеголял легкомысленными сандалиями, виднеющимися из-под не менее молодёжных светлонебесных брюк. Южане были обременены багажной телегой с сумками.  

На длинных «диванах» неподалеку расположилась пара монтажников в форме, сидевших в одинаковых позах – заложив руки за затылки, со взглядами, направленными на табло прибытий и отправлений. Ноги одного из монтажников, того что выглядел помоложе, снабжённого "фирменными" рыжеватыми усами меньшего объёма и густоты, чем у его старшего товарища, покоились на вместительном мотажном футляре. И монтажники и напольный футляр несли на себе логотип фирмы, которую они представляли. Теранг даже немного позавидовал младшему усачу: свой футляр, называемый "сейфером" и таковым, по сути, и являющимся, выпускать из рук во время пешего перемещения было запрещено. Ноги монтажников так же были заключены в массивную рубчатую обувь, не чета почти городским кожанным тремпам Теранга на утолщённой подошве, о чём он ненадолго и задумался. Перемещений по лесам с горами не ожидалось, однако местность впереди – сельская... Хотя южанин на тот же поезд – в сандалиях. А конечная у них какая? Теранг поднял голову к табло, переместившись в проход сбоку от сидушек, на которых дремали монтажники. Один, во всяком случае, дремал, старший, как мимолётно заметил Теранг. Состав доползал пассажирским маршрутом до Шеве Бартин. Он наморщил лоб, припоминая, когда он бывал в этих далёках последний раз. Название что-то напоминало, скорее историческое. По делам службы за три округа на северо-восток его не заносило, да и не по делам... Кроме знаменитых рудников в Бартинах на границе Сахана ничего не вспоминалось. Были там по ходу линии «объекты», имелись родовые кнайды, но даже то, сколько в этом Шеве, точнее вокруг того шеве, народа? Буклетиком для турирующих по линии прикупиться?  

Долго о том Теранг не размышлял, подойдя к ларю вокзальной коммерции. Заодно и расширительно для кругозора будет. Внеся лепту в сохранение ландшафтной фауны, Теранг получил от продавщицы, уткнувшейся одним глазом в экран строченки над чилой с соломенкой, цветную глянцевую книжицу на несколько страниц с рекламой курортов «ходов следования».  

Удивляться тому, что и Бартины теперь считаются в Королевствах курортами, времени уже не оставалось – за окнами обзора перрона проурчал высоченный тёмный тепловоз и под балки навеса стали втягиваться бежеваые вагоны прибывающего состава. Никаких других проходящих не должно было быть в течении четверти часа. Теранг засунул просветительский буклет во внешний карман оттягивающего руку чемодана, подойдя к турникету ворот, возле которого уже стояли первыми очнувшиеся усатые мотажники со своей ручной кладью величиной с грузовичок на колёсиках и носильщик, опёршийся о телегу с поклажей южан, сгрудившихся рядом. На детях были теперь надеты шлейки и на их головы нахлобучены одинаковые котелки с ремешками и широченными полями. «Всё таки куда они всей семьёй направляются? Неужели до конечной? » Теранг пристроился в очередь, за коротко обернувшимися к нему четырьмя мужичками очевидно «из крестьян» с неидентифицируемой по содержимому ростовой коробкой на колечно-вилочном поде и горожанкой «серебрянных» лет, в костюме скорее деловом, с откровенно подсолёными щеками и шеей. За Терангом почти сразу образовалась стайка хихикающих о чём-то своём, приглушающих обмен впечатлениями, школьниц.  

Турникет отворился на перрон перед замершими запыленными вагонами, когда южанин стал поворачиваться прямо в проходе с явным желанием посмотреть назад, в конец очереди. Одна из южных дам метнула неприятно ожёгший Теранга взгляд назад, её рука выпросталась из одеяний, перчатка легла на загривок мужа и, решительно остановив начавшийся разворот, буквально вытолкнула курортника по направлению к посадочным перилам между вагонами и окнами вокзала.  

Зайдя на площадку за перекатываемым мощным коробом крестьян, которые самостоятельно волокли его за найтовочные ремни, Теранг, последний в очереди вагона «для взрослых» продвинулся мимо длинной генераторной, туалетов и медсанбата до своей сидячей ячейки. Вагон грузо-пассажирского пригорода был плацкартного типа, «ослятня» не обещала изобиловать удобствами. Четыре часа посидеть можно, но весь путь до Шеве, судя по табло, должен был занимать больше шести часов.  

* * *  

Едва Теранг успел устроиться в своей «ослятне», как вагон тронулся. Вагон был наполнен не «под завязку», но и не пуст. Соседями через проход оказались уже знакомые монтажники, с очевидной досадой глянувшие на Теранга, занявшего боковую нишу, обычно используемую как багажную за неимением пассажира. Дуэтом крякнув, монтажники не стали рыскать в поисках ближайшей ниши по левой стороне, но в четыре руки закатили свой суперкейс под откидную банкетку одной из лежанок, выдвинув для него массивные опорные ножки, с чем пришлось возиться обоим, улегшись на не слишком чистый ковроматин. Теранг наблюдал за этими найтовочными ухищрениями со внутренним сочувствием, но пустых сидячих ячеек в вагоне было меньше чем лежачих, к тому же отсоединение своего кейса от держателя, с переводом его на другой код хранения был чреват админстративной неразберихой.  

Теранг не любил общественного транспорта и, в частности, рельсового, но и ненависти к нему не испытывал. Видимо, потому что не приходилось ему жить поблизости от рельсопутки. Приходилось по службе бывать в районах прилегающих к рельсовым путям, даже проводить в этих районах «мероприятия». Запомнились из этих посещений постоянные поскрипы сочленений, стук колёс, посвисты маневровых локомотивов, шум проходящих составов, указания по громкоговорителям... Вероятно, что жить под этот аккомпанемент обитателям прилегающих жилых районов было утомительно, но он сам был избавлен от него служебными достижениями.  

Вынесенный из-под крыши вокзала вагон перетрясло и перекачало на стрелках, после чего вдоль латунного рельса рядом с ходовым потянулись близкие шпалеры пристанционных складов с глухими стенами промышленных предприятий. Развлекали взгляд эти глухие стены хуже тюремных, в окно смотреть расхотелось. Соседи Теранга через проход у окна, затемнённого сверху поднятой к внешней стенке боковой полкой ячейки, скинули куртки с вещевыми сумками на сидения, разложив на столике между собой коробку с покупными тугертами. Меж ними шел негромкий обмен репликами про какие-то цеховые дела, заглушаемый прочими вагонными шумами. Далее в направлении к голове поезда виднелись чьи-то ноги носками вверх в тонких городских туфлях: человек, там лежащий, не обратил на проход городского Южного сонного внимания. Следующую «ослятню» занимал так же транзитный пассажир, прикрывший шторку, ячейка вслед за ним, судя по вливающемуся в вагон свету, пустовала. С противоположной стороны за поручнями виднелись полы колеблющихся одежд – там обитала говорливая группа человек из пяти, слышимая, преимущественно, женскими голосами.  

Комфортабельностью и простором размещения одежд с багажом полусидячий плацкарт не располагал. Расширение личного пространства, выделяемого на единицу пассажира имелась в сидячих «ослятнях». Свой сейфовый кейс Теранг поставил в ящик напротив откидывающегося столика, на который опирались его локти, сумку с личными вещами можно было уложить на верхнюю сетку над сидением, под выгибающимся к осевой линии вагона потолком. Места по верху было много, хотя центральная ось потолка не была сводчатой – там шла, как можно судить по отверстиям, уплощённая вентиляционная труба. Освещение сейчас, поздним утром, было выключено, но под потолком, по краям «зализанной» трубы виднелись сплошные линии плоских плафонов и внизу полок тоже можно было распознать лампочки вдоль прохода. Или это были кнопки?  

Пассажирскому вагону было лет тридцать, возможно, он даже помнил войну – шпат-пастовая светлая отделка от когда-то салатного до тёмного гладкостью не отличалось – на ней виднелись зарощенные царапины от габаритных грузов или резких на развороты пассажиров с вилами и пиками. Может быть этот вагон раньше служил детям? Семья южан, с их суровыми обычаями сохранности супружеской верности, прошла туда и стая школьниц, отправившиеся в этот неурочный час в рельсопутный вояж неведомо куда, так же оказались вне его видимости и слышимости. Насколько припоминал Теранг планировку детских вагонов, в которых ему приходилось бывать чаще, чем во «взрослых», там полок, на которых приходилось бы сидеть «спиной вперёд» не ставили даже на поиримской магистрали, не говоря уже о грузо-пассажирских восточных.  

За окном заслоняющие белый свет стены оборвались сеткой бегового стадиона, поезд набрал степенный ход, дающий перемещения на километров сорок за час. За беговым мимо прошелестела глухая «роща» дужеретов с прорезающими её, заметными здесь, башнями кустовых опор подвески арахна. За прилегающим развлекательным комплексом с тарелкой под мост нырнула прогулочная набережная, с обрывом в пробетоннированный каньон Везера. Вскоре после моста, острова, отводного канала и очередных высоких заборов с уходящими за бровь обозрения фермами, поезд стал поскрипывать, притормаживая, огибая платформу на повороте. У посадочного перрона невообразимо модерновой платформы «на повороте», приписанного к посёлку с экзотическим, «неместным» названием Лиадет, который посёлком перестал быть ещё во времена старых королей, была судьба счастливой жертвы инженерного новаторства. Диск под куполом проектировали как вершину инженерной мысли. К сожалению для инженеров, проектировавших посадочный "диск постоянного оборота", уже построенную дугу рельсового полотна, по которой движутся вагоны поездов, никак не представлялось возможным синхронизировать с шагом прилегающей дуги перрона, точнее – с мерным многоугольником постоянного смещения этой посадочной «шайбы».  

Изначально смысл возведения перрона в виде движущейся шайбы заключался в том, чтобы не останавливать тут составы. Платформа предполагалась исключительно пассажирской – двадцать лет назад была модной идея пуска электричек пригородного охвата вокруг Цтуба. Глубинной причины, по которой на этом участке пути нельзя останавливать поезда, Теранг не помнил, но все цтубяне знали, что нельзя. Какие-то особенности эфира и земного заряда...  

Казалось бы: «Нельзя? Так не ставьте тут платформ! Ставьте дальше. Или ближе к Чистому». Но тогда и в тех кругах, которые оставляли тут ветку рельсопутки, циркулировала, как ожидающаяся «шайба» перрона, вера в технологические новшества. Ещё проектировщиками двигали соображения меркантильного плана: местность вокруг уже тогда была не промышленного качества и договариваться с владельцами склона, который надо было срезать под платформу с другой стороны полотна всё не получалось. Под полем же возводимого вокзала «с шайбой» была водозаборная скважина. Проект предполгал множество выгод, в том числе вывод воды в объём фильтрации за счёт ведомства путей сообщения. Грандиозный был проект... Не всё получилось по задумке.  

Перед Терангом раскрывалось широкое открытое пространство, уставленное низкими клумбами, переходящими в площадь, где впереди нарастал голубой купол вокзала, сохранившего, как и было задумано архитектором, округлую форму наплывающего фронтона. Над ним возвышалась устремлённая к облакам бело-голубая водонапорная башня в виде спиральной раковины речной улитки. На огромной платформе с клумбами народу было немного.  

Поезд втянулся на станцию, скрипнул тормозами и остановился. В столичном музее технических достижений показывают мультипликацию, на которой видно, как инженеры решили проблему в итоге: под платформой на глубине есть шайба постоянного вращения, которая воду и качает, но с оставленным традиционно статичным перроном она не связана. Маги это место не любят и здесь не селятся. Платформу построили с крайне малым углом дуги. Сейчас, чтобы увидеть голову поезда Терангу пришлось бы прижиматься щекой ко много раз мытой обшивке вагона и спорить зоркостью одного глаза с искажающей перспективу оптикой отражающего толстого стекла. Присмотревшись к стенке за крахмальной занавеской, Теранг от ребяческих выходок отказался. С округлого перрона в вагон зашло несколько новых пассажиров, молодая супружеская пара в походных костюмах с двумя высокими рюкзаками прошла между Терангом и уткнувшимися в раскрытый городок нард монтажниками. Похоже, Бартины стали пользоваться популярностью у разноплановых туристов!...  

Пора и ему просветиться, решил Теранг под мягкое покачивание тронувшегося уже точно из города поезда. Задвинув ширму, отгораживающую его уединение от прохода, он поднял микроскопический «столик для чая», выдвинул багажный ящик, извлёк купленный на вокзале буклет и погрузился в его изучение.  

По ознакомлению с векторами поддерживаемого туризма вдоль ветки на Саханд, когент понял, насколько он отстал от сферы развлечений студенческой и иногородней молодёжи. На Бартины ехали гулять по историческим копанкам, вживляться в быт золотодобытчиков, употреблять экзотические блюда с орехами, ловить рыбу «в чистых горных ручьях». Проспект не упоминал того, что ручьи эти подправлены не всегда добрососедской флорой, наросшей на реактивах, использовавшихся для золотодобычи и, уже в новейшие времена, радиоактивными выпадами. И даже для того, чтобы приманивать легендарных серебрянных драконов, только раз увидеть которых – мечта влюблённых многих поколений.  

Организовали весь этот цирк с козлами, как предположил Теранг, местные буны в содружестве с частично вернувшимися хуни. Поблизости от станций на сахандской ветке нашлись и другие привлекательные области, о которых рассказывал проспект страницах на десяти, даже с фотографикой.  

Теранг смотрел в окно на открывшиеся пока перспективы Перегребней, в которые спускалась колея бронзянки. Поезд набрал уже крейсерскую скорость, качаясь и перестукивая в убаюкивающем ритме. В поездах одинокие пассажиры засыпают. Выглянув за неплотно задвинутую шторку ячейки, Теранг убедился в том, что работяги, получив толику свободного времени, проводят его в любом транспорте одинаково: соседи не пялились в окно с их стороны, мимо которого промахивали ветки придорожной стебельной растительности и не читали – они «медитировали» над футляром трик-трака, вероятно с самого того момента, как он застал их за этим занятием первый раз. Теранг задвинул шторку купе до упора, откинулся на спинку сиденья и предался размышлениям.  

Скрытность переправки «спеца с чемоданчиком» предполагала опасение за то, что кто-то в столичном отделе «докладывает». Случаются ещё коллеги, прирабывающие на сторону, да... Обычно для таких опознаний на месте снаряжается спецтранспорт, есть лаборатории на колёсах, есть оборудованные крылья, но все эти транспорты на учёте, их маршруты обязательно известны многим. Послать отдельного Теранга в тур «чуть дальше стадиона», хоть и немного не по профилю кураторства, значительно снижало бюрократическую нагрузку, но создавало и свои сложности...  

В переносном, считающимся портативным, хоть и тяжёленьком «чемоданчике коммивояжёра», оттягивающем руку, много не перевезёшь – аппарат, там уложенный, весьма дорог, представляет из себя отдельную ценность. Специализация капитана Теранга, давно служащего в третьем, позволяет в какой-то степени защитить дорогой чемодан, но в знакомой местности города, эта защита, скажем, выше, чем в незнакомой. А впереди ожидалась местность незнакомая. И не городская. Ехать недолго, и если бы не груз, так можно было бы даже в открытом плацкарте, но логичнее было послать спецтранспорт на любой тяге из другого округа: передача дел на «свободные плечи» в округа в тройке было делом почти обыденным – тут вам не по-районный сыск, где отчётность по раскрывемости «всему голова».  

Получив вводную с ордером на «музыкальный инструмент» Теранг это и предложил – переложить. Большой начальник смущённо улыбнулся и развёл руками – все заняты, никого-никогошеньки. Даже в Ванакуше, что неблизко, самый клёв – ловили ритейлов. «А тебе это самое по профилю, показатели призовые», сказало начальство. На это возразить было нечего – играть на этой машинке Теранг умел. И он понятливо смирился. Ехать и правда недалеко, хотя лучше было бы по трассе. Трасса туда прямо не идёт, объяснил шеф, ткнув указкой в бурое пятно карты, от трассы далеко, огибать заповедные усадьбы...  

– Продукцию доставляют по этой дороге или по трубопроводу? – спросил Теранг, разглядывая изогнутый пунктир красной дороги, идущей от белой трассы. Шеф вежливо похихикал и ткнул указкой в стально-серую, коленчатую линию, ведущую через то же бурое пятно, которую Теранг как-то упустил из виду по первому взгляду на карту. Он мог бы и не объяснять – ранее не замеченная Терангом линия обозначала линию энергопередачи или навесной фуникулёр, начисто грузовой, трубопровод, в некотором роде. Хорошая вещь, но для перемещения животных существ не приспособленная. Ещё в пятно упиралась тонкая жёлтая нитка, отходящая от толстой – федеральной. По которой он сейчас и перемещался со скоростью «летящего по рельсам» грузо-пассажирского состава.  

Теранг приоткрыл левый глаз, взглянув за окно. Перегребни приняли поезд в свои кущи, на переднем плане замутняло местность сетчатое ограждение, в ясном отдалении под волокнистым небом проплывали куски лиственных купин и редкие столбы. Ознакомившись с задачей и получив требуемые пропуска, Теранг заскочил домой на служебной, чмокнул в щёчку терпеливую Пину, посмотревшую на него как на «хулигана», потрепал по головам двойняшек, переоделся, успокоил про двухдневное отсутствие, куснул на дорожку и убыл получать инструмент с прикладами. Один приклад оттягивал одну сторону кевларовой разгрузки под складчатым джемпером, другой – другую, но на спине. Усилитель приклеили на загорбок. Благодаря ему Теранг сейчас знал, что его купе никто пристально не рассматривает, а персона его никем в вагоне не была отмечена как занимательная. Пока всё шло ровно, но с момента получения дорогого чемоданчика прошло меньше двух часов. До вокзала Терангу был выделен «конвоир» с отдельной машиной, замаскированной под такси. Этот «крашенный» конвоир слегка нарушал предположения о стукаче в отделе, хотя кто знает какой у того уровень доступа? Если предположить, что этот уровень широк, то и получение льготного купе тоже отмечалось в отчётности. Хотя для этого должна кончиться неделя, если только из дорпола не свяжутся с тем докладчиком сегодня же. И причина отправки его коммунальным траспортом может заключаться не в предположительном стукаче.  

Линия оборонных перил трассы нырнула вниз, по скорости этой пропажи из вида Теранг убедился в том, что поезд разогнался километров до восьмидесяти в час. Под колёсами загудел пандус «стрелы», лесной участок настоящих Перегребней остался позади, за окном простиралось уходящее в горизонт поле с разнотональными лоскутами. Гравийные, голубоватые здесь дашпоты изгибались и «втыкались» под пандус. С левого обзора было не видно, что по плацкартной стороне обозрения окрестности отбойник, наоборот, поднялся до заслонения неба. На двусторонних пандусах везде так – одна сторона открыта для заваливания, но на встречую полосу поезда не пускают, пусть даже между нитками имеется проём с гребным каналом и взлётной полосой, как в Самбев-Лаге. Раздолье рехнувшимся инженерам, не то что наши потуги в Лиадете. Пандус перемахнул несколько речек или каналов – не поймёшь в этом сельском пейзаже, поросших грудами ракит, по руслам окаймлённых выскими щётками камышовников, с посечёнными бутонами на ещё более высоких, выдающихся на фоне камышей, стеблей паристегола.  

Широкая плодородная долина кончилась наплывшей грядой голой каменной ости, разом переменившей пасторальность на вынырнувшее далеко от окна ограждение. Поезд сбавил свой бег, чуть качнулся на стрелке, слева от окна показалась ещё одна полоса пути, мелькнуло несколько светлых строений, опять ограждения, удалённая от их полотна платформа за несколькими сливающимися бронзовыми линиями рельс. В сторону синеющего над мелколесием горизонта ушло четыре рельсовых отводки, промелькнули мигающие синим переезды, в отдалении проплыло здание, похожее на элеватор.  

Локомотив, как послышалось когенту, по паровозному свистнул. В городах сигнальные свистки отменили настолько давно, что Теранг даже не мог точно вспомнить, слышал он их своими ушами, видел в кино или читал как об исторической несправедливости относительно пока живых горожан и городских привидений. Зачем было оповещать окрестность о своём появлении после полустанка и воротец переездов Теранг сообразил с отставанием, по тому, что возникла нагрузка вбок – полотно поворачивало влево. А ведь раньше он этот дорожный обычай знал, как запоздало вспомнилось.  

Род Теранга не принадлежал к коренным «цтобурекам», как и многих современных ему обитателей разросшейся «крытой» столицы, а рельсовым дорогам уже больше ста лет расползания по стране. Правила путевой осмотрительности меняются, скорости растут, но пока – в мыслимых пределах. Теранг сдвинул занавеску, прикрыв глаза под дробный перестук ободов по стыкам.  

На месте пересадки на однопутку ожидалась встреча с напарником. Перестуков до этой встречи ещё часа полтора... Натурально можно и поспать, будильник выставлен по карте станции прибытия: даже если будешь смертельно пьян, выбросит в проход. Сам Теранг попал в третий отдел не через угро, потому с поездными «самосвалами» дела иметь не приходилось, но сослуживцы рассказывали разные случаи срабатывания удобной автоматики во благо зазевавшихся клиентов разных сервисов. Предупреждающий плакатик висит в каждом мокром боксе «ослятни»: за семь минут до остановки что-то должно случиться со спинкой сидения, за пять минут до станции непроснувшийся или померший оказывается в общем проходе, если он до того не отключил эту автоматику. А сверху на него падает то, что было уложено в сетку. Как только выметание дорогого клиента рельсовика не продолжается вдоль по проходу бульдозерным поршнем? И почему не сразу – в окно?  

Следующий раз Теранг решил оторваться от полусонных дум и осмотреться спустя пару остановок. За стеклом, выше устойчиво тянущегося чуть ниже кромки окна ограждения, можно было наблюдать равнинный лес, со впадинами луговин. Состав вошёл в южнотаёжную зону придела Кеббен, немного напоминающего растительностью восточный Приирим до развития там земледельческих общин. В вагоне уменьшилось народа, но проверить это стоило визуально. Открыв слайд-дверь и выглянув наружу, Теранг встретился вглядом со старшим усатым монтажником, обернувшимся на шум. Бесконечная партия, судя по открытой доске с фишками, большая часть которых перекочевала на сторону молодого, продолжалась. В ознаменование периода, проведённого за партией изменилось то, что на столике соседей по ряду лежали развёрнутые бумажные кульки с котлетами явно домашнего изготовления и лежала плоская фляга с тёмно-коричневой жидкостью. Теранг не поручался бы за то, что это был чай, скорее какой-то компот. Надкусанные котлеты распространяли аппетитный дух. С правой стороны дороги за нардами с котлетами тянулся такой же мохнатый лес, как и слева. Вдоль прохода назад, насколько разобрал Теранг, образовались явно незанятые места, кроме полузамкнутых кабин по его ряду, содержимого каковых было не разобрать. Впереди, к голове вагона было оживлёнее, оттуда слышались разговоры и позвякивания. Провалившейся в очередной раз вниз ограждение пути отвлекло его внимание от общества оставшихся пассажиров.  

* * *  

Колея проходила тут по возвышенности, ограждение полутрубы откатилось в сторону. Облокотившись о крышку багажного отделения он отвернулся от полок. Мимо, под насыпью и в обзор, проплывал тонкоствольный разнолистный лес, пробиваемый косыми заломинами стволов и «выскаивающими» над купинами пучками хвойных. Из чащи поезд был провожаем блестящими глазами его мохнатых четвероногих обитателей и сонмищ незаметных из окна стай лесных пичуг. На нижнем уровне там завивались толпы мошкары, кожи которой усеивали стенки вагона снаружи скул, даже нарастая подобием чешуи на щеках вагонов и, кладбищами – на носах локомотивов, которые, если не отскребать их регулярно, могут даже мешать обзору. Теранг видел такие полузаросшие хитиновыми набоинами лобовые стёкла замаслованных локомотивов, которые не чистили по графику. Сначала на стёклах появляется дымка из сбитой мошки, постепенно забивая собой всю плоскость. Противомоскитная химия сильно дело не улучшала. Тучи мошкары жались к низинам, где поезда проходили в желобах, снижающих ветровой поток, несущий и насекомых, но всё равно немалое их количество лбы локомотивов сбивали. Накоплению затемнённости на стёклах способствовало и масло, расплывающееся по всем внешним поверхностям паровозов и тепловозов, в которое мошка влипала.  

Отсюда, из бортового окна, ещё немного и утопленного внутрь рамы, низинного лесного замутнения мошкой видно не было, но над поблёскивающими речками в сырых берегах её должно было хватать. Упругая, с пропастями полян, лесная даль здесь смешивалась с привычной для озёр дымкой, но с насыпи сквозь этот горизонт проглядывали отроги местной гряды – то ли Фуос, то ли Фуаво, Теранг точно и не помнил как она должна называться. Помнилось едино, что был там какой-то индустафир, название которого вымылось из памяти, что в этом Фуфосе находили какие-то залежи, обогатительные каскелоны, наверное, находились, может быть и со знакомым контингентом, да за дымкой и самих склонов было не слишком заметно. В приближённом же к полотну лесу никаких полян не попадалось вовсе, только закошенные в бока стволы, надламывающися в нижних их частях, где изломы скрывали вьющиеся сорняки, подступающие к хребету рукотворного склона насыпи, где они сливались в колыхаемый волнами от несбавляющего хода поезда луг, с метёлками синих и розовых цветов. Полоса ограждения легла, отступила и промелькнула отходящая в дебри дуга вторичной ветки.  

Местность здесь человеческими строениями не изобиловала. Если и проходили за деревьями какие безрельсовые проезжие колеи с дорожками, то с невидимыми издали рокузами. Никаких рядов столбов на виду не показывалось кроме регулярно промелькивающих распоров желоба, принадлежащих дороге и, проплывающих дальше в лес «ставных» вышек, их вызывающе чуждых лесу ферм, с торчащими в разные стороны нечёсанными перекладинами в усилителях, в «плодах» шаров обозрения, со свисающими изоляторами и датчиками в сетках. На опорах этих вили гнёзда ушлые птицы, предпочитающие возвышенное уединение. Теранг подозревал, что это были обыкновенные полевые вороны, пока не заметил на «приплывшей» из-за купины елей опоре коптерную журавлиную «папаху», хоть и без обитателя. Открывать окна в северных поездах решительно не предоставлялось возможности, такое не предусматривалась ни для боковых обзоров, ни для потолочных, так что и не почувствовать себя первооткрывателем, которому влажный ветер щекочет бакенбарды с застревающими в ней частичками копоти из трубы. Это в южных составах, везущих «к морю», такая возможность имелась, здесь же само основательное стекло в пару пальцев толщиной, намекало на его защитную функцию для несомых в вагоне пассажиров.  

Лесной ландшафт и однообразие «замыливал» глаза. Теранг только поймал себя на удивлении, что вспомнилась труба паровоза, каковых встретишь уже изредка, на маневровых перегонах, как уже явственнее услышал гитарный перебор и под него какие-то женские споры, приглушенные удалённостью по проходу. Придерживаясь за нижнюю планку столика он напряг слух в сторону спорщиков, отогнувшись в коридор. Через несколько ячеек впереди, на противоположной стороне прохода с поблёскивающими поручнями виднелась компания, очевидно смешанная и снизу вверх, медленно, по дуге проплыл в проходе гриф услышанной им гитары, с блеснувшими усами струн. В конце дуги гриф дёрнулся, застыв, и до Теранга донёсся мажорный аккорд. «Нет, Кико, это ты оставь. Это же к танцам, а тут и негде» – ясно, с явным недовольством в интонации сказала невидимая Терангу за лежачими местами и поперечными стенками женщина. Кто-то в ячейке с гитаристом хихикнул, в проход выдвинулся локоть лёгкой куртки и тут же спрятался обратно. «Попытаться, однако, можно. » заметил другой из той компании. Струны коротко, как галька по скале, тренькнули. «Так что? » спросил явно владелец инструмента. «Ещё партейку? » вклинился с вопросом один из соседей Теранга, установщик неведомого оборудования с его ряда, смотрящий вперёд по ходу, глядя поверх футляра нард. «Хватит. Своратовал. Подыху в подлоток. » ответил ему старший, выпрастывая себя из своего походного плед-кашне.  

«Не только для танцев, девочки. А так?...» парировал гитарист. Перебор и мотив, выбранный на этот раз для развлечения «досточтимой публики» Терангу был известен, обладал лёгкой прихотливостью. Развекающий, нарочно кривляющийся баритон, исполнил куплет дворовой песни про любовь к соседке, которую ему, однако, закончить не дали освистыванием, в вагоне исполненным в тональности «Ну, Кико! Это же пошлость! » За окном проехал назад подъезд и мелькнул синим свет прибоя к полотну, свистнул локомотив. Под насыпью стала проваливаться подошва луга и в окно замелькала высокая сеть ограждения моста. Внизу медленно пролегла на излучину глубокая река, с маслянистой, без перекатов поверхностью, в крутых оголённых берегах, высоких около дребезнувшего трескучим рельсом моста. «Вот и Нозай» немного напевно, с оттенком романического настроя, отметил женский голос в окружении гитариста. Взаправду река эта носила название куда более длинное, как помнил Теранг, и означало это название на клехуни что-то вроде «Тёмная Пучина, Несущая Ядовитое Масло». Никакого яда в известные уже людям времена Нозай не нёс, но поверхность у моста показывала, что в доли наблюдательности называльщикам не откажешь. Мост кончился.  

Состав миновал вторую побережку безо всякого признака организации переезда, но с мелькнувшей крышей длинного приземистого строения типа барака, и за окном стала нарастать стена застилающего пейзаж желоба, за которой Теранг успел разглядеть придвинувшиеся с полотну скалы. Характер леса тут, почти без перехода, менялся – над желобом потянулись хвойные лапы, состав стал притормаживать. «Кико, а ты знаешь это: «Как один мы загибнем... » и там дальше про золото и судьбу, знаешь? » Кико, видимо, ответил утвердительно, да и тембр у него был подходящим, хотя в той песне не в голосе идея, а скорее в фактуре исполнения, и наверное бард, невидимый Терангу за стенкой, подходил под эту песню собой, потому что «Ой, прииск, прииск! » дуэтом стали просить женские голоса в ячейке барда. «Прииск... » Развлекающий дам баритон извлёк из инструмента тонкий жалобный аккорд, почти писк. «Его тут нельзя, говорят» сказал он, извиняясь, и, приглушив голос, что-то добавил, Терангом не услышанное. В ячейке тихо возмущались. «Не, нельзя тут» донеслось до Теранга упрямое. «Да вот хоть доктор скажет» обратитился мучимый Кико к кому-то, так что Теранг его услышал, на проход. «Нельзя эту песню исполнять на этом направлении, девушки, Кико прав» сказал кто-то успокаивающе, но решительно с одного сидячего ряда с Терангом, пассажир, от которого он мог заметить только кусок повешенного на внутреннюю сторону его места дождевика или подобного рода долгого, светлого одеяния. «Дурная примета. На направлении. » добавил неведомый доктор. Как бы в подтверждение этого предупреждения под полом вагона зашипело – приближалась станция. В «ослятне» Теранга резко и противно запищало. Прибываем, значит.  

Теранг задвинул шторку, открыл шкафчик, извлёк декодер и отсоединил скобу найтовки ручной клади, подняв прикрывающий окно столик, на котором у него ничего кроме рук за всю поездку не лежало, и вытягивая чемодан из ячейки. Под перемежающиеся шипения тормозов в наплывающих строениях станции, втиснутых в скалы под проявившейся дымкой паутинок, он облачился в серый плащ, надев шляпу с отворотами, накинул на плечо сумку с личными вещами, отбил билет и отправился на выход. Очереди на выход не образовалось, но несколько спин с поклажей в проходе виднелось.  

Проходя мимо развлекающихся песнями Теранг отметил, что фактура барда, спасённого доктором от неудач, отвечала представлениям о золотодобытчиках: был он кучеряв, бородат, объёмен и кареглаз. Платформа на станции была городского типа, высокой и станция оказалась закрытого типа, без неба, с закопчёным потолком и бестеневым освещением. Ступив на платформу и чувствуя свободу в коленях, Теранг отошёл от выпускных воротец ограды, глянул вдоль поезда в направлении локомотива. Попахивало горячим тепловозным маслом, в тоннеле ощущался ток воздуха, тепловоз урчал, фасад вокзала блестел плёнкой дезинфицирующего помыва. Дезинфекцией тоже пахло. Вместе с Терангом пассажирскую сцепку покинуло с десяток пассажиров с поклажей, большинство из которых сразу направилось внутрь вокзала.  

Столичного когента никто на платформе торжественно не встречал. И не торжественно тоже. Наверняка единение усилий экспертов назначено внутри помещения, на отметке. Теранг напоследок осмотрел оставшихся на платформе, на всякий случай. Среди таковых оказались слева направо: женщина с багажной коляской, станционный служащий, пожилая пара, остановившаяся почти у глазури стенки посадочного зала, мужчина в двух шагах от него, примерно возраста Теранга в светлом плаще с сумкой через плечо, более объёмной, чем его собственная, тройка что-то обсуждающих мужичков местного вида, попирающих платформу яловыми сапогами и группа из человек пяти в отдалении. Судя по разнице в росте этих пассажиров бронзянки там были дети со взрослыми. Теранг мысленно пожал плечами и уже шагнул в сторону вокзала, когда светлый плащ, обернулся к нему лицом. На плаще был знак медицинского сертификата, о чём свидетельствовала и кокарда широкой фуражки, из-под которой на Теранга смотрели голубые глаза на худощавом, чуть с желтизной лице человека средних лет, пониже Теранга, снабжённого бородкой клинышком над высоким, не по погоде воротником светлого шестяного свитера.  

– Никак вы – капитан дейн Парваф, посланный Управлением? – открыто спросил Теранга тот пассажир, к которому недавний гитарист обращился по явным социальным бейджам.  

Вся конспирация насмарку. Теранг остановился и кивнул, поднимая руку тыльной стороной ладони в опознавательном приветствии. – Он самый. Капитан Теранг дейн Парваф, третий отдел блюдения законности, прибыл для проведения кратковременного отпуска. Мы ведь с вами ехали в одном вагоне. И как мне вас величать? – внешность визави требовала, на его взгляд, старорежимного обращения. – И кого вы представляете? – Теранга не предупреждали, что напарник по заданию, встречающий, будет из пассажиров его же поезда. Он ожидал увидеть в роли встречающего кого-нибудь из местных, если не на перроне, то внутри. По обозрении людей, находившихся на перроне ему, грешным делом, причудилось даже на станционного служащего.  

Можно было и обойтись и без этих фраз этикета – у обоих были вживлённые идентификаторы личности. Вживлённого считывателя персональных кодов в руке у Теранга не стояло, надо было вытаскивать из кармашка за пазухой. От операции вживления батареи в руку, намекающей на показушное суперменство, он отказался. Большинство отказывались: ещё руки техникой портить... Усилитель эмоциональности окружения показывал, что собеседника искренне интересует личность Теранга, без ретуши спешащих опасений вроде тех, что где-то ждут его чемоданчика.  

– Мессуди Наулишке, дефтер медицины, отдел Королевского университета прикладной хирургии, столичный округ, к Вашим услугам. – откликнулся собеседник. – На время вашего отпуска. – с сарказмом добавил он. – Позвольте, всё же...  

Под широким рукавом плаща у дефтера медицины оказался провод идентификатора, раструб которого он, продемонстрировав орудие чуть напрягшемуся Терангу, поднял, задержав на секунду у чела Теранга. Глянул на экран с лицевой стороны «пачки». – Пойдёмте в зал, капитан. – Поезд громыхнул сцепками, трогаясь. «Ещё и оттуда наши встречные манипуляции могли заметить», с неудовольствием отметил Теранг. Не говоря уже о верхних окнах вокзала да и прочих людях на перроне, не занимающихся сугубо своими делами. «Хотя.. Может быть, я специалист, прибывший по разнарядке вакансий, а дефтер Мессуди Наулишке – местный кадровик? » Такая идея объяснения идентификаций была приемлемой.  

– Вы – хонтэ? – заходя в здание вокзала, прямо спросил доктора Теранг, рискуя сразу испортить отношения. Однако имя и фамилия не оставляли никаких вариантов. Рано или поздно этот вопрос выплывет, может помешать взаимопониманию по важным вопросам, а изображать сотрудника управления с идиотией по части этнического окружения и новейшей истории – глупо.  

– Я киддин, по рождению. Историю знаю и уже не мальчик, к сожалению. – добавил он с грустинкой. – Захотите – расскажу подробнее. Наша семья давно в Королевствах. Мы сейчас перейдём на другую платформу, нам вверх, – без отрыва от этнографического оправдывания, отвечал доктор Мессуди уже в зале ожидания, не высоком, как в столице, но скорее гаражного типа, вытянутом помещении с обычными лестницами вверх и вниз, которое Теранг пересекал ведомым за идущим на шаг впереди сопровождающим. – Мотовоз через пару десятка минут остолпения, – он глянул на наручные часы. – Через полчасика придёт на догрузку. Вдвоём, конечно, будет немного тесновато, но до посёлка замёрзнуть не успеем.  

– Мне надо подняться в отдел. Пару минут. – заметил Теранг в вестибюле выхода на верхнюю платформу, освещённую, как он успел заметить, светом открытого воздуха. – Подождёте меня здесь?  

– Идите, конечно. Туалеты – там. – добавил Мессуди, указав в один из торцов верхнего зала. Теранг кивнул, но направился, всё же, в проход к местному отделу дорпола. Отбившись у дежурного по челобиту, он попросил телефон. Дежурный, взглянув на допуск посетителя на опознавателе, выставил на полочку прилавка кнопочный аппарат. Теранг, не смущаясь обвинения в шпиономании, прикрыл ладонью вид клавиш от дежурного, не выказавшего никакого недовольства, и набрал многозначный код связи. После очереди щелчков соединения с аудио в Цтубе, он назвал свой код командировки и добавил к нему пару фраз, относящихся к веяниям моды этого сезона. Таков бы порядок тройки – докладывать обо всех перемещениях по мере возможности.  

– Меня должны встречать... – полувопросительно сказал он дежурному, возвращая аппарат.  

– Нас оповещали. – ответило крестьянское лицо закона в таком бесцветном тоне, что непонятно было – передавая телефон оно уже проснулось или все ещё нет. – Встречающий вас, госконт, зайдёт через минут двадцать. Будете ждать? – Тут Теранг без напряжения понял, что, у дежурного сейчас родится фраза о том, что самое время проводить вентилирование помещения по регламенту. – Но, должен вас пред...  

– Нет, я подожду на верхней платформе. – облегчил жизнь дежурному лицу Теранг, прервав извинение. – Он ведь прибудет туда?  

– Да. – лицо не удивлялось. Оно хотело вернуться к своему предыдущему профессиональному занятию.  

Доктор Наулишке дожидался Теранга около выхода из здания вокзала на платформу, снаружи. Платформа малой ветки не имела больших отличий от основного транзита за исключением того, что её освещало натуральное дневное небо, пробивающееся сквозь приличной плотности ахнасеть, распыляющую свет. В стену вокзала здесь были встроены притопленные галогены с козырьками, должные освещать площадку посадки и загрузки при угасании дневного света. Ограждение обрыва платформы к полотну тут имело вид скорее декоративный, не сплошной, ниже имелся всего один маневрово-транзитный путь, позади которого шла обыкновенная бетонная стена склада или какого-то предприятия низкой этажности, протянувшегося в обе стороны на нескончаемое, на вид, расстояние. Вместо скамеек платформа была уставлена ящиками, на которых к появлению на сцене Теранга уже успели примоститься человек пять с поклажей. По платформе гулял слабый ветерок, рассекаемый несколькими героическими комарами, прорвавшимися сквозь все преграды, один из которых победно поприветствовал Теранга на выходе из зала ожидания. Из посёлка доносились приглушённые стеной звуки жизни коллективов, вякнуло что-то похожее на клаксон.  

– Отметились, госконт? – встретил его появление из остеклённых дверей доктор, стоящий рядом со своей громадной дорожной сумкой, снятой с плеча и поставленной на ящик рядом со стеной вокзала между двумя окошками галогенов.  

– А вы не должны отмечать ваше прибытие? – приветствовал его Теранг встречным вопросом.  

– У наших это не принято. Прибуду на место задачи – доложусь по форме. – в этом ответе Терангу послышалась лёгкая досада. Впрочем, возможно за ответом скрывалась какая-то другая эмоция: в отношении Теранга у собеседника чуялось немного любопытства, даже без признаков расового спанда.  

– И часто вы берёте заказы от «тройки»? – спросил он.  

– Ваша контора вообще заказами не разбрасывается. – доктор пожал плечами. – С четвёркой приходится работать. Когда штатые медэксы затрудняются.. – пояснил он свою функцию в делах уголовной полиции.  

– Хорошо знаете места, часто сюда заглядываете? – Теранг продолжил «допрос», решив не играть в частного сыщика. Из возраста подобных игр уже вышел. – Мне казалось, что в этой местности стать дефтером трудновато. Клиническая практика от лаборанта до магистра? – «Хотя, может быть, и клиника», подумал он. Микроклимат подходящий: ишь ты какие поросшие хвойными породами живописные скалы! Особенно – в восточную сторону. И это – среди почти таёжных увалов, куда только за всяким тяжким прибытком, укрытым недрах, и гнаться.  

– Я тут по тому же делу что и вы, – сухо, с колючими интонациями парировал господин дефтер. – Мне вас описали, госконт. Поэтому там, – он махнул рукой в сторону вокзала, – я решил не доходить по розни до отдела. К чему тянуть со знакомством? – поведал в дополнение. – Нам работать вместе, описание совпало, других рейсов сюда сегодня не намечается. Раньше я тут бывал, приходилось.. – добавил он.  

– Но должен подойти ещё кто-то? – Теранг решил дать возникшим у него подозрениям «отлежаться». К тому же вопрос про встречающего оказался актуальнее более, чем выяснения непривычности манер господина дефтера, грозящие перерасти в дознание. Натурализовавшийся киддин..  

– Должен. – подтвердил лже-проводник, посмотрев вдоль вокзала. – Насколько мне известно, их экспедитор. Житель Меканде-Рут-Давем, местный на все проценты. Прошлый раз меня он туда и свозил.  

– По поводу чего вас тогда вызывали? – Теранг с сомнением осмотрел ящик, исполняющий здесь роль скамейки, покрытый досками, похоже – из местных пород деревьев. Садиться на эти доски было как-то боязно – не прилипнуть бы. Хотя местные и сидят. Теранг бы присел, но не давало ожидание подвоха со стороны местности. – В прошлое ваше посещение сих заповедных мест. – Теранг полновесно вдохнул насыщенный смолистостью с травами луговин, распаренными камнями и коптильней. – Дела в какой-то вашей должности или четвёрка подрядила?  

– Да обычные дела наши, мудологические. – отмахнулся доктор Наулишке. Заметив заторможенно вылупившегося Теранга, добавил для ясности. – Шутю. Мои научные специализации – рефлекто-эндокринология и, чтобы с голоду не умереть, трансплантология. Вас такая специфика напарника устраивает или таким премудростям у вас не обучают?  

– Э... Первое... – Теранг покопался в памяти, подумав про тон доктора «нахально». – Это что-то связанное с ГЕНЖ? Мне казалось, что этим занимаются в больших клиниках, с соответствующим оборудованием... – «И какая связь у этого специалиста по внутренним болезням с нашими задачами? » вдогонку подумалось ему. – Воздух тут, конечно, замечательный. – Отметил он, не согрешив против истины. – В самом деле есть какая клиника?  

В буклете, насколько он его помнил, в этом «селе» и тёзке многих поместных Герашей, различающихся только добавочными топонимами, никаких клиник для приятного посещения туристами рельсовой линии нарисовано не было.  

– Двор лекарей в этом селе есть, но чем он занимается, то Лидобращ знает. – упомянул покровительницу лекарей-травников киддин Мессуди, всё же усаживась на ящичную скамью рядом со своей великанской сумой. Теранг ещё подумал, что для такой сумищи отдельный тягач не помешал бы. – Никогда в том дворе ногой не был, даже не пытайте. Но в списках учреждений, где можно получить срочное обслуживание при родах и тому подобных случаях указан. Но это как... – он покрутил пальцами невидимую крышку банки. – На вокзале указан, например, медпункт. Есть ветеринарный карантин...  

* * *  

– Понятно. Клиника неведомого окрестного значения. – подытожил Теранг, смахнув с лацкана плаща очередное упорное кровососущее, подбирающееся к его вкусно пахнущей шее. – Так чем ваша основная специализация оказывается полезна уголовной полиции?  

– Основная ничем. В ядовитых веществах, принятых для потравы соседей я неглубокий специалист. – с грустью поведал доктор Наулишке. – Тем паче, что отравители в Королевствах не химичат со сложными формулами. Поелику знати с дегустаторами за последние столетия поубавилось.  

– Отсюда вашим знакомым из четвёрки больше нравится ваша практика по вживлениям? – Других вариантов в специализациях не оставалось, вывод очевиден. И всё равно оставлась непонятной роль многознатного и инкрустированного позапрошлым веком доктора Мессуди в данном предприятии на выезде. А комары в окрестостях местной клиники неведомого туристам направления настырны. Напарник, по протоколу ожидаемых операций, конечно, может быть хоть отряжённым дворником, однако колбез всегда старался совмещать траты с полезным продуктом.  

– Скорее да. Вы, я так понимаю, в третьем управлении оказались не переходом из уголовной полиции? – уточнил доктор. На его запах местное комарьё не тянулось. Неверное он не казался мошке вкусным.  

– Угадали. – вынужден был признаться Теранг, заметив, что комарьё стало подлетать к нему двойками. Арахнат дырявый или на излучатели скупятся? Он машинально глянул под крышу вокзала, под козырёк, тянущийся вдоль всей стены. Какой-то металл там был, но какая часть этих сеточек исполняла роль инсеркисов? И там ли они размещались?  

– Поэтому вы не представляете сколько же в нашей стране замещённых и поправленных рук, ног, пальцев, лбов и прочих частей тела. – в какой-то степени объяснил свою роль в полицейской экспертизе доктор. И рассказал недавний забавный случай из практики, подкинутой ему уголовным розыском в виде готового трупа, которому орудие его лишения жизни в виде отвёртки, ткнутой в область «присердечных» рёбер, попала в трансплант, значительно превышащий по твёрдости природную кость. Что было, как объяснил доктор в качестве частной консультации, дешёвым заменителем того материала, который там должен был быть поставлен по докуметальным показателям. Судя по нескольким неудачным попыткам злодея, тыкавшего в стойкий трансплант, этот злодей был здорово невезучим или оглохшим его обоими ушами к приказам свыше, а деятельность нервной системы жертвы пребывала под настолько крепкими веществами, что они напрочь аннулировали болевые ощущения принявшего их. Пришлось злоумышленнику, в итоге наличия у четвёрки готового для исследований трупа с колотыми ранами, заниматься продуктивным изобретательством...  

Под конец рассказа эксперта в одном конце платформы показалось шевеление и на станцию вполз игрушеный поезд, влекомый бурым с красноватой «рубкой» кабины паровозиком, как поначалу показалось Терангу. Несколько человек на платформе встали с ящиков. По приближении этого локомотива с пикой, торчащей надо лбом котла как рог у купольника, он убедился в том, что из трубы выплёскиватся нити скорее буровато сизые, всё же, не угольного дыма и состав из пяти-шести вагонов влеком тепловозом, хотя и переделанным из паровоза. Или собранным по паровозным лекалам пропорций. Игрушечный поезд, состоящий, впрочем, из обычных грузовых вагонов, с одним глухим, смахивающим на паравозный тамбур, и за ним другим, выглядевшим пассажирским, втянулся на станцию, остановив головной глухой почти напротив парадного входа в здание. С мостика локомотива на площадку выпал трап, по которому резво спустился мужичонка в спецовочном трико с жёлтыми кругами, накинутыми на грудь и спину, и пробежал мимо них с доктором внутрь здания.  

– Это наш? – спросил Теранг поднявшегося на ноги Мессуди. Тот подвердил это предположение, прилаживая на плечо свою сумку, в которую, казалось, мог, немного умявшись, вместиться недалёкий локомотив. Только дымок будет идти из сумки дефтера и штанговый детектор мешать стоять в очереди. Никто о прибытии поезда тут не объявлял. Опоздавшие могут добираться своим ходом. Теранг взглянул на часы, отодвинув обшлаг. Получалось так, что сейчас должен подойти кто-то принимающий. Как будто прочитав его соображения доктор сказал:  

– Он сейчас вернётся. Даст нам места.  

– Кто вернётся? – Теранг смотрел на дверь вокзала.  

– Этот, который с поезда скатил. – объяснил тот. – Экспедитор или помощник машиниста. Прошлый раз он меня и устраивал. Зовут его Удорк, если мне память не изменяет.  

– Правда – Удорк? – имя провожатого, заскочившего в вокзал, отдавало для Тернага ветхой легендарностью. Был такой Удорк Марро-Зарро или что-то в этом духе, спасавший крепости силой своего крутящегося меча. Или вертящегося кистеня и спасал он кого-то другого? Или вовсе не спасал, а жил разбоем? Но что-то боевитое в этом имени было.  

Мессуди приподнял плечо, не оттянутое сумкой.  

– Правда или нет – не знаю, но так он представлялся. Имя редкое, других с таким не каждый день встретишь.  

Локомотив пыхтел, ветерок относил клубы дыма за ограду. В конце поезда бригада станционных рабочих, отсвечивающих жёлтыми «зайчиками», грузила с подкативших к ограждению платформы тележек какие-то тюки. Пяток человек с неравным им количеством багажа, подойдя к ограждению напротив пассажирского вагона ждала открытия посадочной площадки. Время тянулось в молчании. Через пару минут дверь отворилась и в ней показался давешний экспедитор-машинист.  

– Которые тут – столичные? – громко спросил обладатель ветхого имени богатыря с кистенём, использовавшимся им на большой дороге местного значения. Они повёл взглядом по платформе, уткнувшись в ближайших ко входу Теранга и Мессуди. – Вы, что ли, будете? – остановился он на паре мужчин. – Я спрашивал долб... Дежурного. – поправился он быстро.  

От рабочего пахло горючим маслом и душистым мылом. Эмоциональным фоном Терангу не прочитывалось ничего, кроме такого оживления, которое обычно читается во взгляде детей, посещающих зоосад. Из верхней части комбинезона мужичком был извлечён хобот сканера видов. Теранг с Мессуди поочерёдно поклонились глазу хобота. Сопровождающий, поморщив лоб, проверил экран сканера.  

– Порядок. – сказал он. – Удорк я, поручено встретить вас, привезти вас. Провидеть будете? – светские разговоры давались промасленному мылом мужичку в рабочем кепи, потерявшем всякую внятную цветность, и с ней пониже Теранга на полголовы, явно с трудом. Немногословный будет у нас провожатый. На обратное сканирование Теранг махнул рукой, только поинтересовавшись, где им размещаться. В вагоне им, как указалось. В мотовозе места нет да и «немножко шумно» в нём. Теранг кивнул – «немножко шумно» было и снаружи мотовоза.  

Разобравшись с ценными транзитами, Удорк отправился к пассажирскому вагону открывать площадку всем прочим. Вагон этот был старого типа, как успел заметить краем глаза Теранг, решивший поближе познакомиться с мотовозом: у вагона было две площадки – внешняя, балкончиком нависавшая над сочленениями сцепки, служащая открытым тамбуром и внутренняя, примыкающая к ней изнутри. Негеройского вида Удорк открыл ограждение этого балкончика, в то время как Теранг прислонился к ограждению платформы рядом со стенкой «котла» горячего тепловоза. Рельсы впереди поезда, в который предстояло погрузиться, ровностью не отличались. Если такие они на станции, то чего же ожидать в лесу? Соседний путь, проходящий ближе к глухому забору, выглядел ровнее. Внушало надежду на успешное прибытие на точку назначения то, что бока тепловоза, обозванного мотовозом, не пестрели мощными вмятинами. Или он всегда валился на подставленное мягкое или умудрялся удержаться на ходу. Морской болезнью Теранг не страдал, но болтанка ожидалась изрядная. Есть ли в вагоне пристяжные ремни? Морду мотовоза перед «котлом» украшал могучий «колун» отбойника с клюзами, сверху тянулась вперёд пика с датчиками праны.  

Статичный вынос детекторной пики протянулся метра на три, не дальше. Значит разгоняться больше чем до полусотни километров в час этот игрушечный поезд не будет, сообразил Теранг, с сомнением оглядев заметно вихляющий путь с этого угла рассмотрения и перенеся взгляд на «паровозик».  

– Не боись, мужик! – развеял его подозрения в успешном завершении дальнейшего этапа путешествия образовавшийся за спиной механик. – Домчим с ветерком.  

Теранг только успел обернуться на его оптимистическую физиономию, как механик-экспедитор ухватился за поручни откидного трапа и заскочил на площадку рубки локомотива.  

– Этого я и опасаюсь. – буркнул в унисон с тёплым гульканием мотовоза Теранг, но делать нечего – отправился к третьему вагону с пассажирскими местами, где его уже поджидал доктор. То, что в этом вагоне есть места для пассажиров обозначалось четырьмя окнами вдоль борта. К некоторому удивлению Теранга совсем не все ожидающие на платформе граждане с поклажей собрались у подошедшего поезда. Многие остались пребывать на ящиках, изображающих скамейки. Никакого плана местных линий в вокзале Теранг не помнил, снаружи – тем более стена вокзала не была украшена расписаниями или красочными картинками. Площадка вагона была, мягко говоря, грязновата, с въевшейся присыпкой толчёного сена и на удивление широка, хоть быка заводи. Теранг поинтересовался у Мессуди не придётся ли ехать вместе со скотом.  

– Не сегодня. – успокоил его доктор.  

Внутри вагона обнаружилась купейные боксы. Хотя и без дверей. Четыре купе, каждое на четыре сидячих места, дальше по широкому коридору виднелось полутёмное помещение с подсветкой из потолочных люков. Имелись даже туалетная комната и теплогенераторная – весь набор удобств.  

Командированные из столицы прошли в последнее перед «загоном» купе, прошелестев плащами. За сохранность выпуклостей кожухов багажных укладок здесь можно было не беспокоиться: похоже, проход и был предназначен для проведения по нему широких грузов. В парочке боксов перед ними обосновались люди, зашедшие в вагон прежде. Минут через пять после усадки сцепки приглушённо лязнули, оповестив о том, что поезд отправляется. Станция уплыла назад, и пути не сразу, но отодвинулись от серой, поправленной прямоугольными блоками скалы, в которую был заключен вокзал. Некоторое время за протираемым окном тянулась эта обсадная скала, закрывающая собой весь обзор. Потом она отъехала и стало понятно, что колея уходит в сторону от транс-окружной магистрали.  

На невысоком темпе хода, приличествующего скорее городскому трамваю, болтанки не чувстовалось. Колея бронзянки здесь не имела привычного высокого ограждения, но шла в ложбине меж круто поднимающимися каменистыми склонами, по верхам которых виднелись заборы, вероятно, частных владений. Поезд не издавал на дуге поворота никаких звуков кроме лязга сцепок и редкого постукивания колёс по стыкам. Прикинув видимую скорость, Теранг поинтересовался у сидящего на банкетке напротив Мессуди сколько времени тащиться до Давема.  

– Мы пока в городке, – уклончиво ответил доктор, прикрывший в полутьме глаза. – Он потом набирает. Не дольше часа, если ничего не случится.  

– Например?... – Теранг прикидывал, в основном, срок пути. «А если случится, то и все сутки».  

– В поля выедем, увидите. Тут местностя чудесные. – Он явно имел в виду не только воздух, который в вагоне пропитался запахом сена и старого навоза.  

Ничего особенно чудесного, судя по карте округа и прежним комадировкам в дальние окрестности сих мест Теранг не припоминал. Случилась помнится, командировка на болота у заводского комплекса. Там ему показывали, безотносительно цели поездки, курящие острова, которые можно назвать чудесными, с натяжкой. Зрелище непривычное, даже немного пугающее, но только с непривычки. Округлые озёрца, посреди которых торчат пологие конусы сожжёной мошки и какой-то мелочи, чадащие вонючим дымком. В редких случаях мелкие голубые огоньки быстро охватывают эти конусы целиком и островки с «вулканчиками» окутываются завесой из сносимого пара. Объяснялось явление так, что по неизвестным причинам посреди озёр открываются выходы болотного газа гниения, отчего-то загорающиеся. Сначала газовые выбросы показывают себя одуряющими пузырьками, но постепенно вокруг этих трубок выброса собираются и нарастают глинисто-торфянистые отложения, выстраивающие приподнимающиеся над поверхностью воды «гнёзда». После чего в этих гнёздах остаётся только родиться первородному огню, который обычно там и рождается. Редко, слава Ахдо, газовые «гнёзда» появляются недалеко от берега, тогда приходиться выносить всю окресную растительность на много метров окрест: днём и жаркую погоду огоньки подсушивают окрестный травостой и колосья настолько, что полымя легко на него перекидывается, не смотря на обычную для болот высокую влажность. Если не выявить нарождающееся в камышовниках «гнездо» может начаться верховой пожар. После случившегося пожара, тоже образуется чистый залив с конусом посередине. Ночами пирамидки этих болотных «вулканчиков» тлеют и даже светятся. Красиво и рыбно, хоть и пованивает. Иногда у чадящих островков случается «выброс хвостов», как у настоящих вулканов Андахлана. Об этом Терангу только рассказывали, самого его хранитель миловал. Что-то где-то скапливатеся или Тирш решает поиздеваться над местностью. Возникает «подпёртое» мозаичное рассечение лесов, распространяющееся от «горячих гнёздовий» по площади. Получается что-то вроде болотного землетрясения с задеванием этим катаклизмом осыпающихся обитаемых высот.  

Спустя минут десять неспешного просачивания поезда по ложбине склоны стали отступать. Привычное для рельсопутки ограждение здесь презирали, проезжих мостов через пути Теранг тоже не приметил. Прокатились через закрытый переезд со шлагбаумом. Дорога спускалась с холма, накатик тут был неплох, никаких технических поворотов перед переездом госконт не видел, зато с высоты вагона было видно, что будка обходчика переоборудована в подобие лабаза в отгородке, перед которым стояли двое, облокотившись о пикап, напоминающий жука под натяжной силовой сеткой. Небо посветлело. Влекущий поезд «паравозик» сипло свистнул и стал прибавлять хода. Вскоре внизу «проехала» речка, не такая степенная как Нозай, с водой более привычной льняной цветности, метров пяти шириной у моста, в прямом русле, уходящем на запад, выше по течению которой, должно быть, и размещалась окружная мельница. Сразу за мостом Теранг с удивлением обнаружил довольно обширный бетонированный, приподнятый над местностью, аэродором. Или что-то похожее на аэродром. Ограда этого сооружения шла выше окон поезда и понять что находится на его лётном поле было трудно. Вышка, виднеющаяся на фоне уже чистого здесь, в разводах белёсой облачности неба, была скорее силосных статей.  

– Это что такое? – по-простецки спросил он в голос.  

– Оттяжная подстанция. – коротко ответил местный «гид» Мессуди, глянув в окно. – Похожа на аэродром, в этом есть перебор. – добавил он с явным сарказмом.  

– Скорее архитектор перебрал. – заметил Теранг. Подстанция таких размеров поля по представимой вместительной мощности могла бы питать не один машиностроительный завод, каковых в окрестностях этого Гераша точно не было.  

– Разгулялся на приволье. – частично подтвердил его догадки дефтер. – Но тут начинка ещё и оттяжная. Область-то полузелёная, поля провешенные, глупыши ходят. Да сейчас сами увидите.  

Теранг увидел прохлопавшую стаю птиц. И открывшееся широкое овощное поле, провешенные сетками проводов. Поезд «набрал» и катил, подрагивая и покачиваясь. Степени погнутости рельсов Теранг проверить на глаз тут не мог, но, судя по визуально заметной скорости, до полусотни километров в час их транспорт уже нахватывал. Между полем и колеёй шла утомляющая ровностью коричневая грунтовка. «Каже так и дальше пойдёт, то, » прикинул Теранг, «минут через сорок»... Ферма Давем тут вторая и конечная пассажирская станция, насколько он помнил обозначения на карте. Но, добежав до внезапно начавшегося леса, поезд от «скоростного перемещения» отказался. Сначала он опять сипло «свистнул», входя в поворот, потом поле, отгороженное от леса грядой каменного навала, уехало прочь и заметно вверх. Колею буквально стал обступать лес, увитый по низкорослым кустам, прилегающим к колее, жадными лианами воскоренника с мелькающими голубыми стручками округлых цветочков, выглядящих как плоды. Настоящие плоды воскоренника, когда они созревали, сильно проигрывали в красочности цветкам, представляя из себя несъедобные для человека соплодия чёрных ягодок. Видимые из окна кусты полутравянистого – Теранг не стремился помнить все названия подвидов – вереска, явно жёсткого стеблями, прореживали неширокие тропки, протаптываемые не менеее жесткошкурковыми панчаками. Вечная битва крестьян с панчаками, обожавшими выкапывать свежие корнеплоды, очевидно, этой части подлеска не коснулась – разбойники, судя по тропкам, чувствовали здесь себя полновластными хозяевами. Наглые, ищущие опор, метёлки воскоренника прочёсывали и стенки вагона, судя по звукам, доносящимся с боков поезда.  

Кустарниковая окраина полотна, идущего по невысокой насыпи, недолго отделяла лес от дороги. Никаких троп вдоль бронзянки здесь заметно не было кроме звериных, но с углублением в лес вересковое окружение помельчало, а потом и вовсе кончилось сочным высоктравием, перешедшим в мохнатые округлые подушки чего-то, слаборазличимого для смотрящего из окна Теранга. Между этими болотными подушками стала проблёскивать вода. Как над этой водой удерживался поезд? Вероятно понизу шла насыпь. Потом и насыпь кончилась, но появились перила, изображавшие здесь отбойную стену. Под полотном стало гулко – состав шел по мосту, вероятно, наплавному.  

Скорость продвижения состава Терангом не улавливалась. Лес, подушки, протоки, рогоз. Иногда мимо проплывали завалины, обросшие мхом и, выеденные насекомыми, высокие отрухлявившие обломы деревьев. Стояковый лес тянулся метрах в двухстах от полотна, перемежаемый пустыми полянами. Создавалось такое впечатление, что строители специально проложили путь по самому обводнённому месту. Странный выбор маршрута. Этим своим впечатлением Теранг поделился с Мессуди.  

– Ещё три года назад тут была поднятость. Болота наступают. Всё проваливается, заливается. Сейчас ещё холодные окна пойдут. – предупредил удивление напарника доктор. И верно: среди заливов с берегами из кочек стали показываться места, подальше от взгляда, но всё же заметные, с матово отблёскивающим тонким льдом. Последнее выглядело в это время года нелепо – воздух снаружи прогревался не менее чем до двадцати градусов. В лесу обычно прохладнее, это и сам Теранг знал, но чтобы вызвать такое такое разрежение? До льда?  

– Ледянки эти глупыши ваши строят? – Теранг представлял себе глупышей, которыми по привычке упрощать любые имена, могли называть тут каких угодно обитателей, от кого-то вроде водяных пауков до беглых тостеров. Паутины диких арахна, как говорили восточнее Цтуба «в нос», на южный манер – арангда, над кустами и кочками тоже виднелись.  

– Не мои, а местные. – отрёкся Мессуди. – Глупыши это такие вроде рои. Блудные. – он не был многословен. – Ледянки растут над зерновыми ямами. – совсем непонятно «объяснил» Мессуди. – У вас в Ванакуше зерновушек не было?  

У Тернага в мозгу щёлкнуло. И прощёлкало несколько раз.  

– Я не из Ванакуша. Семья происхождением из Аргава. Нет, там никаких зерновушек, окром маленьких палёвых птичек, так назывемых. Почему это вы решили, что я с Вант?  

– Потому что учился. – объяснил Мессуди таким тоном, что можно было подумать что предрасположенность к образованию должна озарять его белый плащ внутренним светом. – Вы же дейн Парваф, а Парвафы или близкие им Паржавы, насколько я помню из генизы палатного собрания, никак не могут быть общинным именем. Отсюда ясно ваш род – переселенцы...  

– Дедукция вас подвела. – Теранг мило улыбнулся, каковая «милота», возможно, была скрашена матовостью освещения из не самого чистого в составе КРД окна. – Род наш, верно, не вполне общинный... – «Можно было бы и точнее сказать», подумал он, – Но это было давно. – обрезал он выставку семейных камей. – Имение было, ваша правда. Потом в Королевствах случилась Реформа...  

– И появилась приставка. – так же мило, но утвердительно улыбнулся киддин Мессуди.  

– К чему эти генеалогические воспоминания? Из Аргава семья после Реформы перебралась на южный Ирим. И «дейн» прирос оттуда, если уж поднимать камни. Да и ведь каждый клан в какой-то мере – род. – прекратил дедуктивные опыты собеседника Теранг. – Вы так и не рассказали, что Вашего папа занесло в наши углы. – немного грубовато перевёл он «стрелки» во вскрытии семейных тайн и основ происхождения.  

– Да нечего рассказывать... – Мессуди посмотрел в сторону, потом в упор на госконта. – Дед происходил из Ошильдена. Как вы верно заметили, из хонто, самые что ни на есть. Потом возникло удобство перебраться в Кидон, отсюда папа уже стал киддини. Выучился в биологиста-нутрициолога, в роду были травники. Потом выросла потребность в этой специализации в Киле, мы и переехали в Углы.  

– Биография ущте. – вставил слово Теранг.  

– Взломщики – ничем не хуже других людей. – походу заметил Мессуди, упомянув прирождённый «дар» и развиваемые способности ущте разбираться в разных механизмах через «заднюю дверь». – У папа несколько лет была ассистентка ущте – очень ловкие пальчики. Те же рамбаки случаются умными, что нам с вами и не снилось, но приспособленность... – Мессуди извинительно относительно урамба спустил ладонь к полу. – Отцу, когда практика в Киле только начиналась, часто требовался массаж клиентов. Это сегодня массаж, благодаря нашим предкам и вашим восточным соседям, воспринимается как нечто скорее постельное. Да... У отца была практика, снимали полдома в Углах, что еще рассказывать? Учился я уже в Столице.  

Теранг сообразил, что Мессуди, как многие выросшие в Старой, Цтуб за столицу с заглавной не считает. И в этом была своя правда – Цтуб до «Столицы Королевств», с древними штандартами и церемониями, не дотягивает. Цтуб это урбанистической мегаполис, агломерат башенных имений, больше напоминающий промышленные города хонто. Для полного сходства только порта не хватает. Хотя даже такой район, с названием «Порт», есть.  

* * *  

Пройдя по полной воде широким наплавным настилом, состав вышел на пляж, заселённый валунами и живностью. Первыми вспорхнули птички мелкие, за ними светлые, напоминающие чаек. От поезда, неуклюже заваливаясь в щели между камнями, рванули прочь блестящие спины тварей, напомнивших Терангу крокодилов Дента. Местность перед этим лежбищем никак не намекала на смену климатического пояса, поэтому Теранг смотрел на рептилий с недоверием пассажира общественного транспорта, обнаружившего в городском автобусе указатель «Места для бобров пенсионного возраста».  

– Ничего себе... – только и отреагировал он. – Не припомню, чтобы тут ещё и подпекало.  

– Я тоже, первый раз когда проезжал, подумал, что крокодилы. А температура средняя, теплее, чем на Варра, но не юг. Это леопардовые вараны. Случайная популяция. Смотрите на ноги.  

Проверять длину ног не-крокодилов Терангу оказалось поздно – замусоренный пляж с длинохвостыми рептилиями оборвался невысоким яром плотного кирпичного песка, прорезанного широкой ложбиной колеи. Леопардовые вараны, или кто это был, по этой ложбине не поднимались. Когда край ложбины опустился ниже окон стало видно, что поверху идёт низкорослый кустарник без лесных лиан. Дальность простирания этого кустарника обрывалась в полусотне метров от взора унылой и беспросветной стеной явно человеческого дизайна, с равномерно торчащими над ней столбами, между которыми виднелись натянутые горизонтально провода высотной изгороди. Как понял Теранг, забор этот принадлежал птицеферме и животноводческому комплексу, лежащему по пути в Давем.  

Вдоль забора этого, вскоре приблизившегося к полотну метров на двадцать, ехали минут пятнадцать, так что стало казаться, что весь оставшийся путь до усадьбы кнайда Давема этот пейзаж и останется главным развлечением пассажиров, любующихся окрестностями. Иногда внизу этого забора обозначались трубы, выходящие наружу и ныряющие под невысокие мостики, по которым проходило полотно. Внутрь вагона с пассивной потолочной вентиляцией стала проникать вонь, всегда сопровождающая птицефабрики. В противолежащем купе окне тянулся такой же забор. Некоторое время Теранг гадал, каким образом осуществляется человеческая связь между двумя зазаборными странами – уж не подземными ли коммуникациями, пока поезд не прошёл под настолько широким мостом, что показалось, что он вьезжает под землю. С шириной этого моста цеховики не поскупились.  

После моста количество путей и одноэтажных хозяйственных построек, подступивших к полотну разрослось – поезд втягивался на сортировочную станцию. Некоторые нитки путей поднимались по склону и уходили в появляющиеся ворота, прорезанные в стене.  

– Большое хозяйство. – заметил Теранг. На показанной ему карте было обозначено транзитное поселение, но границы его тогда его не особо интересовали. Тут же обнаружился городок, превращённый в барабан птичьего волюдрома. Вся окрестность была перетянута струнами проводов, от которых уже рябило в глазах.  

– Долина ещё крупнее.  

Дефтер Мессуди сидел, откинувшись на жёсткую спинку, полуприкрыв глаза, в полумаске с респираторным «рылом». Слова речи звучали сдавлено.  

– Из поезда вы ещё местной усадьбы и завода не увидите. Там проложен трамвай. – поведал он.  

– И куда всё это сбрасывается? – Теранг имел в виду многочисленные трубы, чувствуя, что пытается изобразить инспектора по сохранности окружающей среды. Вот-вот начнут каменеть хунейские уши. Вопрос был, однако, скорее риторическим. Недалеко же тёк ядонесущий Нозай...  

– В каскады, ясное дело. – буркнул Мессуди в маску.  

Предположение доктора было настолько же логично, насколько и технично, но визуализируя карту Теранг никаких поверхостных и неприкрытых каскадов не припоминал. Конечно, на той карте, всё таки не технической, а с коммуникационным уклоном, их могли и не обозначать. Хотя по протоколу карта третьего управления была составлена подробнее карт лесничеств. Их поезд скрипел и шорхал, переваливаясь по рельсам и заметно покачиваясь. Теранг понял таким образом, что видимая искривленность рельсов зависит от нагрузочных и тормозных «гармошек», вынуждающих рельсы гнуться туда, куда им позволяют гнуться профили. На станции стояла пара-тройка составов. По прохождении их поезда один из стоящих, кажется, дёрнулся на водно-рельсовую нитку. Подумалось, что если тут каждый день такая плотность загрузки нитки, то у проточных варанов спортивная жизнь, полная стресса и беготни.  

Миновав недолгую стоянку, где несколько пассажиров покинуло вагон, впустив волну не настолько вонючего, более пряного воздуха, в котором были перемашаны оттенки бронзянки, масла, дезинсептика, оддушек, поезд вскорости опять вошёл в поворот, хотя и без звукового оповещения. Замеченные Терангом на платформе люди были одновременно в накомарниках и респираторах, напоминая тряпичных кукол без лиц. За несколькими колеями путей наблюдался короткий состав светлых вагонов, с какими-то припособами на крышах. Вероятно, это и был местный трамвай, упомянутый доктором.  

Опять выросли заборы, из-за которых в этой части местами показывались деревья. Он сообразил, что забор мог окружать площадь шире самого поселения, включающего птицефабрику и служить скорее ограждением всего поселения от русла рельсового пути, не снабжённого собственными желобами. Но скудность обозначений виданной карты, не показывающей местный трамвай, например, удивляла. Опять же: где-то рядом должен проходить стебель высотной передачи... А вот и он.  

С правой стороны ветки проплыла арочная конструкция, скрывающаяся за притолокой окна. И осталась недостаточной для восприятия умом. Потом поезд ещё чуток довернул и над мелколесьем, мимо которого сейчас набирал ход поезд, за прятавшимся в отдалении опостылевшим забором, увиделась прямая струна сквозь небо, протянувшаяся над этим лесом, и висящая, казалось, почти параллельно нити бронзянки. Теранг протянул взглядом по этой небесной струне вдаль и опустил взор долу. Без какого-либо заметного перехода лес, окружающий колею, затемнел, уплотнился множеством елей, пихт и буроватых талисов. Растительность вдоль ветки сменилась на травостой с метелками высоких краснеющих цветов. Переход беспоясного мелколесного окружения окраин человеческих селений к тайге оказался настолько резким, что у Теранга возникло желание отвернуть катушку кино на сотню кадров назад и убедиться в том, что он не уснул на те секунды, когда рассматривал тёмную небесную струну. Так, наверное, и возникала легенда о серебряных драконах Утомы.  

* * *  

Он оторвался от окна, навевающего мрачность, и посмотрел на соседа напротив.  

– А вы бывали в Кидоне? – внезапно спросил его доктор Мессуди Наулишке, стянувший полумаску на шею и приоткрывший глаза. – В Габалей, например?  

– Бог миловал, – вырвалось у Теранга. – Я бывал в Иркреше. – Он и сам не понял, зачем ему понадобилось соврать. У хонтэ было настроено много городов, но в Иркреше Теранг, тогда ещё не полный госконт, бывал только по планам и фотографиям, приняв участие в одном незначительном расследовании.  

– Ну да... – буркнул тот. – Кидон по-современности... Для экстремалов.  

– Туризм не развит. – грустно обозначил не случившуюся моду Теранг. – Но и в урахс тоже не много желающих посетить места былой славы.  

– Там осталось много... Чего. – непоследовательно адвокатировал «забитый Рахс» Мессуди. – Амбиции политиков часто разрушают культуру, но...  

«Но «Культура это сооружение, выживающее вне политики». Знаем» – вспомнил известное высказывание Теранг. Хабалей, как было принято произносить название в ОК, славился до войны химическими заводами и «Долгим парком» – почти десятикилометровой аллеей запруд, приспособленных, удивительным образом, к очистке стоков этих предприятий. Хабалей и до известного заражения славился техногенными «особенностями» микроклимата, не самого приятного для туристов, хотя и с экологическим «Долгим парком». – Вы о Сбросовом?  

– В какой-то степени. – подтвердил Мессуди. – Там был секрет. Мы мальчишками ещё узнали. В каждом озере была цветная вода, покрытая куполом. И цветной пар. И подсветка, как у электрочайника. – он провёл пальцем на столике между собеседниками воображаемый круг в полутьме. Не у всяких чайников есть такая подсветка, но Теранг понял о чём речь. – Цвета разные, потому что реактивы... Всё спускалось каскадом к Губе, последние были уже без куполов, только с круговыми сводчатыми анфиладами.  

Теранг видел фотографии. Для него этот образ «Долгого» новостью не был.  

– Так это – для вида. Там внизу под аллеей шла целая система подземных отстойников и под цветными пузырями куполами были верхние части этих бассейнов. И там, внизу, и крутились всякие реактивы, которые нагревали крышки, что были днами этих закрытых прудов. А когда надо было чистить эти бассейны, то из этих наверховых куполов туда воду спускали. В видимых бочках только вода была, почти чистая. И подсветки всякие... Так было по инженернной задумке. – он примолк. – Но «что-то пошло не по плану».  

Теранг ждал продолжения детских воспоминаний. Он и не помнил сколько лет было «Долгому парку». Мессуди где-то сороковник... В челобите вписано, но не прерывать же сейчас напарника «Ой, обождите, дефтер Наулишке! Позвольте-ка выяснить ваш точный возраст, я как-то забыл проверить ваши гражданские данные».  

– В общем, там под куполами самостоятельно развились колонии всяких бактерий, – вздохнул доктор. – То ли от излучений Ошона, то ли ещё от чего... И цвета...  

– Ошон в Габалей? – позволил себе усомниться Теранг, перебивая Мессуди, предавшегося воспоминаниям. «Живнотворящий Ошон, версия тысяча вторая».  

– Да нормальный, яркий Ошон. – после небольшой паузы просветил доктор, открыв глаза совсем на бодро. – Вы что думаете – раз север так всё затянуто? В Габалей такие ветра... Один ириф... Всякую облачность за полдня уносит к тиршевой матери на Ласкет. И небо желтит как в пустыне, там дюны восточнее, вечная была проблема. Как этот ириф задул – все. Окна закрывай, трубы забивай, дыши через банг... И без него кожа дубела у рыбаков. Как выделанная такая кожа становилась. – он сжал над столом кулак. – Дубовая. Короче, вода под этими куполами стала не той, что была по задумке. – Без интонационного отрыва от просвещения «кратковременно отдыхающего» напротив него когента по части особенностей побережного климата довоенного Кидона растолковал гид Мессуди. – Каскад в цветах должен был идти-то в просветительство: от ядовито-оранжевого до нежно-голубого...  

– И какого цвета стал береговой бассейн? – полюбопытствовал Теранг, прервав задумчивую паузу доктора. Он не нарочно этого не знал. Приходилось только слышать выражение «радуга Долгого парка», когда имелось в виду, что у клиента в башке всё перемешалось.  

– Видимый? Жёлтого. Как гладкая сера. – вздохнул Мессуди. – Верхний остался бурым, хорошего такого химического насыщения цвета стоков. Оранжевый разложился, но там хотя бы относительно понятно, что произошло. Всего их было девять... И десятый шлюзом, в Губу. Должно было – от жарких к холодным... Посередине образовался багровый, хатт знает почему. Реклама очистных через шесть лет после запуска каскада стала рекламировать что-то не то... – доктор саркастически приподнял брови. – Подцвет водо-расстворимый убрали, всё и так уже стало цветным как сон кислотондера... А подсветка осталась в том цвете, которую вмонтировали...  

– В смысле – «осталась»? – Теранг не полно уловил трагедийность рассказа. – Эти стеклянные крышки были уникальными: не сменить, подсветку обыкновенной белой не сделать? Ремонт каскада в планы не входил?  

– Да я не очень в курсе, тогда ещё мальчишкой был, только в школу пошёл, говорю же. – дефтер Мессуди напомнил, что у дефтеров тоже было детство. – Мы про те трубы узнали, сказка рассыпалась. Про реактивы я потом уже выяснял, студентом. Может средств на ремонт не выделили, может быть была какая-то конструкционная уникальность. Режьте – не знаю. Цвета дикие помню. Подсветки включали. Сточная канализация, настоящая, под парком работала. Так я к чему это вспомнил? Этот кавардак загрязнений стал отдельным культурным явлением, мемом. «Визитная карточка» Габалея – что? Дикий Долгий парк.  

– Не только... – Теранг отвёл взгляд, вспоминая, что он знает о Хабалее. Получилось смотреть в окно. Мрачный лес успел немного прорядиться, на холмиках виднелись светлые конусы, похоже – бокарт.  

– Да, сейчас уже специальная инфекционная больница. Чудеса избитой природы на развалинах комплекса. – доктор махнул рукой. – Но это всё новое, в культурный слой не вошедшее. И этот, парк, кажется, не повредило.  

– А мародёры? – резонно возразил капитан Теранг. – Безвластие там, в какой-то степени, до сих пор.  

– Что – «мародёры»? Бросьте. – Мессуди тоже был резонен, но с позиций скорее нормального человека, чем многознатного. – Кому нужны пропитавшиеся всякой дрянью бочки, купола и фильтры? Что с ними делать? Под теплицы использовать? В которых вырастет неизвестная петрушка.  

– Ну... – разговор о культуре и культурных мемах. Теранг понял Мессуди, но не был уверен в том, что культурный мем возникает случайно, в ходе наслоения технологических ошибок. – Сдвинутых экспериментаторов – пруд пруди. Может быть кто-то и хочет вырастить бешеную петрушку?  

* * *  

Темнохвойный, ощутимо влажный, низинный лес упорно тянулся по бокам полотна, подступая порой к самым окнам. Как тут работал «радарный нагруз» локомотива Теранг не представлял. По его ощущению на первом же изгибе штанга должна была задевать ветки елей, круглых пихт и всякую скорее травянистую растительность, вздымавшуюся, однако, на рост десятилетнего ребёнка. С другой стороны, возможно, что колея тут приподнята – по дну и бокам состава ничего не шорхало как прежде, между станцией пересадки и болотом. Несколько раз мимо проплыли купины кустов, по впечатлению похожих на лопуховые репейники-переростки, но с розовато-желтыми цветами свечками. Теранг не считал себя знатоком лесной растительности восточного края Королевств, а в окрестностях Цтуба растительность была скорее поляной, лесостепной. На больших протоках Ярвеха и тамошних островах такого не встречалось, он бы запомнил.  

После рассказа Мессуди о его родине разговор закончился, доктор сидел с прикрытыми глазами, возобновлять общение Терангу не хотелось. Ещё наобщаемся, желательно – по делу. Индустриальные останки кидонского Поморья его не привлекали даже в историческом описании, тем более, что в современности эти остатки превратились, в большинствое своём, в гротескные развалины.  

Индустриальной современности севера хватало на нижнем Чадаре, где Терангу приходилось бывать по делам. Сколько их не раскрашивай и не прошивай дома застеклёнными балкончиками в стиле хонто, более радостными от этих украшательств они не становились. Хотя на вид и были светлыми, выбеленными. Но формальный цвет построек это одно, а человеческое впечатление – другое. От былой роскоши «Старины Киля» остались одни воспоминания – в карантине поддерживать строения в надлежащем виде сложновато, заниматься этим некому, если хотеть что-то там строить кроме поднятых над почвой сфер отторжения, то легче снести ветхое и возвести новые фундаменты.  

Спустя минут двадцать перемещения со скоростью километров тридцать в час от силы, темнохвойный лес с их стороны прилегания оборвался как отрезанный по лекалу и между этой бровкой угрюмого ельника и более светлого лиственичника, из далей, как мельком увидел Теранг, уходящих с понижением в голубеющий горизонт, выпросталась дорога с – на удивление твёрдым на вид – покрытием, напоминающим из окна светлый асфальт. В купе стало светлее – по краю полотна потянулось шоссе, с вездесущими белёными столбиками и «плотинками» водопропускных труб. За покрытием трассы тут следили. На карте, виденной в Управлении, шоссе с твёрдым покрытием, идущего вдоль полотна обозначено не было, такое бы капитан запомнил. Дорога, по которой ему отказано было добираться до Давема должна была идти с другой стороны полотна и нигде это полотно не пересекать.  

«Да туда ли я еду? » только закралась безумная мысль в его голову, как шоссе закончилсь, можно сказать, у широченной чёрной бочки, скорее даже здания в виде бочки, которую светлая дорога в какой-то мере огибала, расходясь площадью. Здесь же обнаружился столб силовой фермы, уходящий в необозреваемые выси. За бочкой был переезд, проплывший мимо шлагбаумом и, прямая как струна, белеющая трасса, уходящая в том же направлении спуска, откуда светлая дорога и появилась.  

От бочки с опорой вдоль колеи теперь тянулась прохожая тропа. За этой тропинкой, обнажающей песчанную почву, было разнолесье, не то чтобы болотистое, но густое, тонкоствольное, неаккуратное и лишённое той серьёзности, каковой дышал ельник. Поезд совсем сбавил ход и плёлся со степенностью пешехода. Локомотив пискнул, тонкая дорожка влилась в грунтовку, идущую уже уверенно вдоль колеи. И навстречу поезду выплыли столбы многослойного забора. Забор этот был в высоту метра три, он был основательным, из поставленных косо, относительно внешней стороны, мерных сеток, увитый поверху спиралями колючей проволки. Где бы человек не проявлялся на долгие годы, он строит забор и увивает его сверху колючкой.  

Неожиданно для приготовившегося было вставать к выходу нетерпеливого горожанина, поезд дернулся и ускорился. За забором, параллельно путей, лежала дорога, уже явно асфальтированная, и вдоль неё всякую видимость окрестностей заслоняли долгие приземистые здания с округлыми крышами, выглядящими как склады. Поезд, будто очнувшися от дремоты, набрав ходу резво катил вдоль этого забора и наборной дорожки, идущей по внешней стороне ограждения складской зоны, пока не нырнул между «выпрыгнувших» навстречу окнам двух глухих стен, устроивших во внутренности вагона тоннельную ночь. Выезд из тоннеля показал большой объём мелких домиков, уходящих вниз по склону к прикрытому туманом дальнему лесу. Тут уже игрушечный поезд стал тормозить по настоящему, со скрипами, гладко постукивая по стрелкам. Внутри поселения было несколько путей, высокое депо с открытыми воротами, в стороне виднелиась группа двухэтажных зданий из красного кирпича, вокруг вокзала растительность была в основном кустарниковая, в клумбах, в невысоких оградах и облицовочном камне.  

Доктор зашевелился, открыв очи и доставая из своей небъятной сумки накладную сетку накомарника. На шляпе с ремешком Теранга это приспособление было встроено в поля и кольцо бурнусом, окружающее тулью. Надеваем шляпу, поднимем очки, щёлкаем застёжкой, все удобства разворачиваются и ложатся на грудь и на спину. Лучше жить там, где мошкары нет, но платят больше там, где она есть. Состав, мотнувшись на стрелке, подъехал к высокой платформе, потянувшеся по правой стороне вагонов и, конечно звякнув, прибыл. Доктор Наулишке застегнул свою могучую суму и с кряхтением стал себя завьючивать, придерживаясь за поручень. Теранг, глядя на эти мучения, поинтересовался, что такое он везёт – разобранный самолёт или стратеограф?  

– Примерно. – с минимумом весёлости ответил Мессуди, завьючиваясь. – Это ортопедексы. – Видя, что товарищ явно его не понял, расшифровал. – Ортопедические экзоскелеты с накопителями. Два. По заказу.  

– Ортопедия? Она вам тоже по профилю? – Теранг опустил накомарник, пропуская тяглового доктора вперёд по проходу, поднимая и свой чемодан. У последнего были лямки, превращающие его в коробковый рюкзак, но ещё успеется, если придётся.  

– Это не по профилю. Это за проценты. – Мессуди прошёл по проходу для скотины, хорошо вписавшись в него с сумкой и первым ступил на бетонную платформу. – Но с налаживанием плотного контакта этих штукенций с заказчиками я точно разберусь.  

* * *  

Поселковая контора виднелась от вокзала, если можно назвать разветвлённый тупик с платформами и длинными складами этим городским словом. Контора насчитывала этажа три, судя по возвышению над одноэтажными бараками и вела к ней улица ширины городского проспекта. Венчала административное здание округлая метеобашня, конусом подпирающая облака на фоне окружающей двухэтажнай застройки. Неподалёку от этой главной башни над домами возвышалось ещё два башнеобразных строения этажей в пять высотой, чем городская архитектура центра Давема ограничивалась. Вдалеке и, судя по рельефу, ниже станции, в дымке проявлялось нечто высокое, сдвоенное. Водонапорного резервуара в окрестности или не было, или он скрывался благодаря углу рассмотрения, за домами. В небе над недалёким холмом, покрытым кудрявящимся лесом, над домами с серым и краснеющим сайдингом, носились стрижи. Перепончатокрылого корма им тут хватало: никаких сетей на привычных сетчатых вышках над посёлком видно не было, только над некоторыми домами лениво крутились рупорные шары. Если не знать, что эти матово поблёскивающие сферы покрывают некоторую площадь «бъющим» насекомых полем, то можно подумать, что их заставляет вращаться слабый ветерок, поднимающийся к холму из долинной части поселения. Ветерок этот доносил до платформы пойменную удушливость, «пряность» силоса и всё это перемешивалось с дубящим запахом смолы.  

В электричестве в Давеме можно было, кажется, купаться: у станции стояло стадо грузовых электрокаров на подзарядке, воспользоваться которыми для приезжих оказалось возможным за приобретаемые в кассе жетоны келевийского казначейства. Эти жетоны напомнили столичному капитану, что он пересек границу КБК и пребывает на территории соседней административной единицы землевладения, на что кроме герба на жетоне не указывало ничего. Приезжие наменяли этих жетонов в карманы, погрузилились на кар и поехали к конторе с метеобашней.  

Административное здание посёлка представляло из себя образец утилитарной и обезличенной городской архитектуры посреди персонализованной малоэтажной застройки. Всё в нём было понятно до скуки, за исключением конкретных отделов, отходящих от центрального дома в светлой облицовке и метеорологической башни, вздымающиейся над третьим этажом с антеннами и шариками. Парадный вход в основной корпус отделялся от центральной площади широкой оградкой и газоном, протянувшимся вдоль фасада. На площади перед зданием стояли зарядные стойки, увенчанные полушариями стренденов. Рядом с частью стоек парковались местные электрокары малой вместимости, для парковки маслянного транспорта была отведена противополжная часть длинной площади, представляющей из себя расширение проспекта местного масштаба, по которому Теранг с Мессуди, арендовавшие мелкоколёсный четырёхместный кар со сдвижным пузырём прикатили от вокзала. При входе в вестибюль первого этажа Терангом была обнаружена несочетающаяся со столичной привычностью деталь, показывающая, что здесь вам, всё же, «не там»: пропускной тамбур, отсекающий мошкару от внутренних помещений.  

За тамбуром с убойной для насекомых «подсветкой», открылся обыкновеный городской холл с бактерными панелями в подвесном потолке, лестницами, указателями по направлениям, многими стеклянными дверями, панно-мозаики плана местности и под ней – стойкой регистратуры, к которой гости Давема и приблизились. Мессуди, поздорововшись без сложностей с облегчением опустил свою сумку на кафельный пол «под базальт», Теранг представился поднявшей на них глаза даме средних лет с представительской причёской в официальной форме. На приветствие дама ответила, что им поступала такая телефонограмма, сличив текст какого-то объявления прямо перед собой в невидимой Терангу части конторки с полученным представлением от Теранга. Любопытно, что никаких сличителей челобитов тут не было, кроме тех камер, которые он заметил в дезинсекционном кубе. Дама поинтересовалась тем, чем прибывашие собираются заниматься сразу.  

– Работать. – сообщил Теранг тривиальнейшую, как ему казалось, цель посещения кнайда. И следует направить его с господином Мессуди в больницу, где сейчас находится пациент, с которым ему и предстоит этим заниматься.  

– Останавливаться вы где намеренны? – не моргнув глазом осведомилась дама. – Предоставить места в больнице поселение не имеет прав... У вас есть в меканде принимающая сторона?  

Теранг уже было задумался – «Администрация меканде, значит, сторона не принимающая? », как подал реплику молчавший до того Мессуди:  

– Я займусь этим. – просто опередил расспросы доктор. – Мы остановимся там, где никоим образом не обременим администрацию поселения. Хотя тут имеется даже занимательный странноприемный дом. – добавил он, обращаясь более к Терангу. – В историческом саду. Усадьба же.  

Служащая смотрела на доктора несколько долгих секунд. У Теранга возникло впечатление, что она хотела его о чём-то спросить, но зажала вопрос от выработки в слова. Мессуди Наулишке посещал этот кнайд раньше, видимо, общался с администрацией, эта служащая могла быть знакома с ним лично и, похоже, была знакома. Или только что вспомнила, что была знакома. Было в этом взгляде какое-то удивление, но не особо радушное. Как будто вы проходите мимо школы в которой отучились шесть лет, где вам встречается человек со знакомой внешностью, но перед тем как сердечно с ним поздороваться и поинтересоваться как у него семья и здоровье детей, вы вспоминаете, что последняя ваша встреча была сопряжена с фингалом на скуле, причём – на вашей, пропечатанным там этим знакомым гражданином, учившимся на два класса выше.  

Но ничего не спросила. Переход в больницу через холл, по галерее. Там находится их цель посещения, сообщила служащая. Успешной работы им, представитель местной полиции будет в течении получаса. Вы можете подождать и здесь... Она указала на диванчики.  

– Куда вы собрались нас заселить? – спросил Теранг доктора, оставившего свой переносной грузовик в камере хранения за администрацией, и теперь легкой стопой сопровождавшего госконта в крыло местной больницы, отделённой от входного корпуса в административный комплекс Рут-Давема крытой галереей.  

– К управляющему коммуникациями, в семейное гнездо. Там у него гостеприемная половина. Для особ, найденных полезными для меконде. – ответил тот на удивлённый взгляд Теранга.  

– А мы – особы, полезные для усадьбы? – ещё больше удивился Теранг. – Мне показалось, что администрация не то, чтобы нас не ждала, но...  

– «Но», это администрация. – совсем непонятно «объяснил» Мессуди. – Общество, в лице мадам. Все друг другу родственники. У всех маленькие сложности, а тут вы. Из «тройки». Понимать надо. – Они зашли в больничное отделение. Теранг пока мало что понял, но смирился.  

С «тройкой», то есть с коллегией по союзной безопасности, службой исключительно федеральной, у общинных властей, предпочитающих подчиняться своим же, окружным органам власти, с которыми можно было «перетереть» на короткой ноге, отношения держались на уровне официальности. Это накладывало свой отпечаток. Региональные отделения колбеза были именно отделениями цетрального управления, не формируя свои кадры из местных, родных королевствам граждан, в отличии от наиболее заметных четвёртого и шестого управлений – уголовной полиции и земельного права. «Тройка» это подозрительно, у офицеров «тройки» слишком много прав, всюду они суют свой нос. Хуже «тройки», по народным представлениям о договороспособности только военная полиция и экозащита. Последние вообще звери, но для областей, удалённых от заражённых, их полномочия не достаточно актуальны.  

* * *  

Комиссия посещения состояла из госконта третьего управления собрания хранителей коллективной безопасности Теранга дейн Парвафа; местного мага, по совместительству – заместителя главного врача поселения, представившегося как «маг-згапар Таглиасмут кин Сиввад», представителя местных правоохранительных органов, по совместительству – инспектора жилищного хозяйства Бримбелда дейн Лобулдала, плотного шатена лет тридцати с лишним, пришедшего в секретариат администрации, казалось, прямо с улицы – в сапогах, скрытых сейчас комбинезоном полной биологической защиты, товарища госконта дефтера Мессуди Наулишке. Вся комиссия подошла к лежанке, как смогла уместиться в «аквариуме».  

– Тело не смещалось с момента помещения? Кто его укладывал? – сразу взял быка за рога Теранг. Похоже, тело не дышало, хотя под покрывалом в низу лицевой части головы виднелся горб маски, от которой к аппарату ИВЛ уходил шланг. По этому размещению подвода стало понятно, что носоглотка неизвестной не повреждена, горло и прочие части воздушного снабжения лёгких фукциональны.  

– Мы с Тагли укладывали. – ответил за обоих Бримбелд. – Не смещалось, почти не дышало и вообще у ней всё статично.  

– А камер у вас здесь нет... – отметил Теранг остутствие видимых следящих устройств визуального спектра в помещении.  

– Есть самописцы. Дежурная в стенд заглядывает, в конце обхода. – сказал згапар. – Из клинических добавлений: КОРСуМ, подвод физрасствора с глюкозой и Ти-Эс, напаяли помпу сердечного ритма. – он показал на толстый бандаж в районе грудной клетки, пересекающий лежанку под простынёй. – Бревно. Отпаров нет, потоотделения, слюноотделения и прочего. Тонкий кишечник пуст.  

Теранг сместился ко столику с внутренней аппаратурой и, оттеснив дефтера, поставил на этот столик, противоположный окошку обзора камеры свой ценный чемодан, с трудом там уместившийся – впритык к выводу проводов самописца сердечного ритма. Стульев для постителей и столиков для передач гостинцев в этой палате-камере не водилось.  

– Открываю личность. – сказал он, предупреждая по протоколу о начале своей работы с позиции старшего по званию. Хотя, если вдуматься, то старшего тут следовало бы вычислять заседанием – все посетители, за исключением «свидетеля обоснованности» Мессуди, имели основания считаться старшими. Все протокольно прикрыли лица пальцами рук в гигиенических перчатках.  

Откинутая на шею простыня показала окружающим лицо спящей, по первому впечатлению, самки человека лет двадцати пяти, очень бледной, судя по оформленности лицевых костей распространённого шарнанского типа. Глаза рассматриваемой были не закрыты веками, а скорее прикрыты. Светлые волосы на черепе женщины была не выбриты, но коротко стрижены. Такая стрижка встречается у спортменок. Кожа чистая, отметил Теранг, рассмотривая пациентку, только на почти безволосых надбровных дугах, на носу, на подбородке, на одной скуле видны какие-то царапины, совсем бескоростные.  

– Она с этими поцарапками была?  

– Так мы её же в природе нашли. – ответил Бримбелд, взявший, кажется, на себя роль основного информатора столичного госконта. – Смотрели жива ли, таскали, грузили... Да что – место увидите – убедитесь. – похоже, он оправдывался. – Мы сразу и засептили. – добавил он.  

– Это вы акт составляли? – на всякий случай поинтересовался у него капитан.  

– А как же. – отвечало местное широкое лицо закона. – Я вам копию дам. Отнесу только. – Он помахал папкой для документов, вложенной в плоский футляр.  

Официальная часть взаимопредставлений субъекта тестирования экспертному собранию закончилась. Теранг, попросив доставить ему одетых в плёнки табуретку с каким-нибудь столиком, около которого удобно сидеть, отпустил совместного полицейского заниматься его текущими делами, вчерне наметив с ним встречу позже «где удобно» и, строго после его ухода, предложив двоим лицам с медицинским образованием дежурить в помещении при исследуемом виде рьята поочерёдно. Дефтер Мессуди радостно оставил их, чуть ли не выбежав наружу, как сообразил Теранг – пристраивать клиентам свои прихалтуренные скелеты. Пребывать вторым остался маг-защитник, згапар кин Сиввад.  

* * *  

Все, не особо заметные на взгляд внешние травмы этого тела были получены в результате действий кого-то энергичного, но неряшливого относительно её беспамятного тела. Тело ворочали по земле и таскали, вероятно, по влажной коре. Вызывали вопросы пара следов неизвестного авторства. На внутренней стороне правой руки, в мускуле трицепса нашёлся след недавнего укола. Теранг сам бы не сразу его нашёл – так руку выворачивают в последнюю очередь, если бы згапар на него не указал сам, винтообразно повернув вытянутую руку исследуемой. Укол, судя по невидимому каналу, был сделан перпендикулярно эпидермису и уходил неглубоко. Очень тонкое проникновение, чуть ли не между клетками кожи, как показалось Терангу. Он немедленно приложил к этому следу свежий разовый насос.  

– Это вы её кололи? – спросил он згапара. – Чем?  

Тот отрицательно мотнул головой.  

– Она с этим была. Подзатянулось сильно, сразу заметнее было. Или сама пыталась выбраться или кто-то с ней был, но бросил.  

– С чего вы взяли? – Теранг снял вытяжку и уложил полный отсос в футляр. – Похоже на армейский впрыск, верно, но тонковат. Но положим... Так извернуться... Можно. Если она была левшой. Левша. – поправился он. Пациент пока всё же не совсем мёртв. – Выжимку сравнили? – догадался он. В любой больнице есть лаборатория.  

Згапар кивнул на последний вопрос, но остановил неделовые предположения госконта объяснив, что он не колол эту куклу, но с точно такими же уколами отлично знаком по местной практике. Каждый третий, если не каждый второй житель Давема, посещающий лес по делам в одиночку или в компании имеет при себе аптечку, в которой есть одноразовые шприцы-пистолеты со стимуляторами. Точно такие следы оставляет этот прямобойный шприц, только с шайбочкой ободка вжима или со следами вырванных волосков от пластыря. Единственное отличие известных згапару следов уколов теми пистолетами от видимых на этой пациентке в том, что на коже куклы след тоньше и кровь ушла внутрь. А вещество, которое кукле вкололи, вероятно, обычнейший стимулятор, судя по первому отсосу сделанному им на находке.  

– Почему «вероятно»? – спросил Тернаг. – У вас тут ещё и фабрика-аптека? Каждый орёл варит свою ханку? – Теранг сообразил, что згапар уже исследовал тело до него. Предположение про личные «ханковарни» было не настолько анекдотичным. Народ тут разный...  

– Прокол стянулся крепко и всё всосалось. Вещества для пробы осталось мизерно. – объяснил неуверенность згапар. – Но то, что видно это наш базовый стим, обыкновенный, как у всех. Сколько было в этой поньке я не знаю. Какая концентрация расствора. – предупредил он вопрос. – Причём, знаете, что я твёрдо скажу по этому вводу?.. – Теранг приподнял бровь. – Канал стянулся, поэтому кровь не выходила или она тогда ещё свернулась, но кололи её незадолго перед тем, как она отрубилась и до того, как вошла в стасис.  

– А ваш, этот... – Теранг пытался вспомнить полное имя местного полицейского, но не вспомнил. – Брим? Бель... это видел? Он что сказал?  

Бримбелд видел. И ничего на эту тему не сказал, хотя в его протоколе первичного осмотра находки след этого укола отмечен, насколько згапар с ним ознакомлялся.  

– Что ещё? – спросил Теранг, имея в виду физические отметки на теле потерпевшей.  

Ещё у тела нет гражданских идентификаторов, но есть что-то вроде следа удара на спине. Чтобы увидеть надо или лезть под сетку лежанки, маг показал куда, или поворачивать тело. Этого следа полицейский не отмечал, потому что посчитал следом от транспортировки и погрузки, так же как сухие царапины на руках и на лице дамочки.  

– А у вас другое мнение?  

Да какое там мнение, сказал згапар. Так, предположение. На спине найденной дамочки, в отличии от груди, лица и рук, на коже не заметно никаких других механических повреждений. На лицевой стороне кроме лёгких царапин волочения тоже ничего, а на спине, почему-то, точечный след столкновения с чем-то. Или это был намеренный удар, хоть и не в жизненно важной области, или на месте находки на неё что-то роняли, твёрдое.  

– Но томографию вы ей не проводили?  

Томографа в госпитале нет, сказал згапар. Серьёзные вещи есть у соседей, в Тол-Нушкеме. Если надо, то пациентов возят туда, на поезде. Там и зубоврачебный с диагностической, если требуется имплантация. И химиотерапия. Так Теранг дополнительно узнал многое: животноводческий комплекс находится в поселении, которое назывлось Нушкемом, что предполагало близкую реку или озеро, больница в Давеме была не такой уж продвинутой, бронзянка тут нагружалась не единожды в день.  

– Она – женщина? – попробовал прояснить вопрос вероятных отношений куклы Теранг.  

– В какой-то степени. Плевы как бы и нет, взрослый экземпляр. Но так бывает, вы должны знать.  

Да, согласился Теранг, в нашем Уве чего только не бывает. И обратно наращивают и пластика... Нормальный женский экземляр. Худоват только для шарнанского типа. И бледноват. Может быть толстая кожа, скажем. Вот и выясним.  

* * *  

Индивидуальность живого человека какого-то возраста старше годовалого складывается из травм, когда-либо им полученных и памяти об этих травмах. Первое напряжение ног после перехода с позиции ползания на четвереньках отражается на мускулах ребёнка. Потом эти мускулы разрастаются и травма эта замещается привычкой ходить на двух ногах, но такое напряжение остаётся в памяти. Первое падение на четвереньки с позиции «на двух ногах» отражается напражением вытянутых вниз ручек и оказывает ударное давление на запястья. Это незначительное напряжение тоже можно считать травмой. Травмочкой. Потом начинаются игры и разочарования, необходимость мыть руки перед едой, открытие того, что чайник горячий, а мыло – едкое, запинания о пороги и высыпание противного песка из сандалий, где он натирает. Травмы, травмы...  

Все эти болезненные открытия складываются в персональный опыт и отражаются не только в телесных следах, но и оставляют флажки в памяти, переходя в разряд изученных раздражителей и принятых в традицию реакаций. После нескольких раз выметания из сандалий песка обнаруживается, что дождевая вода в сандаликах становится скользкой, хотя вне сандалий она ходить мешает только если по ней шлёпать по щиколотку. И это неприятное удивление тоже откладывается в памяти...  

Теранг набрал код, раскрыл интерфейс машинки, напоминающей маленький синтезатор, вытащил из гнёзд провода с присосками ЭЭГ, и склонился над лежащей, облепляя её этими присосками. Достал полуобруч с проводками, надел на голову лежащей, повертев это вместилище мыслей на манер парикмахера.  

Над телом пребывающей в коме клиентки Теранг издевался не долго, но технично. Поднял веки, поставив пластину считывания против глаз, облепил датчиками шею, надел хомут на зытылок, не забыв про двигательные мускулы конечностей. Был бы не «чемодан», а условия стационара, там есть шлем с кабелем и можно со всем этим античеловечным набором не возиться. Но до стационара, как выяснилось на опыте «стартового» серии, кукла может и не дожить. Ткани тела можно заморозить, заспиртовать, ещё как-нибудь законсервировать – методов много, но, к сожалению для рефлексной эхнографии мозг требуется работающим в своей наиболее приближённой к прижизненной насыщенности расстворами, желательно, родными. И так уже по кукле циркулирует физрасствор. И вещество укола какого-то, вероятно, стимулятора. Хотя в том «пистолетике» мог быть и седатив. Контакт с экраном его «сэмплера» тут мог быть только визуальным. Вся «акустика симфонии» на уровне «эстрада для школьников в городском саду». И условия «так себе», и верификация событийного ряда может быть только базовой, по острейшим и запомнившимся образам, в каком-то сценарии связанным.  

Теранг подключил провод питания аппарата к розетке, взглянув через толстое голубое стекло на мага-врача, расстегнувшего комбинезон и откинувшего его верхнюю часть на спину. Вид у того был зевотным. Маг и главный диагност поселковой больницы разве что подбородка на покрытый кулак «подпора раздумий» не возложил, как статуэтка «Внимающего Космосу». К сожалению, магические свидетельства и исторические реконструкции государственными органами следствия королевств с некоторых пор в рассчёт не принимаются. Теранг устроился перед пультом, проверил сохранность настроек и, включив несущую частоту, отключил себя от обстановки окружающей камеры.  

Первым результатом исследований к большому разочарованию Теранга обнаружилось, по окончании нескольких попыток и сочетаний подходов, что все маршруты ассоциативных воспоминаний пациентки тщательно стёрты. Или же никогда не существовали, что как-то не вязалось с её видимым возрастом. С такой чистотой памяти Теранг встречался в своей практике впервые. В попытках найти прочитываемые пути и значения капитан промучался минут сорок. Напрасно. Работали в этом теле только безусловные касательные рефлексы и, почему-то, достаточное для насыщения кислородом крови, полноценное дыхание. Оно было нечастым, но лёгочным. Рефлекторно-волевые усилия не включались. Пожав про себя плечами, он выключил нагревшийся синтезатор. Посмотрел за загородку. Маг пребывал в той же позе: в виде бодрствующего, Внимающего. Наверное, их этому учат.  

* * *  

Вторую часть сеанса, на моторные рефлексии, Теранг отложил – ощутимо хотелось есть. Чемоданчик пришлось складывать, проведя с телом манипуляции в обратном порядке: снимая с него датчики, полушлемы и сматывая провода, относить машинку в показанную магом-защитником бухгалтерию усадьбы, хорошо хоть все административные помещения были здесь сконцентрированны в одном здании, и ставить там сейфер в местную защищённую камеру, под код челобита. Теранг поинтересовался у згапара, где здесь можно перекусить. Оказалось – на выбор: есть ресторан внутри здания, есть кафе на станции. Поплотнее на станции, поприятнее в конторе. Теранг выбрал второе и спустился на первый этаж.  

Под конец насыщения к госконту присоединился повеселевший, сбагривший на руки скрюченному один из скелетов, о чём он и отчитался, присаживась напротив когента, дефтер Мессуди.  

– Что, клиент как есть – скрюченный? – спросил, попивая бордовый морс из местных ягод Теранг.  

– Так говорят. – объяснил профессиональный сленг Мессуди. – Но если не приять меры – будет. Знаете, в местах прилегающих к самтадам с сильным фоландом есть группа отвергающих. Хоть кол на голове теши.  

– Вам же должно быть не выгодно проповедовать магию. – не скрывал своего удивления Теранг. Хотя перстень на пальце у доктора намекал... Интересный камень – вроде бы красный, но с зелёными отсветами, заметными в осветляющем прине административного ресторана.  

– Моё частное мнение не всегда конгруентно профессиональному обычаю. – вежливо объяснил доктор.  

Послеобеденная часть испытаний находки прошла более вдохновляюще. Ассистировал Терангу в ней присоединившийся Мессуди, присутствоваший рядом с пациенткой.  

Открыв продолжающий быть безучастным с явлениям окружающего субъект исследований Мессуди глухо, свозь шлем, продекламировал:  

– «Она из рода тех была, что без белил как смерть бела. Худа, колюча, угловата, но привлекала франтов матом».  

На проверках моторных реакций на импульсы, подаваемые как на ЦНС так и на ВНС, мускулы пациентки регировали штатно, хотя и с задержкой. В итоге этих испытаний, доступных для исполнения средствами его диагностического инструмента, занявших чуть более получаса, Теранг сделал заключение, что живая находка не является наполненным бутафорскими мускулами «муляжом» человека, но скорее самкой человека, вырощенной по какой-то воспитательной технологии, лишающей её сознания. Мессуди высказал предположение, что возможны последствия какого-то вычищающего шока. Теранг принял эту версию как возможную, про себя твёрдо решив, что пусть доктор будет в этой версии уверен хоть на двести процентов, но по собственному опыту он такой версии принять не может. Задержка рефлексии, возможно, вызывалась общей заторможенностью нервной деятельности субъекта.  

Маг Тагли уже сказал, после окончания первой серии испытаний и предположений Теранга, что, теоретически, в такое состояние привести мозг возможно их методами, но он не представляет зачем оно нужно. Для осмысленных движений, не вызывающих случайных травм, вроде подвернувшихся ног этой модели всё равно нужен воспринимающе-сравнительный аппарат, который как выяснилось, у данной находки аккуратно чист. На вопрос о вероятной цели выращивания такого организма маг серьёзного ответа не знал, предположив что ради искусства.  

Подвигов тело, созданное ради искусства неизвестным биоинженером, не притягивало. Теранг не чувствовал себя франтом, а модель, с лицом, прикрытым домиком фильтра на распорке, не матюкалась. Он убедился в том, что сеансы записались, сделал резервную копию с катушки и вторично свернул машинку. Тело без воспоминаний, но с рабочими двигательными функциями. Заготовка для подиумной модели демонстрации веяний моды? Предмет искусства? Человекоподобный манекен? Обдумывать все эти версии с чемоданом на руках Теранг не стал. «Синтезатор» был помещён обратно в сейф бухгалтерии, доктор Наулишке поблагодарён и отпущен отдыхать.  

В холле на панно-плане Мессуди попробовал показать Терангу где находится вилла управляющего – адреса в Давеме на столбах не писали, а нарлам табличек на воротах изобиловал обилием художественных наслоений. Ещё на этих табличках писали фамилии владельцев домов, а не названия улиц, которые в Давеме, как понял Теранг, не назывались никак, если не считать названием обозначения Верхний, Нижний или Вдоль Северного Забора. Кварталы, идущие вверх, по склону назывались здесь стопами. Панно из цветного стекла и смальты было красочным, но чтобы понять по нему в сплетении блёсток и бугорков, что где находится... Мессуди вывел Теранга на площадь, от которой проспект заворачивал на склон, довёл до этого заворота и рассказал через сколько стоп куда поворачивать.  

– Если заблудитесь, постучитесь в любой дом и спросите. – посоветовал Мессуди. – Где дома управляющих подразделениями здесь каждая собака скажет.  

– А почему я их не слышу, кстати? – спросил Теранг, привычный к этой громкой составляющей сельских местностей лесной зоны Восточных Панит, да и Ринкура, каковую местность вокруг Давема чем-то напоминала. – Фоланд?  

Мессуди сначала задумался, потом, сообразив о ком речь, кивнул. Окружения из маноров хуни в центре Давема не чувстовалось людьми, но собаки раздражали старых соседей, говорят, до полной взаимной непереносимости. Кроме того, сказал доктор, тут внутри не нужно, а снаружи даже вредно. Теранг поставил себе птичку на будущее разузнать об этой особенности сатады подробнее. Обычные тела, потерявшие способность двигаться чаще всего обнаруживаемы собаками, а не людьми.  

* * *  

– Где я могу встретиться с лейтенантом Бримбелдом? – задал Теранг простой вопрос в секретариате, полном дам среднего возраста, хорошо следящими за модой и фигурами. А вот за Бримбелдом они не следили. Выяснилось только то, что лейтенант отъехал по делам в соседний Нушкем. И когда он оттуда вернётся никто не знает.  

По звонку куда-то, через пару фраз выяснилось, что местный детектив как убыл из посёлка, так пока и не возвращался. Когда Брим будет возвращаться, на том конце линии не знали, что и было передано пану капитану. Пересечься с Бримбелдом сегодня, получается, никакой возможности нет. Это было неприятно, вызывало лишние сложности и траты времени. Почему бы господину лейтенанту было не сказать столичному капитану ещё с утра, что его не будет в посёлке до ночи?  

– Мне желательно увидеться с человеком, который первым обнаружил найденную женщину, которую мы сегодня осматривали. – Обратился за помощью в нахождениии первого свидетеля Теранг, вернувшись к регистратуре больницы. – Доставил к вам, я так понимаю, лейтенант Бримбелд?  

Да оба они её привезли, на его ваганте, сказали в регистратуре. Оба, это, как быстро выяснилось, Бримо и Льярж. «Кто такой этот Льярж? » «Да завхоз же наш! » Быстро выяснилось, что «пионер Льярж» это завхоз местной школы. Было это не прозвищем, как резонно подумал Теранг, вспомнив героические кавалерийские походы, а именем. Или фамилией. Госпожи медички, обитающие в регистратуре в три голоса рассказали пану капитану, что нашёл-то её Льярж и какие-то девочки, а потом уже и Бримо рядом оказался со своим этим грузовичком. Вот на нём её и привезли. И где же пану капитану найти этого Льяржа?  

– Да в школе наверное... Нет, время-то – все уроки кончились. И по неделе нечётный. – поправились дамы в халатах, одна из которых только заступала, с ходу приняв участие в обсуждении происшествия и вторая, которую прибывшая сменяла, передавала ей смену. Ещё тут же крутилась сестра, уже виденная в регистратуре, выдававшая всем перосонам КБЗ.  

Пациентов больницы случилось на посещение Рут-Давема Терангом немного: тройка детей, парочка пожилых и рабочий, повредивший ногу на раздаточном конвейере. Больница была рассчитана, по прикидкам Теранга, мест на двадцать. Найденную «госпожу» без памяти сёстры за пациентку не считали. Замечание про время суток, отправившее завхоза на отдых, было верным – накатывался вечерний сумрак, изменивший оттенок отсветов из литых оконных пакетов на синий. Окон здесь, конечно, не открывали – в верхней части пакетов разгорались биосветные лампы дневного освещения, а по тёмным карнизам потолков – маленькие прожектора, светившие более на стены, чем прямо вниз. Только Теранг хотел спросить, как добраться до обители остроглазого завхоза, как заступавшая на смену прервала рутинную приёмку записок, подняв голову:  

– Так сегодня же среда, девочки!  

Точно, подтвердили девочки. Как-то забылось. То, что сегодня среда, играло значительную роль для Теранга: сегодня Льярж с неведомым Бонти не дома вовсе, а, как у них заведено, в коптильне. Добираться туда далековато – девочки с сомнением попереглядывались, но если пану капитану срочно, они понимают, что это важно, то Мес может показать как добраться. Всё равно ей уходить и вам будет по пути. Главное все время вниз, а там и пруды. Мес переоделась в выходное, и с реверансом, вызвавшим «завистливые ахи» у остающихся в регистратуре, пригласила уважаемого господина капитана прогуляться с ней до прудов с источниками свежести, послушать сверчков.  

– В лотосах! – напутствовали «пару влюблённых» остающиеся.  

– В поздних кринах и ракитах. – выходя в коридор, ведущий к центральному холлу, прокомментировала Мес, заправляя волосы под объёмный берет с «вуалью». – Средь волокон тра-ля-ля. У меня пузырёк, поедете за мной, потом я покажу, где сворачивать.  

– Эта их коптильня, она хотя бы внутри? – Теранг подозревал, что в посёлке, стоящем у реки, есть что коптить, но местные расстояния пока оценивал только по своим перемещениям от вокзала к администрации и от этого здания к перекрёстку, когда Мессуди показывал, где стоит дом управляющего, в котором предстояла ночёвка.  

– Внутри, где ей ещё быть? – немного удивилась вопросу Мес. – Не у самой протоки, конечно. Но за спусками. Там над ними пруды отводные. Да вы сами увидите.  

А позвонить туда невозможно, как выяснил Теранг, попросив женщину обождать пару минут, отойдя к стойке общей справочной и оставляя там сообщение для дефтера Мессуди, о том где он находится. Линию в коптильню не провели, зачем она им? Где она тут располгается, коптильня? – Теранг поднял ищущий взгляд на панно-карту. Сменившая утреннюю даму вечерняя, значительно более пожилая, поднятого на стену Терангом взгляда не отметила. Пришлось ткнуть пальцем. Мадам чуть вывернула голову, вряд ли увидев куда показывает Теранг, скорее рефлекторно, потянувшись за жестом. «Над речкой», буркнула она, ни на сантиметр не отрывая тела со стула.  

Теранг не посмел дальше испытывать терпений служащей и, ожидавшей его у куба, Мес, последовав за ней на стоянку каров. Перед усадкой в машины, Мес – в свою, а Теранг – в переданный ему доктором «презент» от управляющего, провожатая повела рукой над теряющемся в тёмном шелесте посёлком, с разгорающимися розовыми фонарями и нижней подсветкой зеленеющими камнями обвалки улиц. Сначала надо будет обогнуть всю станцию, потом всё вниз, потом они расстанутся, а господину капитану придётся катиться почти до берега. Мес, закрывая колпак, обещала притормаживать.  

Следуя за «пузырьком» сестры Мес Теранг убедился в том, что Рут-Давем был если не объёмен по населению, то раскинулся по долине, полого спускающейся к парящей протоке, обширно. За станцией, на том же уровне был район вилл, примерно таких как и выше вокзала, с одиноко торчащим двухэтажным высоким зданием с прямой крышей, освещённым по абрису этой крыши, вниз и вдаль шёл пологий проспект с мельчающей частной застройкой. Поперёк спуска примерно через каждые метров двести расходились улочки, не всегда перекрёстками. В нескольких местах проспект, накатанный асфальтом чинили со светящимися в наступающей сумерках жёлтыми предупреждающими плакатами. На третьем или четвёртом перекрёстке сестра Мес остановись на повороте в поперечную улочку, с кустистыми оградами, садами и редкими фонариками. Теранг подъехал к пузырьку.  

– Отсюда всё время прямо, до ферм, как начнётся стена комплектора, такая – с арочками, – Мес нарисовала пальцем «перевёрнутые волночки», – повернёте направо вдоль бульвара, и – до труб. Там прямо ехать ключи нужны, не получится, так вы опять к протоке. Пойдёт поворот направо, он там на окрайке один и есть, ведёт на яр. На нём дымокурят, в сараях. За яр если заедете случайно, то там сетка, в темноте её почти не видно, так вы там осторожно.  

Мес пожелала пану капитану не заблудиться и укатила по улочке. А Теранг повёл двухместный кар с кузовком одиноко вниз, используя, в основном, тормоза. В одном месте пришлось прервать прямолинейное скатывание по наклону, точнее объезжать значительный кусок проспекта, кардинально перегороженного щитовым забором. Объезд обозначался фосфорными стрелками по широченным временным плитам, уложенным объездом, как показалось ему, давно и плотно. С края объезда стояли приподнятые над землёй на столбиках пешеходные мостки. Оставив позади эту перегородку, капитан недолго ехал между какими-то утлыми домиками с припавшими к почве хозяйственными постройками, но досточно быстро достиг забора «с арочками». Справа от забора тянулся бульвар, напомнивший Терангу рассказ доктора об очистном «Долгом парке». Не доёзжая до труб и бульвар, и проезд пересекался под мостами руслом зашлюзованного канала, спускающегося из неведомых высот и уходящего в забор с приёмной выемкой. Место здесь было равнинное, воды по каналу струилось скудно. Вдоль труб, сквозь которые было не проехать, Теранга вёл к яру запах от коптильни.  

* * *  

«А полиции тут заниматься, по обычному, нечем» размышлял Теранг, руля по «завокзальному» проспекту в обратный подъём после разговоров с дегустатором Льяржем со спорадическими присоединениями его приятеля, в аромате пандусов с рыбой. «Если кто-то непонятный появляется, ничего при этом не совершая, это ещё не преступление. Полиция включается в случае заявления о пропаже кого-то нужного. Ненужный никому, не участующий ни в каких социальных контактах, может пропадать, разрешается. Пока нет заявления о незапланированном исчезновении гражданина, которого предлагается искать с помощью государственных средств его обнаружения, то никому до этого гражданина дела нет. Для инициации ОРМ нужно заявление кого-то озабоченного этим исчезновением. Как правило это исчезновение гражданина, которого предлагается поискать полиции, сочетается с какими-либо ценными утратами комфорта, связанными с пропавшим. Умел что-либо пропавший, недоступное для того, кто обращается в поиск, мог что-либо открыть, чего другие не могут, или владел чем-либо... »  

Бывают неожиданные обращения в полицию. Классика хрестоматийная: однажды, несколько десятков лет назад пропал слесарь, делавший отмычки для многих воров, предпочитающих пользоваться услугами специалиста. Он и официально занимался ключами и подрабатывал тем же. Клиенты огорчились. Жил мастер по ключам, подходящим ко многим замкам, бобылём, всецело отдаваясь работе, в том числе на дому. Приходят к нему клиенты заказать полезные в их быту наборы, потому что старые истрепались, погнулись и немножко не годятся для нежного обращения с чужими замками, в хозяина который день нет дома. Непорядок! Ворье Ринкура посовещалось и обратилось в полицию. Не так чтобы напрямую, конечно – найдите, мол, суки легавые, нашего дорогого товарища мастера на все руки, а так это окольно. Гражданин, мол, который день из дома не выходит, почту не забирает, почтальон очень беспокоится. Нашли несчастного... Оказались какие-то гастролёры-разбойники, проломившие несчастному уважаемому человеку голову по желанию отнять наличность его в дорогом польте и позаимствовать чемоданчик. Чемоданчик разбойников, вероятно, сильно разочаровал, они его выбросили. Не выброси они этот чемоданчик, трупа слесаря так бы и не нашли, наверное – закинули его бездыханность в глинянный карьер, под откос, труп под слоем в метра полтора покоился, только с лозой да прощупыванием и нашли. Полиция своё дело сделала – пропавшего нашла, почтальону доложилась. У дома мастера на все ключи наследников не нашлось, что удивительно, но это уже другая история. И о том, кто сознательного почтальона «зарядил» на заявление, тоже узнали позже.  

«Тут же у нас только появление в какой-то степени человека. Никто о пропаже куклы не заявлял, идентификаторов при ней никаких, царапины на ней оставлены растительностью – тут к микробиологу не ходи, насилия с ней не совершали, колото-резанных ран на ней нет, следов отравления, похоже, тоже. Есть след от укола, но один укол, даже по моим соображениям, не специалиста, не может вызвать такого обширного оскуднения операционной системы головного мозга. Женщина человеческого рода с недостаточным основанием считаться девственницей, никому заботливому не принадлежащая, не любимая, никем не ненавидимая, оказавшаяся в месте, где её заметили и стали о ней как-то забоиться. Не происшествие, а недоразумение. Полиция округа может забрать отсюда это, в какой-то степени живое, тело и, приложив усилия по транспортировке его в текущем состоянии, переложить это формальное рьята в другую капсулу. Так ему и в местной палате неплохо – куда спешить? Полиция округа может с полным законным основанием почти неделю ждать заявления о пропаже этой куклы, с которой, вероятно, кто-то играл и даже чем-то стриг. Это наши подпрыгнули на складывающуюся серию... »  

Ночной Давем освещался бордюрными камнями по полотну, оградками с фонариками, несколькими прожекторами сверху, с решётчатых столбов. На работной части внутрь ограды светили узкоконусные огни – там продожалась какая-то работа, что на открытых сельскохозяйственных угодиях, насколько Теранг был знаком с этим видом деятельности, не практиковалось. Ночью земля дышит. Но в Давеме было скорее цеховое предприятие, напоминающее северные теплицы или южные сады. Был здесь и открытый кусок полей и, что любопытно – частично за протокой. Туда ходили баржи грузовых паромов. Останется время на культурный проход по музеям кнайда, надо будет на это посмотреть, поставил себе зарубку в память Теранг. Большую часть дорожного освещения давали, всё же, фары авто, бликующие от трещиноватого асфальта. Трещин было немного, но в нескольких местах при ночном освещении были заметны настораживающие водителя «предупредительные» бугорки.  

Напротив здания администрации капитан припарковался. Мессуди на коптильне не появлялся, да и делать ему там было нечего, но конторка холла служила тут, как в любом некрупном поселении, почтой для пакетов под роспись. За конторкой на этот раз восседал ночной служащий, седовласый, бородатый дед, похоже – из пациентов больницы, в тёплом халате. Дед, поднявший очки на позднего посетителя, читал Книгу, установленную над столом конторки на библиотечный штатив. На стойке Теранга дожидался именной пакет от Бримбелда, доставленный мальчиком из его подчиненных. Сам Бримо не заходил, нет. А что ему тут вечером делать? Теранг забрал у деда конверт с ощутимыми двумя листками протокола, оттиснул получение в перфокарте, вернулся к машине и двинулся в гору, мигающую фонариками в тёмных садах – к дормитории управляющего. Жил управляющий в трёх улицах выше администрации, как тут говорили, «через три стопы».  

В доме управляющего по делам транспорта явившегося гостя принимали радушно. Хозяйка, немного полноватая, но ещё свежая, светловолосая, сероглазая и прямоносая дама лет сорока пяти показала господину капитану аппартаменты, сходные с хорошей гостиницей и общие помещения. Центральная часть бельэтажа дома управляющего состояла из нескольких сообщающихся зальчиков, устроенных на манер Гребных прудов в Пеке. Обеденный зальчик, смотровой зальчик, детская гостинная.... Всё это проветривалось тайдесурвом. Дом ветки Мешпуров был большим и, судя по ощущениям, каменным. Выше бельэтажа Терангу подниматься не пришлось – гостевое крыло уходило в глухой склон и противолежало детскому. Господин Наулишке перебывал в саду с господином хозяином. В семье дейн Мешпура уже народилось четверо детей – бог, посредством усилий дейн Мешпура, дал госпоже Мешпур двух девочек и двух мальчиков. Детские у нас светлые, за той галереей. Из гостинной залы, с объёмным столом и густарбиге вели арочные выходы в кабинет хозяина, в кухонное отделение и прочие светлые коридорные направления. Вы пока устраивайтесь, потом у нас будет ужин. Знаете, у нас есть чем удивить и столичных... Надеюсь, вы не до смерти устали? Теранг заверил, что не до смерти, после чего был отпущен в гардероб гостевого крыла.  

* * *  

За ранним ужином, на который менее чем через час после обретения крыши над головой, пригласили Теранга, присутствовала взрослая часть местной ветви дейн Мешпур в лице отца семейства Ярофа, его жены Деагидис, приглашённых доктора Мессуди и самого капитана Теранга, нашего защитника. Детей здесь не было, поэтому было домашнее вино, куялты с острым соусом и разными сотканными значениями, а так же более привычный пирог с рыбой и рисовый десерт. Теранг попривествовался с хозяевами, поблагодарил богов-дарителей окрестного королевства, выпил за благополучие хозяев дома и с удовольствием приступил к пирогу, отменно испечённому хозяйкой, что было чистой правдой. Между блюдами хозяин рассказывал истории из своего карьерного продвижения. Дейн Мешпуры были настоящими местными, начинал хозяин с должности техника на полевой фабрике меканде, как тогда, в период повального увлечения индустриализацией, называли механизированные цеха в сельскохозяйственных уделах. Мадам дис Мешпур спросила правда ли, что найденная пациентка из больницы ничего не помнит, как говорит доктор Мессуди. Теранг подтвердил это, не находя нужным скрывать своей специализации: начисто ничего не помнит и социального статуса не имеет. Бедняжка, сказала госпожа Деагидис. Но она об этом не знает, так что ей не так уж и плохо, заметил Теранг.  

После первичного насыщения вниманию вкусовых рецепторов гостей были предложены местные куялты в ассортименте. Попадались среди них чудесные экземпляры, которых в столичных ресторанах не сыщешь, их надо подавать совсем свежими, ещё живыми, безо всяких этих современных обработок. У вас бы организовать дегустационную, хотя бы в недалёком Гераше, восхищенный свежестью и непривычными вкусами с предложенного сегментата, предложил Теранг. Гераш это дыра, парировал Яроф. Всего-то там и хорошего это сосняки на скалах, что для наших мест непривычно, такие эндемы только стараниями хуни и держатся. Да здесь многое держится ими, как-то невесело заметила мадам Деагидис.  

– Заповедники сильно мешают? – спросил Теранг, цепляя ключевой ложечкой ломтик куялта, пока им не попробованного, похожего на тушёную морковку. Оказался острым, пришлось припадать к местному вину. Пока он припадал к полусухому, Яроф просвещал его, без обид на испортившую беседу жену, что и сам Давем, де-юре не целиком принадлежит королевству. Кусок за гребнем, следующая гряда, уже как бы заповедник. И по дороге к Толу, тёмный лес, видели? Тоже не вполне «наш». «А мы туда мальцами по грибы ходили». Теранг в такой мрачный лес не пошёл бы за премиальные, не то что по грибы. По молодости многое переносится легче, вспомнил Теранг, не озвучивая своё мнение о ельнике. Но бронзянку по нему проложили, заметил он. Бронзянку проложили до расторжения. И вы же видели болото.  

– То, что подтапливает? – Спросил Теранг, кинув взгляд в сторону доктора, обложившего свой десерт неаппетиными зелёными ягодами, напоминающими вяленный длиннотелый крыжовник, который тоже был родом местных куялтов. Оно неправильно подтапливает, объяснил Яроф. Уж он-то местные низменности знает, они так себя вести не должны. Это, что теперь там происходит, то или хуни тянут к себе воду или мясники понагрузили своими насыпями. Вода же катается, а у наших соседей ничего кроме своих коров с курями в головах не водится.  

– Разве вы не одно хозяйство? – удивился Теранг, вспоминая карту и смекая про этимологию исторических названий.  

– Всегда были разными. Они же мясники, – неприязненно объяснил Яроф. – Они вообще с того берега, тут раньше только выселки были. – Господин Яроф показал давно затянушийся шрам на плече, который можно было бы сегодня, наверное, и зарастить, но благополучие и достаток пришли к этим дейн Мешпурам не так давно. – Наследство юношеских дней, преданий угли, битв отметы.  

Целиком этой этой баллады, кажется, незабвенного дин Тольве, Теранг не помнил и даже за точность авторства не поручился бы. Может быть и были там такие строки. У мясников вообще совести отродясь не было. Отрабатывают своё прямо в ручей. Так всё равно оно в общий отстойник течёт, мягко попытался выяснить в какой ручей, Теранг. И экологи на это внимания не обращают? Да у них всё подмазано! Их на гибридах уже ловили, потом всё как-то незаметно закатилось под ковёр. Некоторое время Яроф разорялся по поводу соседей, потом тема разговора вернулась в сам Давем. Жаль, что у вас так мало времени, сказала госпожа Деагидис, и вы не сможете осмотреть экспозицию исторического музея усадьбы. Вообще история Давема и друидских окрестностей это отдельная страница Кейлавии. Разве тут не всегда жили хуни? Ну что вы, почти возмутился Яроф. Тут жили работяги-пахари и друиды-собиратели. Вы проезжали мимо парка с живительным колодцем? Да как-то не успел, извинялся за занятость дейн Парваф.  

* * *  

«Так вы не видели нашего Колодца? Вам обязательно надо увидеть Колодец. Приехать в Давем и не увидеть Колодца это преступление против себя». Между запиванием куялта со вкусом жаренного земляничного творога гость попытался понять, что в этом Колодце с большой буквы такого особенного. «Как?!» Колодец это основа магического поля усадьбы. Была секулярная часть, там, за вокзалом, вы наверное обратили внимание, там где парк усадьбы. Капитан не стал заострять внимания управляющего на том, что он приехал работать в госпитале, а не шляться по посёлку, по музеям и для купания в рыбных заводях, поддакнув сквозь смакование вина. Другая часть была друидская, и в ней было много утраченного, но Колодец – крепкий, каменный. Был он долго в небрежении, но мы накрыли его и огородили. Кто эти «мы» с очевидно заглавной нарлама Теранг тоже решил не уточнять: Меконде-Рут-Давем существовал лет сто, не меньше, управляющему было на вид не больше пятидести. Под колодцем есть водоводы от гребня, хотя бы это не с большой буквы, а вы же знаете сколько вокруг глубинной воды легенд... Теперь там можно включить подсветку глубин, особенно это красиво смотрится ночью. Вот господин доктор это видел и очень впечатлился. Господин доктор Мессуди покивал – впечатляет.  

Управляющий по коммуникациям оплетал идеи развития «скидочного» туризма. Теранг не понимал прямой связи коммуникаций поселения с туризмом. Он хочет чтобы госконт коллегии по безопасности продвинул тему возведения хайвея через Рут-Давем? Уточнять своих предположений Теранг не стал и объяснять, что у «тройки» на его уровне взяточничества нет влияния на принятие решений в Минтрансе. Ещё из этого семейного пансиона попрут и от стола отодвинут.  

– Малыш! – позвал голова в сторону гостинной. – Оторвись на полчасика от ерунды и доведи господина следователя до Колодца. Сейчас уже ночь, всё увидите в лучшем виде. – Добавил он для гостя. – Малыш, эй! Да что у тебя там? Сгорит?  

– Да, папа. – всё же откликнулся малыш в не самом счастливом тоне. Показавшийся на пороге кабинета из гостинной малыш оказался на поверку не в папу худощавой особой лет тринадцати, с прямым носиком в маму и неизвестно в кого шатенкой, в расшитом трико на лямках. – Прямо сейчас? – видно было, что ей неохота переться куда-либо ни прямо, ни криво.  

– Да уж если я говорю что сейчас, то – сейчас, Оди. Предлагаешь отложить до завтра? Пан капитан завтра уже уедет. – голова коммуникаций держал дом и распоряжался всем, что в этом доме находилось. И в Давеме, по разметикам. Тем более такой Колодец... – Господин следователь сюда не на посиделки приехал. Давай, пробегись. – На мнение Теранга об ожидающихся пробежках транспортному голове или было плевать или тут так обычно выражались. – В нашем Давеме много интересного, а времени у пана капитана очень мало. Да тут недалеко.  

Малыш Оди вздохнула, но повиновалась, отправляясь одеваться. Теранг с завистью взглянул на Мессуди, которому их Колодец, видимо уже показывали. Доктор опять покивал. Надо, мол, Колодец посмотреть, надо. Только ночью. Самое время смотреть в Колодец. Госконт поднялся из-за стола и отправился в прихожую часть зала, за малышкой Оди.  

Пока «малыш» Оди обувалась, Теранг осматривался в лобби. Потом склонился пониже и шепотом позвал:  

– Оди! Погоди! Нет ли тут такого места в доме, где мы можем поговорить? – Оди подняла взгляд от сапожка, натягиваемого на носок. – Ты мне расскажешь, какие тут вообще бывают происшествия. А колодец я завтра посмотрю. – приглушив голос продолжал Теранг предложение, – И хорошо бы достать план местности. У вас доме такой есть? В доме есть где поговорить? Незаметно.  

Оди задумалась. Не надолго.  

– Дома такого места нет. – ответила она тоже тихо. – Папка узнает, что мы из дома не выходили. И зумки. Начнёт приставать, чтобы пошли. Но вам почему бы и нет, пан капитан?... – взглянула она на Теранга.  

– Пан капитан очень устал. – объяснил Теранг, обречённо вздохнув. – И пану капитану тоже не хочется тащиться куда-то на тот край посёлка. Чтобы там пялиться на дыру в земле, пусть и древнюю... Ну, если нельзя, то – пойдём.  

– Ой, я знаю где! – чуть не воскликнула Оди. – Пойдём в овешку.  

– Куда? – Теранг уже опускал щиток очков и разворачивал сетку, готовясь выйти в тамбур.  

– Пойдём, тут близко. Это беседка такая, за сетками. Я покажу. Там карта есть. С радиксами. – торжествующе вспомнила девочка. Оди быстро натянула второй сапожок, весь разговор она простояла в полупаре.  

Она накинула плащ с капюшоном, отодвинула панель двери и заговорщики вышли в переходное помещение. Девочка щёлкнула включателем плафонов одровлятеля комарья. Послышалось гудение, открылась внешняя дверь. Как тут жили предки до тамбуров?  

– Что за радиксы? – спросил Теранг выходя наружу и следуя по дорожке вслед за ушедший чуть вперёд Оди.  

– Длины окрестности. Что за стенкой. С линейками к проходам. Так положено. – Оди помахала рукой в воздухе. – Папан, пока! Сейчас подойдём к ограде, но не выходим. – добавила она замедлив шаг, обрачиваясь к Терангу, – Там вдоль ограды направо и по плиточкам.  

– А папка туда не посмотрит?  

– Неа.  

Воздушная беседка «овешни», к которой Оди провела Теранга, оказался значительно ближе той стороны посёлка с колодцем. Это было лёгкое одноэтажное здание со стенами, представляющими из себя микроскопическую полимерную сеть, полускрытое и от сада рощей стеблей остролистых ирисов. Вероятно, беседка находилсь вне обзора домовых камер, между ними и домом лежал сад и ирисовая «роща». Покрывала беседку, размером с небольшой лекционный зал, крыша в виде зонтичного гриба. Внутри было просторно и сумрачно. Посередине паркетного пола стояло с десяток пухлых кресел. К одной из стенок притулился длинный стол, на котором виднелась пыльная ваза для фруктов, сейчас пустая. Тут же имелась стопка тазиков и грудой лежали какие-то плоские коробки. В неглубокой «яме» ближе к центру помещения, на широком округлом наклонном пьюпитере под выключенными сейчас прожекторами располагался тщательно, насколько Теранг мог разглядеть в полутьме, сделанный макет местности, охватывающий, километров двадцать окрестности кнейде, если не шире.  

– И чем тут обычно занимаются? – дёрнуло его спросить Оди, которая упала на одну из крайних банкеток, немедленно издавшую шипение источившегося воздуха.  

– Обычно – целуются. – ответило дитя.  

– И только? – уточнил Теранг.  

– Ну, пока – только. – лаконично оповестила Оди. – А за Калис я не слежу. – Из чего следовало, что «малыш» Оди растолковала про личный опыт. Теранг поискал глазами что-нибудь, куда бы можно было присесть, переместившись по периметру лекционного зала, вдоль занавесок стенки. Шляпка «гриба без ножки» тоже просвечивала. Похоже, она была стеклянной. Из сада доносился запах вялящейся на ветках айвы.  

За стендом с макетом, около экрана для проектора и шкафчика с ящиками к его облегчению обнаружилось пара табуреток – заваливаться в любое кресло не ощущалось удобным. Придётся и «малыша» поднимать – смотреть на карту с пуфика, наверное, можно, но что-то показывать оттуда можно только с помощью указки-фонарика, направленного в зеркальную чашку, подвешенную над макетом внутренней «крышей» – хитрая шуковина, фокусирующая световые пятна, но и «размазывающая» вид макета, отражающегося в ней. Формальным назначеним беседки было очевидно просвещение детей относительно каких-то частностей родного края. Поставив табуретку за несколько пуфиков от сидушки, избранной Оди, Теранг попробовал на неё опуститься и обозреть посёлок и местность. Убедился в том, что в полутьме спускающегося вечера рельефная карта на столе становится окном в туманный нижний мир снов без малейшей подсветки. Пришлось вставать.  

– Свет мы включать, конечно, не будем. – полувопросительно обратился он к девочке. Та согласилась, что делать этого не стоит.  

* * *  

Теранг достал из нагрудного кармана фонарик и, настроив луч на узкий свет, поинтересовался для кого этот красочный макет придуман, если есть большая карта окрестности на общем панно, которое он воочию обозревал ещё с утра в холле больницы. Оди удивилась. Там, это для всех, а тут карта клуба следопытов. Конечно взрослые «разведкой» местности не занимались, сообразил капитан. Шастали по окрестностям с целями скорее любопытствующими дети и подростки. Один такой подросток уминал кресло, из которого его предстояло извлечь.  

Признаться, макет был сделан здорово. Вся окрестность тут была видна даже не как с колеса обозрения и будто сквозь дно воздушного шара, каковой аттаркцион существовал во временя детства маленького Теранга дейн Парвафа, да и доныне на курортах есть. Конечно не в Цтубе, который покрыт – сверху город смотрится как туманно-серое пятно застройки, даже там где парки, с выбросами дымов, купаться в которых даже в герметичной гондоле – удовольствие низкое. Да и запрещены медленные пролёты над Цтубом... Он восхитился макетом и пригласил Оди «к столу».  

На макете сразу нашёлся дом, где они сейчас находились; быстро нашлись Колодец, действительно всего кварталах трёх от дома управляющего, закрытый купол в виде голубой бусины бисера; Музей усадьбы совсем в другой стороне, за вокзалом; «трубы» перевитые спиралями проводков от лампочек накаливания; Протока с паромом. Жилую и производственную застройку окружали холмы, поросшие зелёными кудряшками с вставленными в эти кудряшки миниатюрными разноцветными вымпелами.  

Жилая часть долины, уставленная крышами с «парящими» над ними бисерными крупинками отгонок и флюгеров, составляла примерно пятую часть площади всех обрабатываемых угодий, раскинувшихся по обе стороны спрямлённой Протоки. Перед Протокой, на этом берегу стеклянной поверхности, к жилым кварталам примыкали скучные сверху цеха переработки и покрытые пергаментными плёнками теплицы, не сильно проработанные в плане деталей на макете. К перерабатывающе-упаковочному комплексу за серым картонным забором, мимо которого Теранг ездил на коптильню к Бенто, подходило два глазурованных канала, энергетическая линия, насколько он смог понять по трубочкам, увитым спиральками, от подстанции в серой чашке, лежавшей выше и дальше школы. На той стороне Протоки были открытые поля. Часть из них, длинными голыми полосками, лежала и по эту сторону протоки. Примерно такое же поле лежало за энергетической чашкой, негармонично врезаясь в кудряшки леса.  

Желтым проводком в Давем заходила рельсопутка, идущая с плавными поворотами от штакетника, как понял Теранг, соседнего Тол-Нушкема, на оказавшегося на самом краешке макета. «Толстый» рельс разветвлялся около миниатюрных семафоров внутри поселения на пару проводков вниз, к полоске отгрузки и волосками проводков в депо. В улицы Давема вливалось пять обычных, грунтовых и шоссейных дорог, идущих извне, с холмов и по низине, вдоль Протоки, но не у самого слоистого стекла, изображающего воду. Крупных мостов в окрестностях Рут-Давема не было. Эти детали госконту были нужнее художественной части. Внешние дороги упирались в ворота на периметре, обозначенные подобиями шлюзов. Дороги вились по холмам, уходя от поселка в разных направлениях. Для понимания того, куда ведут эти дороги Тернагу потребовалась помощь стоящей рядом местной жительницы.  

Главная дорога, приходящая на усадьбу, шла через холмы и называлась по местному «старой». Эта старая дорога продолжалась, пройдя через шлюз ворот, одним их «проспектов» идущих сверху вниз, к Протоке, перерерываясь привокзальным проездом, который тоже был куском этой старой. В итоге привокзальный проезд, проходя мимо площади, на которой находилось знакомое административное здание с башней, продолжался за станцию и кончался у старой же усадьбы. Старая дорога проходила через седловину чуть выше дома управляющего, в нескольких кварталах южнее. Снаружи «старая» разветвлялась на три ветви. Одна ветка уходила в лес, идя по гребню невысокого водораздела, окаймляющего долину Давема примерно параллельно бронзянке, но, чем дальше от селения, тем глубже уходя от неё в леса. Узкая дорожка спускалась с холма по ту сторону водораздела. Вторая, более широкая часть «старой» продолжалась вдоль забора, но не впритык к нему, повторяя очертания гребня холма, потом уходила в сторону, широко огибая луговую чашку подстанции и прилегающего к нему поля для растений, обожающих для вызревания трансформаторное поле. Тут девочка Одирас походя сказала:  

– Тут балонка, дальше, вниз и к старым лохмачам. На балонку отвоз.  

– Что тут? – господин Яроф дейн Мешпур похоже, гордился тем, что в Давеме всё электрическое. Не используют тут никакого газа, кроме как, может быть, экспортируют, производя. – Отводка куда?  

– Баллонка. – Одирас блеснула на Тернага из полутьмы глазами, отражающими свет фонарика, дрожащего над проводками подстанции. – Поле зацепки, видите, это плоское.  

На макете в районе подстанции всё было изрядно плоским. Теранг показал сверху на наиболее плоское, длинное поле с обозначенным тоже длинным строением, вероятно, для электролюбивых куялтов. Или для конюшни. Там прицеплены баллоны, объяснила Одирас как маленькому, которые обслуживают трубу. Трубу же надо обслуживать, вокруг неё летая, латать, чинить, если ветром сносит и «всякое такое».  

– А почему баллоны эти на поле не обозначены? – изобразил дотошного критика творчества госконт. Потому, коротко просветила далёкого от местных реалий госконата Одирас, что их статично перегнали за Нушкем, там техническая площадка на весь отрезок. И вообще эти баллоны прицепные неизвестно из чего лепить, выдувать и к чему клеить. Клеить их надо не на само это поле с лебёдками, если по умному, а на трубу, но тогда они выглядят как гигантские дождевики на прутике, что смотрится ржачно. И это поле не используется? Этого Одирас не знала. Туда не ходят. Напротив этой баллонки почти под трубой в заборе были ворота, за которые отвечает энергетик линии.  

Капитан поставил себе на заметку выяснить, за какие ворота кто отвечает. Похоже, тут весь забор периметра поделили между ведомствами. А когда ведомств много, то, как известно, один отдел не знает, что через «свои» ворота возит другой. Часть старой объездной дороги, идущей по дикой местности, уходила сначала за тарелку подстанции, потом огибала другой холм, уведя взгляд от Рут-Давема с поблёскивающими около протоки рыбными затонами и терялась в скалистых холмах, поросших цветной «плесенью», какой были запорошены скалы в макете. Выше по течению протоки, недалеко от прудов, с берега на яр в Давем приходила ещё одна дорога, откровенно грунтовая и влажная, что было заметно по тёмной присыпке, спускающаяся с яра над прудами по ту сторону шлюза около яра, не замеченного в сумерках Терангом. Над трубами коптильни на макете вился дымок. Это было сотворено нитями какой-то лёгкой ткани, с неслышеным поддувом снизу, но смотрелось. Дорога за коптильней уходила на дикий берег близко к воде.  

В южную сторону, к Тол-Нушкему вела «белая», точнее палёвая, дорога «по верху». С почти незаметными на плане изгибами, вдоль берега не совсем ровной Протоки, но тоже не вплотную к остеклению «воды»: между берегом протоки и этой грунтовкой было натыкано много флажков и поблёскивающих опилок. Дорога эта, сухая и ровная, продолжалась внутри Давема границей разделения участка с длинными строениями с окуржащей растительностью, обозначенной зелёным ворсом и мелкими домиками «нижнего города». Упиралось это шоссе во что-то сильно напоминающее стадион, разветвляясь на «проспект», идущий вверх, и сеть улочек более мелкого вида. Вся нижняя часть Рут-Давема была прочерчена линейными дорожками по краям светлозелёных лоскутов. Теранг спросил Оди что это за спортивное сооружение посреди нижнего Давема.  

– Гараж. – явно удивившись технической неосведомленности столичного гостя ответила та. – С поля же всё не вручную возят. Снизу трык. А сверху лётка.  

Теранг внутренне обругал себя за глупость. Трык он увидел быстро, поняв что это «рельсовый трак». С лёткой было понять труднее.  

– Лётка это что такое? – на макете на крышке «стадиона» были нанесены несколько кружочков, которые он принял поначалу за художественне украшения.  

– Э... Аэродром. – почти по слогам произнесла Оди.  

Выражения лица Одирас дис Мешпур Теранг не видел, разглядывая макет. Он мог бы поручиться за то, что девочка смотрит на него соответствующе произносимому. Ещё ему хотелось примерно с тем же выражением лица посмотреть в глаза своему начальнику. Там одна дорога, но сильно извилистая, огибающая заповедники хуни, говорили ему. Тащиться много часов. А никакого транспорта кроме трубы и бронзопутки туда нет, говорили ему. На месте нашлась трасса под трамвай из животноводческой фермы и аэродром. Только дизеля, волнующего бортами Протоку, не нашлось. Но это ещё впереди.  

– И кто сюда летает? – «И зачем сюда летать? » не спросил он в голос.  

– Ну... В эпидемию прилетали. – Она не стала объяснять когда была эта эпидемия, эпидемия чего и зачем понадобилось сюда гонять колибри скорой помощи. – Тагли использует. По делам лиги. Полосатых как-то приносило. – Девочку Одирас, похоже, использование кем-либо аэроплощадки посреди усадьбы не волновало никак. Теранг же выяснил из этой реплики, что местный згапар не левитирует и рассматриваемый им макет построен не по геодезическим обмерам.  

Недалеко от бронзового пути, но тоже не впритык к его полотну, в лес уходила ещё одна дорога, продолжающаяся до белой и прямой, пересекающей бронзянку по переезду рядом с круглым тёмным зданием, к которому вела линия увитой спиралью «трубы». На макете тут в свете фонарика мигнули красные «фонарики». Эта дашпа изобиловала всякими грунтовыми отводками в сторону Протоки. Прямая белая дорога, замеченная им ещё из окна поезда, утыкалась с одной стороны в нижнюю дорогу в Нушкем, а с другой стороны кончалась ничем. Упиралась в холм. Теранг не стал спрашивать школьницу Одирас что это такое, потому что и так знал. Неожиданно только то, что это сооружение тут пересекает бронзянку.  

* * *  

– Что это за фишки? – спросил Теранг девочку, обводя фонариком кружки вокруг разноцветных булавок, качающихся над телом макета. Держались эти флагштоки в каплях геля.  

Та стала показывать пальцем на освещённую его фонариком карту, перемещаясь вокруг стола:  

– Это поле дикой свалки, где блёстки. Мохначи туда всякий мусор заносят, а чистить не дают. Желтое это участки, где страшно. Всякая гадость. Бордовые это жабокурки. Белые пыхалки это не входить с детьми, валятся. Белое с красным – вот и вот – последние жабьи мороки. Оранжевые...  

Теранг понял, что жабы в этой части империи популярны. Остальное требовало уточнений.  

– Погоди. – остановил он руку девочки. – Что за жабьи мороки? Что они делают? Жабы эти. Вопросы заморочные задают?  

– Жабы тупят. – Оди отодвинула руку и взялась за поручень столешницы, подняв удивлённый взгляд на пана госконта. – А... Вы тоже. – Он понял, что сойти за местного у него не получится. – Это морок такой, ходячий. Жабы, значит, ну и всякая мелкая тварюха, там тупят, бросают свои дела и идут к воронкам. В воронках этих живут червяки. Гусеницы такие жирные. Они эту глупую мелочь едят, прямо в этих норах.  

– Ленивые гусеницы. – согласился Тернаг. – Но карта эта не для жаб, а для детей. Людских. Людям что до этих жаб и тиршевых червяков?  

– Как – что? – дочка управляющего была искренне возмущена небрежным отношением Теранга к делам обречённых мелких зверюшек. – Воронки же большие. Заедешь, провалишся и сжуют.  

– Насколько большие? – Теранг вспоминал, всё что знал про обитателей основных болотных угодий – Ярвеха. Были там такие водяные твари, хотя и не гусеницы, умудряющиеся скапливать электричество и сворачивающиеся в воронках. Так и называются по народному – сворчаги. Существа неприятные, но редкие. И по холмам они пока не ходили – им вода нужна. А тут флажки белокрасные натыканы по лесам. Теранг насчитал штук пять. Оди показала размеры этих сворчагов. Получалось – сантиметров тридцать в длину.  

Со всеми жабами он решил покончить за один заход. Жабокурки, как выяснилось, это не такое место, где жабы курят кальян, а пятна, где земля дымится. Дымится, точнее парит, она там не всегда, а по ночам. И этот пар одуряет. Теранг, не останавливаясь на том, как это явление объясняют местным детям, немедленно попытался выяснить, кто бродит по ночам местными лесами. Да кто угодно, пояснила горожанину Оди. Не вернёшся до темноты, вот и попал. Если не знать, где жабокурня.  

– Внешне такого никак не заметить? И сильно одуряет? – попытался прояснить вопрос Теранг. Хорошо одуряет. Если не повезёт, то там и останешься – муравьи зажрут, а если повезёт, до ограды доплетёшься, то потом день как не свой, блевата, лихорадка и весь жарит белым. Алколоидный галлюциноген, понял госконт Теранг дейн Парваф. И ходит эта жабокурня вместе с земляными муравьями мутации местной сатады. Муравьи эти пристрастны к подгнившему, но упавшего и уснувшего на «гнезде» человека тоже могут употребить, не побрезгуют. Он проверил верность своих соображений по карте. Все выявленные участки миграций галлюциногенных муравьев обитали на высотах – на спусках с них и в седловинах.  

Остальные участки неприяностей, выявленных магом згапаром, не бездельником, как его охарактеризовал ключник Льярж, по непонятной мотивации, за последний месяц обновлений, тоже были объяснены Оди на примерах. Самым любопытным оказались белые зоны, где дети «валятся», а взрослые – нет. Зоны эти подбирались к самому посёлку и, кажется, были найдены даже внутри, хотя булавки с белыми вымпелами над миниатюрными домиками могли обозначать что-то другое. Повал детей заключался в том, что они становились очень ленивыми, прям всю энергию из них выжимало, быстро. Потом тащи их на себе. Нет, не газ, не пыльца, никаких внешних проявлений, видных знающему лесистые горки человеку. Может там споры каких-то грибов спросил Теранг. Может и споры – кто ж все грибы может знать? Главное – там детей не оставлять. Последствий никаких, поспать и энергия возвращается. На взрослых заморок не действует, насколько она знает.  

Оди пересказывала про значения флажков, разьяснённые ей в бытовом плане – научные изыскания и сомнения згапар оставлял при себе. Известны такие гуляющие зоны в этих местах давно. Как эти перемещения объяснить гость не понял. На жёлтых участках не столько страшно, скорее мерзко. По поверью основных рабочих бунов – мохначей, это бродящие под землёй недобрые покойники. Девочка объясняла про эти места шопотом, приблизившись к столичному гостю. Почему-то необработанные могильщиками, «непринятые» покойники, бродящие под землёй или пребывающие в развалинах в других местностях, в пещерах, пугали сельских детей сильнее реальных опасностей. Для прагматичного Теранга эта традиция страха оставалась загадочной. Какова вероятность встретить злобное привидение, набрасывающееся на путника из-за толстого дерева? Не сильно высока. Что может сделать привидение разбойника? Заморозить, может быть, замутить глаза, но серьёзный ущерб здоровью оно причинит только если сам путник не крепко держится на ногах. Встреча со стаей голодных волков куда более вероятна, и даже для крепкого и вооружённого путника может кончиться быстро и навсегда.  

С цветными флажками разобрались и перешли к находке куклы. Кукла Одирис не испугала. Нашли её, как получалось по плану макета, не так уж далеко дома управляющего. И не в ограде, а за ней. И вообще взрослые, кому и положено.  

Местная школа, двухэтажное каменное здание, располагалась не в центре посёлка, скорее на отшибе, на склоне холма между двумя улицами без названий. Для себя одну улицу, идущую повыше, Теранг обозначил как Предкрайний проспект – выше шла дорога вдоль внешней ограды. От этого Предкрайнего с жилыми домами вниз по склону к административному Центру шли Проспекты с протянувшимися вдоль них ступенчатыми Канавами.  

Названия Теранг придержал в уме, Оди о них не рассказывая. Дом управляющего стоял между парой «стоп» от этого протяжённной Предкрайней улицы вдоль холма, в ложбинке. Школа же стояла в таком месте, куда приходило два Проспекта и улица стопы, но распланированы к ней подходы были так, что зайти в неё приходилось только с Проспекта или через Предкрайнюю стопу. Все идущие или едущие на велосипедах в школу со стороны дома управляющего двигались или снизу, или по этому проспекту Предкрайнему, а ребята живущие в домах на нём самом – кусками по дороге, проходящей вдоль ограды, частично по стопам. Шли в школу обычно по двое-трое, но некоторые из учеников получалось, что обходили свои дома в одиночку. Оди не пользовалась велосипедом для похода в школу: ещё маленькой злой папка запретил, а потом и сама уже привыкла и, как утверждала, ходила одиноко.  

Позавчера, в понедельник, примерно на полпути от дома к школе сверху к ней наперерез прибежала Азуринас, младшая дочка одного из механиков водного потока и позвала с собой, посмотреть на «кое-что». Оди и эта Азуринас не были ровесницами – та была младше, они не дружили и общались мало. Азу эта «малость придурочная»...  

– В каком часу ты встретила Азуринас? – перебил он рассказ ученицы седьмого класса предкрайней школы. – Начинаете учиться вы в восемь утра?  

– В семь. – как само собой разумеющееся возразила Оди. – Встретились мы здесь. – она точно показала перекрёсток на макете. – А по минутам я не знаю.  

Теранг прикинул расстояние. Минут пять хода, если нигде не задерживаться... То, что начинали учиться здесь в семь утра было для Тернага неожиданно. В семь тут только светало. Получается, в школу дети шли по полутьме, по улицам с уставшей подсветкой да от заборов.  

– Было ещё темно? – прямо спросил он.  

– Мавельно.  

Чуть светлее, чем сейчас внутри беседки по диалектизму, известному на большой части восточных королевств, понял Теранг. Время мавера это не темно и не светло, вечерне-утренне. Но контуры на улице видны чётко. Он окинул взором помещение. Многого тут не разглядишь...  

– Позвала тебя Азу. И?... – он бы хотел, чтобы девочка сама описала происшествие, как она его увидела.  

– И мы пошли.  

Информативно. По наводящим вопросам оказалось, что присшествия не было. Азуринас довела более старшую дочь ответственного служащего до перекрёстка и показала на большой светлый бак или трубу, торчащий между кустами близко от дороги, лежащей наверху холма, видного от ограды. Бак этот был похож на бак. Который скинули с грузовика или с телеги. Большой, на фоне кустов было заметно – девочка развела руки, показывая ширину. Получалось, если глазомер её не подвёл, чуть меньше полутора метров в диаметре. И пару метров в рост, но там трава... Большего Одирас не заметила. Азу решила, что надо сказать папе Одирас, чтобы он озаботился. Оди сказала Азу, что возвращаться домой она не будет и вообще это не дело папы заниматься такой ерундой. Девочки дошли до школы, встретили там рано встающего завхоза и сообщили ему о находке. Льярж всегда рано встаёт, он же утром школу открывает. На этом роль девочек во всей этой истории кончилась.  

– Значит, найденной женщины вы не видели?  

– Видели. – тут Одирас явно стало скучно.  

– Ничего такая тётка. – Малыш Оди повела плечом в непонятном Терангу жесте. – Только городская. Сразу видно.  

– И где ты с ней встретилась?  

– В холодильнике видала, когда Брибри всех водил.  

– Кто водил? – словарик для местных наименований должностей и «отношений» составлять было некогда. Холодильник это ещё что такое? Камера аквариума, наверное. Там было прохладно, вспомнил он, верно.  

– Бримбельд. – с явно слышимым пренебрежением выговорила Оди. – На признание, типа. «Кто встречался с этой девушкой раньше? » – явно передразнила она интонации лейтенанта. Значит, лейтенант пытался проводить опознание. По каким-то его соображениям – среди школьников...  

– Почему ты решила, что она – городская? – ухватился за свидетельские ощущения подростка Теранг. Отношение Одирас дис Мешпур к Бримбелду могло строиться на каких-то местных историях, которые к его делу отношения не имели, а историй на сегодня уже хватит.  

– У ней кожа мягкая. – ответила девочка.  

– Вы её что – трогали? – удивился особенностям местного коллективного опознания госконт.  

– Зачем трогали? Видно же. – она явно не понимала, что для определения жёсткости кожи её надо щупать.  

– А у меня какая кожа? Горожанина? – решил проверить точность впечатлений селянки Оди Теранг за неимением в беседке других опознаваемых.  

– У вас кожа сухая. – сказала Оди, даже не взглянув на Теранга. – Наволос, но не так у лохматых. Вы не похожи на таких, что из Цтуба.  

Красноречие Одирас иссякло. Может быть она хотела рассказать о капитане что-то ещё, но это повисло и расстворилось в сумерках лекционной беседки. В целом определения Оди были верны. Даже то уловила, что он не коренной цтобурек. Любопытно. Кожа у беспамятной находки для Одирас была очевидно не обветренной, но городской, «комнатной». Не местной. А им с Мессуди, более экспертам по людям и расам, пациентка просто казалась слишком бледной.  

* * *  

– Хорошо, малыш, что ты мне всё показала. – Теранг выключил фонарик, сразу погрузивший беседку в мавер с силуэтами. – Пошли домой. Завтра расскажешь папе, что я очень был рад увидеть ваш Колодец. В жизни таких колодцев не видел.  

– Вы завтра уезжаете? – тускло спросила Одирас.  

– Ну да. Тётку вашу я проверил. Всякие формальности остались. На месте находки надо побывать. План у вас хороший, я бы столько за неделю не узнал. Спасибо тебе. Ладно, идём. – поторопил он Одирас.  

– Да пожалуйста конечно. – сказала Одирас, отворачивась от макета. – А поцеловать? – «разочарованно» спросила Оди, лукаво надувая губы и делая «обиженное» лицо.  

У Теранга возникла дилема: отшутиться в том же стиле от ребёнка младше четырнадцати или пошутить в другом стиле, с человечком, сохранившим его время для отдыха и размышлений в условиях гостевой спальни. Теранг взглянул на Оди свозь полутьму. Физиономия её была нарочито скучная, но малость провокативная. Усилитель показывал нервное ожидание, как у человека, готовящегося ступить на тонкий плот, притулившийся к топкому берегу.  

– Если ты не против... – Теранг положил руку на плечо Оди, наклонился и символически приложился губами ко лбу девочки над переносицей.  

– Нет, так не пойдёт. Надо ниже. – ещё более разочаровано проговорила Оди. – Место такое.  

«Ах ты ж «малыш»... », подумал капитан. Ниже так ниже. Не отрываясь от близости к её лицу, он прошёлся губами ниже, промахнул седловину носика и приоткрытыми губами встретился со вздрогнувшим ртом Оди. Хорошенько притянул её за затылок, помучав не сразу откликнувшиеся губы. Ладонь Оди промахнула по рукаву плаща, задержавшись в сгибе локтя. Под конец ознакомительной прелюдии он провёл языком по внутренней части верхней губы Оди и отнял ладонь, придерживающий её затылок.  

– Ох ты! – почти судорожно вдохнула отпущенная в отстранение девушка. – Ни фига себе! О-х... – она перевела дух, пару раз вдохнув ещё, отступив и придерживаясь за ограждение макета, смотря во весь блеск глаз, различиымый в полутьме, на капитана, снизу вверх. – Я думала – струсите.  

– Чего же тут трусить? – изобразил непонимание сложностью Теранг. – Я такими вещами часто занимаюсь.  

– Часто целуете свидетельниц? – серьёзно спросила она. – Неокончивших общую школу... Вкусная у вас работа. – резюмировала она.  

– Только если они просят. – уточнил капитан. – Свидетельницы редко говорят что-либо путное, чтоб оплачивать. – В этом наблюдении он почти не кривил душой. – Ну, что «малыш», теперь возвращаемся в дом? К папе, к ужину... – намекнул он поворачивась в сторону выхода.  

Дитя почти звонко хлопнуло веками, переваривая предложение.  

– Пожалуй... – протянуло дитя. – А... Ещё раз получить такую благодарность пана капитана можно? Авансом. – поклянчила она.  

– Нет. – решительно прекратил предлагаемое развращение Теранг. Так можно далеко зайти. И быстро. Он обернулся к стоящей у макета Оди и, положив руку ей на плечо, потянул на выход. – Мальчишек не хватает? Для экскурсий по загадочным местам родного края.  

Оди неохотно сдвинулась с места.  

– У мальчишек точно не хватает. – переделав вопрос поведал «малыш», ступая, всё же, к выходу. – Мальчишки не умеют так. Тыкуются. – добавила она.  

– Ничего. – спуская очки и клобук с козырька, сказал Теранг, отворяя полог в накрывшую сад тьму со включишейся зеленеющей подсветкой в клумбе ирисов и непривычно темнеющим за ним домом управляющего. – Кому сильно в голову встрянешь, тыкаться не станет.  

Девица Одарас, пройдя вперёд, на лучше знакомую ей дорожку, издала смешок, обернувшись, судя по силуэту капюшона.  

– Встряну или не встряну – «важность». Баро Калиски тот вообще говорить, почитай, не умеет, а как отцу занёс... И молебу. Всё сразу и застропило. – Она замолкла, как будто исчерпав объяснения и потопала по виднеющейся дорожке. Теранг двигался за ней следом, даже не особенно пытаясь расшифровать эту местную сказку отношений. Баро, это видимо, муж старшей сестры. Личное это имя или диалектизм? Справляться недосуг. Молеб это, надо полагать, кто-то из старших рода. Со старшей сестрой Оди, Каливазис, они в этом доме не пересекались. Кажется, припомнил Теранг, она и живёт не здесь, а в Квипнак Гераше. С этим баро, который бессловесный. Или Баро. Не таскаться же дочке управляющего каждый день на рабочем мотовозе на учёбу и обратно? Застропило, это вероятно, в этом кнейде «связалось». В плане крепости взаимных отношений. За крыльцом дома он расстался с девочкой, пожелав её спокойной ночи и уже без остановки оправился по коридору на спячку в гостевой.  

Оборудованна эта импровизированая гостиница была отдельной ванной комнатой, градеробом, сейфом и всеми удобствами, включающими телевизионный приёмник. Семикружный отель, только маленький и провинциальный. На поверхностях косяков встроенных в толстые стены шкафов лежал нетолстый слой пыли. Кто тут должен заниматься регулярной влажной уборкой, Теранг не представлял: прислуги в доме Мешпуров он не заметил.  

«Въелись в нашу культуру традиции постоялых дворов», размышлял Теранг, разуваясь и вешая плащ в гардероб с подсушкой с нижней части пенала. На постоялом дворе, по нашей культуре обязательны такие «глухие» вещевые прихожие с орудийными сейфами для гостей, с тремя выходами – к коновязи, в спальное место и туалетную комнату. Открыв дверь в последнюю Теранг с порога проверил помещение на наличие вредоносных примесей и устройств рефлективного внимания, промахав антенной детектора в крупных часах на запястьи. Вредоносных примесей кроме мыла, считающегося детектором веществом вредоносным для контактов с кожей и глазами, обнаружено не было. Ощущение «неинструментального» слежения, попросту – прогляда присутствовало во всём этом доме, в умывальне фон обоизы не менялся. Приведя себя в относительный порядок, капитан отправился почивать. К сожалению, снимать кевлар со всеми приложениями было нельзя, но к этом неудобству он уже привык.  

* * *  

С утра, начавшегося в степенные, как и приличествует отпускнику, восемь часов, Теранг, наскоро перекусив парой бутербродов, скреплённых из нарезок для гостей на кухне без уделения внимания экзотике, наконец, посчитал необходимым добраться до места обнаружения причины своего появления на местном курорте. Номер, отведённый доктору был закрыт, да и будить его было незачем – с прогулками по окрестностям он и сам, со своими Парвафами за спиной, надеялся справиться.  

Взяв благосклонно выделенный ему гостевой кар, он добрался по параллельным ограде улицам, ограниченным резными заборчиками почти без прилегающих тротуаров, вдоль частных садов, до ворот на тянущийся за оградой городка водораздельный хребетик. Рут-Давем был снабжён несколькими подъездными дорогами, и, слава богу, основное его простирание выстраивалось не вдоль хребта, а поперёк. В плане долина Рут-Давема напоминала сегмент стакана, перевёрнутого относительно «пола» у Протоки. Как вчера вечером выяснилось в разговоре с господином Мешпуром, Протока эта, с плёсами и заводями, появилась исторически недавно, как рукав реки, которая, блуждая по низкому соседнему берегу, однажды решила подтопить и высокий берег уже существовашей усадьбы, заставив человека вмешаться и спрямить русло протокой. Рукавная речка согласилась течь ровнее и стала называться Протокой, впадая теперь в водохранилище, связанное с очистными сооружениями напротив Тол-Нушкема.  

Ворота, у которых начинался один из «проспектов», спускающихся к Протоке, снаружи выглядели как две короткие стенки, упирающиеся в раздвижные ворота перед сторожкой, примыкающей к гаражу. В сторожке угнездился тощий инвалид, твёрдо запретивший Терангу выезжать за ворота на внутреннем транспорте. «А ежели с каром там что-нибудь случится? А ежели с тобой, на нашем каре? » Или разрешение от Бримбелда или от старших... Телефонные распоряжения не принимаются. Теранг понял, что местная власть локально мощнее, оставил электрокар в «шорах» подзарядки и отправился в пешую прогулку по грунтовке, выводящей на гребень холма, поросшего кустами и грабами. С верхушки холма одна часть этой дороги спускалась в долину, над которой реяла протянутая за лесистые горизонты «труба», другая же шла вдоль ограды, на расстоянии метров тридцати от неё назад, в том направлении, откуда он прибыл. Турист отправился исследовать окрестности периметра.  

Утром на холмах гнуса было мало настолько, что можно было даже поднять сетку, дорожка была плотной. Теранг разошёлся и почти покорил следующий холм, миновав луговой лоб водораздела – узкую полосу седловины, по верху которой шла проезжая часть. Вниз, в сторону противолежащую жилью, спукалась придерживаемая скобами осыпь, внизу которой виднелся весёлый ручей с чашками воды под травянистыми лопушками. Противоположный видимый склон был менее скалист, на нём росли непроглядно зеленеющие кусты и далее вдоль дороги кудрявился лес. С сожалением оглядев холмы с кряжами под волокнистым небом, он развернулся и отправился обозревать место спокойного происшествия.  

Злоумышленник, точнее – прежний владелец подкидыша, мы пока не знаем что он умыслил, мог просчитать, что я, как любой полицейский сборщик описаний, окружающих предмет рассмотрения, выясню про контейнер, размышлял Теранг, разглядывая горизонты кнайда. Злоумышленник предполагал, что у меня будет весь свидетельский блок по обнаружению тела с того момента как девочка, выходящая через сад дома – Азуринас, увидит контейнер, прекрасно выделяющейся светлым пятном на фоне растительности. Мне почти прямым текстом подсказано с разных сторон, что объёмный контейнер приехал по этой дороге, был скинут, например, с бортового грузовика, потом грузовик ещё ночью уехал, но водитель вернулся между началом первого урока и приездом Льяржа, чтобы забрать этот очень секретный контейнер, выкинув из него подарочек, который самостоятельно докатился до забора.  

Хотя формально светлая труба какой-то высоты, стоявшая или лежавшая где-то здесь и тело, найденное ниже по склону никак не связаны. Судя по тому как это рассказывала Оди, неуместная светлая труба на фоне леса стояла. При сбрасывании из кузовов высокие предметы обычно падают, а не становятся в рост. Стоят они только если в частях, ближайших к земле у них находится центр тяжести.  

Теранг понагибался в поисках следов от испарившейся в мавеле понедельника слишком устойчивой трубы. Растительность тут была с упругими длиными и тонкими ветками, никаких явных следов и сломов на этих кустах не осталось. Если в траве чего и стояло, то аккуратно. Явных следов нагруженности на видимых ему травяных листьях было. Возможно трубу ставили на дорогу? Но не похоже было, чтобы тут что-то тяжёлое сбрасывали – поверху холма шла грунтовка, хоть и каменистая. Могли следы остаться, могли нет – если контейнер был пластиковым и гнущимся. Остатков микроскопического размера промышленных материалов здесь было в достатке для загруза долгих изысканий загрязнённости окружающей среды в больших институтах. Начиная отсюда тело беспамятной куклы выпало. Или его выбросили. Или аккуратно выгрузили и толкнули, чтобы шло. Хотя ходить, держась вертикально она, на том этапе, на котором мы её исследовали, видимо, не может.  

Могла ли кукла сама по такому наклону скатиться? Вопрос спорный. Тело обыкновенного человека катается с трудом, грудь и спина с плечами, из которых растут руки, не предполагает перемещение попеперечным качением. Поэтому чтобы кататься приходится делать кувырки. Кусты тут не очень плотные, много цепких, но широколиственных лопухов. Утром они покрыты влагой, по утрам тут часты моросящие дожди. Если тело, «высыпанное» из контейнера, открывающегося вдоль, съехало отсюда самостоятельно, то остановилось бы оно там, где лопухи кончаются, на вереске. Чтобы тело пронесло ближе к забору, тут должен был идти селевый поток, которого в то утро не было, и разогнаться ему здесь, набирая мощность сноса, не хватает длины и крутизны.  

Пока, начиная от самостоятельного движения тела вниз по травянистому наклону, всё более или менее сходится с собранными им свидетельствами, но, если придерживаться версии «рассеянного злоумышленника», то почему ему было не проехать чуть дальше по холму, метров двести, и не скинуть тело в другую сторону от поселения? Там крутая осыпь, даже редкая для этих не горных мест, почти до ручья, прыгающего по уступам. И лежало бы там это тело на радость местному зверью, ценящему прекрасное, сколько угодно. Хоть в контейнере, разрушающемся, хоть без него.  

Теперь меня, столичного расследователя должно обеспокоить происхождение этого контейнера, нахождение его и, желательно, транспорта, его сюда доставившего. Не на руках же его сюда несли. И не на телеге. Грузовики есть на хуторах, в поселениях бунов, есть в кнайде... Точно есть на соседней ферме, где ходит трамвай. Где угодно, где живут люди. В механических повозках тут недостатка нет. Недостаток в этой лесной местности с дорогами, по которым любые транспортные средства могут передвигаться.  

Теранг вышел на середину дороги, на которую поднимался воздух из лесистых и малолюдных долин, полных нехороших пятен, куда нога местного человека не ступит даже нарочно; мест незамеченных утренним раскидывателем чистых тел без малейших признаков сознания, формирующегося опытом. Под ногами скрипнул камешек, и он опустил взгляд вниз. Следы от его городских ботинок оставили на прибитой пыли неровные отпечатки. У любого грузовика тоже есть отпечатки траков, но тут это знание было неприменимым – места для разворота хватало, утренняя морось превращала все ночные следы в неровности, а грузовик мог тут и не разворачиваться. Грузовики местные – тяжёлые, ходят на продуктах перегонки нефти, оставляющей маслянистые пятна, но мало ли сколько тут проехало грузовиков? Искать тут следы, масло, краску, что-либо ещё, на водоразделе, омываемом каждой утренней моросью? Институты, в полном составе лабораторий, приглашать.  

Турист отправился по дороге обратно, поглядывая на недалёкую сетку на разновеликих столбах, показывающийся за кустами колючей аурелии. Искать контейнер, похожий на увезённый с локации находки, можно по всем окрестным складам, производственным линиям, ростящим что угодно и по всей империи. Можно по лесам, веками. Зачем он вообще был нужен? Только для того, чтобы скрывать, что везут? Значит, такие или подобные контейнеры тут часто грузят на машины? И почему мне об этом никто не сказал? Хотя, вспомнил он, сказал, в каком-то намёке. Девочка Оди, поднявшись с Азу на Призаборный проспект, возмутилась тем, что буны бросили мусор там, где им нельзя. Наглостью это ей показалось. С интонацией «обнаглели сиволапые», с естественным возмущением. Игрой в этом возмущении не пахло. Значит, такие контейнеры есть у бунов-мохначей и те их как-то используют? А потом, использовав, выбрасывают подальше. Но не во всех находят формы людей...  

Теранг остановился, поражённый неприятной, но очевидной визионерской догадкой: этот мусор, который буны выбрасывают на «принудительно-договорных» площадках кто-нибудь проверяет – что у него внутри?  

Надо побывать на такой свалке. Он попытался вспомнить, где на плане-макете находится ближайшая «блестящая» свалка мохначей. Лохматые буны и чистенькие тела, выращенные, как казалось с наибольшей разумной вероятностью, «на органы», не вязались образами, но много ли мы можем сказать о разных бунах, отошедших в сторону, которые не только идентификационного чипирования избегают, но и любой этно-культурной классификации не поддаются? Кроме того, что они генетически – люди, основным происхождением. Во глубине ареалов, облюбованных бунами; ареалов, не всегда снабжённых подъездами по твёрдой земле, могут прятаться лаборатории с энергетическим потреблением заводов? Хотя я не могу сказать, сколько времени растили эту «куклу», чистую сознанием, но полную работающих наследственных органов. Моего биологического образования на это не хватает, надо бы проконсультироваться у доктора Наулишке.  

Ближайшайшая свалка вспомнилась в противоположном ходу к воротам направлении. Если вернуться к вершине холма, пройти по этой дороге километра три, то где-то там сбоку есть такая свалка. Теранг с неудовольствием посмотрел на холм, с которого спускалась дорога. Почему идея о том, что хорошо бы проверить свалку, естественная идея, выводимая из всего блока усвоенных им данных по делу, не пришла в голову на вершине? Не обязательно, что на этой свалке, про которую он слышал только от одного человека и видел только в «блестящим» обозначении от згапара, будет то, что он ищет. Предположим, что, там нашлись закрытые контейнеры с такими же куклами... Значит, надо будет рыться у мохначей. Хорошо бы в группе. Обживать номер в «гостинице» управляющего дейн Мешпур. Никогда о таких вещах раньше не слыхал, но в нашем мире всегда есть место чему-то новенькому. Он и о зерновушках, размножающихся в пузырьках льда, раньше не слыхал, но увидел.  

* * *  

Доехав до конторы, Теранг затребовал любой масляннный транспорт до ближайшей свалки бунов. И побыстрее. Посмотрели на него как на неполноценного, каковыми славится третье управление блюдения законности. «Побыстрее» это – «сегодня? » спросили Теранга. «Через пять минут и в течении получаса» нет никакой возможности. «А чей это трактор стоит у складов, во-о-он там? » Так это для сбора ботвы с теплиц потока «В».  

«Но наружу на нём выехать можно? » «Он вниз ездиет». «Наверх он не может, приходится толкать? » «Да там же второго места нет... ». «Ничего, я научен водить такие машины. »  

Таким путём Теранг через недолгое время оказался за рулём тряскучего дизельного тягача, покидающим площадь. Вслед ему ощутимо смотрело несколько местных лиц с явно читающимся пожеланием съехать в любой подвернувшийся по пути обрыв до полного отключения неровности поведения. Карту со свалкой ему дать с собой не смогли, потому что свалок бунов на местных картах для взрослого пользования не обозначали. Водитель конфискованного трактора просто объяснил, что «пан капитан сам увидит», если, конечно, доедет. И если горючего хватит. Это спасительное замечание вынудило упрямого господина капитана заехать в местную раздаточную соляра, примыкающую к станции. Там он пообщался с кучерявым правщиком, превознёс прямые, как по линеечке, рельсы ветки на «низовку» – к силосным ямам и нагрузочночной платформе, побывал в музее местной графики, изображающей пути сообщений на стенке и, под конец, выяснил, где можно найти в ближашей окрестности лежбище жестяных или пластиковых труб, «таких толстых, чтобы можно было в них сидеть».  

– А почему их не возят на переработку? – проснулся в Теранге эколог в ходе заправки бака поперечины кузова.  

– Ну, ты сказал. – удивился представитель лесного народа, отирая пальцы ветошью. – А гуков чем начарбывать?  

Понапутственный инструкцией где куда сворачивать, Теранг выехал сначала на «магистральную», быстро отходящую от рельсов на «выгоны» в дебри беспросветного мелколесья, откуда свернул на погать. Погать эта сама напоминала рельсовый путь, потому что была выложена длинными плитами, уложенными на поперечные брусья. Настил этот заставлял подозревать, что выложили её рьята, имевшие слабое представление о стандарте ширины подстилающего уровня, произведение которых потом, много лет спустя, кто-то поправлял, перекладывая верхние плиты по новой, с разным количеством этих плит в ширину – на какой участок сколько осталось. Тракотор, как и было ему указано ещё в конторе, выплёвывая трубой горячий выхлоп, смещался скорее вниз. Понять точнее высотность было трудно – по краям погати простирался настоящий, могучий лес, с ветвями, тянущимися друг к другу через разделяющий проезд.  

Продолжался спуск не так долго, чтобы выехать к Протоке. Погать миновала высокий лес, он стал прореживаться низкими, доходящими до половины кабины кустами с синеющими ягодами, в которых не совсем городской дейн Парваф, притормозив, опознал тарнуш. С восточной части Ирима сладкий тарнуш шёл на всё, включая вино, после того, как его подвялить.  

Через сотню метров стояковый лес кончился, погать ощутимо стала «задираться», и за поворотом Теранг увидел впереди провисающие поперёк, но низко, провода. И это не была струна линии доставки. Пару минут спустя Теранг остановил одолевший горку трактор, убедившись в том, что в лесу идёт просека с крепкой, довольно высокой дамбой, никак не обозначенной на карте, показанной ему в центральном управлении. На макете где-то здесь была сухая дорога в Тол-Нушкем. Дамба была ровной, свежей – подсыпке не больше пяти лет на глазок. Дополнительное представление о возрасте дамбы давала поросль хвощевидных стеблей, увенчанных невзрачными белёсыми цветочками в розетках из ребристых шариков, научного названия которых растений он не знал, укоренившиеся в гравийной набивке. Ещё на склонах росла трава-лезвянка. В обе стороны тянулись голые провода высоковольтной передачи, но никакого ощущения энергии, текущей по проводам, не было.  

Он припоминал, что отмечено примерно здесь на картах, виданных им где угодно. На взрослых картах между рельсовой дорогой на «первую платформу» обозначался «девственный» лес, без малейших признаков проложенной цивилизации, хотя ниже, ближе к Протоке, шла плотная грунтовка, ведущая на хутор мохначей, до которой он, судя по ощутимому расстоянию, не доехал. На макете «клуба следопытов» вдоль этой дорожки был обозначен ряд «сонных для детей» пятен, связанных с любимыми жабами. Им чувстовалось, что лес ниже дамбы кем-то населён, заметившим его появление. Возможно, теми самыми жабами, но представитель Третьего управления, извлекатель воспоминаний из полумёртвых клиентов, упрямый капитан Теранг дейн Парваф, давно уже вышел из детского возраста, поэтому жизненного задора терять не собирался. К тому же у него был трактор. Кучерявый слесарь дамбу упоминал, потому что искомая гостем «свалка с трубами» около неё и находилась, но про опоры ЛЭП он ни обмолвился ни словом. Хотя лучшего ориентира и не придумать. Поверху дамбы шла грунтовка, вдоль которой проезжали, судя по неопавшему барельефу следов на влажном песке, «выжатом» из проверхостного гравия, не ранее минулого часа.  

Теранг включил сцепление, довернул руль и покатил по дамбе вдоль проводов, удаляясь от видимого с дамбы расширения горизонта Давемом.  

Проехав три опоры, Теранг притормозил. Что-то в этих опорах было незаконченное, недоработанное. Он вылез из трактора, спустился на землю и, подобрав с обочины небольшой камень гравия, метнул его в основание опоры. Не попал – камень шёлкнул по литому каменному основанию и улетел рикошетом в кусты. Он повторил попытку с его собратом, целясь повыше. Со второго раза ему удалось попасть по сухо звякнувшей раскосине. Метательный снаряд, косо столкнушись с опорой, отлетел повыше, совершил кульбит и упал в деревья, прошурушав их листьями. Теранг чувствовал напряжёние в приближении к основанию этой клёпанной опоры. Ощущение было таким, как будто в ней самой был ток, способный ударить, а не пустых проводах, тянущихся между столбами. Он не стал отвлекаться от цели на продолжение исследований этих опор, забрался обратно в кабину и решительно вжал газ.  

До поворота на деревню мохначей дамба довела прямо, поворот этот, однотонный с со светлой дамбой сначала «нырял» немного вниз, где становился тёмной дашпой внизу дуги, поднимаясь по каменистому склону в ощутимо тонкоствольный лес, за которым виднелись какие-то конструкции, напоминающие опоры линии электропередачи. Только не доехав до этого поворота метров пяти и уже прикидывая, как ему поворачивать, Теранг вдруг понял, что линия для прокачки электричества кончилась – впереди по дамбе, в направлении Нушкема, не заметного с того расстояния, где он находился сейчас, не было видно никаких столбов или опор. Он притормозил и выглянул из кабины, кинув взгляд назад. Последняя опора линии смотрела на дорогу в Нушкем пустыми изоляторами в нескольких десятках метров позади. Проводов или любых тяжей с неё не свисало, только несколько чистых подвесов на горизонтальных фермах. Наверное, модульно строят. Привозят несколько отрезков, ставят... Зачем сразу ставить отрезки с провешанными между ними проводами? Нет границ технологическим новшествам.  

Теранг аккуратно вписал машину в поворот, выводя фыркнувшее трубой средство передвижения на толстую дашпу и повёл машину к деревне, спугнув несколько темнокрылых птиц с крон деревьев. На макете где-то тут, очень близко к этому повороту, было офлажоченное место, где становится мерзко от желтых лоскутов, но заниматься поисками этой мерзости в его задачу не входило. Видимо, местный лес как-то скрасил расстояние, хотя обычно лесное окружение маршрутов производит обратное действие на восприятие и дамба эта и есть обновляемая гравием и приподнимаемая над разрастающимися болотами грунтовка вдоль Протоки. Что же до местных натуралистических разведок, то было подозрение, что свалки с него будет вполне достаточно по набору суточной нормы мерзости.  

Ближе к деревне с крышами и фермами, похоже – деревянными, с уже виднеющимися сквозь мелколесье заборами, выяснилось, что мерзость уже начинается – трактор миновал с обоих сторон от приподнятой дашпы пару гнилых луж с трубой, проходящей под дорожкой. Похоже, что в эти болотца или ручей кто-то сливал ту часть отходов, которая образуется жизнедеятельностью человекоподобных организмов. Деревня обозначилась расширением, заставленным одними дворами, с еле виднеющимися за высоченными частоколами, покатыми крышами домов рослевого возведения. Заборы в большинстве случев тут ставили стволовые, а не кустовые, хотя оба вида защитных стен были округлыми, без прямых углов. Земельные участки стояли не впритык друг другу, а на расстояниях, что создавало сеть мелких извилистых улиц-тропинок, кроме «окружного проспекта», отделяющего плавный холм поселения от окружающего леса и вьездной дороги к дамбе, по которой Теранг вёл трактор. За заборами чувствовалась прядущая ушами живность, при въезде трактора его облаяло несколько собак, на удивление Теранга быстро обменявшихся впечатленями, но не устровшими бесконечный «обмен мнениями», как это принято у этих четвероногих охранников на западе.  

Теранг рассудил, что наиболее цивилизованная дорога должна вести к какому-то местному представительству. Снабдивший его соляром и инструкциями гид из депо указал, что надо ехать до «такого круга», площади, примерно её описав. Дорога вышла на что-то вроде площади, прямо у которой, без окружающего его забора стоял остоверхий деревянный чум-шалаш. У шалаша этого Теранга поджидал явно вышедший из ближайших дворов местный мужик, руки в боки. Крестьянин крестьянином, в толстой куртке ворсом наружу, в переднике над сапогами, сам бородатый и заросший, с физиономией неприветливой, без какого-либо накомарника, хоть и в шляпе. Подфыркав к встречающему поближе, Теранг приглушил мотор, собираясь спросить как тут найти местную свалку.  

– Ну, и чево севонь припёрся? – спросил его встречаюший.  

– Здорово, дядя! – немного в поэтическом стиле приветствовал селянина Теранг, поворачиваясь к кряжистому. – Не подскажет ли дядя, как мне проехать до вашей свалки?  

– Экий ты вострый. – сказал дядя, не меняя позы, прищуриваясь на гостя сквозь заросли бровей и щёк. – А тебе она зачем?  

– Поглядеть хочу. – Теранг был сама Царица Очевидность. – Говорят она – классная, а я тут проездом.  

И правда ведь – на тракторах ездят.  

– Хочет он. – отметил селянин, не получив прямого ответа и отплачивая той же монетой. – Так просто это и не делается. – тянул он время. На сетку накомарника Теранга, слегка колышущуюся от разговора, притулилось много комарья в надежде зайти попировать на новых блюдах. Судя по тому как задумчиво вёл разговор случайный встречный, вылезший на звук мотора, на местную свалку продавали билеты и вход был только по пятницам.  

– Наша свалка, – подытожил селянин, вдосталь наглядевшись на трактор и Теранга, поворачивась к одному из узких проходов между частоколами. – Нечаво там глядеть. Нужно чаво, сам себя и ищи.  

Придётся встречаться с мэром, понял Теранг.  

– Эй, дядя! – позвал он вдогонку уходящему в заборы. – Где у вас тут главный?  

Неприветливый дядя, так и не предложивший Терангу приобрести билетик на их драгоценную свалку, неопределённо махнул рукой вдаль, глубже к лесу, виднеющемуся за деревней, за шатёр. Восстанавливая кроки макета, пятно блёсток неубираемого мусора находилось где-то слева, но искать туда проезд самостоятельно Теранг не решался. По логическому рассуждению плотная центровая дашпа должна вести к местному элитному району, вероятно, где-то неподалеку от храма, рассудил Теранг. Дашпа огибала площадь с храмом, раздваиваясь. Из планировочных соображений близости к требуемому направлению он выбрал левую дорожку. На очередной развилке проездной дашпы он повернул ещё левее, выведя транспортное средство на окружную и, рискуя объехать всё село, насторожённо провожающее порыкивание двигателя слухами. Сторожевые животины – Теранг не поручился бы за то, что все слышимые им сквозь треск трактора звуки принадлежали псовым – провожали его перемещение скорее урчанием с подвыванием, чем лаем, но справок не давали.  

Слева теперь тянулся тын, за котором лес отделяли от дорожки прикрытые коммунальным сшивным сеточным навесом сараи, справа продолжались частоколы с неровными верхами, частично увитыми колючкой. За частоколами с высоты кабины были видны разнотипные черепичные крыши, над некотороми виднелись, кажется, штыревые антенны, направленные не всегда в зенит. На дальнем угле дашпы появился песчанный луг с подъемом, на акме которого Теранга встречала фигура в чёрном плаще и пара фигур в телогрейках чуть в стороне. Точнее, издали плащ центральной фигуры казался чёрным. При приближении оказалось, что это вовсе не плащ, а скорее что-то бязевое, тёмнозелёное, накинутое на просвечивающий голый торс. Низ фигуры был облачён в брезентовые штаны с неизменными сапогами, голову борадача с посохом венчала папаха. Эпическая фигура протянула вперёд левую руку в международно понятном останавливающем жесте. Теранг прокатил по инерции к голому холму, поставив коробку передач на холостые обороты.  

– Кто ты? – величественно и зычно спросила его статуя. – Зачем ты?  

Теранг представился, не слезая с трактора, поставленного на ручник. Всё равно приходилсь смотреть на вопрошающего снизу вверх. Объяснил свою небольшую нужду и интерес, попросив представиться собеседника. Оказалось это и есть мэр, глава общины с недоразобранным Терангом названием, представившийся как «Думающий За Всех». В обеоре собеседник так и сочился собственной значимостью.  

По жесту статуи один из мохначей в ватнике приблизился к нему, затем спустился к трактору, взял из руки Теранга фирман, заменяющий служебное удостоврение в местах, где не используют сканеры видов и отнёс его «Думающему». Думающий разглядывал панетку-визитку во влагозащитном футляре минуты три, не меньше. Потом стал задавать «наводящие вопросы», сводящиеся к тому, не нужно ли госконту чего ещё в управляемом им обществе. Ничего не надо, несколько раз в разных формах повторил Теранг, только ваша свалка, посмотреть на неё, на её содержимое ничего оттуда не брать и уйти. Чувствовалось, что этот интерес не укладывается под папахой в полноценное понимание простоты задачи гостя. И ещё оба аборигена в прямом подчинении у мэра, статями помельче и одетые более плотно, смотрели на Теранга с угрюмым неприятием. Бороды их были не такими окладистыми, как у шефа, на шеях над куртками они носили неплотно обёрнутые вязанные кашне, видимо, пропитанные какими-то смесями – мошка вокруг их шляп не кружилась. Итогом переговоров и заверений явилось то, что трактор было позволено доставить наверх, к динному частоколу, окружающему усадьбу мэра, облачённого в зелёный плащ для вечеринок, самим мэром было разрешено одноразовое посещение общинной свалки с провожатым, выделенным из двух слуг, фирман был возвращён. Сам мэр удалился, померяя холм посохом, в наполовину открытые ворота.  

На проводнике, назначенном Терангу в гиды, с которым мэр общался на местном диалекте дегхуни, судя по тому, что Теранг вылавливал в этом кратком разговоре лишь отдельные слова, была напялена шляпа конусом, с тесёмками, свисающими по бокам мохнатой рожи, которая однажды уже встречалась с кирпичом и близко с ним знакомилась, судя по широкому носу и цвету кожи. При всём внешнем сходстве условий быта и выживаемости в живой природе, волосяной мохнатости и остойчивости местные мохначи урамба не напоминали, заметил про себя Теранг, вспоминая теорию, что внешние расовые признаки обязаны условиям выживания. Во внешности урамбу была своя магия, расовый стиль, тут же отличность какая-то была, но взглядом не улавливаемая. Зарослость с матовой серебристотью волоса, сходный тип одежды, но были эти буны разными. Доставшейся Терангу проводник был одет многослойно – понизу руки облачала плотная рубаха, из которой виднелсь тёмные и грубые руки, поверху была накинута куртка с укороченными рукавами, не ватник, как показалось изначально. Голову венчала шапочка с небольшими полями. Был он заметно ниже ростом самого Теранга.  

– Пошли. – просто сказал проводник и первым стал спускаться с холма по той же дорожке, по которой Теранг сюда и приехал. Хорошо шаг у него был неширок. Грунтовка на свалку отходила от дашпы недалеко от двоцового песчанного пригорка, занятого Думающим, промахнутая Терангом по пути к этому холму, уходя в мелколесье между сараями и теряясь в поворотах.  

* * *  

– Куда ведёт линия электроподачи на дороге?  

– Линия? Электрической? Подачи? – помощник «Думающего Обо Всех» явно не помогал хозяину в управлении собранием.  

Теранг без лишних слов протянул руку к ясно видимым от дома на холме чернеющим вышкам с проводами, присовокупив к жесту повторение вопроса.  

– Это не. Линия. – Коротко глянув в том направлении сказал проводник. И, ухватившись за обшлаг рукава его плаща, потянул Теранга на промятые колеи в уводящие в низовой лес, по направлении к Давему.  

– Может быть нам поехать? – спросил Теранг с сомненем поглядев в глубину разнолесья. Вопрос про отрезок электролинии он решил оставить для более интеллектуально развитых собеседников. – На тракторе.  

– Не на тракторе. Бызко. – отвечал проводник. – Пошли.  

Капитан оспаривать это мнение не продолжил. Чем тратить время на уговоры растерявшего ум, если он у него когда-то был, буна, легче согласиться на пешую экскурсию. Середину дороги, из почвы которой торчали куски светлого гравия и деревянные колобашки, особенно заметные на сухом возвышении между следами от колёс проезжавшего тут не единожды грузового транспорта, топтали в молчании, если не считать за продолжение переговоров фонового бурчания и побулькивания мохнатого всем проводника, к Терангу явно не обращающегося. Может быть он так кумекал или разгоривал с местными духами? Или с духами именно этой дорожки?  

Мелколесье осталось здесь, похоже, после вырубки с корчеванием или от заросших полей, оставленных в небрежении лет десять назад не меньше, судя по поднявшимся лиственным деревьям, заслоняющим чистоту горизонта. Деревья попадались разные, начиная от молодых олет и кончая размашистыми язгулами. Дорога, с влажными траковыми колеями, шла довольно прямо, иногда загибаясь направо, где в отдалении километров двух должен проходить рельсовый путь, как припоминал Теранг, прикинув план местности. Слева, сквозь деревья иногда виднелись вышки отрезка «не линии». Справа, далеко над лесом, очевидно поднимающимся в холмы, была видна вознесённая в небо «струна». Комарьё стучалось в накомарник Теранга, сбрасываясь в стороны и почти не замечало проводника. Вернее, как разглядел Теранг заметив изменение рисунка из серых чёрточек на спине проводника, комары садились на эту грубую рубашку и там сидели. Над головой проводника почти постоянно висел ореол из комаров, но держался он скорее «кольцом», не облепляя обвисшую полями и заскорузлую шляпу проводника, более напоминающую шляпку опёнка.  

Бормочущий проводник приостановился, поведя головой, набравший ритм ходьбы Теранг почти налетел на него. Понятным жестом проводник молча упреждающе поднял руку, согнутую в локте. Он смотрел направо, в лес. Теранг тоже посмотрел. Там, в отдалении, скрытом невысоким подлеском, сидел человек в тёмном плаще, похоже, на толстом поваленном дереве, в профиль к дороге. Проводник продвинулся вперёд на полшага и потянул носом. Теранг новых запахов не чувствовал – для него все запахи забивались грибным привкусом, пованиванием лесных клопов, листьев, мха и прочей прели. Но проводник был местным или уже давно обвыкшимся. С этого угла было видно, что фигура в плаще сидит над чем-то, напоминающим кострище, а чуть глубже виднеются ещё пару подобных молчаливых фигур, не привествующих проходящих. Может быть тут не принято, подумал Теранг, но сидящие и между собой, похоже, не разговаривали. Рядом с первой фигурой в водоотталкивающем плаще, но ближе к дороге полулежала собака светлой масти – виднелись длинномордый профиль на конусной шее и пригнутые уши.  

– Бырзо. – сказал проводник и вперевалку побежал по дороге вперёд.  

Терангу пришлось подчиниться. Пробежав метров сто, во время которой пробежки проводник подпрыгнул атлетически, хоть и разметавшись полусогнутыми руками в стороны, а Теранг – совсем не грациозно, тяжело, потому что по ходу пробега чуть не наступил на длинную, коричневую змею, неспешными извивами пересекавшую дорогу. Вскоре после этой встречи проводник перешёл на шаг и продолжил идти нормальным шагом, ни разу не оглянувшись.  

Выдув из-под сетки пулартода несколько успевших залететь под неё комаров, Теранг интуитивно обернулся на то место, где он видел фигуры отдыхающих – дорожка тут вела прямо. Светлая собака на высоких ногах стояла на краю дороги на фоне лиственного подлеска и смотрела вслед убежавшим. Только смотрела, не пытаясь догнать. У Теранга возник сампил любопытства, но было в нём что-то «заусенистое», кусучее, хотя в собаке этой не было агрессии. Да и звуков она никаких не издавала. Теранг повернулся по ходу движения чтобы нагнать проводинка, ушедшего вперёд настолько, что провожаемому пришлось опять перейти на бег, который, впрочем, продолжался недолго. Проводник стоял на месте, где проезжие колеи расходились и стирались, выйдя на площадку явно припухающую над уровнем леса. И была тут свалка.  

Очень архитектурная свалка, как сразу заметил Теранг, никакого наброса куч. Куч не было, но были треугольники заброса мусором с разной материальной тональностью. От того места, куда выводила дорога подвоза свалка чуть понижалась – дорога кончалась лысиной возвышения, лишённого подступающего мелколесья. Пока проводник-помощник встал там, коротко предложив Терангу «ходить», турист обошёл несколько треугольников, оглядываясь в поисках искомых больших труб.  

В расположении разного мусора просматривался рисунок: в одном треугольнике мозаики преобладал крепёж, в другом – ломанные керамические плитки, дальше виднелась делянка проводов и гнутых карнизов, правее этой гнутой поросли лежали стопки панет, с загнутыми вверх краями, потраченными дырочками и плесенью. Некоторые делянки, как виделось, обновлялись недавно, другие превратились в расползающиеся гранульные столешницы. Эта свалка была горизонтальной инсталляцией с сеткой проезжих дорожек между посевами, не занимающими обширную площадь.  

Теранг двинулся к виднеющемуся ему фрагменту, где он заприметил контейнерные контуры, напоминающие погнутые отрезы жестяных труб. Как давно их сюда подвозили было непонятно – трубы могли покрыться пятнами ржавчины и там, откуда их сюда свезли. Контейнеры эти или трубы были достаточно широкими для того, чтобы внутрь было можно запихнуть тело человека, но у него не вознкло впечатления, что они были для этого предназначены. Внутри у этих труб было голо, при перевозке, не самой бережной по грунтовкам эти стенки, вероятнее всего, должны оставлять следы на теле помещённых в них.  

Он сфотографировал эти трубы от груди, чтобы не привлекать внимания проводника, развернулся и обошёл ещё несколько делянок с тематическими наборами. Проводник продолжал торчать на верхней части поля и пока не уходил. Уровень логического взаимопонимания между ним и проводником позволял предположить, что он может решить, что ему надоело и отправиться во свояси. Контейнеров со сдвижными боками, из которых можно выкинуть тело, так чтобы оно поцарапалось настолько незначительно, как видел Теранг в палате на теле куклы, тут, на этой мозаике, пожалуй, не было. Зря прошёлся и прыгал через гадюку. Теранг стал подниматься в гору, возвращаясь к проводнику.  

На подъеме стало заметно, что инсталляция располагается полукругом и секторами. Смысл сортировки мусора мог быть, по разумению Теранга, только одним: с этой свалки мусор продавали куда-то дальше, местные мохначи выступали сборщиками и посредниками для каких-то заказчиков, которым требовался мусор сортированный, а не всякий и весь вместе. И этих заказчиков мохначи берегли, рассказывать о них первому представителю закона любого отдела явно не стремясь. Хотя почему бы и не рассказать?  

Совсем подходящих контейнеров или труб настолько толстых, чтобы в них можно было легко уложить тело потерпевшей, и с амортизационными вкладышами на этой сортировке не находилось. Или сейчас не находилось, увезли. Было нечто похожее. Заполненность секторов была разной. Источниками индустриального мусора, лежащего перед Терангом, могли быть любые окрестные поселения. И Давем. И Нушкем. Может быть есть ещё какие-то пятна человеческого расселения, снабжающие эту свалку, хотя это и сомнительно. На макете таких было не заметно. Выяснить у провожатого куда отсюда увозят мусор и кто его увозит? Капитан взглянул на фигуру гида на вершине наката. Легче узнать что-либо, о чём надо думать, у той опоры ЛЭП, которую он тревожил бросаемыми в неё камешками.  

* * *  

Теранг вышел со свалки и немного углубился в окружающий лес. Под ногами не хлюпало, но мха тут было много, белёсого, с розоватыми, как брюхо у гадюки, прикорневыми участками. Вокруг виднелись жёлтые поникшие колокольчики на высоких стеблях, скорее колокола по размерам, в которых могли бы разместиться хороводы поющих фей. Комары в них не залетали. Зато они кружились вокруг накомарника и ходили по плащу стаями. С одной стороны место было влажным, с другой – на холмике. Наверное, где-то здесь есть ключ, догадался Теранг. Ключ под свалкой? Непонятный выбор. Или этот холмик и нарос из слоёв разнокалиберных отходов?  

На обратном пути в село Теранг почувствовал беспокойство. С каждым шагом оно нарастало. Провожатый, привычно уже подпрыгивающий впереди, сначала сменил пластинку своих непеваний. Потом примолк. Некоторое время шли молча. Потом провожатый остановился. Посмотрел на госконта из-под свой грибной шапки с висюльками. Теранг уже расчленил приходящее беспокойство на коллективную злобу с истерическими нотками, волну бунта.  

– Тебе дайше незя. – немного по-детски коверкая слова сказал проводник.  

Теранг и сам чувстовал, что не стоит. Но как туда не дойти? Там трактор. Он посмотрел вокруг, в подрос и старый лес. Кроме наплывающего «марева» ненависти к кому-то – там замес или шёл, или готовился, доносящегося из поселения, что-то в окрестности изменилось. За подлесом не было линии электропередачи. Или она была затянута тучами мошкары? Как-то её многовато...  

– Трактор. – коротко сказал Теранг. – Тягач. Что у вас такое?  

Проводник посмотрел в сторону начала лесной дороги и, кажется, подумал.  

– Чужой. – сказал он почти чисто. – Желать убить. Плохой чужой.  

– Кто ещё? – «Что-то в лесу становится многолюдно» подумалось ему. – Другая дорога есть? Так. Если? – он показал в мелкий лес.  

Провожатый по-человечески помотал головой.  

– Долго. Ямы. – он добавил пару звукосочетаний, незнакомых Терангу. – Нет. Ты чужой.  

Теранг сообразил. Бунт назревал из-за его посещения. Что-то сильно возбудило мохначей, пока он «прогуливался» до свалки, почти впустую. Местность и раньше не сочилась радушием населения – из-за заборов на трактор, въезжавший в деревню, поглядывали с неприязнью. На то и буны. Но чтобы такая ненависть...  

– Но оставаться здесь мы не можем. Идём. – он смахнул с лацкана пару комаров, прощупав оружие. Не хотелось бы начинать войну, но если на него начнут нападать, то лучше пусть нападающие сразу и закончатся. – Идём. – повторил он. – Ты тоже боишься?  

– Я тебя водил. – уклончиво ответил провожающий, переступив на месте. Теранг понял: «замазан» в какой-то степени, «близким знакомством», помощью общему врагу. Надо выяснить, хотя бы, что происходит. Никаких поводов для ненависти он, кажется, не давал... Спросил, где свалка, потом где «староста», поговорил с ним... Что-то из этого секретно и нельзя показывать чужим? Было бы – не стоял бы он сейчас на этой дороге, овеваемый всякими привкусами.  

– Надо идти. Веди. У тебя же хозяин. Ты его позови. – Известно, что у некоторых бунов есть способ связи, вроде как у хуни, только слабее. Теранг не знал, есть ли у этих.  

– Не взойти. Много. Кричат. Про зло. – проводник всё же двинулся с места, ступая медленнно как проталкивась сквозь высокую траву. Теранга подмывало обогнать его и идти в одиночку. Дорогу он помнил, даже пару мёртвых пней на выходе из деревни, развилок здесь не было. Молча и пошли.  

Углубляясь в раздражение и ненависть, заполнившую лес и дорогу как расплывающийся газ, Теранг чуял, что проводник готов убежать куда-то вбок, в стояковый лес, прямо напряжение его голеней, но и его что-то сдерживало. Так дошли до подьёма к деревне. Стал даже слышен гул голосов.  

– Ты понимаешь чего они хотят? – спросил он проводника, явно намеревающегося шмыгнуть в сторону. Тот заметно прислушался, даже поведя ухом под «причёской» мохр. Хотя это могло быть, и вероятно было, рисовкой. Он-то наверняка издалека разобрал о чём толкует его племя.  

– Они говорят, ты сводить всех и забрал их деньги.  

– Никаких денег я не брал. – твёрдо сказал Теранг, глядя на подъём перед поворотом, как он помнил, с площадкой, откуда виден и дом старосты и дашпа деревни, наружу. Судя по гулу голосов основная масса ненавистников его персоны собралась около дома шапочного «старейшины». Это в человеческих поселениях управляющий пребывает посередине и есть какие-то конторы, которые всегда ставят посередине... Хотя школа в Давеме это правило нарушала, вспомнил он. Наверное, буны место отводили.  

– Потом забрал. Завтра, год. Будет. – объяснил проводник за ожидаемость деяний гостя.  

– Свалку нельзя смотреть? По ней нельзя ходить? Какие ещё деньги? – Теранг решительно двинулся к выходу из леса. Так можно долго «общаться» и бесмысленно. На своего проводника он уже не оглядывался, оставив его позади. Не будет же он меня останавливать? Свинтит сейчас.  

– Продавал, да. – в проводнике сзади чувствовалось глубочайшее сомнение в том, куда ему идти. Часть векторов желаний явно стремилась под землю. Толстый ёж намерений. – Потом продавал. – «объяснял» он.  

По спинному чувству и вектору голоса проводник сместился на возвышающуюся здесь над грунтовкой «обочину», наполовину в лес. Вроде как и рядом, и «ни при чём». Теранг быстро преодолел подъём, выйдя на набитую перед дашпой площадь развилки, подрасстегнув плащ. У ворот дома старосты табунился народ. С кольями и разномастым оружием, видным даже издали. Трактор стоял там, где Теранг его оставил, но всё «собрание» сразу, как только он появился на чистом месте, повернулось лицами к вышедшему из леса. Как ни удивительно, но проводник ненавидимого всей оравой Теранга не сбежал – краем глаза было заметно шевеление на краю леса. Проводник выгнулася одновременно вперёд и расставленными руками вверх-назад, припустив по краю леса в сторону толпы, но и чуть в сторону. Как бы и свой, и вроде как толпу, качнувшуюся в сторну чужака, останавливает. Если этот мобильно-скульптурный жест был верно истолкован Терангом, пошедшим навстречу толпе как можно более размашистым шагом.  

Да, ненависть зашкаливала. В его сторону уже полетели, пока неудобные для прицельного метания, обрезки поленьев. Камни тут приходилось бы выламывать из покрытия дороги. Через головы народа от дома старейшины донёсся зычный и высокий окрик. Интонации и смысла этого восклицания Теранг не понял, но сейчас главной тактической задачей было добраться до трактора, завести его и уехать. Вклиниваться в местные предрассудки относительно чужаков, их намерений распродать местные свалки на сувениры и что-либо разъяснять в ближайшие задачи не входило. Не перешёл на бег капитан только потому, что при беге трудно держать понимание целятся ли в тебя. Однако у мохначей не было желания пускать чужого к «припаркованному» трактору. Терангу заступила дорогу шеренга, выставив вперёд колья. Что ж... Теранг резко остановился, сунув руку за пазуху, напрягаясь для акробатики. Тут «старейшина» опять заорал, да так, что шишки с кедров посыпались. Орал он зычно, но единственное, что точно разобрал в его речи к избирателям Теранг, было утверждение, что «Стойте! » «И ты». Остальные изречения ораторствующего издалека, судя по улавливаемому, состояли из сплошной матерщины. Ненависть осталась, но различимые на ощуп целящиеся, кажется задумались, дрынов, однако, не отпустив.  

Теранга сильно подмывало рассеять противника, и пользуясь моментом удивления шеренги от ранений, попробовать завести поселковый трактор и укатить отсюда. Стоя на открытом месте он являл собой ростовую мишень, чего допускать было нельзя ни при каком исходе увещеваний, продолжающего вопить «старшака», поэтому Теранг сместился к ближайшему забору, на счастье любовно сложеному из брёвен. Конечно, по верху этого забора могли быть пущены какие-то приспособления «для птиц»... Не взирая на общую «закруглённость» местных построек у этого забора был угол. Нырнув за него Теранг бегло осмотрел окрестность на противников и, не обнаружив таковых на первый взгляд, встал на колено, пистолет всё же достав. Зарядов в нем было пятьдесят – маленьких шустрых пулек. За забором стал оглушающе гавкать очнувшийся и, судя по басовитости и надрыву, мощный пёс – в чужеродности капитана третьего отделения данному углу забора сомнений не возникало даже у самого капитана. Тут между бурчаще внимавшей воплям толпой и Терангом появился, притопав от ворот дома, старейшина в неизменной папахе. Встав в позу рефери на ринге, почти спиной к Терангу, тыча о земь посохом, он произнёс речь на наденэ. Видимо, специально для понимания её содержания обеими сторонами конфликта. Понятая Терангом часть сводилась к тому, что «если вы его убъёте, то хуже будет вам же, потому что там знают, куда он поехал, и нас сожгут ко всем демонам на хрен». Поэтому сейчас расходитесь, покусай вас твари за ноги, пусть он уедет. Но не тут-то было.  

– Ты дурак! – поведали мэру из наиболее вооружённой части толпы, тоже зычно и разборчиво. – Поверил... – дальше шёл набор слов, близкий к армейскому, повествующий о переученности грамотного не в ту сторону старейшины. – И ты, козёл вонючий! – на этот раз говоривший обращался уже явно к Терангу, которому на этом этапе переговоров захотелось получить оптический прицел. – Какого синемордого лешего тебе от нас надо? Греби свои налоги с коровников, вон нагромоздили. – народ поддержал говорившего, приходя в движение. – Думал, что – гербуху дураку показал, все поверили?  

– Что с ним зазря базарить!... – заметил кто-то на достаточно чистом наденэ, видимо, из недавно присоединившегося к общине, из ряда перед трактором. Возящаяся за оградой псина, недолго внимавшая зычным переговорам, зашлась лаем с подвыванием, заглушившим доводы предпочивашего дела делать всяким разговорам.  

Теранг понял, что его приняли за налогового проныру. Принятия чистоты его намерений эта ошибка уклоняющихся от отношений с государственной машиной не добавляла. Доказать бунам, недавно людям, сбежавшим в леса не от хорошей жизни, что их не дурят, предъявляя какое-то удостоверение от управления, которому тут, как всегда, «делать нечего»...  

В общем, из деревни пора было делать ноги.  

Теранг прикинул количество разъярённых мохначей. Их и было штук пятьдесят от силы – буны сотнями в совместности не селятся, но тут была их деревня, родная на двести процентов. И четвероногие друзья. Он бы ещё, может, соображал, как смыться с площади недоразумений по улицам села, если бы в забор близко от очков не воткнулся арбалетный болт. Был он почти на излёте и зазубрен по краям, как успел заметить глаз, поэтому не отскочил от дерева, а застрял в волокнах. «Тогда ладно». Теранг сместился от забора на открытую местность и с позиции произвёл с десяток быстрых, но не прицельных выстрелов по наиболее вооружённой части толпы. Пока он вёл этот обстрел, точно перед углом, за которым он недавно укрывался, шаркнул в траву ещё один болт. Он очень надеялся на узколучевое каналирование, которое при смещении даёт эффект очереди. И точно – в толпе вознило облако красных брызг, раздалось рычание с очевидными проклятиями. Пульки в его пистолете были маленькими, но пробивными.  

Не отвлекаясь на суету, возникшую в группе поносящих доверчивую элиту и его личность, Теранг бросился к трактору со всей допустимой к набору с места скоростью. Мохначи, стоявшие с длинными жердями, воздетыми навстречу ему на манер рожнов перед механической повозкой частью смотрели на ту группу соратников, которая была снабжена, как оказалось, арбалетами, частью – на приближающегося госконта.  

Подбежав на расстояние метров четырёх от трактора, охраняемого шеренгой с жердями, Теранг, вопреки «логике противостояния» стрельнул по парочке тех зевак, которые наблюдали копошение «арбалетчиков». Да, эти противники на него не нападали, они оборонялись. И даже, на момент поражения, не смотрели в его сторону. Эти выстрелы любой гуманный суд признал бы убийством без очевидного повода, превышением служебных полономочий, как минимум. Но не в условиях нападения группы граждан Королевств на одинокого гражданина той же страны с немного более высоким статусом социального доверия. Смотревшие между дрынами на близкого и стреляющего Теранга начали поворачивать головы, на которые брызнула кровь с мозгами их боевитых соседей: одному из дрыноносцев капитан попал в нагнувшуюся макушку. Целиться куда-то в органы или, «гуманно», в конечности мешали сетка и скорость принятия решений. И пригруз зарядов: сколько проживёт ранненый, у которого разворочена рука, пусть даже под панцирем? Пульки были рассчитаны и на пробитие чего-либо, чуть слабее кевлара. Теранг добежал до заторможенных шоком мужиков и, невежливо распихав их локтями, запрыгнул в кабину.  

Ключи зажигания у этих тягачей были приняты крупные, а карманы в служебном плаще госконта имели закрывающиеся отделения. Граждане у трактора, хорошо хоть с одной стороны, откуда он прибежал, поглядев на немного разбрызганых товарищей, стали разврачивать свои палки так, чтобы достать его на открытом водительском сидении. Тогда он бессердечно застрелил одного из них, наиболее проворного – времени на «честные» рукопашные «один на один» не оставалось. Тем более, судя по тому как не повезло одному из «копейщиков», неидентифицируемые граждане этой деревни с дальнобойным оружием уже очухались. Заряд картечи попал в колесо, хорошо что литое и, частично, в плечо этого дубиноносца, которому прилетевшая часть заряда не понравилась настолько, что собак на пару секунд не стало слышно. Теранг вставил извлечённый ключ левой рукой в скважину, передвинув пистолет на петле на тыльную сторону ладони. «Будет вдвойне красиво, если тарантайка не заведётся», подумал он. Придётся перебить всех уклоняющихся от налогообложения в деревне. Если у них тут за спинами арбалетчиков пулемётчиков не припасено.  

Трактор завёлся, и он, вжав сцепление, тронулся прочь от тех, с ружьями. Даже если он один. Спинка сидения у этого трактора была узкая, но высокая, за ней находился плекс, мотор с трубой, потом ещё кузов... Во лбу трактора было обзорное стекло и радиатор. Скверным было то, что уделивший часть заряда разворотливому копейщику, стрелял сзади и сбоку и куда мохнач с ружьём мог переместиться за ту минуту, пока Теранг уезжал вдоль забора не было никакого представления. Приятно было то, что ограда дома «старосты», который остался невредим, судя и доносящимся сзади воплям на фоне тарахтения трактора и брёха собак, была высокой, длинной и кончалась очередной утоптанной «улицей», которая куда-то вела.  

Стараясь не поворачивать резко, чтобы не подставляться боковиной открытой «кабины» под выстрел, он повёл трактор вдоль пустоши, поросшей травами с зонтиками каких-то ростовых цветов перед лесом с одной стороны и забором дома, с башенками и со флюгерами, с другой. Оглянувшись, убедился, что сзади за трактором никто не бежит. Но среди дальнобойных бунов этого поселения был кто-то быстро соображавший, не пугающийся массового выпадения товарищей в аут и вооружённый чем-то, снаряжённым на крупную дичь. Прикинув примерный «план местности», как он его запомнил по предыдущему проезду, Теранг понял, что за кончающимся справа забором открывается относительно прямая «улица», ведущая примерно на возвышенную дашпу, от которой уходила грунтовка к свалке. На этой улице его выезда из-за укрытия забора могли ожидать. Плотность нагрузки эфира ненавистью немного уменьшилась – ненавистники частично занимались собственными проблемами, но направленность её уточнилась. Противники могли подключить магию, тогда и двигатель внутреннего сгорания заглохнет, если совсем не накроется в чужом дворе. А двор тут был чужой.  

Миновав закруглённый, как для гонок, забор, сумасшедший водитель вывернул руль так, что любую машину, двигавшуюся на скорости, приличествующую этому «закруглению гранями» занесло бы, только не трактор, и набирая скорость насколько позволяла мощность, закачался по гравию навстречу перпендикулярно набитому «шоссе». Около левого забора виднелась мохнатая в листьях плотная зелёно-седая кочка, почти такая же, как окружающие, чуток повыше. Если бы не усилитель, Теранг не поверил бы, что из этого скопления листьев может что-то выстрелить. Он резко нагнулся влево, почти выпав из кабины, удерживая руль, благо что он был со спицами, коленом и выпустил в высоковатую кочку четыре пули подряд, ещё успев ухватить здравое упреждение, что если так перестраховываться на каждом прямом участке бегства, то никакого магазина не хватит. Кочка распалась на забившееся тело и листву, напоследок успев выстрелить из чего-то, ударившего зарядом в землю, посекшим траву и взрыхлившим почву. Попади этот заряд в лобовуху, дальше пришлось бы ехать, высунувшись из кабины как минимум, а как максимум со сложностями со зрением – под сеткой накомарника на Теранге были очки хоть и противоударные, но без противопулевого покрытия.  

Проезжая мимо судорожно ворочающихся остатков тела под рваными «листьями» Теранг понял, что «направленность» ненависти завялилась – растерзаный «кочковидный», видимо, обладал острым зрением. Проявись он раньше и начни он охоту до того как арбалетчики решили показать свои навыки, то пришлось бы Терангу знакомиться с местными сторожевыми. Дальнейшее бегство с выездом на дамбу никаких сюрпризов Терангу не предоставило. Кроме того, что по дамбе не шло никакой линии высоковольтной электропередачи: ни оборванной, ни куском, ни опорами, ни разрезанной. Как корова языком. Будь такое в жёлтом поясе, он бы особенно не удивлялся – на жёлтом поясе даже рельсовых путей стараются не прокладывать, чтобы не «отъехать» на гравий. Не говоря о воздушных трассах.  

Теранг повёл трактор по дамбе, поглядывая туда, где недавно вдоль неё стояли звякающие опоры и тянулись провисающие на изоляторах провода, которые обсиживали птички. Птички больше провода не обсиживали. Опоры не стояли. Часть птичек осыпалась перьями на камни среди хвощевидных стеблей с жёлтыми цветочками на кончиках, названия которых он не помнил. Некоторое время он вёл трактор вдоль этих попадающихся пёрышек. Потом трактор остановил. Или местные хищники случились умнее человека или человечество случилось тупое. Такова была панихида Тернага по птичкам, оставившим пёрышки. С дамбы, явно упиравшейся в огородку Давема, Теранг на лесную погать не сворачивал. Зачем было ехать через «привокзальные ворота», вкруг, если эта торная дорога по высокой и ровной дамбе преспокойно ведёт в тот же Давем?  

* * *  

От секретных и потому – открытых нараспашку ворот с дамбы в поселение Теранг провёл тягач до центрально-привокзальной конторы. Вверх машина ехать не отказалась, видимо, почувстовав в себе прилив сил после освоения заряда картечи в ведущем колесе. Остановив машину на площади у правления, Теранг, не теряя времени, поднялся в секретариат. Возвращая ключ зажигания чиновнице, он сообщил двум бумажным женщинам, что машина немного пострадала от езды по окрестностям, но на ходу. Не вдаваясь в подробности. Одна из «бумажных» моделей встала и подошла к окну, обозрев с крыши стоящий внизу трактор. Счёт за «простой» целевого транспорта и косметический ремонт машины госконт предложил пересылать на адрес третьего управления Крытого. После чего попробовал выяснить, где ему найти рива и мага. Бримбелд «наверное дома», буркнула одна из дам без знаков приветливости, если пан капитан хочет, вон телефон. А згапар «там, где и всегда». Дама ткнула пальцем в потолок. Или на небе, или на третьем этаже. В Давеме, как вчера выяснилось в саду дома управляющего, имелся аэродром, что заставило Теранга помянуть недобрым словом конспирологов из отдела, но вероятнее, что дама имела в виду третий этаж поселковой конторы, до которого Теранг раньше не доходил.  

– Туда можно подняться? – Главная лестница, просторная и пологая кончалась на втором этаже. Пройти оттуда наверх можно было, ориентируясь по памяти Теранга, только если в этом здании имелись тайники и раздвижные стены.  

– Дальше по коридору. – ответила дама с такой утомлённостью, как будто в контору каждые пять минут ломились желающие познакомиться с её личным згапаром и подёргать его за хвост, а в задачу этой бабы входило обережение недотрожности хвоста мага. – Дверь направо. Вам он зачем?  

– Затем, что нужен. – парировал традиционность местной формы любознательности Теранг. Тяга к мягкому налаживанию дипломатических отношений в нём иссякла после общения с представителями рабочей слободы. – Я здесь по делам и ненадолго, мне много с кем надо встречаться.  

– Дверь. По коридору. Стеклянная. Назовёте себя. Они сами решают. – Произнесение этих коротких фраз давались ей с таким усилием, что у реставратора в Теранге возникло желание поменять эту красавицу с той, которая лежала в больнице и сравнить реактивность коры лобных долей с эталонно пустыми. Он развернулся и отправился по коридору. Дверь была. За первой была ещё одна дверь в посконном тамбуре с коммутатором. Ещё в тамбуре были панели, в которых подкоркой нащупывались сенсоры.  

Отжав клавишу перед вытянутым на шейке считчиком челобита он назвал себя неведомому слушателю. Вторая дверь, спустя недолгую паузу, разъехалась в стороны – в конторе оказался лифт. Общение с сертифицированными магами всякий раз слегка удивляло и давало понять, что спецслужбы короловств без них гроша ломанного не стоят.  

Лифт поднял госконта в королевский офис позапрошлого века – настолько здесь было всё приятно для души и патриархально. Высокие потолки, ковры, панно, витые травы. Перед лифтом, в отдалении у алтаря, возвышалсь статуя мудрого древнего мага в серебрянном венке, облачённая в расшитый темный хитон с искоркой. Теранг звонко хлопнул себя по лбу.  

– Фу ты. – сказала статуя, обратившаяся в згапара около овального матового зеркала на высоком постаменте. Хитон оказался халатом, доходящим до икр, хоть и остался темным. Тёплые панели по стенам и «светляковые» портьеры на окнах, немного убавивших в высоте вливания света остались, витые травы стали колоннами охранного периметра, тоже, впрочем, впечатлявшими. – Сюда с оружием нельзя. Но для вас мы сделаем исключение. Идёмте в операторскую.  

Прошли в зал, оказавшийся наискосок от лифта. Тут всё было мягким, с полутенями. В операторской под бочковидным потолком «газоном навыворот» стояли штативы для полусфер, перед ними сидели на странных высоких табуретах два молчащих молодых человека в масках. Что-то гудело. Згапар, не останавливаясь провёл госконта за занаваску, в комнату, где чуть слышно наигрывала музыка, неслышимая из зала. Комната эта, скорее внутреннее лобби, больше всего напоминала ресторанный кабинет: кресла, стол под скатертью, очередная полусфера, выпуклостью наружу, лампа в потолке.  

– Что за побоище приключилась с вашим непосредственным участием, я так понимаю, у свободных недоумков? – спросил згапар, заходя за стол и опускаясь в кресло. – Да вы присаживайтесь.  

Осведомленность згапара об окрестных происшествиях не удивила Тернага: положения обязывают.  

– Меня приняли за налогового инспектора. – не отказался он от предложения, направив своё тело в кресло, найденное им подальше от стола и вытягивая ноги. – Неожиданно агрессивно принимает деревенский житель нашего государства обязательный учёт доходных статей их бюджетов. У меня есть к вам несколько вопросов.  

* * *  

Теранг спустился по лестнице на первый этаж. И пристал как банный лист к уже знакомой даме, озирающей входящих в вестибюль храма бюрократии.  

– Главный дворник? – вылупила глаза на госконта дама.  

– Я, возможно, неточно выразился. – извинился Теранг. – Ответственный за сбор мусора внутри поселения, я так понимаю, Бримо. – дама кивнула. – А кто отвечает за чистоту зоны, прилегающей к огороженному периметру меканде со внешей стороны?  

– За чистоту? В каком смысле? – то ли не поняла, то ли прикинулась непонимающей дама нижнего аминистративного звена Давема. В ней во всей просматривалсь в ответ на почти каждый вопрос раздумия «что можно этому демону говорить, а чего – нельзя».  

– В смысле обнаружения и удаления несвойственных природе предметов около ограды с той стороны забора поселения, препятствующих обзору периметра.  

– Обнаружения и удаления. – повторила дама задумчиво, смакуя это сочетание слов. – Природа, препятствующая обзору... Вокруг Давема есть явления природы около охраняемой ограды.  

По скорости обработки значений понятий, не укладывающихся в привычные схемы, эта дама годилась в жёны погружённому в природу проводнику на сортировочную свалку бунов.  

– То есть вы считаете, что область прилегающую к внешней ограде Давема можно загромождать любыми предметами? Давемцы позволяют расти около ограды со внешней стороны любым явлениям Природы?  

– Не любым явлениям, – наконец родила служащая, посчитавшая, что сказать про эту частность Давема не представляет опасности для неё лично. И тут же перевела стрелки. – Я в этом не разбираюсь. Дейн Мешпур, управляющий по коммуникациям или сам дин Гайра должны по этому вопросу знать.  

Теранг услышал новое имя, хотя что-то такое в памяти мелькнуло: кто такой этот дин Гайра? Управляющий всем строительством меканде. И где его найти, этого управляющего всеми строительными работами? Количество начальников отделов в одной усадьбе стремилось, кажется, к бесконечности. В управлении, сказала дама. На каком этаже? Теранг посмотрел наверх и вокруг. На втором, но не здесь, остудила его планы изнурённая мадам. У них отдельное всё. Где музей меконде, знаете? Ей настолько откровенно хотелось, чтобы Теранг с его сложными вопросами куда-нибудь отсюда делся, что странно, что она не послала его в Тол-Нушкем.  

* * *  

Столоваться Теранг отправился в дом Мешпуров. На все прогулки по дорогам, возвращение, разъезды по окрестностям, знакомстово с культурными апатридами, болтовню с Тагли в его дворце на небесном этаже ушло добрых пять часов. Три часа дня – самое время перекусить куялтом со сметаной. Знакомое Тернагу дитё сегодня после уроков пребывало в бассейне вместе с младшими Мешпурами, как объяснила дис Мешпур, предложив пану капитану отобедать чем богаты. Богаты были густым овощным супом и экспериментальными куялтами, дегустацию которых Теранг, сославшись на поверку акклиматизации, отложил. Уважаемый доктор Мессуди как ушёл в десять по своим диагностическим делам так пока и не возвращался. По каким делам ушёл доктор? Ой, в этом дис Мешпур не разбирается. Что-то по скрытым реактивным состояниям, насколько она поняла. Связанное с нервными перегрузками.  

Попутно Теранг выяснил, кто точно ответственнен за уборку неправильных предметов в зоне отчуждения вовне ограды. Всё тот же многопрофильный лейтенант Бримбелд. Да ему полковника пора давать по совмещению всех социальных забот об усадьбе, подумал Теранг. Хотя вслух этого и не сказал.  

– Значит, найденной в понедельник за оградой должен был он заниматься?  

– Так он же ею и занимался. – удивилась дис Мешпур.  

– А проверяет лейтенант, что находится за оградой появляется неправильного когда?  

– Когда? – переспросила хозяйка. – Когда позвонят, тогда и занимается. А по низу рамберит.  

Рамбер это такой вездеход с выставом. Это кран с щупами и захватами, с оптикой и обсветом. Всё кругом видно. Выстав высокий, за забором можно всё прочесать. Разве вы его не видели? Увы, посожалел Теранг, он видел лейтенанта только пешим.  

И удалился отдыхать после обеда в номер.  

Рамбер, значит... Или локтевой кран. Ночная операция с локтевым краном. В Нушкеме скотоводы выращивают кукол, клонируют их. Какая-то часть кукол оказывается бракованной. Обычно их утилизируют там, где их никто не находит. Хотя бы в ручье, в который они «скидывают». Но ради подкапывания под згапара и его дырявую «защиту» илекипы, знающие об этих куклах, выкупают одну из утилизируемых. Или получают за какие-то ответные дары. Подкупают или шантажируют лейтенанта. Или кого-то из его подчинённых, кто водит рамбер. Бримо или другой водитель рамбера едет в Нушкем, забирает куклу, привозит в Давем... Или эти илекипы предоставляют ему или другому серву привезённую ими куклу уже в Давеме, в упаковке. Ночью дейн Лобулдал или другой серв проезжает по Крайней стопе, выкладывает эту куклу за забор с помощью манипулятора на своём объездном кране, которым можно не только что-то поднять для рассмотрения и перенести на сборную кучу около ворот или в кузов, но и переложить из кузова за ограду. Яркий контейнер этот серв привёз отдельно? Скорее его снаружи подвезли...  

Тирш с ним, с этим исчезающим пока контейнером.  

Утром выложенную куклу обнаруживают, обращаются к тому же лейтенанту местной власти, который может быть и не в курсе частных заказов, исполняемых его подчинёнными. В кнайде начинают об этой найденной кукле заботиться, обкладывать актами приёмки и прочей отчётной документацией. Кто-то докладывает в Управление...  

Выглядит технически понятно, но в чём опасность этой куклы для общины Давема? Известных болезнетворных микробов в кукле не найдено. Здоровенькая такая физически и внутренне кукла. С такими усилиями можно было бы выложить за забор, в непосредственную близость от Давема, в серую зону, что-нибудь куда более пугающее жителей кнайда. Контейнер этот, маячный, на верхнюю дорогу тоже мог привезти Бримбелд, на том же кране, с этим тоже понятно. Приехал на какую-то общую свалку, до которой столичный не доехал, подцепил этот контейнер, поставил для привлечения внимания, потом, когда девочки его уже видели, увёз и выбросил туда, где его можно искать годами. Если вообще этим заниматься...  

В итоге лейтенант Бримбелд с другом Льяржем – молодцы, маг-защитник ничего кругом не видит, только место в Давеме занимает, на опекаемую потрачено некоторое количество денег общины, бракованная кукла уезжает из Давема куда угодно. В чём террор общины, требующий обставить весь периметр радарами, мага-бездельника выгнать взашей, выделить больше средств на службу безопасности? В том, что три дня была занята антибактериальная камера в больнице? Следует ожидать от лежащей в этой камере пробуждения ото сна и пугающих общину буйств?  

Буйства происходят обычно от искажённого сознания, толкающего на совершения действий приводящих мешающие жить, колющие искажения в вид мягкий. У куклы, лежащей в больнице сознания никакого нет... Хотя знаю об этом отсутствии возможности буйствовать доподлинно в Давеме только я, сообразил Теранг. И Мессуди, в какой-то мере. По своим направлениям сканирования – Тагли. Остальные о странностях находки слышали краями ушей. Приехали бы сюда обыкновенные полицейские, которые сюда и приедут, так для них кукла в палате похожа на человека с усыплённой мыслительной деятельностью. У лежащей там только одна странность для полностью утратившей навыки волевых поступков – автоматическое дыхание. Может так быть, что я чего-то в этой кукле не заметил? Может. Чемоданчик маленький, мелодий в нём ограничено...  

Кукла проснулась и стала проявлять чудеса злобности: набрасываться на полицейских из Кейлева, крушить больницу, бегать по стенам и кусаться с нечеловеческими силами... Зубы у куклы человеческие, но не надолго трансформации разные случаются... Героическим лейтенантом Бримбелдом монстр уничтожен пока маг торчал у себя на третьем этаже. Лейтенант Бримбелд диктует свои условия дальнейшего обеспечения безопасности Давема: полная просветка окрестностей периметра, лучемёты-плазмовеи, побрить всех мохначей, выдавать разрешения на выход в лес. Лабораторно проверять всё, приносимое из леса. Мер можно расписать много. Положим, всё, оказавшееся в серой зоне должно, по Бримбелду, сбриваться радарной обработкой. На какое расстояние от забора? Как это тут называется... На сколько шагов радикса? Вопросы есть, но проект «фондоёмкий». При усмирённой природе окрестности, поставленной под радарный и прочий технический контроль, никаких магов «следящих за равновесием» не нужно. Но и устройств слежения нужно много, разнообразных. Для работ с ними нужно людей обучать, обучающим нужно платить... Обеспечение безопасности требует жертв, в чём легко убедиться, посмотрев на себя в зеркало.  

Жаль сюжета, но «проснуться» и начать паучино бегать по стенкам больницы кукле для полноценного запуга общины Давема тяжеловато. Скользко в пластике-то по стенкам бегать.  

* * *  

Всё бы было понятно с хитрой компанией из круглолицего правоохранителя и взаимодоговорных с ним энергетиков, продающих излишки своего продукта для остро затребованных кнайдом радаров, предупреждающих явление к ним пугающих селян кукол, но как быть с похожим подкидышем на Тонком? Про которого нам известно только то, что он был найден в относительно дикой природе, не реагировал на поверхостную стимуляцию лобных долей головного мозга и умер при перемещении из одной географической точки в другую не приходя в сознание, формально – от остановки сердца, в контейнере с АИК, кардиоплегией и полным мониторингом работы внутренних органов. По неформальной же информации, для узкого круга лиц, все ритмы «парня с Тонкого» пошли вразнос при пересечении палеограницы его «родной» сатады, и в результате этого разноса от внутренних органов остался спутанный комок неприглядности в мешке его тела. Нечто подобное встречается у органических механизмов в красных и оранжевых зонах Ува, но Тонкий отстоит от красных зон дальше чем Рут-Давем.  

Здесь мы имеем, по экзаменационной проверке, доступной нам, функциональное тело, способное поддерживать внутренние органы во взаимодействии при минимальном питании. Тело, теоретически способное самостоятельно двигаться, питаться, испражняться, но не запоминающее последовательностей и причинности действий, не делающее из совершённых наклонов и болезненных напряжений никаких выводов, даже интуитивных.  

Хотя, чтобы проверить интуитивную память на заполняемость и восстанновимость сигналов у подопытной нужна серия испытаний, а не одна партия на чемоданчике.  

Мозг образа человеческого, но не исполняющий всех функций контроля организма. Такое случается не только у найденных на природе, но и в роли врождённого отклонения. Детей, появившихся на свет с такими отклонениями в культурных обществах Ува усыпляют. Можно утверждать, что в Уве последних десятилетий появилось больше обществ некультурных, но у этих некультурных обществ, по ему доступным сведениям, нет мощностей для доращивания их ущербных младенцев до взрослости. Считать ли куклу сигналом того, что у какого-то из ушибленных совместно разумностью обществ появились такие возможности? Каким способом это существо доставлено к Давему и зачем нам передано? Выкладывающий доставщик переложил на нас обязаннности по утилизации куклы, потому что самому ему этого делать нельзя? Сектанство какое-то...  

Подарок у забора не подделка, которую можно занести в разряд имитационных изделий, но полноценная органическая единица. Можно считать, что эта кукла – «теплица органов», выращенная, вероятно, из человеческих клеток. Мессуди говорит, что все рефлексии у куклы нормальные, он ничего неожиданного не заметил. Возможно брак, заставивший избавиться от этой куклы не в её лобных долях, а в чём-то другом. В любом случае её переложили на давемцев. Подкидывающие младенцев к больницам и частным домам предлагают выращивать из их детей взрослых особей тем, кому достаются такие подарки. Местный подарок воспитывать и выращивать уже поздновато...  

Но вот контейнеры тоже должны утилизировать, однако выкидывают, потому что утилизация стоит отдельных денег, кроме того у мохначей есть спрос на легкий мусор, которым они «трамбуют» места будущих строений, «усмиряя» буйство лесных духов. И в какой-то мере даже платят за этот мусор. Мы за куклы заплатили пока только усилиями по их сохранению в живом виде. Получивший оплату этими усилиями пока не показывается.  

* * *  

Предположим, что тело отыскал не знаю где и подкинул к забору не Бримо, а кто-то другой. Из мохначей. Происхождение своих функциональных усмирителей, обычного мусора, мохначи знают, но с удовольствем возьмут и «раскурочат» необычные «бракованные устройства», потому что у них не утрачено детское экспериментаторство, а буйных духов леса буны не боятся, скорее играя с ними. Неизвестно, где доброхот из бунов «приватизировал» отправленную на утилизацию куклу. Может быть в лесу нашёл... У жаб. Чтобы было не заметно что он такое перемещает, закинул её в контейнер. Доволок до склона, смотрящего на Давем, выкинул из него куклу в ночи, скромным дарителем. Ушёл, но потом за контейнером вернулся. И его тоже уволок – в хозяйстве пригодится. Крепкий такой доброхот, мускулистый, шляющися ночными дорогами Кейлавии. Не заметный для згапара. Не отметившися на радарах, там где они есть. Мускулиcтый невидимка, бродящий исключительно по лесным тропам?  

Всё бы логично с местными запросами финансирования, но мешают парень с Тонкого, недовезённый до наших экспертиз живым и згапары, которые есть как на Тонком так и на Протоке. Вокруг Тонкого общин бунов, считай, нет. Там, куда ни плюнь – культурные люди, с промышленными отходами не экспериментирующие. Лесопарковая зона, охранемая людьми и просвечиваемая, опять же, магами. Это в лесах дремучих любую находку можно списать на мускулистых бунов, сумасшедших от Породнения.  

Приходится придумать Общество Селекционеров, разбрасывающих кукол со скрытыми возможностями от Кейлавии до Тамтуана.  

Что сделал здесь посыльный неизвестных селекционеров? Привёз тётку на свалку, но передумал, решив поэксперементровать с тем, как поведут себя давемцы найдя эту штуковину. Доставил к забору... А контейнер всё же забрал, потому что пригодится в другом месте...  

Не сходится.  

На тело кого угодно, лежащее со стороны обратной посёлку, на глухом склоне, по которому проходит дорога, гуляющие обратили бы внимание, только если там шуровать в поисках каких-нибудь грибов. На высоких луговинах вокруг Давема тоже, наверное, растут грибы. На белеющее тело, лежащее у забора, в зоне осматриваемого жителями Давема, обратили внимание сразу как оно появилось. Такой подарок можно подкидывать только с целью его быстрого нахождения, с благодарственными речами или даже без них. Была бы тут секта... То она бы уже охватила достаточно членов для слухов, собираемых Льяржем.  

От подозрительного для кого-то контейнера и куклы в ней могли избавиться едущие ночью, если пришлось эту ценность быстро скидывать, чтобы она не был обнаружена в ходе неожданного досмотра. Тут уже скидывают куда придется, хотя бы к забору, не на дорогу же кидать? Потом опасность досмотра местным «патрулём» миновала, контейнер забрали.  

Тут есть ночные патрули на просёлочных дорогах? Чьи? Никогда о таком в зелёной зоне не слышал. Никто на такие патрули не тратится, если только не специально искать каких-то подозреваемых, когда устраивают посты и проверки. На местных дорогах никого с гончими не ловят, хотя Бримбелд должен об этом знать, может и ловят. А я ловлю Бримбелда, всё поймать его не могу...  

Если опасность миновала, то забирали бы вместе с куклой, которая, наверное, ценнее, чем сам контейнер перевозки. Если она не успела испортиться по понятиям перевозчика. Не такой у неё вес, чтобы не затянуть её обратно в кузов. Кто же там ездил ночью? Мне нужна информация, и поэтому ищу я лейтенанта Бримбелда... Хотя я пока и без него обхожусь в сборе сведений.  

Может быть владельцы подкидышей тоже кого-то стремятся выявить и поймать? Тётку за пределы Рут-Давема пока вывозить не пытались и возможно, что она поведет себя так же как предыдущий экземпляр.  

Кукла Давема и кукла с Тонкого могут не быть картами одной колоды. Сходство у обоих тел в месте обнаружения; в том, что оба фигуранта голые; оба тела относительно молоды; у обоих персон нет следов имплантационных идентификаторов; оба лежали на животах с малым количеством поверхостных повреждений; обоих нашли утром люди первыми, до разных животных; к обоим быстро для формально сельской местности приехала служба безопасности; обоих успешно сохраняли в статитике в условиях стационара и оба тела найдены пребывающими в состоянии угнетённого состояния сознания, не препятствующего автоматическому дыханию. У обоих «кукол» взяли анализ на известные вещества наркотического спектра и оба анализа показали отрицательные результаты. Обмороки и коматозные состояния наступают не только в следствии приёма наркотических веществ, бывают иные причины внутреннего и внешнего происхождения, приводящие к аналогичному оскуднению рефлективной деятельности ЦНС. Дальше парня повезли в город, но не довезли, он умер, а деву не повезли, обследовав на заполненность памяти на месте.  

И она пока жива.  

* * *  

Кого ловят на имитацию человека в виде куклы? Каких-то потребителей этой человеческой формы, подобия. Птички сели на провода. Прошёл разряд с аккумулятора, укрытого от взора птичек, птички свалились на землю, их сьели. Поселковые спасли куклу из враждебной ей, как им казалось, природы, положили куклу на сохранение, собрались отправлять в сейф. Если сломается и эта кукла, то кто окажется поедаемой жертвой ловца, выложившего куклу? Те, кто на неё купились, взяли на своё попечение. Допустившие её попорченность, в какой-то степени тоже окажутся в поедаемых, хотя только третьим отделом, недополучившим живую куклу и опять получившим мёртвую.  

Третьему отделу найденная кукла нужна живой. Пока не станет понятно её происхождение и способ самоубийства вопреки мерам по её спасению.  

Что проверяет среди нас подкидывающий нам кукол? Культурную традицию спасения всего, что похоже на человека внешне? Однако в Королевствах сложность: у нас есть формой люди, которых мы за полноценных людей не считаем, потому что уровень их социализации ставит их на положение почти животных, на которых права людей не распространяются. Скончалась игрушка? Господь их Хрен с ней. Приписать к бунам, сжечь остатки и выкинуть их в реку.  

Кукла человеческого образа, не обладающая признаками разумного человека может стать проблемой для общества, где законы требуют сохранять любую форму, функционрирующую подобно человеку и внешне напоминающую человека. Кукла, выброшенная экспериментатором с обществом около забора Давема попала не по адресу – почтальон ящики перепутал и посылка дошла не туда, где живут верующие в неприкосновенность человеческой формы, без требующегося по канону ментального наполнения. Теранг не мог себе представить существование настолько безумного общества, в котором ценностью, достаточной для сохранения почтения явлется не содержание, а форма, поэтому эту версию цели доставки куклы к её потребителям он откинул. Такая община может, наверное, появиться в рамках какой-то религии скульпторов, но скорее это они потеряли свою куклу по какому-то испугу не довезя её до места назначения.  

Может быть такие религиозные сообщества образовались из каких-то бунов в заповедниках хуни, которых тут много? Заповедники это территории, закрытые от магического сканирования и от посещений: вход по пропускам от владельцев этих земель и их лесников. Клонировать куклу без памяти могли неизвестные скульпторы, имитирующие всё, что им угодно, известные как кьяна, а могли и в закрытой от него, Теранга, лаборатории.  

Например, в Тол-Нушкеме и в их животноводческом комплексе, о который меня спотыкал вчера Яроф, а сегодня к нему добавлись мохначи. Нушкем, это такое место, где творится «сложное» и даже «непотребное». Бессердечные мясники. И мага-защитника у них нет, потому что маги избегают работать на животноводческих фермах. У них там выращивают непонятное мясо, неведомых зверей, массово птицу и коллективы коров, а тут у нас всё чисто и добротно. Куялты это технология, требующая фильтров, ничего запретного. Немного магии и только. Огородники никогда не любили скотоводов.  

Если кукла тычет своим существованием в Тол-Нушкем, то каким-то она излишне вычурным и завуалированным жестом туда тычет. Чем так мучаться с очисткой сознания клона, проще было вырастить плотоядную корову. Создание такой куклы само по себе дело капсозатратное.  

Могли перевозчики священной для них куклы из Церкви Скульпторов не смочь довезти куклу – дирижабль у них сломался или оказалось, что забыли какую-то важную деталь куклы на дороге прямо напротив дома Азуринас? Сбросили они свой ценный груз, понеслись обратно за ценной деталью... Конечно им было необходимо сбрасывать свой яркий контейнер на том склоне холма, где он будет виден всем проходящим давемцам.  

* * *  

Нет, подкидыш этот – нарочно. Значит что-то в дирижабле доставщиков от Скульпторов сломалось, или грозило вот-вот сломаться и они сбросили конейнер на верёвочке так, чтобы он раскрылся на тот склон, который выложит куклу на люди. Сначала контейнер не раскрылся, пришлось его ещё потрясти. Так, что даже на лопатке фингал остался. Багром выталкивали. Кукла выпала, контейнер подняли, дирижабль улетел.  

И всё, у них получилось, как хотели: подарок их люди подобрали, на сохранение в больницу положили, ждём пока увезут. Повезём мы его по бронзянке, как ещё? Это экспедиторы Скульпторов на дирижабле должны знать. Тут всё вывозят по рельсам, кажется... Хотя есть серая труба прокачки, но я пока так и не понял, что же из продукции Давема по ней прокачивают, вдруг понял значительный пробел в своём знакомстве с местными транспортными сетями географ в Теранге. И есть Протока, попросту – спрямлённое сборное русло, по которому тоже, наверное, можно что-то сплавлять. На плотах. Нет, вспомил он карты с макетом – Протока идёт в очистные. С плотинами.  

И повезут ей в «гробу» с обеспечением под охраной сначала до Гераша, потом до Кейлева... И довезут, с большой вероятностью, в сохранности. Смысл этой перевозки для водителей ломанного дирижабля в чём? В том, что капитан Бримбелд встретится со своим коллегой из Кейлева, с их фельдшером и вся компания доедет до Гераша? А в Гераше им на головы спустится резервный дирижабль и уволокёт «гроб» с куклой...  

Не спустится. Там же станция в тоннеле. Может быть в окрестностях есть людоеды, потребляющие только нежное мясо, выращенное не важно кем, но это мясо становится нежнее для них если его помариновать в этой больничке? Опять не получается – тут это первый случай. Экспериментальное блюдо, вроде как опытный куялт?  

А если бы куклу выложили прямо на площадь перед больницей? Згапар наш дорогой вместе с его командой скаутов фиксирует все перемещения мыслящих, даже мохначей, в какой-то мере... Но дирижабля не заметил. И никакого беспокойства по этому поводу не проявляет. Хотя он вообще не проявляется. Скучный такой згапар, сонный. Ключник Огахх Льярж... Это он считает згапара сонным увальнем. Значит не положили, потому что некое качество этих перевозчиков, выложивших подарок для жителей Давема, не дало им въехать в сканируемое магом поселение. Но скинуть несомую куклу было очень надо – дирижабль сломался, жизнеобеспечение куклы обесточилось... Или они хотели заразить Огахха Льяржа неведомым штаммом, для распространения через детей опекаемой им школы, через куклу, да вот незадача – Льярж пугливый и кукле искусственного дыхания рот в рот не делал. Но привести в чувства-то пытался?  

Уколом в руку, сообразил Теранг, стимулятором, который таскают с собой все, выходящие за пределы забора. А мне он об этом не рассказывал, потому что дружище Бримбелд ему сказал, что афишировать этой заботы о неизвестной, которой заинтересовался третий отдел, не стоит.  

Ходит ли завхоз Льярж в лес? Сомнительно.  

Возможно куклу колол сам Бримбелд, за ворота выходящий и выезжающий в любом направлении, магии так же избегающий, судя по всем ощущениям, которому волочить тело потерпевшей на руках не хотелось. Он подозревал, что, будучи разбуженным, оно пойдёт своими ногами? И был уверен в том, что оно не взбесится. Но кукла на ноги не встала и не пошла. Потому что для координации движений нужно внутреннее сознание, управляющее опутанными нервами мускулами.  

Однако накладное сознание, управляющее телом извне, тоже исторически известно...  

Может хозяин куклы предположил, что мы можем этот мозг функционально исправить?  

* * *  

Почему этих экспедиторов Секты Скульпторов, на дирижабле, бесшумном как привидение, всё таки, не заметила лига кин Сиввада? А были они как неслышимые автоматические роботы. Добежавшие досюда через степи, пустыни и Ирим, с покладенной на спины куклой. Муравьи-носильщики, кирасиры-гиганты, взрощенные на фермах Цаса. Каждого муравья маги-защитники не отслеживают, отмечая только их крупные скопления. Что бы то ни было, оно захотело, чтобы жители Давема забрали куклу. Но не изнутри самого поселения, а снаружи. Самих этих носильщиков даже маги видеть не могут, невидимые. Мускулистые призраки, глупыши принесли...  

Ага, на Призаборную стопу подарочной команде эту куклу им было никак не скинуть. А Льярж этот не обязан был срочно бежать проверять, что там кинуто и кем, вспомнил Теранг. Его-то затормошили чтобы он съездил и контейнер убрал, а не с куклой возился. Хромой Огахх берёт полугрузовой кар, садится в него едет по Крайней дашпе, чтобы увидеть, где он точно валяется. А если бы не Льярж, то куклу всё равно увидел бы кто-либо, вышедший на зады. И мошка бы её «нашла». Но ни единого укуса на коже куклы нет. Хотя мошка не кусает, она порами, удачно придуманными для неё Зунжалом, пользуется. Утром её меньше, чем вечером, но если бы кукла для неё пахла как человек, то набросилась бы. То, что мошки там не было, это Льяржа, мужика скорее грубоватого и упёртого в суждениях, удивило, вспомнил деталь показаний завхоза Теранг. Мошка не летит на хуни именно потому, что те не пахнут как нечто вкусное для гнуса. Что-то с эндокринными железами, отличными от человеческих, да и вообще от большинства теплокровных. Перворождённые ибо, придуманные стихиями совершенными. Кстати, кукла эта тоже, в какой-то степени, совершенная. Продукт, Сконструированный Где-то Рядом, хуни второй генерации? Но в чём-то бракованная, вот и скинули её людям, чтобы мы с ней возились. А это точно им известно – что мы с ней будем возиться? Лежит мусор, отодвинь его подальше, прикопай, да и все заботы.  

Огахх Льярж, которому из его полугрузового кара даже было вылезать неудобно, занялся «этой бабой» и вызовом на место находки Бримбелда, как он только куклу и называл, только потому что «непорядок». Будь на месте Льяржа кто-то менее приверженный к порядку, мы бы и не узнали, что тут была эта непахучая и беспамятная кукла. Будь там почва помягче, кусты погуще, листва пошире...  

Почему же на том участке там, всё же, не проведён забор по гребню холма? Или не срезан этот холм – землеустроительные работы тут никем не запрещены. Планировка поселений – не моё дело, размышлял планировщик в Теранге, но странность очевидна: кусок склона, отданный на полив дождям. Электрические вихри, называемые здесь глупышами, противятся? Участок для строительства нормального водосборника, для каких-то домов. Потенциальная площадь Давема, хоть и перерезающая дорогу на лесные поселения, но дорогу второстепенную, которую на широком гребне и подвинуть можно. И было бы разумно её отодвинуть на тот край гребня, размечтался Теранг, почувстовавший себя уже почти давемцем. Участок, на котором оказывается контейнер, принесённый туда муравьями на дирижабле ночью, когда ещё все спят... И бессмысленное, формально живое тело, формального человека, которое, однако, считать разумным нельзя – намёка на разумность не светится. Лежащее в больнице это хорошо повторённый манекен человека, с механизмом внутренних органов, с женскими формами. Мне кажется, что сделать такое – дорого, для этого требуется специальный стенд, но, может быть, где-то куклы подобные нашей растут на грядках?  

* * *  

Ладно, проявился у нас в окрестностях Давема уловитель граждан и сообществ, подбирающих валяющихся на виду людей с признаками минимальной оживлённости. Уловитель из секты командных муравьев. Подкинул он Азу контейнер – получил Одирас. Подкинул Одирас Азу – получил Льяржа. Подкинул Льяржу наживкой куклу – получил Бримо. А дальше?  

Если брать местный инцидент отдельно от того, который на водопаде, дальше Бримбелд вызывает команду из Кейлева, но приезжает почему-то капитан Теранг, вообще тут не должный быть, привозит с собой дефтера Мессуди... Но Мессуди или какой-нибудь курьер с профильным медицинским образованием так и так приехал бы. Приезжает кто-то из Кейлева, из отделения их уголовного розыска и начинает тут шебуршать.  

В чём смысл столь неуверенной и многоступенчатой комбинации? Вызвать следователя из Кейлева, вытащить его в Давем, где он начнёт присутствовать? Как в этом Давеме или в Нушкеме обычно расследуются пропажи или явные уголовные преступления, не с подкидыванием наживки, а с исчезновениями жителей, например?  

Если кто исчез за пределами посёлков – никак, сообразил Теранг. Есть цветные флажки, всё объясняющие. Заморочился, в яму к жабам нырнул... Поминай как звали. Сфера ответственности рива посёлка Бримбелда на ушедших в лес или в нём поселившихся, за оградой, не распространяется. В лесу есть свои полицейские и следователи только от лесовиков, которым никакие органы права не нужны. У них кто папаху надел, тот и полицейский, и мэр, и премьер-министр. На склоне же спорная зона ответственности: не совсем лес и не совсем поселение. Но люди любопытны, всё кругом стараются устроить по-своему... Какое дело завхозу школы, отвергающему магию, Огахху Льяржу, до того, что там лежит за оградой? Если распространять на склон права мохначей.  

Предположу, вслед за девочкой Азуринас, что это они решили там обустроить свалку, хотя на это предположение згапар Тагли и хихикает как жеребец, объевшийся хмельных дынь.  

Льярж, который, вероятно, по имени всё таки Огахх, не маг и не Азуринас – ему до прав мохначей дела никакого нет, ему главное, чтобы везде порядочек был и стриженные газоны. Но предположим, что кто-то решил поселить там мохначей. Очень глупый кто-то, но «топящий» за мохначей. Достал где-то ящик с куклой, украл её, привёз к ограде, скинул. Тут, мол, наше. Так если бы за мохначей, то кукла не нужна, он бы её с собой уволок, а ящик от неё оставил.  

Тогда, может быть, этот рыбак рефлексий «топит» за людей, наоборот, и показывает мохначам, что на этом склоне должны быть люди? Хотя бы такие как манекен, сделанный похожим на человека во всех органических проявлениях кроме мыслительной деятельности, которую имитировать скульптору невозможно. Валяющееся у ограды можно, наверное, увидеть с обочины дороги на холме, но опять встаёт вопрос, кто там должен был ходить или ездить тем утром.  

Если бы мне знать, кто там наверху ходил или ездил, то и прочих вопросов не возникало бы. Но згапар говорит, что никого постороннего там никуда не проезжало. Если честен, конечно. Почему бы магу-защитнику и не соврать, если ему вся эта комбинация зачем-то нужна? Тут я ничего сказать не могу и понимать тоже. Что выгодно магам? В чём нуждаются маги – не знаю, но защитникам выгодно, чтобы где-то был «непорядочек». Непорядочка тут в лесу – хоть лопатой греби... А на пограничье? Магическая лига згапара перекрывает. Но не совсем подробно, как выяснилось.  

Пограничье... С зонами отчуждения вокруг Давема и правда как-то неустроенно: по дамбе он въехал, как по взлётной полосе, хотя там лучевой просмотр, защитник говорил. Я ничего такого не заметил, но я был немного не в своей тарелке. А не направили меня фигурастые дамочки из секретариата туда, потому что... Тирш его знает почему. Направил меня на погать безымянный механик из депо, гражданин сарая бронзянки, а не дамочки. Ему так привычно ездить к диким, вдоль рельса, потом на доски, он меня этим привычным ему маршрутом и направил. Дамочки же бумажные, наверное, не хотели «светить» на этом радарном участке выезжающий трактор, которому там, по их пониманию, не место... Но радарный этот луч на «высоковольтную линию силков» никак не среагировал. Хотя про радарные дела и реакции мне ничего не известно, уточнил про себя Теранг, если не считать того, что згапар рассказал про радар, на моё чисто полицейское возмущение.  

Какие ещё входы и выходы, окрестности просвечиваются в Давеме радарами? Главный инженер-энергетик Давема знает. Завхоз всея Давема, наверное, знает. Неуловимый Бримбелд должен знать. А кто здесь главный инженер-энергетик? Радары, настроенные, и муравьев-носильщиков могут выявлять. Радарный обсвет окрестности – дело дорогостоящее, вредное для любой живой природы и энергоёмкое. Про радар, поставленный напротив дамбы, я узнал случайно, мог бы не узнать никогда. Если бы я не поехал смотреть на эту свалку, на которую меня направил «немного» бун из депо-заправки... Если бы мохначи в деревне не встали в позу повстанческой армии... Если бы по пути обратно в Рут-Давем меня меньше интересовала скорость бегства и достижимость прикрытой от магии бунов ограды...  

Теранг поднялся из кресла, выключил бормочущий о чём-то своём телевизор, вышел в общую прихожую и покрутил головой в поисках живых душ в доме. Живая душа госпожи Мешпур занималась чем-то в хозяйственной части. В доме управляющего был свой цветник, свой сад, свой курятник. Госпожа Мешпур вела полный благодарных трудов образ жизни. Сейчас из мастерской полуподвального этажа слышались сиплые посвисты. Теранг прошёл по коридорчику и спустился в мастерскую в фундаменте. Тянуло жжёным. Мадам Мешпур, судя по искрам, рассыпающимся по бетонному полу под брезентовой занавеской, занималась сварочными работами. Теранг дождался когда искры прекратили сыпаться и зашёл за занавеску. Женщина открыла запястьем рукавицы вспотевшее под маской лицо.  

– Извините, что беспокою. Не подскажете ли: где мне найти вашего главного энергетика?  

– Да на подстанции, наверное. – сказала дис Мешпур, чуть подумав. – Где ему быть? Или дома, если сменами с Бримкой поменялся.  

«Бримка? » Теранг не верил в такие совпадения. Сколько Бримов может жить в одном Давеме?  

– Брим, этот, который ваш законоблюститель? Он ещё и энергетик?  

Мадам Мешпур улыбнулась.  

– Законоблюститель... Красивое слово. Нет, он не энергетик. Но они же братья с Дакши, им удобно. Дакши, конечно, серьёзнее будет, если вам чего объяснить, это к нему. У Бримки, маленького, только и образования – хозяйственный техникум да курсы в Кейпе. Но кто-то же там дежурить должен? – задала она риторической вопрос. – Кавуд у них только в отпуска наезджает. – как бы оправдывая местный кадровый голод инженерных кадров добавила она.  

– «Там» – это где?  

«Ещё и Кавуд», отметил про себя Теранг.  

– Так если на подстанции, то на выгоне. А... Вы же не ориентриуетесь. – сообразила она. – Выезжаете от нас, поднимаетесь на террасу и прямо, прямо, к северу. В школе вы были?  

Получив инструкцию от дис Мешпур, Теранг поднялся в гараж. Что было приятно в Давеме – электрокары. Ключи подключения на досках. Дашпы, асфальт, цветники, лестницы. Зарядники, розетки, фонари, азуланты. У соседей трамвай, тут кары. Тягачи. Телефоны. Больница, бассейн. Не удивлюсь, если оздоровительные пещеры в этом холме. Хотя, нет: пещеры – это слишком. Позвонить на подстанцию можно, сказала мадам Мешпур, но вам разве не хочется увидеть Наш Кабель? Заодно и увидите. Мадам Мешпур гордилась этим кабелем больше, чем бассейном с фонтанами за школой. Про который он, кстати, знал только по рассказам, и по макету. И на мозаике, где-то там светилась фишка пловца. Почему не ознакомиться с тем, чем тут гордятся?  

* * *  

Бассейн был за крытым сеткой стадионом. Длинный и широкий ангар с мозаиками, изображающими Медовое море вдоль полуростовой стенки, ограничивающей проезжую часть. На второй скорости Теранг проехал вдоль стенки, украшенной красочными стеклянными панно, со световыми окнами, стилизованными под иллюминаторы, протянувшиеся линией поверху. Среди панно цветного стекла попадались несколько раз утёсы Солоджа, нефритовые пески Конфедрации и даже острова Красного. Стеклянная вода у этого Красного была цвета свекольника. Судя по размеру помещения в этом бассейне одновременно могла плескаться половина работающего населения усадьбы. За бассейном, между ним и школой было с дороги видно плоское строение, отделяющее весь комплекс от забора с по-маяковому полосатой приплюснутой башней, пялящейся зрачком в небо. По краю зрачка башни было даже что-то вроде зеркального фонаря. Смотрелся этот фонарь-надстройка на фоне неба и сопредельных гор перенесённым сюда с морского побережья на талях, спущенных с небес.  

За бассейном терраса, по которой шла проезжая дашпа, поднялась на плоскогорье. И Теранг сразу увидел высотную трубу. Отсюда, с близи, было видно, что труба эта скреплена муфтами и представляет из себя скорее многугольный в сечении короб, чем круг или овал. Шоссе, ставшее скорее чёрным, хотя и таким же шершавым как дашпа, за плоской седловиной полого спускалась к тому сооружению, в котором заканчивалась, скрываясь в его недрах. Больше всего эта башня приёма трубы напоминала элеватор. Труба подходила к элеватору всего на высоте метров тридцати. Чем ближе подводила дашпа его кар к элеватору, тем более оно вырастало в размерах. От элеватора уходило две трубы: одна, верхняя, не серая, но скорее синяя, удалялась к северу и терялась из виду, вторая уходила в долину понизу в бронированном глухом горбе, ныряющим под землю слева от чуть изгибающейся по склону дороги. Радары здесь работали точно – даже кожу на плечах немного покалывало. На сооружении не было заметно никаких знаков, но комплекс дышал тем, что он – дитя КЭРБ, не поселкового масштаба. Не заметно было этого сооружения из посёлка Давема потому что элеватор скрывала седловина преодолённого Терангом холма. Выгон, как назвала его хозяйка, представлял из себя травянистую чашевидную долину, лишённую стволостойной растительности.  

* * *  

Дальше можно не ехать, понял Теранг на полдороге к распределительному узлу КЭРБа. Энергии в Давеме – залейся, на каждый столб можно по шесть радаров просвечивания периметра ставить. Вдоль «трубы» кабелей должен идти технологический канал обслуживания. Вероятно, по нему техники тоже не пешком между станциями ходят. Что по «трубе» передают отсюда не настолько важно, насколько то, на каких условиях этот посёлок покупает транзитное электричество. Судя по его обилию, на льготных. За какие услуги проявляется такая щедрость КЭРБ, надо выяснять не здесь и не в рамках его полономочий, узких. Инженер-энергетик усадьбы состоит в кровном родстве с местным представителем власти по делам, требующим узаконивания, происходящим внутри периметра. Внешние дела Давема «регулируемы» или «законом тайги», в чём ему довелось не далее как полдня тому назад убедиться, или мощностями государственных компаний, возводящих опоры для своих проектов, или управляющими «родовых заповедников».  

Теранг затормозил, развернулся с наиболее крутой дугой, но чтобы не накрениться на спуске, не отключая передачи и на третьей скорости погнал кар обратно в гору, на перевальчик. Окрестность как-то отозвалась на этот его манёвр, но прояснять полученное интуитивно сейчас ему показалось неуместным.  

Братья-энергетики копают под мага с его «дырявой» защитой: мохначи кругом шляются, вооружённые, мусор где ни попадя валяется, полосы отчуждения нет... Давно, наверное, копают. Не важно, что врачи, каковым згапар подвизается по традиции, все, в какой-то степени, маги. Даже у западного иммигранта Мессуди – защитный перстень, так я и не смог понять, какой в этом перстне камень. Моё появление здесь для братьев-энергетиков, метящих на защиту родного посёлка от всех внешних бед, оказалось сюрпризом, но не тревожащим. Всё равно сегодня-завтра из столицы округа приедут «гроб» с находкой получать.  

Старший, главный энергетик, младшего, подвизающегося по поддержанию видимости порядка внутри поселения, просто «отодвинул» от него, госконта третьего отдела, Теранга, чтобы глупенький чего лишнего не сболтнул. Хотя не сказать, что разговоры капитана Теранга с лейтенантом Бримбелдом были многословны. Бримбелд пытался вылезти на первый план «справочного отдела» по найденному телу, но рассказать ему особенно было нечего: Льярж нашёл тело, вернулся в школу, вызвал Бримбелда, обрисовав находку, тот приехал, забрал, проверил кондицию, отвёз куда и положено отвозить живых людей не способных передвигаться самостоятельно.  

Нет, вспомнил Теранг, проезжая через поселковый перевал горы, окаймляющей «выгон», «по Льяржу» всё было иначе. С гребня со внешнего склона кратера виднелась колышащаяся сетка над подстаницией, здесь не затянутой в «аэродромную» бетонную коробку.  

В школу Льярж, озабоченный здоровьем голой бабы, похожей на человека, лежащего за оградой не возвращался. Ростовых манекенов хонто Льярж, надо полагать, в жизни не видал, потому что, по его показаниям, у находки за оградой он рассмотрел только ноги, а всё, что выше талии было сокрыто под лопухами. Но мог почуять, что она живая. Чутьистости Льяржа Огахха я не проверял и не стремлюсь поиспытывать. Реакция Льяржа была такой, что он подъехал к дому девочки Азу: свет клином на этом доме сошёлся, там же и другие есть... И стал стучать к матери девочки Азу, чтобы ты открыла и дала позвонить Бриму.  

«Тут завхоз школы, Льярж! » – или Огахх, не знаю как он представлялся – «Открой, дорогая Карифалка, очень надо! » В других домах там школьников нет? Позвонил, Карифалка послушала, она мне это сама сказала, потом Льярж ушёл туда, откуда и пришёл, на зады. Карифалка эта – дама не любопытствующая, за ним поглядеть на находку не пошла. «Мало ли кто там у забора валяется, мне не до того – тюльпаны не полоты».  

Дальше у забора Льярж что делал? Говорит: прохаживался в ожидании Бримо по эту сторону забора. Скорее в каре сидел, учитывая хромоту. Насчёт того, открывал ли он калитку до прибытия Бримбелда или нет в отчёте лейтенанта ничего не сказано, потому что к делу стратиграфии ареала нахождения потерпевшей это, по его мнению, не относилось. У Бримбелда есть ключи от калитки и у Льяржа есть такие же ключи. Но если Льярж этот никакого отношения к хозяевам найденной не имеет, то он за ограду к ней не пошёл бы – не тот человек.  

Кукла лежала за внешней грунтовой дорожкой, что идёт вдоль ограды, метрах в двух за ней, это даже в отчёте Бримбелда написано. Следов примятости и поломанности трав кругом не было, это и Льярж заметил. Что он думал на тему куклы по-первости? Как он говорит, подумал было что какая-то гостья Давема как-то перебрала, ей кто-то открыл ограду, она прошла вдоль забора, да от перепоя упала. Эти молодые, вы понимаете, пан капитан? Потом уже, около куклы мнение его немного изменилось по полному отсутствию знакомых Льяржу запахов.  

Можно было куклу туда опустить манипулятором рамбера? Легко. Можно было её спустить с холма? Тоже, наверное, можно... Если не беспокоиться о количестве царапин на теле. Хотя царапин этих и маловато... Можно спустить с неба в контейнере. Тоже нетрудно. Прийти самостоятельно босоногая кукла на своих двоих туда могла только по разумению Огахха Льяржа, подошвы куклы детально не осматривавшего.  

Хотя скорости регенерации тканей куклы я тоже не знаю, вдруг понял Теранг. Это точно должны знать в лаборатории больницы. Анализ элементарный. Он понял, что катит к перекрёстку вдоль длиного крыла бассейна и повернул вниз по одному из Проспектов. Теранг испрашивал Льяржа по этому вопросу – у кого имеются ключи от калиток, кроме ответственных за участки протяжённости. Льярж вспоминал, чеша в затылке под шляпой. У всех хозяйственников есть, родил он тогда, наконец. Но их немного, человека три на сторону. И, конечно, у старших у всех. Почему же он решил, что кто-то выпустил куклу из калитки? Огахх Льярж ушёл от ответа, резонно спросив уже Теранга: откуда же она тогда там появилась? Теранг не стал допытываться у захоза кого из больших начальников он подозревает в организации оргий с приглашёнными дамочками, которых они выгоняют на природу за забор подышать ночными флюидами.  

Недалеко от главной конторы его взгляд зацепился за необычный для посёлка автомобиль: «серо-зелёный грунт», в который обычно красят военнизированную технику, о восьми мягких колёсах, вида скорее строительного, со складным локтем крана, более напоминающего экскаваторное сочленение, уложенного инструментальной оконечностью под «башню», с длинной двухместной кабиной тягача, позади которой и крепился ворот локтя. Вероятно, это и есть «рамбер», на котором Бримбелд или кто-то из его команды «по низу катается», сообразил он. Машина была запаркована явно в собственное место неподалёку от здания администрации. Теранг решил выяснить, что за монстра он встретил, зайдя в «справочное» лобби, где ожидал встретить утреннюю приёмщицу посетителей, на грядках мозга которой можно уже было начинать культивировать обноксию огородную, раскрытую соцветиями ко «всяким столичным».  

– Лейтенант Бримбелд заходил? Он сейчас в этом здании? – для приличия обозначив себя перед незнакомой ему служащей, направляющей по отделам, спросил он без обиняков.  

– А вам он зачем? – задали ему традиционный для Давема вопрос.  

– Провожу расследование вашего недавнего происшествия совместно с лейтенантом, с которым мне надо срочно встретиться по открывшемуся обстоятельству. Только что прилетел из Цтуба на воздушном шаре. Времени у меня очень мало, шар долго ждать не может.  

Ввыдав в сердцах эту белиберду Теранг ожидал хотя бы возмущения, зацепившись за которое... Его надеждам сбыться было не суждено.  

– На совещании он, – служащая взглянула на что-то, невидимое Терангу, на тыльной стороне стойки. – Совещание уже идёт, придётся вашему шару подождать. – Она кивнула в сторону банкеток в лобби.  

Теранг взглянул на свои часы и попробовал выяснить, когда это совещание закончится.  

– Как все вопросы решат, так и закончится, – опять остудили его надежды на вылавливание в местных сонных затоках вкусной рыбы Бримбелд.  

– Совещанию этому осталось идти час, два? – попытался задать наводящие вопросы Теранг не заботясь о том, какое останется впечатление о жуткой конторе «тройки» через его хамское представительство.  

Администратор не твёрдо знала, когда. Бывает быстро, бывает что и до темноты. Ладно, возможно вопросы Теранга сможет решить кто-то из команды лейтенанта? Очередной рассеянный взгляд был ему ответом. Служба Бримбелда сидит в «музее» усадьбы он правильно понимает, что это то одинокое здание перед парком? Правильно понимает. Только там, наверное, сейчас нет никого. Их старший, дин Гайра даже здесь. Но служебное помещение Бримбелда там находится? Нет, зачем ему какое-то помещение? Эта дама средних лет, с копной волос, изображающей гнездо тоскура с цветами ленточками была удивлена столичными замашками пана капитана.  

– А куда же данные со всех ваших радаров выведены, на какой следящий центр? – проявил столичный гость знакомство с мониторным слежением. Да, там есть комната такая, с экранами. Такая комната и здесь есть, хотя она не знает кто там может сейчас быть. Все же на совещании. И где здесь такая комната? На этот раз Терангу ткнули пальцем скорее вниз. В подвале? Спуститься по лестнице, по коридору мимо генераторной, там на двери табличка.  

Но в подвал Теранг спускаться не заспешил. А отправился он заскочить «на минутку» в финансовый отдел, не смотря на то, что они, наверное, тоже «все на совещании», но кто-то же в отделе остался? И оттуда он спустился в больничное крыло. Там он первым делом справился о результатах всех анализов по исследуемому им предмету, пребывающему в отдельном аквариуме. Мимоходом спросил не интересовался ли кто-нибудь здоровьем и состоянием пациентки без жалоб.  

– Нет. Бримо тоже задавал этот дурацкий вопрос. – пробурчала одна из сестричек. Такая забота явилась для Теранга сюрпризом, но виду он не подал. По анализам куклы ему выдали лист с сокращениями и цифрами. – Ваш доктор заходил когда, то смотрел историю и самописцы.  

– Доктор Наулишке заходил сюда?  

– Конечно. – как про нечто само собой разумеющееся ответила та же сестра. – Он наши заявки забирает и проверяет.  

– Я не настолько близко знаком с доктором... – извинился Теранг. – Мы по прихоти моего начальства оказались в паре. Он, значит, часто сюда приезжает?  

– Обычно он вообще не приезжает. – объяснила рутину сестра. – Со всего края собираются профильные заявки, наши тоже, телефонируются в Кейлев, оттуда уже в центры. Но это долго, вы понимаете?  

Теранг схему понял.  

– А доктор Наулишке...  

– А через доктора Мессуди всё доставляется быстрее в разы. Он и с освоением помогает. Очень хороший человек.  

– И он всегда, когда заезжает, останавливается у Мешпуров? – сколько раз Мессуди бывал в Рут-Давеме собственной персоной, а не телефонным голосом, Теранг решил не уточнять.  

– Нет, он обычно и не ночует. Приедет, разбросает всё, отдохнёт у нас и обратно на поезд. Говорят, он у Ретаму иногда останаваливается.  

– Он всегда такой нагруженный, что ли? – Теранг показал объёмы сумки Мессуди. Не человек, а конь.  

– Нет, что вы! Ортопедексы это редкость. Их же на заказ делают. Обычные протезы на суставы, мельче. Да говорю же: он тут и бывал-то раз пять, не больше. Но очень его хвалят.  

* * *  

Прохаживаясь перед дверью в конференц-зал, за которым шло совещание глав управлений Давема с участием неуловимого лейтенанта, Теранг возвращался мыслями к пока непроясненным моментам обстоятельств причиного субъекта своего здесь появления.  

Так почему господин Льярж не позвонил главному дворнику и отвественному за всякий порядок на «полосе отчуждения» – снова Бримбелду – сразу из школы, а отправился исследовать видимый с дашпы холм сам: где там лежит контейнер, которому, как уверены девочки, на том холме «не место»?  

Заниматься осмотром и идентификацией непонятного должны органы, предназначенные для исследования этого непонятного, а не любопытствующие волонтёры. В роли любопытствующего, которому стало остро необходимо посмотреть «что это там валяется» завхоз Льярж точно не смотрится. При визуальном обнаружении нижней части тела куклы в кустах привычка к цивилизованному поведению вернулось к господину Льяржу – он нашёл ближайший телефон и связался по нему с представителем этих исследовательских органов, с «малельким» Бримом. А до этой находки «бабы» Огахх Льярж какими соображениями озабоченности руководствовался? Нормальный школьный завхоз, которому есть чем заниматься в его зоне ответственности, получив сигнал от школьниц о чём-то вне его хозяйства, в одно касание звонит тому, кому положено заниматься той областью, где...  

Тут Теранг вспомнил, что местный периметр поделен на ведомственные отрезки. Отрезок забора у Верхней стопы, прилегающей к школьным задам, на расстояние около километра вдоль холма обслуживается силами служащих местного отдела министерства образования? С местной админстрации станется.  

Не исключено. Ещё Бримо мог в семь часов утра спать, по расписанию дежурств или по обычаю. О количестве его заместителей заезжему госконту ничего не известно. Может быть завхоз школы и есть заместитель Бримбелда? Тогда всё становится понятным и не нужно подозревать старину Льяржа в грехе праздного любопытства.  

Второй вопрос вопросов: кто из послеживающих за этим участком периметра госконту колбеза врёт? Зачем этот кто-то врёт это вопрос третий, мотивационный. Осветки радарами забора в месте обнаружения куклы и за забором, на холм официально не ведётся, значит следит за этим участком, прилегающим к Рут-Давему лига згапара. Если никаких механических перевозчиков или здоровенных переносчиков грузов там ночью не проявлялось, то меня хотят убедить в том, что кукла или материализовалась из воздуха, или вылезла из земли, как гриб, или упала с неба. В грибное тело Терангу совсем не верилось. Падение с неба, судя по минимальным повреждениям, должно было быть очень уж плавным. Отсюда версия дирижаблей – глупышей плодоносящих. Материализация тел, конечно, возможна... Но наиболее вероятна версия вранья. Отсюда выходит, что врет згапар кин Сиввад. Около забора были какие-то его союзники? И подкидыш этот – дело трудов мага. С уровня госконта Теранга ничего нельзя сказать об интригах сельских магов-защитников.  

Если осветка радарами всё же есть, включающихся, скажем, только ночью, то госконту врёт Бримбелд. Если о мотивациях мага ничего сказать нельзя, то с Бримбелдом всё проще: он может покрывать тамошние радары, если холм этот нелепый, водосборный, несёт какую-то важную экологическую нагрузку и, предположим, обозначен как выступ заповедника хуни. Бримо покрывает своих союзников по каким-то интригам. Тоже все непрозрачно, но лейтенант не может не понимать, что в случае если радары на этот холм смотрят, то он – первый подозреваемый в сокрытии доставщиков найденной неизвестной и контейнера для неё.  

Вопрос происхождения куклы: где-то в зоне достижимости появилась фабрика выращивания таких или подобных кукол. С которой фабрикой есть связь или у группы кин Саввада или у группы дейн Лобулдала. Или...  

Тут дверь зала приоткрылась и из неё вышла пара мужчин, состоящая из неизвестного Терангу сивобородого дядьки лет пятидесяти в салатном медицинском халате и Бримо, на этот раз в полевой полицейской форме и остроносых светлых штиблетах, но с неизменной папкой в руках.  

– Бримо! – сразу позвал Тернаг, чтобы на лейтенанта не напала порфийская слепота. – Как хорошо, что вы мне встретились! Мне очень хотелось бы у вас кое-что уточнить.  

Бримбелд сохранил умиротворённое выражение лица. Повернулася к вышедшему с ним.  

– Позже обсудим, Ондар. Видите: столичные требуют отчётов.  

Дородный, но высокий Ондар глянул на Теранга, кивнул и поплыл по коридору вдоль панорамного окна на сад. Теранг так понял, что ему довелось увидеть давемского и, заодно, нушкемского главного врача. Ондаран Меалдаи, как и все специалисты, имеющие дело с эмоциональностью общины, предпочитал жить и совещаться в растительном Давеме, как и прочие спецы с психологической составляющей забот, даже если значительная часть их обязанностей была связана с Нушкемом. Кроме жёсткой, как намекали местные, эмоциональной атмосферы в больнице Нушкема, более профинансированной, стояли разные устройства, вроде большого рентгена и МРТ. Неуютно.  

* * *  

– Где регистрируется бензиновый транспорт, перемещающийся по окрестностям усадьбы? – прямо спросил Теранг выловленного из пруда Бримбелда. – У меня есть предположение, что ночью по дороге, идущей по холму по ту сторону забора, напротив тех домов, что рядом с адресом Ивешлинов, проходил какой-то грузовик. Откуда он мог приехать?  

– Откуда угодно. – обнадёживающе просветил его лейтенант, ответственный в Давеме за всё. – Но его там не проходило. – упредил он вопрос госконта. – У нас тоже было такое предположение, но на развилках никакого ночного транспорта по записям не отметилось.  

– На всех развилках дорог, с отводками к забору стоят ваши радары? – осведомился Теранг. – Вовне посёлка?  

– Нет, зачем вовне? – такого уровня транжирства аппаратуры в Давеме не случилось, растолковал Бримо. Сдвоенные радары стоят на «шлюзовых косяках» ворот и смотрят на все развилки. А тот холм, который переваливает старая дорога, где развилка сильно выше уровня косяков ворот. Там башенный растр, торжествующе сказал Бримо, «уевший» столичного. Напротив ворот с нашей стороны стоит опора. Теранг не мог вспомнить, что там стоит, пришлось поверить. И берут эти радары только развилки? Увы, подтвердил Бримо без попыток скрыть эту узкую область «просветки».  

– А вдоль забора радары не ставят... – как само собой разумеющееся отметил Теранг.  

– Потому что живность. – с чувством сказал Бримо. И «соседи». Он явно имел в виду не соседей по призаборному "проспекту".  

– Хозяева леса против? – уточнил Теранг.  

Много кто против, прищурился на него Бримо.  

Ладно, решил Теранг, это отдельная разработка, распутывать кто тут в окрестностях и внутри усадьбы организуется против чего: Давем против Нушкема, энергетики КЭРБ против трасс и, вероятно, против згапара, аграрии против мостов, мохначи против налогов... Но по верхней дороге ночью ничего не проходило. А если и проходило, то он не настолько эксперт, чтобы отличать подтёртую запись в архиве наблюдений от настоящей.  

– Так как регистрируется грузовой транспорт? И где заправляется? – решил он не тянуть резину. На операции по растягиванию этого продукта не оставалось времени, лейтенант должен понимать, что вопрос транспорта для перевозки находки в любом виде должен интересовать следствие в первую очередь. Сам Бримбелд последний раз расследовал что-либо дальше шагов сбора данных с подручных камер, вероятно, в экзаменационной практике полицейской академии Кейлева.  

– Любой транспорт, расчитанный на перемещение более чем одного человека можно считать грузовым. – с наблюдательскими нотками в голосе растолковал Бримо. Тут до Теранга дошло, что лейтенант издевается, чувствуя себя дома, на своём поле и полностью защищённым ведомственными пазами и гнёздами. В какой-то степени он прав. Отстранить Бримо от должности, например, «по служебному несоответствию», с лишением его полномочий и оклада в Давеме, почти невозможно. Только если кто-то настучит, что он ничего не делает или ударится в публичное ханковарение. Или, может быть, всё наоборот и он проводил своё внутреннее расследование? И что-то нашёл, но делиться с Третьим управлением ему боги не велели.  

Столичный капитан Теранг смотрел на доброе лицо лейтенанта Бримбелда, всесторонний лейтенант Бримбелд поддерживал дух служебного сотрудничества.  

– Ну, хорошо. Тема этого грузового транспорта, которого там не проходило, мне теперь абсолютно ясна. Значит ничего из интересующего расследование там у нас не проходило. Сейчас же мне важнее, чтобы вы на месте объяснили мне некоторые травмы на теле потерпевшей, как служитель законности, который первым её осматривал. Мне кое-что непонятно, но вы значительно лучше меня представляете эту местность, всё же. Уверяю вас, что это не займёт много времени. – Предупредил возражения Бримо Теранг. – Часть микротравм, на мой взгляд, не укладываюся в реставрацию смещений тела по склону и при переноске. – он продвинулася в сторону лобби, приглашая Бримбелда посетить больничное крыло центрального офиса с аквариумом. Бримо потянулся ко внутреннему карману, явно за часами, оформленными в стиле прошлого века, в футляре из двух «ободов». У таких антикварных часов этапа «миниатюризации паровых машин» не было табло, смотрелись они не подходяще эпохе, но держать в руке такое устройство контроля за временем выаглядело представительно. Бримбелд прошуршал потянувшейся из кармашка цепочкой. – Четверть часа, не больше. – успокоил его Теранг.  

* * *  

– Какое, всё же, неудобное тело у этой женщины. – сказал Бримо, отходя от повёрнутой на бок пациентки к стулу. – И что же вас встревожило в этом синяке?  

– Вам оттуда хорошо видно? – спросил Теранг Бримбелда. – Смотрите, тут кайма вокруг гематомы, как будто с видимым рисунком. Как тонкая мозаика.  

– Ничего такого я не вижу. – сказал лейтенант, вытягивая шею и вглядываясь в показываемый пальцем Теранга кружок над спиной неподвижной пациентки издали. – Знаете, я немного устал после всех этих разговоров. Вы не могли бы объяснить почётче, что вы там видите? Я присяду.  

Теранг оказался в положении руководителя кружка по детскому рисованию, пытающегося объяснить детям, видевшим в своей жизни только лютики и ромашки, как нарисовать тропическую орхидею. Именно такой рисунок напоминал ему узор, возникший вокруг затягивающийся слабой гематомы на спине куклы. Через минуты полторы слушающий его объяснения Бримбелд откровенно прикрыл глаза в попытке визуализировать рписываемый неуместным учителем рисунок перед своим внутренним взором. Через две минуты лейтенант и вовсе заснул. Пришлось художественному руководителю оторваться от своих описаний и подскочить к переутомившемуся лейтенанту, чтобы тот не свалился на пол. Заодно можно было бы разбудить лейтенанта, но с этим Теранг решил повременить. Почему бы утомлённому собранием лейтенанту немного не подремать, в самом деле? Для более полноценого отдыха лейтенанта Теранг даже помог ему с прочищением дыхания, задержав своё, и поводя перед ноздрями Бримбелда тонкой тряпочкой, извлечённой им из оказавшегося в кармане брюк футляра, напоминающего пенал для карандашей. После чего перепоясал лейтенанта пониже диафрагмы извлечённым из шкафчика широким бинтом, с отмотанным метром ткани. Чтобы свесивший на плечо голову лейтенант чувствовал себя комфортнее. Объяснения про формы узора вокруг фингала на лопатке куклы Теранг, по совершении этих спасительных операций прекратил – нельзя заниматься всем одновременно.  

Извлёкши свой синтезатор из-за столика с внутрипалатной аппаратурой, Теранг подвинул каталку так, чтобы ему было удобно работать, примостил футляр на эту каталку рядом с боком куклы, продолжавшей пребывать без сознания во всех возможных смыслах и занялся тем пациентом, который ещё несколько минут назад демонстрировал сознательную деятельность.  

Память Бримо была не пуста. В ней обнаружились образы, складывающиеся в калейдоскоп из всех версий одновременно, блудивших в раскладках Теранга, накормленных местными экспериментальными куялтами и экспериментами с ними местных жаб. Трудно было поверить, но в этой кратковременной памяти было скидано всё допущенное Терангом в раздумиях не более двух часов в стиле ассорти, приведённого в меньший порядок чем лесная свалка. Капитан даже отключился от экрана на несколько секунд, теряя драгоценное время, заподозрив помеху, исходящую от оператора.  

Беспамятную куклу Бримо, судя по недавнему воспоминанию, получил чуть ли не в виде бандероли: в коробке, обложенной чем-то мягким на вид, вроде паролона. Обстановки, окружающей место получения этой посылки, Теранг вытащить из спящего Бримбелда не смог. Какой-то склад, багажное отделение или ангар. Не больница точно. И не лаборатория. Образ этой куклы мешался с какими-то другими образами, их было много, но никакой из них не вызвал у Бримбелда ни намёка на стресс. Больше всего времени и внимания Бримбелд несколько дней назад уделял не кукле, а сложным вычислениям того, где выгружать песочного цвета бак, на каком удалении от внешнего забора, на какой высоте и к чему прислонять. Ещё Бримбелд опасался в прошлом, что Огахх не станет ждать полного рассвета и потащится смотреть на холм за оградой, украшенный этим баком, по утренним сумеркам. Что было неожиданностью для капитана, это то, что сигнальный бак Бримо никуда далеко от его маякового места не отвозил по окончании его роли в спектакле, преспокойно отдав этот ценный бак какому-то оврагу. О радарах на перекрёстке старой дороги Бримо тоже ни капли не беспокоился. Похоже, они были изначально отключены. Вызывал его лёгкое беспокойство только страж ворот на Старую, показанный сознанием Бримо суше и колючее, чем он отпечатлся в воспоминаниях самого Теранга.  

Прозрачно скользящих в ночи дирижаблей хуни в образных беспокойствах Бримо не встретилось, но работы с обслуживанием струны дирижаблями КЭРБ там имели место. Згапара Бримбелд видел как-то многолико и Бримо его побаивался. В образах кратковременной памяти загружающей заботами Бримо было многое, чего Теранг быстро понять не смог. Там были: жена Бримо, ещё чья-то жена, дети Бримо, трое, интерьеры дома Бримо, узнаваемое небо в проводах Тол-Нушкема, разные водные пейзажи, негаданно – какой-то мегаполис, мелькали там мохначи, белка на дереве, схемы, похоже – золотой песок и толпа мелких демонов.  

Четверти часа было для всего спектра даже портативного полисежа в обрез, но дальнейшая задержка проверки окрестностей какого-то синяка могла настррожить как персонал, так и прочих соучастников. Теранг свернулся, отмотал бинт, освободив спящего для проявления физики свободного падения, дал спящему понюхать трав из левого кармана полевого сбора.  

– Пан лейтенант! – позвал он. – Да вы, я гляжу, засыпаете.  

Бримо очнулся, отверз очи, непонимающе глядя на стоящего напротив него Теранга, придерживающего лейтенанта за плечо.  

– Я... Что? – Бримбелд стал переводить взгляд на руку придерживающего его Теранга.  

– Вы засыпете, Бримбелд. Я когда оглянулся, вы уже почти падали. Думаю, что всякая ерунда на этом дурацком теле не стоит вашего здоровья. Отправляйтесь-ка вы, как и желали, отдохнуть от обществ.  

* * *  

Вменять в состав уголовного преступления лейтенату Бримбелду дейн Лобулдалу было почти нечего – никаких противоправных действий на федеральном уровне заинтересованности событиями, им срежиссированными, он не совершал и даже не замышлял. Заказывать и получать игрушки любой степени сходства с человеком, кроме игрушек со вживленными идентификаторами гражданина ОК, законодательством не запрещено. Выбрасывать эти ломанные игрушки тоже не запрещено, хотя и предосудительно – надо их направлять на утилизацию. Можно куклу, конечно, похоронить, но это общественно опасно. Куклы, будь они сколь угодно похожи формами и веществами на человека, не обладают ни личностью, ни правами граждан. Сложнее завести собаку, чем купить сертифицированную куклу, способную двигаться на энергии, получаемой из любых встроенных в неё аккумуляторов. Подзаряжать личную куклу и чинить её тоже не запрещено. Даже регистрировать её не обязательно, только если не желать получить за неё страховку в случае её поломки от внешних причин или утери, если не нагружать ею следственные органы и поисковые службы.  

Отсюда начинаются те статьи, по которым Бримо можно привлекать к ответственности. Бримо ввёл в заблуждение службу правопорядка Рут-Давема, не сообщив лейтенанту Бримбелду о том, что найденная последним кукла принадлежала Бримо. Заместитель инженера-энергетика Бримо может сказать что просто забыл что-то рассказать лейтенату-инспектору Бримбелду, с ним не получилось встретиться, оба заняты сильно – и Бримо и Бримбелд. Бракованную куклу выбрасывать на склон около ограды Давема, конечно, нехорошо, но он просто хотел так подшутить над кем-нибудь, кто её там заметит. Школьницы заметили, Льярж засуетился. Стало весело и живо.  

Расследование обстоятельств находки в Рут-Давеме это дело самого госконта второго ранга Бримбелда дейн Лобулдала. Серьёзнее было то, что его пранк с куклой, выложенной напоказ свидетельскому обществу, вызвал цепочку трат на уровне более высоком, чем Давем. Начали выделяться отдельные государственные средства на посылку всякого рода командировочных: из Кейлева, из Цтуба, озабочивание разных служб. Закрутилась машина лабораторий, бюрократии, обеспечения содержания находки. Появился феномен кукол без ума. В жизни кукол почти без ума больше, чем желательно их встречать, но эти куклы получены путём естественных родов гражданками ОК и снабжаемы неотделяемыми идентификаторами личности, каковой привес аннулирует необходимость поиска индустафиров, в которых этих особей производят.  

Интересно, конечно, обнаружить, что в пределах ОК появилась возможность выращивания таких органических кукол, неизвестная органам контроля за технологическими разрешениями. Потому что выращивание полнотельных клонов в ОК запрещено как международными договорённостями, так и соображениями внутренней безопасности. И этой фабрикой человекоподобных клонов даже огранизована доставка готовой продукции заказчикам...  

Что-то цепляло сознание...  

Вменить лейтенанту Бримбелду запуск всей машины идентификации происхождения куклы тоже было затруднительно.  

Он вытащил её из зоны отчуждения периметра Давема, которая ни в каких правовых актах Королевств не прописана. Даже радарная осветка территории, простирающейся за пределы периметра поселения на дальность, превышающую зону безопасности самого устройства периметра противозаконна. Формально у аграрных поселений нет прав на изменение экологического баланса за пределами самих поселений; воздействий, превышающих фоновое загрязнение, проистекающее от работы систем обеспечния жилищно-производственных процессов внутри поселений. Эти экологические ограничения особенно отслеживаемы в областях, примыкающих к внутренним культурным границам, обозначенным документированными соглашениями. Согласно экологическому праву даже прожектора промышленной зоны Рут-Давема не должны светить за периметр по горизонтали. Поезд ночью не ходит на Нушкем не потому что вообще нельзя ночью ездить по рельсам, а потому что для обеспечения полноценной видимости вероятных препятствий на пути следования поезда надо освещать путь, что нарушает экологический баланс в зоне ельника, принадлежащего, как вчера поведал Яроф, какому-то из заповедников хуни.  

Горизонтальная дальность зоны безопасности для сооружения сеточного периметра, вероятно, не превышает трёх-четырёх метров. Хотя протокол этот надо узнавать в инженерном отделе, в ведомстве дин Гайра. Кукла, уложенная туда пранкером Бримо, точно находилось в этой зоне. В управлении строительства должен существовать перечень вещей и явлений, которые имеют право появляться по обе стороны от этого активного инженерного сооружения, оберегаемого службой безопасности Рут-Давема в лице лейтенанта Бримбелда. И можно дать почти стопроцентную гарантию, что в перечне вещей, которым позволельно окружать сервисную сферу забора усадьбы нет форм, напоминающих трупы людей. По букве закона этот предмет надо было оттуда убрать, исследовать его потенциальную вредоностность для периметра в частности и поселения в целом, зафиксировать полученные результаты и утилизировать. Чем в больнице и занимаются – исследуют и фиксируют. Почему в больнице, а не в каком-нибудь испытательном стенде службы безопасности усадьбы?  

Это вопрос.  

Вообще, как заметила сестричка, рассказавшая про заботы Мессуди о жителях кнайда: что делает в их больнице, здании, предназанченном для лечения людей, объект, формой напоминающий человека, но без человеческих ID и даже не относящийся к гостям резидентов усадьбы?  

На этот вопрос есть сразу гроздь неприятных ответов, которые сводятся к тому, что у службы безопасности этого кнайда нет отдельных от коммунальных мощностей для сохранения в живом виде любых субъектов, которые для продолжения своей целостности должны обеспечиваться медицинскими методами. Там, где обнаружена кукла, легко мог оказаться, например, больной барсук. По смыслу положения об интеллектально-развитой безопасности перимера-и-усадьбы его надо оттуда забирать и куда-то доставлять целостным, в какой-то внешний карантин, принадлежащий СБ кнейда – для исследований с фиксацией. И точно не нагружать этим барсуком больницу усадьбы.  

Для объекта, признанного раздражителем для большой общины или ценным для неё же, что в конечной озабоченности – одно и то же, утилизаторы должны прибыть из столицы округа, в данном случае – из Кейлева. Локально они выглядят как утилизаторы, которых приходится ждать. Сейчас кукла находится в больнице Давема в роли груза, ожидающего утилизаторов. Однако перенос куклы из-за ограды в больницу усадьбы это уже нарушение техники безопасности по обращению с природными феноменами. Льярж с Бримбелдом облачились в разовые балахоны с перчатками, загрузили находку в эту недомогилу и прицепили на локоть крана. Всё по инструкции, но кукла при перевозке могла, например, взорваться. Проверять на месте любую находку на взрывоопасность у Бримбелда нечем.  

По большому счёту все выходы членов общины Давема во внешнюю природу и занос внутрь ограды любых объектов, найденных в этой природе, является, с точки зрения правил изолирования от феноменов дикой природы, окружающей природу охраняемую, нарушением техники безопасности. Если следовать этим правилам параноидально строго. Заходящую в Давем природу совсем остановить нельзя, начиная с ветра и мошки, вещь очевидно непривычная должна проходить карантин где-то вовне оберегаемой продуктивной общины. Проходить там исследования и деактивацию, определяться.  

Провоз куклы с неизвестной начинкой по территории Давема это нарушение феноменологической безопасности кнайда обороненного типа; помещение этой куклы в больницу это нарушение правил безопасного соседства. Но за эти нарушения находчивый Бримо, с вовлечённым им в эксперимент над общиной Огаххом, несут ответственность перед контролирующим безопасность Бримбелдом, который, вероятно, как-то обосновал их непростое совместное решение перед заботливыми главами общины Рут-Давема. А что ещё находили близко от коммунальной ограды Рут-Давема за период ответственности Бримбелда? И что с ними сделали, с этими феноменами? В местной СБ должен вестись журнал тревожащих обнаружений. До местного архива СБ он, капитан, пока не дошёл, хотя давно пора бы.  

Карантин можно организовать где-то в герметичном загоне, на жёсткой площадке, граничной усадьбе и природе, а можно закарантинить весь периметр. Если допустить коллективный испуг среди ответственных за безопасность и продуктивность кнайда официальных лиц Давема, то вариант сплошного пояса карантина выглядит уютнее собирательного тестового полигона. В рамочном карантине можно реализовать одновременно и проверочный режим, и возможность обороны атакуемых участков техническими средствами.  

И такая истерика, санкционирующая сплошной горизонтальный защитный пояс техническими средствами, вероятно, группой Бримбелда уже организована. Поэтому Бримбелд настолько уверен в себе, что даже издевается по части сложностей классификации транспортных средств.  

Для полного и спешного санкционирования пояса карантина Бримбелду очень подошёл бы какой-нибудь агрессивный инцидент происхождением извне Давема, открыто опасный, яркий. Нападение какое-нибудь... Обязательно пропущенное бездельником згапаром. Оборонительные средства которого для всей общины мне неизвестны, между прочим. Понятно, что себя и свою команду маг как-нибудь да защитит. А всех жителей Давема? Оди упоминала какую-то случившуюся здесь эпидемию, на которую прилетали вакцинаторы, надо полагать. Отсюда понятно, что магическая защита Тагли – не полная. Да полной магической защиты и не бывает.  

Устроить какою-нибудь гадость с нападением неведомого згапару семейной банде энергетиков Давема, плотно завязанной на технические средства обеспечения безопасности общины сейчас – самое время. Появилась рискованно завезённая в больницу кукла в роли отдельного тела или, что вероятнее, в роли подготовки почвы к чему-то, следом за ней появился капитан колбеза Теранг, которого здесь не ждали. Капитан этот, независимый и прихотливый, вместо того чтобы спокойно посетить местные достопримечательности, поесть задёшево свежайших куялтов и убыть туда, откуда приехал, навёл шороху у мохначей, что, вероятно, выпадает из намечавшейся программы шоу, но всё равно в строку. Есть внешний свидетель – доктор Наулишке. В ближайшие часы появится команда приставов из Кейлева. Когда ещё предоставится такое удачное собрание свидетелей? Последних распоряжений каким-то своим соратникам Бримбелд отдать не успел, перехваченный Терангом, но должны ли быть эти распоряжения или всё уже катится само?  

Самая удачная битва это такая битва, которой удалось избежать.  

* * *  

– Тагли, перечислите мне опасные для жителей Давема тенденции в окрестности. Которые вы видите сейчас. – коротко потребовал отчёта згапара Теранг.  

– Кроме вашего пребывания? – с задорным сарказмом спросил Тагли. – Изнутри Давема сейчас происходит больше любопытного, чем снаружи.  

– Давайте не отвлекаться. – остановил его самый тревожащий окрестность субъект в Давеме. – Кстати, об инциденте с бунами на совещании говорили?  

– Я обязан был доложить. – официальным тоном сказал згапар. – Буны работают на плантациях. В Нушкеме. Их там занято больше, чем у нас. У мохначей пасека...  

– И как там мохначи?  

– Зализали раны, колобродят мщением. Вы наверняка знаете, что у бунов скорость регенерации быстрее, чем у горожан. – ответа згапар не ждал, жестом пригласив Тернага пройти к выскокому одностворчатому окну, не приглашая на этот раз под внутренние своды офиса. – Насколько я могу выявить, ваша активная самозащита уложила порядка пятерых, попавших под огонь. По поводу снайпера они сожалеют не сильно. Он в общине недавно, держался особняком.  

– Кому им мстить, если очевидно они сами виноваты в том, что произошло?  

Згапар зыркнул на капитана и отвернулся в окну, возобновив любование видом Давема к Протоке.  

– Понятия о следствиях и вызывающих их причинах у мохначей немного не наши. Если бы они расчитывали последствия своих действий как мы с вами, то они бы не делали того, что они делают. Они не считают себя виноватыми. И сами согласитесь – это вы к ним приехали, в их дом, с какими-то вашими требованиями, а не они к вам.  

Права бунов – тема для дискуссий в интеллигентских клубах, среди тех дискутантов, которые с бунами на беговых дорожках охраняемых парков не сталкиваются.  

– Что-нибудь ещё есть?  

– Много чего вокруг Давема есть. – уклончиво ответил згапар, продолжая разглядывать небо за окном. – Из остро опасного вокруг, – он подчеркнул последнее слово интонацией, – только то, что рельсопуть за Толом опять просел.  

– В смысле – просел? Это там, где... не-крокодилы?  

– Просел в смысле, что протока углубилась и понтон прохудился. Рельсы на понтоне лежат. – сообщил згапар инженерную подробность, которую Теранг и без него знал. – Опасность тут в том, что грузовой связи с Герашем не будет. Пока чинят.  

Теранг не понял как эта авария относится к сфере контроля згапара, но упоминание о пропавшей пассажирской связи с Герашем напомнило про ожидающееся прибытие посыльных из Кейлева. Какие там посыльные, сказал маг, отходя от окна. Если они были в дневном, то поехали обратно в Гераш.  

– И долго этот понтон обычно чинят?  

– Его не чинят. Чинят бронзянку. А потоны заменяют. Отводят один, на его место ставят другой. Часов шесть возни.  

– Но поезд развернули? – уточнил Теранг. «О чём мы говорим? Опасности для общины Давема мага-защитника Давема не интересуют. Больше его интересует бронзянка».  

– Поезд разворачивают потому что когда понтон проседает, то он перекручивает рельсы. – згапар показал кистью руки как. – Понтон привезти, установить, подложку с рельсами уложить. Держать их соединёнными нельзя. Поэтому нужны две стороны перекручивания. Если там стоит поезд, то он мешает. Есть разъезд, но вряд ли поезд поставили отдыхать там. Я так соображаю, что вами ожидаются какие-то нападения извне на общину Давема? – без перехода спросил он, останавливаясь около столика напротив лифта с тем устройством, которое в прошлое посещение Теранг принял за зеркало. Было это "зеркало" скорее телевизионным экраном, показывающим сейчас уголки и расходящиеся слабоокрашенные пятна, напоминающие такие, какие видно, если закрыть глаза и некоторое время их не открывать. – Бомбёжка жгучим перцем? Налёт кирасиров?  

– Набег роботов. – высказал своё предположение Теранг в том же стиле перебора легендарных способов атак. – Вы же не отслеживаете в окрестности никого, кто не обладает сознанием и эмоциональными намерениями?  

– Роботов? – задумчиво переспросил Тагли, смотря на Теранга. Одну из ладоней он положил на столик, как человек, собравшийся опереться на него, но не опираясь. Терангу захотелось повторить этот жест, но он сдержал это желание. – Это такие штуки, которые движутся по программе прописаной маршрутизации?  

– Можно сказать и так. – согласился Теранг. Отшельническое определение. Хотя в какой-то степени и верное, но неполное. – Ещё эти штуки, машины обладают электрическими сенсорами и способностью уничтожать или захватывать обнаруженные ими объекты по заложенным в их память паттернам целей.  

– Все личности, обращающееся к знакам, отпечтавшимся в их памяти можно фиксировать лигой. – сказал Тагли. – Роботы... Вы имеете в виду, что это не биологические устройства...  

Тернагу показалось, что Тагли прекрасно знает, что такое робот, но предположение Теранга заставило мага о чём-то вспомнить. И припоминать это напряжённо.  

– Да, основа памяти у них не включает биохимический этап, сопряжённых с эмоциональностью. И они не личности, если произведены недавно, для каких-то кратковременных целей, после которых они могут самоуничтожиться безо всяких страданий. Память механических роботов никак не опирается на синтез или распад биологических веществ. Такие штуки, на уровне автоматического обнаружениея ряда контурных целей применялись хонто ещё в войну. С тех пор прошли года...  

– Я знаю. – коротко сказал маг. – Работают они от аккумуляторов...  

Теранг хотел было напомнить Тагли, что кары кнайда тоже работают на аккумуляторах. Движущиеся платформы роботов могут быть созданы и не на электрической тяге. Он не понимал, что это меняет и о чём задумался згапар.  

– У каких-то родов войск Королевств стоят на вооружении роботы? Способные к самостоятельному перемещению? – опять вопрос мага звучал как-то не по-человечески. Было в нем какое-то смещение понятий, определений, качеств...  

– Стоят. – без подробностей рассказал новость для мага Теранг. Новости этой было уже лет десять. – Роботы могут находиться не только во владении армии Королевств. Эти машины не запрещены к конструированию и свободной покупке. Они могут быть у частных служб охраны. Могут стоять на страже любых охраняемых объектов. В их использовании есть...  

–... сложности, связанные с выходом из подчинения управляемости из-за помеховых явлений природного эфира. – как-то завершил его фразу Тагли. – Вы хотите сказать, что беспамятная, которая лежит внизу – приманка для этих агрессивных машин?  

В таком ключе Теранг не думал. Вернее, идея о яркой "заманухе" для кого-то, помещённой в доступный, но локализуемый на выезды Давем, усилиями группы "Льярж-Бримбелд и неизвестные" у него в размышлениях блуждала, но была отвергнута за очевидной нелепостью и вариативностью. Кто-то, страстно охотящийся на человекоподобных кукол без памяти? Такой же сумасшедший, как круг директоров колбеза? Желающий выкрасть куклу из Давема?...  

– Давайте не усложнять, Тагли. И не привлекать лишних сущностей. – Остановил он съезжание разговора в диковатые предположения. – У меня есть основания полагать, что в ближайшие часы на охраняемый вашей лигой городок может быть организована атака существами, которых на ваших биологических локаторах не видно. Что вы собираетесь делать для защиты Давема от этих агрессоров?  

– На наших локаторах всё видно. Всё, что колеблет клетки живого эфира в окрестностях усадьбы мы можем отследить.  

Живой эфир. Красиво. На Теранга пахнуло настоянной на корнях окружающего мирового дерева древностью.  

– Как же этот ваш живой эфир не всколыхнулся, когда Бримо крутился на своём кране по старой дороге в ночь понедельника? – подколол он мага. – Вы мне твёрдо заявили, что никаких машин там не проходило. А сегодня у меня появились достоверные данные, что рамбер Бримбелда там ночью проходил. И даже останавливался, возвращался. Не единожды.  

* * *  

– Автоматическая защита требует уделения меньше внимания, чем ваша служба, но даст больше гарантий предупреждения от неожиданностей. Возможно, что она будет обходиться дороже...  

– В нашем мире, населённом покамест хуни и их богами, автоматика всегда проиграет магии. – перебил его Тагли. – Вы думаете, мы не знаем о том, что каэрбэ пытается перехватить задачи, исполняемые згапарами?  

– Вы знаете о том, что энергетики Королевств составили технологический договор против згапаров и ничего не делали? – Сегодня явно наступал мавер изумлений Теранга.  

– Знаем. – казалось, Тагли зевнул. – Заговорам с целью избавиться от капризной магии, требующей не только выделения средств на содержания магов, но ещё и соблюдения сложных, непонятных многим правил приличия, уже много веков человеческой истории.  

– Но почему вы так уверены в том, что технические средства всегда будут пасовать перед вашим искусством?  

– Почему? – пришла очередь Таглиасмута удивлённо смотреть на Теранга. – Весь машинный прогресс вырощен как план... – Он прервал сам себя, как будто заметив, что говорит Терангу лишнее. – Да вы ведь и сами используете магию в вашей работе, разве нет?  

– Я использую дар. – возразил Теранг. – Чуток школы. Технологий. Остальное в моей специализации это обучение, опыт, аналитика...  

– Да я не о том... – маг Таглиасмут останавливающими речеломами раскрыл ладони от замка сцепленного перед горлом. – Вы говорите о вашем профессионализме при работе на контору. Но вы используете магию и в личных целях. Или используете её отсутствие, ослабление в вашем окружении.  

– Как можно использовать отсутствие? – Теранг попытался понять речи мага. – Если чего-то нет, то его и использовать нельзя. Разве что использовать отсутствие для того, чтобы в этом дефиците что-то сотворить, пока оно не восполнилось.  

– Вот вы и сотворяете. – Тагли задумался. – Я могу показать вам как вы используете остутствие магии в вашей повседневности не сходя с места, но не стоит портить приятных нам обоим вещей. Пойдёмте в кладовку, там у меня есть кое-что.  

Маг отодвинулся от столика с «зеркалом в люди» и отправился в сторону лифта, но не в него. В стене рядом с лифтовой шахтой оказался коридор в помещение за ширмой с закрытыми стелажами, напоминающими склад слесарной мастерской. Шторки на стелажах тут отдавали перламутром. Вдоль другой стены шёл верстак с обыкновенными слесарными приспособлениями.  

Теранг зашёл в неширокое помещение вслед за магом, который, покрутив головой, провёл ладонью у себя высоко над головой, над верхним этажом шкафчиков, сдвигая слайд. После чего воспарил к потолку прямо с места, как тот коптер, но бесшумно. Теранг при этом ощутил как его личные ступни отяжелели настолько, что всё тело, казалось, сейчас стоймя провалиться сквозь пол и перекрытия. Пока Теранг переваривал это новые явления комнатной физики, маг шуровал вытянутой рукой глубоко в шкафу со сдвинутой шторкой, что-то там перекладывая и чем-то шурша. Извлёкши, наконец, из глубин небольшой позвякивающий полотняный мешочек, он развернулся в воздухе и опустился стопами на пол. К огромному физическому облегчению Теранга в буквальном смысле.  

– Впечатляет. – только и выдавил он в спину мага.  

– Ох, Миро. – маг обернулся от верстака, на который он скинул брякнувший о поверхность мешочек. – Я не нарочно, извините. – Он опёрся о верстак. – Это не то, зачем я вас сюда привёл, капитан. Забылось о вас – тут редко когда бывают чужие. Проходите сюда, не стойте там как центровая свая. – Добавил он, перейдя к тону подколок.  

– И часто вы так? – спросил капитан, переступая приятно полегчавшими ногами до верстака. В раскрытом мешочке, извлечённым згапром из шкафа под потолком, оказались обыкновенные на вид металлические гвоздики. Некрупные, но и не обойные.  

– В Давеме редко. Тут дорожки удобные, приятные на ощупь. Лестницы... – объясняя невостребованность прямостойного левитирования в городке, он выдвинул один из ящиков в станине верстака, достал оттуда кусок бруса длиной с предплечье, выпиленный из какого-то плодового дерева. Уложил его на верстак рядом с мешочком. – Давно не занимались ремонтом? – спросил Теранга. Капитан приподнял бровь. – Вот вам молоток. – он протянул руку к держателям и выдал Терангу орудие плотницкого труда. – Берёте отсюда любой гвоздь и забиваете в брусок. Потом повторяете операцию. Я понаблюдаю за тем, как вы умеете это делать.  

«Сегодня хулиганящие бесы Рут-Давема в ударе», подумал Теранг. Сначала Бримбелд со своими пассажирскими грузовиками, теперь Тагли... Но повиновался, как прилежный ученик. Бить молотком згапара по голове было преждевременно – сначала надо узнать, к чему тот клонит. Взяв молоток, он выбрал наугад один из гвоздиков, и, оступив от торца бруска примерно на ширину ладони, в четыре аккуратных удара забил по шляпку в брусок. Посмотрел на оценивающего работу згапара – «как? »  

– Нормально. – оценил первый опыт учитель. – Теперь следующий. – подсказал он. Теранг оценил количество гвоздиков в мешочке и примерную площадь бруска, беря из кучки второй гвоздик. Для одного бруска гвоздиков было многоговато. Тут их на то, чтобы сколотить из таких брусков будку для собаки.  

Второй гвоздь после второго удара по шляпке упёрся во внутренний сучок. Снаружи этого сучка было не заметно. Теранг перевернул заготовку. С другой стороны бруска примерно напротив места, в которое входил гвоздь, на прямой направления тоже не было заметно никаких завихрений. Он мысленно пожал плечами и попробовал преодолеть внутренний сучок мелкими постукиваниями по гвоздю. Сучок оказался крепким и не поддавался.  

– Там зародыш. – указал он магу.  

– Случается. – спокойно заметил опытный в столярном мастерстве маг. – Возьмите следующий. Попробуйте забить его ближе к торцу. – посоветовал он ученику.  

Теранг от совета бывалого не отказался, постаравшись забить его быстрее. Ближе к краю гвоздь застопорился на втором ударе. Что за брусок! При попытке прободать этот подлый сучок гвоздь загнулся. Теранг покосился на подлеца-мастера, подсунувшего ученику хитрую заготовку. Рожа у мага была вежливая, с долей сочувствия. Не дожидаясь указаний, Теранг взял из кучки следующий гвоздь и стал забивать его уже между тремя вогнанными, положив брусок на бок и не с торцевого края, проверяя не вся ли внутренность хитрого бруска, вырезанного, вероятно, из сердцевины ствола, с такими железными зародышами. Где-то должен быть перерыв в этой череде. На этот раз гвоздь забился почти до конца, но незначительный отрыв шляпки от деревянной плоскости остался. И опять он упёрся в зародыш. Ученику такое неравномерное распределение зародышей не понравилось и он как следует приложился по этой шляпке. Шляпка раскололась, кусок гвоздя остался торчать мелким шпеньком над заготовкой.  

Ученик решил не калечить ударной поверхности молотка мага ради какого-то гвоздя с хрупкой шляпкой и взял пятый гвоздь. При втором ударе молотка по шляпке этого пятого гвоздика возникло впечатление, что он забивает гвозди не в деревянный брусок, а в резину автомобильной покрышки. Гвоздик как будто вошёл внутрь бруска, но потом чуть выдавился наружу. При следующем ударе этот гвоздь расплылся шляпкой как восковый, смявшись и изобразив из себя монтажную заклёпку.  

– Пятое испытание. – прокомментировал наблюдающий за стараниями ученика маг.  

– Да у вас эти гвозди заговорённые! – в сердцах воскликнул Теранг. Маг словесно не реагировал.  

Ладно, решил Теранг, продолжим игру в ученичество. Он взял сразу два гвоздя, развёл их штырьки в параллельную «двойню» и попробовал аккуратно забить в прощупываемое своим делунхом тело бруска. При первом выверенном ударе спаренные гвозди закрепились в бруске, второй удар загнал их ещё на несколько милиметров внутрь мономерного бруска. Третий удар Теранг невольно задержал. Со спаренными гвоздями происходило нечто: оба они истончились, вытянулись, выросли раза в два за считанные секунды и обвились один вокруг другого, создав из своих тел пологую витую спиральку, воткнутую в деревяшку. Точно – заговорённые. Защитник Давема – фокусник ещё тот!  

– Красиво, по-моему. – заметил этот шутник. – С вами таких приключений в Цтубе не происходило?  

– У меня гвозди из магазина, а не из мешочка. Что в радужном шкафу хранится, в дальнем углу, специально для фокусов.  

– Заговорённые гвозди? – улыбнулся маг. – И все – разно... Заговорённый брусок. Заговорённый молоток. С гвоздями в природе такого происходить не может. Только через магию.  

– Ну почему «не может»? – В красных зонах... – Теранг осёкся. Которые – обители «забытых» богов хуни? Он аккуратно положил молоток на верстак. – В красных зонах нечто подобное происходить может. С любыми некрупными деталями из любых материалов. Эти ваши гвозди...  

«Бред какой-то», подумал он. «Гвозди, полежавшие в игмекарте? И притащенные Таглиасмутом в Давем специально для демонстрации силы магии? » Однако в трансформациях гвоздей, забитых Терангом в брусок наблюдалась закономерность: первый вошёл как должно, второй «просто» застрял, третий, в удобном для его заколачивания месте, погнулся, четвёртый сломался на шляпке, пятый превратился в заклёпку, с шестым и седьмым произошла метаморфоза, спаявшая их в витой провод, прут чугунной ограды для макета. Теранг считал по порядку свои детские опыты, вертя в руках деревяшку, уставленную ломанными гвоздями. Восьмой гвоздь вообще рассыплется в опилки только коснувшись заготовки? Он достал гвоздь из мешочка.  

– Не надоело ещё? – невинно спросил маг. Поднялся с высокой банкетки, стоявшей подле верстака, на которую присел для наблюдения за плотницкими опытами Теранга. – Дайте-ка сюда гвоздь и отойдите шага на три от стола.  

Теранг передал гвоздь в жесткие пальцы згапара.  

– Вон туда, к двери. – направил его стопы маг. – Наблюдайте мои действия оттуда.  

Теранг, не отворачиваясь от стола, сделал три шага к двери спиной назад. Тагли, проворачивая переданный ему гвоздь между пальцами, улыбался по-змеиному. – Хорошая координация. Могли бы служить фельд-егерем при дворе царей Осамин Бали. – отметил он ухищрения Теранга, не желавшего выпускать згапара с гвоздём из виду ни на секунду. – Смотрите не двигаясь.  

Он взял деревяшку, утыканную стараниями капитана кусками гвоздей, повернул к Терангу тем торцом, с которого ученик начинал свои опыты и где осталось пустое место шириной примерно с ладонь. Поставил гвоздь острием на деревяшку и, закатав рукав халата, вжал шляпку большим пальцем другой руки в деревяшку. Неглубоко. Подержал гвоздь, упёртый подушечкой пальца в деревяшку без видимых Терангу усилий секунды три. Брусок окутался, как показалось Терангу, вуалью пыльцы. Потом из-под гвоздя, упёртого пальцем Тагли в деревяшку, выбился волосок, тонкая струйка дыма. Через секунду вокруг упёртого в дерево гвоздя брызнуло, заклубилось, обтекая кулак Тагли. Гвоздь стал на глазах укорачиваться, увитый клубами деревянного дыма, которым запахло в помещении. Теранг понял, что гвоздь, упираемый пальцем мага, вжаривается в дерево. Не дойдя шляпкой до поверхности примерно с сантиметр, гвоздь остановился. Тагли отнял свой нагревательный палец от его шляпки, повернулся к стене и поднял рубильник вытяжки. Дым стал утягиваться в щель между потолком и стенкой над верстаком. Тагли показал Терангу свой палец в мужском жесте «годно! ». Теранг разглядел, что никаких поверхостных следов соприкосновения кожи подушечки этого пальца с горячим гвоздём, прожегшим деревяшку, на згапаре не осталось.  

– А теперь можно и молотком. – сказал Тагли. Взял оставленный Терангом инструмент и одим ударом завершил погружение гвоздя в деревяшку.  

Нет, можно было предположить, что Теранг случайно выбрал неудачную сторону бруска, в которой оказались раскиданы узлы жёсткости, непроходимые для усилий по погружению в них острых гвоздей... Что у Тагли здесь был организован кабинет для демонстрации фокусов проезжающим мимо представителям правоохранительных органов... Что под верстаком прячутся провода, магниты, встроенные нагреватели и отражатели. Что гвозди у него заговорённые, выдержанные в гробницах богов, приготовленные по особому рецепту в тайных мастерских. Что Теранг спит; что на него набросились галлюцинации на почве акклиматизации в чужой сатаде; что в Рут-Давеме организована богами, которым надоело, что их забывают, или нарождается самостоятельно Гробница... А маг Таглиасмут к`Саввад – инженер-строитель её. Когда-то красные зоны должны нарождаться и распространяться семенами? По преданиям, такое распространение должно предварять Явление Рока. Можно пригласить Тагли, для чистоты эксперимента, повтыкать пальцами гвозди, купленные Терангом лично в местной строительной лавке в боковины свежепиленных пней. С позиции парения над этими свежими пнями.  

– Хорошо. – сказал Теранг. – Убедительно. Но это ваш личный контакт с предметами. Не знаю, чем галантам вашего уровня привлекательна усадьба Рут-Давема, но такие маги есть, я так понимаю, не везде. В крупных городах у вас силы нет... – Тагли поднял брови. – Я не настолько специалист по магии. Так считается. Автоматические и роботизированные системы успешно были опробованны ещё хонто. Торможение в этой области машиностроения в Королевстах связано с пределами массового производства, с изобилием родов чи кьяна... – Таглиасмут поморщился. – Мне не понравилась шутка Бримо – она безыскусная, но думаю что ваши способности будут, в итоге, заменены машинными решениями в областях комфортного расселения.  

– «Хонто же смогли»... В культуре хонто никогда не было общин бунов. – объяснил Тагли, накатывая рукав халата обратно на запястье и поводя носом. Запах дыма уже почти вышёл. – У этих подбирателей ума не хватает, но их обитание «в природе» вынуждает их пользоваться тем, что в ней разбросано. Вынуждает с ней согласовываться. У хонто почти не осталось стыкуемых реликтов. Природа там спокойнее, чем в центре Континента. Поэтому культура хонто выросла с их машинами. В наших сатадах их машинерия... Хилеет. Магическая лига может их машины нейтрализовать. В итоге, если вспомните, мы их машинерию победили, а не они нас.  

Кто эти "мы", кого не удалось победить предыдущему союзу хонто, Теранг не вполне понял. Королевства? Магов? Сатады?  

– А шутка Бримо с человекоподобной формой удалась. – добил аргументацию Теранга маг. – Напрасно вы его... Не верно оцениваете. Совещание было посвящено тому, что пора бы усилить контроль за полосой отчуждения ограды в местах, где нет сплошного радарного перекрытия. Запросить фонды на соглашения с каэрбе...  

– Эти траты предлагаются из-за игрушки этой беспамятной?  

Паранойя коллектива управляющих уже состоялась, понял Теранг, как это и задумывалось братьями. Безо всяких дополнительных ярких представлений. Но – из-за одной находки, случайно оказавшейся в поле зрения третьего управления? Нелепо как-то.  

– Находка эта показала, по общему мнению, что неизвестными соседями Рут-Давема могут быть созданы копии форм обычных людей, физиологически идентичные людям настолько, что светская медицина не в состоянии отличить эти формы от приличных граждан. – Тагли сложил руки в замок – у Теранга возникло впечатление, что для того, чтобы не рассмеяться. – В роли столичного светилы насчёт полноценности копии выступил ваш доктор Мессуди.  

– Да не мой он... – Пока Теранг катался по окрестностям и городку, придумывая секту разбрасывателей кукол с дирижаблей, вырощенных хуни, Мессуди, оказывается, не бездельничал, успев стать столичным экспертом по человеческим формам. – И в чём Мессуди усмотрел опасность для Рут-Давема этой дышащей формы?  

– Именно в том, что она дышит. – усмехнувшись, ответил маг. – Без полисежа мысли уже читатете?  

За высоким окном залы, в которую вернулись капитан с магом после плотницких экспериментов окончательно стемнело, небо слабо подсвечивалось далёким багровым закатом, само став контрастно синим. Низины за Протокой скрылись во тьме, посёлок шевелился тенями садов. В лобби у мага светились золотом верхние кромки барельефных колонн, нисходящих в плетёнку стен.  

– Полисеж мыслей не читает. – чудны пробелы в образовании галантов, пришёл к выводу Теранг. – И что такого ужасного для общины Давема в этом дыхании, сердцебиении и прочих рефлексах этого клона? Куклу же «подали» как клона от соседей-мясников?  

Последний вопрос згапар проигнорировал.  

– В том, что формально она – живой человек, а в прикладном плане – груз забот. – Он вздохнул. – И я с этим... Я согласен. Вы тут набегом роботов стращали...  

В зале тонко звякнуло, как ложечкой о бокал.  

– Меня зовут. – не завершил предыдущей фразы згапар. – Подождите здесь.  

* * *  

Тагли задерживался во внутренних залах. Госконт «медитировал» в «роще» приёмной. Ему надоело пялиться в окно на угасающий закат над разгорающимися светляками Давема. Он оглядел теряющийся в полутьме зал приёмной магического отделения. Мебели в этой приёмной было мало. Видать, посетители мага-защиника редко его здесь ожидали. У двух видимых стен стояло несколько кресел. Одно из них – у внешней стены, в расписной лесными мотивами покрышке. Опустившись в это плетёное кресло, Теранг расслабился и задремал, на несколько минут отдыха от впечатлений насыщенного дня.  

В продолжении этих минут расслабления он видел сон. В этом скучном, на взгляд Теранга, сне он разговаривал со згапаром, вернувшимся в приёмную с какой-то механизированной личностью. Терангу привиделось, что из прохода во внутреннюю залу приплыл Таглиасмут в плаще и заговорил про куклу.  

– Пациентка наша вырощена подобной человеку. Понятно, что она не человек в полном смысле, не гражданка, но сходство сильно.  

– Сильно настолько, что я бы назвал этот клон человеком. – согласился Теранг. – Если бы не знал, что у неё в содержимом полголовы только форма, никакими впечатлениями не занятая. Предполагаю, что попавший в вашу больницу экземпляр представляет из себя отбракованную «воспитаницу» какого-то питомника, почему-то не утилизированную как должно.  

– Отсюда это искусственное создание представляет из себя опасность для общества своим слишком сильным сходством с опекаемыми обществом гражданами. Дело даже не в трате средств на поддержание в ней признаков жизни, а в том, что содержание таких «мутантов» может обернуться инициацией любых способностей, вкладываемых в пустую часть её управляющего органа. Предназначение этой модели от нас сокрыто, на ней не написано, для чего её сделали. Вы же тоже не предполагаете конечного назначения, например, этой модели исполненной «в виде» человека.  

Теранг бы возразил.  

Основные положительные качества найденных нами кукол: здоровый, насколько можно судить по пассивным проверкам, человеческий организм; слабая привлекательность для потребителей лежащего в покое, в первую очередь для микоидных и насекомых, их гнус не нашёл и всякие личинки; возможно – программа консервации базовых органических функций, но в сатаде. Селекцированный человеческий организм, который правильно кормят и тренируют всегда здоровее того, который подвержен всяким вкусовым пристрастиям, психическим глупостям и лени.  

Для синтеза веществ, способных отпугивать насекомых, совсем не обязательно выращивать кого-то, даже напоминающего теплокровное существо внешне. Не первое столетие есть приборные методы предметных исследований. Отсюда наши «оживлённые куклы» это результат чьих-то экспериментов не исключительно ради присутствующих, вероятно, в «куклах» генераторов репеллента и выхаживали их не ради встройки в их организмы этих приспособлений.  

Вырастить человекоподобное существо можно быстро, если пользоваться методом клонирования. В животноводстве это клонирование применяется, что направляет местные подозрения о месте выращивания «куклы» в сторону мясомолочного комплекса Тол-Нушкема. В округе Тонкого тоже есть мясомолочные хозяйства, но про них я пока ничего не знаю.  

В методе клонирования организмов, который не относится по своей стартовой технологической базе к запрещённым конвенцией гибридизации есть крупная неприятность – клон стремительно стареет, доводя сам себя до биологического возраста того материала, который служил источником затравки. Есть какой-то термин для этого старения клонов... Если в телах «подкидышей» мы имеем дело с творчеством тайных лабораторий скотопромышленников, занимающихся гибридизаций, то понятно, почему у этих образцов нет ВИД-ов – они не граждане, а скотина. А подкидыши в виде подарков нам это лабораторная продукция, кем-то выкраденная и выложенная для возбуждения интереса следящих за соблюдением конвенций органов?  

Тайные борцы с клонированием, секта? Не исключено, но зачем людей и человекоподобное выращивать? У человека главное достоинство это его мозг, приходимость, в каком-то роде и применимость, людей или чего-то похожего на человека мозгом в разного рода человеческих отношениях. Мозг, хранящий сознание, чувства, используемые по разному в форме человека – первичны, форма – вторична. У всех рьята мозг и, связанная с ним нервная система, это заглавная их ценность и все управляемые этой нервной системой инструменты зависят от активности главной ценности. Зачем нужны двигательные заготовки, в которые, предположим, можно закладывать какие-то мыслительные пакеты по желанию закладчика? Только для уподобительного использовния, применения в такой роли, где эти куклы заменяют полноценного человека и выглядят так ради обмана каких-то инспекторов, проверяющих эту внешность. И не более для чего-либо ещё.  

Если в наших кукол встроены, как предполагается, отпугиватели мошки, не знаю что ещё, то первое, приходящее в голову использование такой куклы должно быть полезно в той местности, где в человека с аппетитной для насекомых одорацией надо вкладывать слишком много средств для поддержания его работоспособности, а работоспособность кукол, лишённых аппетитности для кровососущих обойдётся их содержателю дешевле.  

Предположим, что скотопромышленники ОК вырастили стадо коров, гибридизировав их, которых избегают насекомые.  

И выпустили этих коров пастись на Ярвех вольным образом. Как написал полусумасшедший поэт Оленсор «Спасите километры дров от жвал прожорливых коров».  

Чтобы эти вольные коровы, пасущиеся на вольных пустошах, которых не кусает гнус, не разбредались, за ними должны следить какие-то пастухи, приспособившиеся к житью на болотах.  

Везде есть местные нещи, но нещные буны потому и избегают культуры, что никаких законов взаимодействия в нашем обществе не признают. Как их удержать в узде? Платить, платить и платить. Что удорожает эксплуатацию счастливого стада. Можно пойти другим путём – придать к стаду счастливых коров не менее счастливых пастухов, гибридизированных по той же технологии. Мысль толковая, но у куклы, лежащей в больнице, не боящейся комаров, сознания нет никакого и пастушкой она работать не может потому что рефлексов её нервной системы хватает только на поддержание родовой физиологической связности.  

Зачем пастуха, доярку или фермера лепить в виде человека, если уж на то пошло, что отпущенным в леса лосям, разнообразым уткам и нагуливающим мех бобрам нужны какие-то послушные и дешёвые обихаживатели? Форма человеческая не совершенна для обитания владельца этой формы в дикой природе. Питание, метаболизм людей требует приготовления пищи на огне... Если уж заниматься приспособительной гибридизацией, чем и занимались по легендам древние хуни их магическими методами, то для заповедников мошки лучше всего подходит в работники какое-нибудь интеллектализуемое земноводное. Если же непривлекательность для живоглотной мошки найденных нами или предоставленных нам неким доброхотом живых кукол; найденных в прилегающей к нашей цивилизации природе, аффектно для их целевого обустройства, то цель их появления и приспобленности для выживания в каких-то условиях, отличных от смежной с нами природы, состоит чём-то другом.  

* * *  

Очевидно для найденных нами экземпляров только одно – они не являются итогом изменения тел социализованных граждан нашей современной цивилизации, но выращены, или восставновленны, или были законсервированны во времена до-имплатационного снабжения в каких-то условиях и интернатах. Инкубаторное происхождение найденных нами экземпляров «цивилизации тотально-беспамятных» предполгает существование где-то в окружении, охватывающем те области, где мы их нашли, интерната-питомника, или нескольких, где таких «тотально-беспамятных» выращивают.  

Содержание питомника-интерната для живущих кукол, находящихся в сознании или тренирующихся без его участия требует помещений, закрытости от посещений, медицинского сопровождения и охранных структур.  

Возможно ли, что в этом питомнике выращивают кого-то с памятью, а событиную память перед выкладыванием на природу вычищают настолько, что в ней не остаётся никаких знаков, воспоминаний?  

Вероятно, что такая чистка мозга для кого-то возможна – нет пределов фининсируемых возможностей нашей науки, никому до конца не известной, но так обработанный мозг становится дисфункционален для самоподдержания жизни в кукле. Животное с автономной нервной системой, настолько вычищенной от наслоений и знаков признания полезности бытовых раздражителей может существовать только в тепличных условиях, создаваемых этому животному какой-то заботящейся о его живости коммунальной, управляемой законами структурой. Кукла Давема может жить только в больнице. Предположим, что кто-то подкинувший куклу, испытывает разумность и социализованность давемцев как статусного сообщества. На какой период жизни под аппаратами расчитан этот тестирующий подарочек? Что если – на вечный?..  

Теранг всё это обдумывал и раньше.  

Сейчас же ему обещали рассказать мнение собрания.  

– Пациентка пока ваша, бессмысленная, непонятна её происхождением и назначением, но что в ней представляет опасность для Рут-Давема?  

– Ошибочное опознание, ожидание поведения, свойственного, по внешности, гражданину Королевств, но не присущее модели по вложениям.  

– Это что – серьёзно?  

– Что вас удивляет? Превентивная защита – лучшая защита. Странно видеть такое непонимание опасности ошибки идентификации от офицера третьего управления – службы, занимающей превентивной защитой устойчивости всего общества государства от угроз, происходящих от расовых и психологических причин. По вашему разумению стоит подождать последствий внедрения этих существ в наше окружение, чем подумать и предупредить опасность столкновения с ними, полными сил и умеющими приспосабливаться?  

– У той «модели», которую я вижу здесь нет способности чему-то выучиться. Нечем учиться.  

– Вот и не стоит ждать пока такие способности появятся. Или появится модель, в которой можно эти способности инициировать.  

– И что предлагается делать службой безопасности САО с подобными, в какой-то степени, человекоподобными моделями, каже они ещё где-то найдутся поблизости от аграрных комплексов?  

Назначением моделей обеспокоенные... А назначение граждан Королевств, рождённых известным путём, собеседнику точно известно? Все ли граждане Королевств согласятся с тем назначением, которое им приписывает собеседник Теранга? Комариный бог Зунжал, возможно, считает что назначение всех теплокровных, включая человека – кормить потомство его детей. Почему обязательно полагать, что назначение «куклы» и ей подобных полевых находок, прикопанных сразу успевшими могильщиками и Терангом не виденных, вредоносно? С поведением, не свойственным рождённым от матерей гражданам Королевств тоже всё неоднозначно...  

– Без вживлённых идентификаторов – умертвлять на месте обнаружения. Не переправлять в больницу, не заниматься ими как людьми. Обращаться как с природным феноменом – оставлять природе.  

Что-то подобное Теранг предполагал. И значительной частью своего соображения был согласен с таким кардинальным прерыванием контактов людей с устройствами, внешне слишком похожими на людей, но от которых «непонятно чего ожидать». Но в таком подходе крылись технические сложности. Одну из которых он и озвучил:  

– А если это «слишком похожее на человека существо» – с идентификаторами?  

Минутная заминка.  

– Тогда оно – гражданин Королевств и имеет право на медицинскую заботу о нём.  

– И не важно каким способом это существо было рождено? В какой культуре оно воспитано? От гражданина Королевств другому гражданину всегда понятно чего ожидать, в любых обоюдных ситуациях?  

Помесь Тагли с его портальной механикой задумалась. Теранг ждал.  

– Для граждан Королевств необходимо ввести идентификаторы их рождённости женщинами Королевств и добавить идентификатор сочетания допустимых реакций, способов конвенционального поведения.  

Теранг согласился с тем, что если у каждого на лбу будет подробно написано, чего от него можно ожидать, то риск получения неожиданных реакций от встречных-поперечных сводится к нулю. Конечно, у большинства человеческих типов Королевств на лбу уже и написано, чего от них можно ожидать. Проблемы тут в том, что не все граждане Королевств грамотны в физиогномике и вторая сложность общения с незнакомцами заключается в том, что не все граждане Королевств по происхождению – денеми, у которых на лбах написаны их способности понятными буквами. В Королевствах полно помесей, у которых на лбах написаны не буквы, а трудно расшифровыемые иероглифы. Пока ты их расшифровываешь тебя уже пережёвывают.  

– Значит, ту часть граждан Королевств, у которых на лбах проявляются только иероглифы надо из общающихся с теми, у которых ясно читаемыми буквами написано, убрать. И утвердить две системы письменности.  

– А если там написано в сложной письменной технике? Сколько систем допустимой налобной письменности утверждать?  

Вы же сами понимаете, сказал Тагли-с-молоточками, что чем сложнее техника, тем быстрее она ломается, становится неуправляемой и неспособной к конвенциональному общению. Чем сложнее письменный рисунок на лбу гражданина, тем быстрее носитель этой сложности должен быть удалён из общины, желающей себе добра не быть съеденными, благополучия в общении и слаженности в труде.  

– И кому же поручить решать, какие иероглифы, написанные на лбах у граждан сложны для прочтения, а какие – просты?  

– Тупейшим. – ответил станок Тагли. – Самым безграмотным. Как чего непонятного на лбу нашкрябано – вон из города!  

От такого элементарного способа формирования общества из исключительно читаемых во всех их чертах граждан, у которых на лбу написано всё, чего от них можно ожидать в любых обстоятельствах – от рождения до смерти – Теранга разобрало. Он засмеялся, затрясся от этого смеха и проснулся.  

– Мда... – протянул згапар, возвышающийся около столика напротив лифта. – Скорость перехода, у вас, конечно, для людей знатная. Вас, случайно, не в дикой природе нашли?  

– Меня нашли в техникуме, говорят. – ответил Теранг, имея в виду экзаменаторов Третьего и свои служебные обязанности, отряхиваясь ото сна и поднимась из кресла. – Так на чём вы остановились?  

– На том же с чем вы сейчас пришли. На роботах. Собрание предполагает, что где-то рядом выращивают инкубатор заразных болезней, на моделях, подобной этой. Болезней, передающихся разными путями. Не обязательно в Тол-Нушкеме. Какие-нибудь другие... Конкуренты.  

– У хозяйства для выращивания сатадных куялтов в этой части Сембура есть конкуренты?  

Згапар вздохнул.  

– Вы не представляете, капитан, сколько склок, заговоров и жадности в наших вольных местах...  

– Пожалуй, уже представляю. – Теранг никогда не переставал удивляться находчивости человечества в способах закапывания конкурентов. – И что же? Умертвить?  

– Конкурентов хозяйства? – уточнил цели згапар.  

– Образец. – остудил его порыв Теранг. – Внизу, в светлой каморе лежащий.  

* * *  

Инициировать проверку Тол-Нушкема или любого другого конкурента Рут-Давема на подпольное производство клонов по одному эпизоду нереально, озвучил своё соображение, отправляясь в лифт и прощаясь с магом, когент Теранг. Хоть через САО, хоть через любые другие надзорные органы. Згапар согласился.  

Эксперт по человеческим формам, дефтер Наулишке, выведенный «потолковать» на ночную прогулку вдоль улицы из-под обоизы дома Мешпуров – нет.  

– Я слышал, были и другие эпизоды с подобными моделями. – возразил доктор.  

– И от кого вы об этих других эпизодах слышали? – Терангу было жаль себя в подозрении, что его послали таскать «портативный» полисеж на себе в Давем только потому что начальство решило сэкономить на организации спецтранспорта. Утечка материалов, собираемых третьим, смотрелась причиной, более уважающей целого столичного капитана Управления, отправленного раскатывать по бронзянкам разной степени комфортности и погружености в болота Сембура.  

– От коллег. – никого не «сдал» Мессуди.  

– Информированные у вас коллеги.  

«Наверное, мы отбрасываем тени вверх», явилась Терангу мысль. Светились на этой улице персиковым бордюрные камни дашполита, в которые были вставлены ячейки для люминисцентных бактерий. Самая активность уличных светляков приходилась на полночь. Никакого нарушения оберегаемого ревнивыми хуни экологического стасиса.  

Мессуди, отбрасывающий тень на небо, промолчал.  

– Что скажете о таком способе выращивания органов для пересадки? Это продуктивно? – прямо задал вопрос специалисту по органам капитан.  

– Или да, или нет. – Мессуди не особо удивился вопросу. – Зависит от того, насколько тренируемы эти органы на стрессы и насколько дёшево выращивать такие модели по сравнению с баночным методом. Хотя это было бы прорывно. – похвалил он неведомых фабрикантов.  

– Может стоит проверить нашу куклу на потраченность органов? Что-то же на ней проверяли, тренировали? До того как отдали призаборным лопухам.  

Рассказывать о содержании ярких образов, застрявших в Бримбелде, Теранг не стал.  

– Можно. Но требует времени. Надо проводить тесты, обязателен томограф, вероятно – рентгеноскопия, проверка состояния отдельных органов... Вливать разное, менять физрасстворы, брать пробы, отправлять в лабораторию... Желательно не в больнице, а в каком-нибудь институте. На каком-то этапе модель, вероятно, сломается. – С долей пессимистического реализма описал перспективы проверок на выживаемость отдельных узлов куклы доктор.  

– Регенерация у неё если и повышенная, то незначительно? – утвердительно заметил Теранг.  

– Тут важен возраст. Пробный митоз у неё не на её видимый возраст. На детский. Всего лишь. А чтобы серьёзно...  

Нужен институт, понял Теранг.  

– И ваши коллеги где-то слышали, что таких образцов для разносторонних исследований много. Что-то мои коллеги, с их источниками информации, об этих образцах не слыхали.  

Не рассказывать же было об одиноком парне с Тонкого.  

– Говорят. – пожал плечами Мессуди. – Бунами леса полонятся.  

– Ладно уж, Мессуди, пойдёмте спать. Утро вечера, завтра ещё обратно ехать. Хотел я на Протоку глянуть, да не успеем.  

– Каналов никогда не видели? – удивился доктор, заходя в калитку. – С нашей стороны поля, с жёлтой стороны – поля. Посредине баржи.  

– Паромы, мне говороили. Для моста тут как-то не место, топко...  

– Паромы, ага. – подтвердил Мессуди. – Вам бы стоило увидеть самому, вы правы. Там воды ни видимо, один наплав.  

* * *  

Мы будем кормить это тело, этот мозг с амнезией, мы будем его испытывать, тормошить на стендах, может быть, случайно, уморим. Если мы его уморим, некто, проводящий эксперименты с нашей государственно-исследовательской рефлексией, вероятно, подкинет нам ещё одно такое же беспамятное тело. Возьмёт там, где этот экспериментатор их выращивает, загрузит с спускаемую гондолу очередного Бримбелда, заинтересованного в подсиживании соседей, довезёт до какого-нибудь парка и подарит гуляющим... И будет наблюдать за нашей реакцией.  

Мы опять найдём его, поднимем, со всеми предосторожностями, перенесём в лаборатории, начнём изучать... Мы экспериментируем с телами, владелец дирижаблей экспериментирует с нами. Мы хотим выяснить то, откуда берутся эти тела кукол, нас раздражающих и что означает их пустая память, для чего эти куклы предназначены. Он, приносящий кукол, чего хочет? Предположим, что маг прав и что вопрос предназначения кукол решён так, что куклы и предназначены для того, чтобы мы о них, в какой-то мере, заботились.  

Опустошённая память у кукол? Наверное, эта опустошёность – результат достаточно дешёвой технологии для того, кто их выращивает. Работает «на субъекте» эта амнезия в качестве приманки, заставляющей нас проводить с подобными, по нашему разумению, субъектами, выстраивающимися в серию, эксперименты. Куклы эти здоровенькие, комарьё их не кусает. Нам это кажется полезным. Если хуни создавали людей кусаемыми, то это же древние хуни, у которых было сознание божественное, нам, ущербным, не понятное.  

Остаётся один полностью непроясненный вопрос: где этих кукол выращивают? Если понять то, где их выращивают, то попутно может разъяснится и вопрос какой автор иследования нас этим занимается. Географическая разнесённость обоих известных нам подобных находок кукол показывает, что у нашего неизвестного партнёра есть способ доставлять тела по всем Королевствам, избегая проверок таможней, службами маркировки грузоперевозок, радарного обнаружения его грузовах воздушных судов. Или он их шлёт в посылках. Как-то же он эти посылки обязан регистрировать. Но не закопанных тел, сходных по качествам свидетельств, пока только два. Одно из которых уже совсем не тело.  

У экспериментирующего на нас должен быть набор этих беспамятных тел, вырощенных им загодя, содержащихся в каких-то условиях, максимально приближённых к естественным. Может быть тела эти заморожены, может быть – нет, но главное, что для этих тел требуется, для поддержания их в оживлённости это питание, тренировки мускулатуры и непроверяемость его колонии для наших контролирующих органов. Колония беспамятных может находиться за границами Королевств, но может и внутри страны, в областях, закрытых от государственного регистрирования. В ОК такие места есть в избилии и это «заповедники» хуни, где можно легко создать условия выращивания кого угодно, потребляющие какое-то количество энергии и абсолютно непроверяемые коммиссиями без дипломатического согласования. Пролётать над своими заповедниками на низкой высоте хуни разрешают как раз дирижаблям на электротяге, не считая планеров и полностью электрическим коптерам. Последним – с ограничениями. Никакой просветки радарными методами своих заповедников они тоже не дозволяют.  

При выводе дирижабля, снабжённого ВВД, выше облачного слоя наши локаторы его вылавливают только случайно и нечётко. Про магические средства обнаружения аэростатов я знаю недостаточно, но смею предположить, что эти средства, не настроенные специально на обнаружение воздушных целей без человеческого насыщения, тоже не дадут точной фиксации прохождения по какой-либо траектории воздушного судна. В этом регионе заповедников хуни много, в регионе Тонкого – мало, если не считать, что их там нет вовсе, но статичный облачный слой там не высотной насыщенности. Дальность выбрасывания куклы от неизвестного нам воспитательного заповедника хуни, по маршруту дирижабля настолько же достижим как здесь, так и там. Полной радиолокационной «подсветки» воздушного пространства в Королевствах нет, равно как и какой-либо иной полной. Проскользнуть в слое неуверенной фиксации целей можно даже не сильно напрягаясь.  

Наверное, пока неизвестные стратегические цели того, экспериментирующего с нами, достойны вложения его средств в разведывание маршрутов, избегающих обнаружения его воздушных судов, которое способно настолько растревожить наших синоптиков, что они начнут эти дирижабли пытаться сбивать – как транспортные аппараты неидентифицируемой принадлежности – достойно этого вложения.  

Значит некто, управляющий своими дирижаблями дальнего радиуса лёта может шнырять в высоком небе над Королевствами ещё долго. Если такова моя рабочая версия, то для обнаружения питомника «подарочных кукол» можно попытаться инициировать проверку всех заповедников хуни. Очень дорогостоящий проект для государства, чреватый осложнениями отношений с Конфедерацией. Другой подход, устанавливающий предположительные трассы полётов – озадачить синоптиков и военную авиацию. Не менее дорогостоящее и длительное для исполнения предприятие.  

Третий вариант: попытаться провести закон о постановке на учёт всех аэростатов, эксплуатирующиеся в заповедниках хуни с отслеживанием их грузоподъёмности и маршрутов. Совсем плохо. Вырастить воздушную рыбу в форме хоть небесного кракена, хоть реактивного лайнера «из подручных материалов» в манорах хуни граздо проще, чем эту оболочку хотя бы найти, что опять приводит к необходимости «инспекций» по заповедникам – «смотри пункт первый».  

* * *  

Приставы из Кейлева прибыли с первым утренним. Вид у них был с утра утомлённым. Очевидно, постоялый двор ближайшего Гераша не оправдал их желаний комфортности в ожидании сигнала о восстановлении путей. С приставами был фельдшер, напоминающий бочонок для пива всем, в том числе запахом. Наверное, приставам было завидно глядеть на этого индивидуалиста, ибо они коротать время в поезде, прикладываясь к продуктам брожения призадачных прав не имели. С собой приставы, как и ожидалось, привезли в покои администрации Давема «гроб на колёсиках», напоминающий батискаф с тёмнокрасной полоской вдоль корпуса. Двигалось это устройство перемещения ценных тел сервомоторами, гудевшими как пчёлы, соображающие, как им из узллов батискафа выбраться и пошнырять по лобби.  

Не теряя времени троица проследовала в больничное отделение, в зал регистрации. Здесь их уже поджидал Теранг. Представившись по форме, он поинтересовался о цели прибытия команды. Команда эту цель обозначила: забрать в целости из, упаковать в и сопроводить до.  

– Увы вам. – огорошил прибывших Теранг. – Пациентка останется здесь, в Давеме.  

– Но мы должны... – Приставы переглянулись. – У нас ордер на получение груза и доставку его в стационар столицы округа.  

– С этого момента вы не должны эту пациентку никуда доставлять. Я отменяю выдачу предписанного груза в ведение головного отделения 4-го Управления госпиталем поселения Давем для транспортировки груза, обозначенного в вашей накладной, а именно: неидентифицируемой пациентки данного госпиталя в столицу федерального округа Сембур, город Кейлев, административным ресурсом старшинства, опирающимся на право вето верхней ступени. – напомнил приставам дейн Парваф закон Королевств от середины позапрошлого века. – Вы вправе обжаловать моё решение в любой судебной инстанции. Мои служебные данные в вашем распоряжении. – И он выложил на стойку перед парой приставов свою «конторскую» визитку.  

Один из приставов взял визитку, посмотрел, что там написано и упрятал её в карман куртки. Второй пристав краем глаза глянул на визитку и пожал плечами. Выражение лиц курьеров было слегка обалдевшим, вперемешку с накрывшей обоих задумчивостью – закон «старшинства ступеней» был одним из тех актов взаимоотношений отделов, о которых вспоминают историки правоохранительных органов в ведомственных музеях. В законе о «вето по старшинству» было обозначено, что представитель более «короткой» ступени от трона, носящий офицерское звание, вправе отменять указания, полученные офицерами почти любого уровня нижестощих ступеней.  

– В таком случае, укажите по форме. – Пристав, взявший визитку, опять открыл папку с документами и положил на стойку регистратуры карту транзитов опекаемого груза. – И соедините меня с четвёртым главным управлением Кейлева. – обратился он к старшей по смене, с некоторым любопытством прислушивавшуюся к необычному обмену репликами.  

– Но позвольте!... – решил вклиниться недопущенный к телу пухленький фельдшер из Кейлева. – Вы же не можете оспорить требование надлежащего присмотра за пациенткой, который невозможно осуществлять в данном провинциальном учереждении... – Он хотел продолжать, но Теранг остановил его: ещё вписывать мелкими буковками три статьи законов, относящихся как к административному, так и к процессуальному праву.  

– Могу оспорить. И тут вашей несостоявшейся пациентке будет тепло и уютно. Нормальный тут госпиталь, чистый воздух, питание и здоровая энергетика. – Нагрузив фельдшера этой рекламой давемской больницы он невежливо отвернулся от него и целиком занялся бланком.  

* * *