Несвезло

А началось все с пустяка. Ну право же, так и бывает обычно. Один пустяк способен запустить какую-то цепочку из глупых и поражающих, а то и просто неприятных ситуаций. Мне же конкретно не свезло. Утром сломался лифт. Мне пришлось пешком бежать с двадцать второго этажа. Хорошо еще вниз, а не наверх пешкодралом. Да и сил пока хватает хоть на пятьдесят этажей. Все б ничего, да кто ж знал-то, что между вторым и первым этажом у ступеньки отбит кусок. Ясно, если уж не свезло, так уж пошло поехало. Цепанула каблучком и, оп, полетела, да так, как ни один каскадер в самых смелых своих мечтах не исполнял. Ну?! Результат на лицо, точнее будет сказать на лице. Зуб прощай, перелом руки, трещина в ребре, растяжения, вывих и опухший большой палец в придачу. Не считая дюжины синяков и премилой ссадины у виска. Случай, так сказать, из ряда вон, работку для небольшой уютной армии дядь и теть в белых халатах я подыскала на некоторое время. Отлежала свое, как положено – от сирены до сирени. Собрали меня в кучку, залатали, заклеили и вытолкали взашей. А на кой я им сдалась там? Койки пролеживать? Шрам на виске я заштукатурила, зуб красивый фарфоровый вставила и все, думаю, конец несчастьям. А нееет. Началось, так уж... Вернулась я домой значит, радостная. "Опаньки, а вот и я" – говорю, значит. А мне чуть ли не с порога: "А у нас мебель взбесилась! " Не-не-не – думаю – хватит с меня на некоторое время. Даже ничего слушать не стала. Мигом все сообразила, вещи в чемодан покидала и на дачу, на дачу. Так сказать "в глушь, в деревню, в Саратов". Точно будет сказать, под Саратов. Благо июль месяц на дворе. Пусть сами, как хотят так свою мебель и дрессируют. Без меня. Мне и лестницы хватило по самое то самое. Чемодан подмышку, руки в ноги и "Москва прощай".  

Вышла с поезда, солнышко, птички, воздух. Красота! Чоботы сняла и по песочку горяченькому пальчиками загребаю. На душе потеплело. Отлегло разом. Эх, свобода. Хоть на душе полегчало. К дому подхожу, картина такая мирная. Что вот-вот прослезиться можно.  

Крылечко нагретое деревом пахнет, лавочка свежеокрашенная зеленеет. Жуки-бабочки. И покойно так, аж вздохнула с облегчением, свободно. Вещи распаковала, травами пахнет, печку затопила – дом просушить, кофе в турке заварила. И села гадать да пасьянсы раскладывать. А что? На улице уже стемнело, к вечерочку мелкий дождик зарядил. В огород не сунешься, мокро, да и темно. Невидно нишиша. А, тем более, что после дороги-то и отдохнуть не грех. Завтра, завтра все огородно-полевые работы. Завтра. Сижу себе тихо, картишки переворачиваю и вдруг стук. Меня аж передернуло. Дело-то уж почти за полночь. Кого еще в такое время? Как говаривал Матроскин: "Свои в такую погоду дома сидят". Нет, я, конечно же, не робкого десятку. Но нарываться тоже не с руки. Мало ли кто ходит. А стучат. И не тихо так, настойчиво, знаете ли, по-хозяйски. Вор так не стучит же? Я подумала, подумала да и пошла открывать. Дверь чуть придержала. "Кто?!" – спрашиваю, так, по грознее чтоб. Слышу голос такой приятный, не то чтоб низкий, но ухо ласкает, есть такие голоса, убаюкивающие: "Извините, я к Фаине Васильевне приехал". Тут уж я успокоилась, дверь пошире-то открыла, смотрю на пороге молодой человек лет двадцати пяти, не более. Стройный, волосы русые, ресницы пушистые, а глаза-то, глаза, ох, как небо ясным днем. Как озера глубокие. И смотрит на меня, не отрываясь. От красы такой я аж онемела. Стою, глазею. А он мне: "Извините, так вышло, я вот к Фаине Васильевне приехал, а ее, знаете ли, как на зло, дома нет. Я уж не знаю, что и делать теперь. Вы позволите мне заночевать у вас? ". Тут я вроде бы оклемалась, не дело это чужих мужчин по ночам в дом пускать, ну спрашиваю: "А вы ей, простите, кем приходитесь? ". Он улыбнулся как-то даже застенчиво, руками развел: "Да я вот, по делам приехал, да как-то неудачно вышло, неудобно. " Прикинула я так да эдак и решила пустить человека. Куда ж его на ночь глядя? Хоть соседушка моя Фаина и какашка с загогулинкой и с большой буковки, а парень-то тут причем. Ну не спать же ему из-за её диких ни разу не воспитанных "тараканов" в голове, под елочкой. Взяла да и пустила. А что? Я ничего, он чертовски даже ничего так. Все веселее ночку коротать. Разлила чаю с травками по чашечкам, достала вазочку с печеньицами. Угощайся гость. Зовут его, оказалось, Петр. Студент на заочном, подрабатывает. К Фаине нанялся на каникулах, дачу подновить, крышу покрыть, дом покрасить. Договорились, приехал, а Фаины нет. И денег уехать нет, думал, что у Фаины авансом разживется. Ха! Это он погорячился, авансом-то у Фаины Васильевны вперед работы еще никто ни разу не разжился. Но на дорогу-то поди выделит, не зверюга же, хоть и жлобина ещё та.  

Поняли мы с Петром друг друга сразу. Я ему снедь да небылицы, он мне фокусу да коньячку из фляжки. Ну и пошло у нас веселье полным ходом. А я все исподтишка за ним поглядываю. Эх, ну нигде еще таких как он не видала. Силища в нем чувствуется невозможная. А зубы белые да ровные. А выражение на лице светлое, печальное, кроткое чуть ли не как у святого. Да и ума сразу видно что поболее будет, чем у большинства моих знакомых вместе взятых. В шахтах он поработал, космос и звезды вообще его стихия, в кино снимался, редких собак разводил, филателист, кстати. От марок полки ломятся. Да какие! Есть очень редкие, по рассказам его. А путешествия? Я аж заслушалась. И в Африке был, и в Штаты ездил, Индийский храм посещал и священную корову на улице видел. Живого пингвина трогал во льдах. Руками! Полюс ему чуть ни дом родной. А песни поет, заслушаешься. Час с гитарой сидел. "Не для меня придет весна. Не для меня Дон разольется". Ну и так далее, аж слеза прошибла. Сижу, носик потираю. Смотрю, значит, слушаю. Ах. И все тут. В общем уж и ночь к концу идет, а мы даже не ложились еще. Так может и не легли бы, да я после всего еще сил не набрала, а тут еще коньячок, с ног прям валюсь. А он смотрит, глаза такие теплым светом обволакивают. Смотрела бы, да и смотрела. Вот только мои глаза уже смотреть не в силах видно. "Ну" – говорю – "пора бы и по койкам, будет день и будет пища. Вы как на это глядите, Петр? А то я засыпаю стоя, словно лошадь какая, уж и собеседник из меня никакой не выйдет на сегодня". Он кивает да улыбается: "Конечно, конечно. Как вам угодно будет". Стали уже расходиться. Даю ему в руки лампу керосиновую: "Чем богаты, вам, Петя, наверх по этой лесенке, а я тут останусь". Свет уже выключила. А тут он меня за руку берет, нежно так и говорит тихо: "Постой. Еще секунду. Пожалуйста". А что я то? Что я ему скажу? Стою как околдованная. Гляжу в глаза его и взгляда отвести не могу. И так всем существом своим к нему и потянулась. Он лампу отставил, ладонь мне на плечо мягко опустил, я глаза закрыла, все аж замерло во мне. И тут острая боль пронзила мое плечо. Я как вскрикнула, глаза распахнула, о Господи! Не человек это! Что, кто это?! Хочу заорать, а горло сжало спазмом. Вместо крика только хрип. И боль, адская боль в плече и чувствую, как по спине и груди льется горячее. "Кровь" – мимоходом отметила я про себя. Не свезло. Унести бы ноженьки. Морда лохматая в лицо горячим дышит, мясом пахнет, а клыки-то!!! Саблезубый мутант, не иначе! Вцепился гад в плечо, скалится рожа. А я что? Мне же больно! И крик внутри меня взорвался больнее, чем когти его плечо рванули. Тут-то и случилось, сама от себя того не ожидая, как вцепилась зубами в его мокрый, соленый и кожаный нос. Шерсть во рту, кровь. В ушах от дикого воя заломило. Так взвыл, гадина, что дом вздрогнул. У соседей, поди, все куры разом снеслись. Когти в плече моем дернулись, причиняя мне еще большую муку. Я, кажется, взвыла в той же тональности, что и не состоявшийся любовничек. Заорала я с первыми петухами хором и вырубилась. Бац, и все. Потемнело в глазах, голова закружилась и ку-ку. Очнулась только днем. На дворе за полдень уже. Голова раскалывается. Плечо ноет, раны кровоточат. В доме развал, стулья поломаны, скатерть лучшая, беленькая, уже и хуже тряпки половой в крови, грязи, лохмотьями на полу. Да и платье мое накрылось, подол драный, рукава нет вовсе и кровь опять же. Чья? Моя, его, наша? А на полу следы земля то после дождя подразмокла, прям так четко босые ступни и, как бы не соврать, не волчий, нет, но звериный какой-то след. Словно большая собака бегала туда-сюда. И капли крови до окна. Ишь как ушел, ничего, вернись мне только, мало я тебя покусала. Посмотрим, как ты в своем институте с забинтованной рожей покажешься! То-то Петенька, не каждое мясо ужин! Не кусали, поди, пока? Тут вам не там! Не суй свой лохматый нос, куда люди свой гладкий носик не тыкают. Свирепею, а сил то нет. Еле, еле доползла до аптечки. Руку перетянула. Привела себя в божеский вид. Надо ноги делать, а то вернется кавалер, хуже будет. Пошатываясь и сдерживая тошноту, перебралась на соседнюю улицу к Карнаухиным. Знакомым моих родителей. Сходу насочиняла три воза арестантов. Не, ну а что я то? Скажи я правду, так в "дурку" сдадут же! Дядя Ваня и тетя Маша охотно согласились принять меня. Оглядев мои раны, тетя Маша дала добро на месяц моего пребывания у них. Дядя Ваня пока, тетя Маша хлопотала над раной, всё поджимал губы, качал головой и щурил глаза, но помалкивал. Я же наотрез отказалась ехать к врачам. А я что, дура что ль?! От кого такие раны?! В общем, меня приютили. Их сын Антон был не в восторге. Но в принципе ему было все равно. Так как дома он бывал очень редко. Предпочитая ночные выгулы своей юной удали. Меня поселили на второй этаж. В ухоженную комнатку с бежевыми обоями, белым потолком и яркой лампой прикрытой бархатным абажуром с бахромой. Мебель состояла из небольшого диванчика, резного сундука, рогатой черной вешалки, старой этажерки с потрескавшимся лаком, полки с книгами, мягкого кресла укрытого зеленым в клеточку пледом, полочки с книжками, на которой выстроились по росту семь фарфоровых слоников и железный стул с кожаной обивкой. Вот и вся обстановочка. А еще, еще на стене висела картина. Кажется, что это вообще работа Антона. Который в промежутках между гулянками, бутылкой и романами, иногда писал картины. На мой взгляд, совершенно бездарные картины, но, собственно, не мое это дело. Каждый творит, как умеет. Я задержалась у картины, в безнадежной попытке её понять. Ничего определенного, куча хаотичных пестрых мазков краской, а посередине всего этого непонятно чего торчали ни к селу, ни к городу два, почему то разных глаза, один зеленый, другой красный. "Чушь какая-то" – фыркнула я – "Тохе пора завязывать с травой". Взяв с полки первую попавшуюся книгу, я уселась в кресло, поглядывая по сторонам. Штор на окне не было, зато висела чудесная кружевная тюль, которая мерно покачивалась от легкого сквозняка. На подоконнике буйным цветом цвела герань в расписном треснутом горшке. Короче, обстановка была самая, что ни на есть благоприятная и располагающая к отдыху и покою. Выпив несметное количество валерьяновых капель, запив все чаем с ромашкой, я плотно поела и завалилась спать. Проснулась уже ближе к вечеру. За окном пылал закат, раскрашивая все фантастической цветовой гаммой, от которой захватывало дух и сладко замирало сердце. Тетя Маша снизу покричала мне, чтоб я спустилась и составила им компанию в карты. Я искренне возрадовалась возможности провести вечерок в компании добрых людей за хорошей партией в картишки. Засиделись уже затемно. Свет зажигать не хотелось. Тетя Маша принесла свечи и стала гадать. А дядя Ваня ушел спать, ворча на нас себе в усы. Вскоре тетя Маша стала подремывать и, вздрагивая, просыпалась, спрашивая: "Так чего я тебе сейчас говорила-то? " Я же решила, что самым лучшим будет ретироваться в отведенную мне комнатку и там спокойно почитать перед сном. Извинившись, сославшись на сильную усталость, последствия травмы духа и тела, я взяла одну свечу и пошла наверх. Часа полтора я еще читала, устроившись в постели, на свежих пахнущих ветром простынях. Но как только мои глаза стали слипаться я отложила книгу и приготовилась отойти в царство Морфея. Сначала мне было хорошо и спокойно, но постепенно во мне зародилась тревога. Она как яд разливалась по моим венам, жилам и капиллярам. Она как бы нехотя заполняла меня всю. Всю не оставляя свободной ни одну клеточку моего тела. А потом резко, холодной рукой страха схватила за сердце. Я пыталась успокоиться, взять себя в руки. Не тут-то было! Ныло плечо. Сон не шел, рука болела и меня начало лихорадить. Кидая то в жар, то в холод, меня трясло, лоб покрылся липкой испариной. В ушах звенело. Давно в доме уже все уснули, только я лежала и глядела в белый потолок и меня трясло. Очень хотелось пить. С трудом удерживаясь на ногах, я потихонечку пошла к двери. Ухватившись за ручку двери, я почему-то, интуитивно бросила взгляд на окно.  

– Нет!  

Не может быть! Этого просто не может быть! Это не может быть правдой!  

За окном стоял человек, даже нет, не человек и не стоял вовсе. А висел в воздухе! Это был явный призрак, потому, что через его бледное серо-зеленое тело было видно старый клен и фонарный столб у дороги. Призрак просунул руку в щель между форточкой и решеткой и стал осторожно отодвигать засов. Я заставила себя отвернулся, не смотреть. Сил на борьбу с призраками у меня уже не было. Подкатывало под горло чувство безысходности. Я сжала зубы: "Врешь, не теперь! " Хотелось бы встретить опасность лицом к лицу, а не трусливым кроликом показывая спину. Лучше всего я покажу ему зубы, хотя на кой они супротив бесплотного духа не ясно даже мне самой. Оборачиваясь, я случайно взглянула на картину. И ноги мои подогнулись. Не свезло! Я шлепнулась на пол и зажала уши руками. С картины на меня глядело пестрое злое лицо незнакомого человека. Два разных глаза смотрели на меня в упор. А по щекам катались крупные капли кровавых слез. Оставляя в краске влажные промытые дорожки. Кричать уже не могла, ни рукой, ни ногой двинуть тоже не могла. Меня словно сковало ужасом происходящего. Нервы сдали. И пока я смотрела широко открытыми от ужаса глазами на влетающего в комнату призрака и наблюдала рыдающую от злобы кровавую картину, единственной моей мыслью крутящейся в мозгу была мысль, о церкви. Клянусь! Выживу, пойду и приму крещение! Господи, не оставь меня! Я стану искренне верующей! Меня обдало могильным холодом. Призрак стоял совсем рядом со мной и заглядывая в лицо широко улыбался нереально огромным ртом. "Писец котенку" – с тоской подумалось мне. Неожиданно дверь в комнату распахнулась. На пороге замер Антон. "Свет!!! " – истошно не своим голосом взвыла я. Благо парень не весь мозг пропил. Быстро сориентировался и без вопроса щелкнул выключателем. И с лицом полным негодования и немого изумления уставился на тающее в воздухе серо- зеленое лицо. Судорожно открывая и закрывая рот, как рыба я лишь могла трясущейся рукой махать в сторону картины. Лица на ней не было. Зато зеленый глаз был в правом верхнем углу. А красный в нижнем левом.  

Утром я взяла в займы денег и пошла в ближайшую церковь. "Оно и правильно. Крещеным-то жить легче" – сказала тетя Маша.  

Вскоре плечо мое зажило. Остались лишь небольшие не ровные шрамы. Которые удачно замаскировала татуировкой.  

С тех пор ничего такого похожего у меня не было.  

Я аккуратно хожу в церковь. Пью одну-две чашечки кофе, преимущественно по утрам. Коньяком не злоупотребляю.  

Карты убрала подальше с глаз.  

Между прочим, Фаина наша пропала. В доме сейчас внук проживает с семьей. Приличный такой молодой человек. А Фаину с той ночи никто не видел. Искали, конечно же. Но ни слуху, ни духу. Словно сквозь землю провалилась.  

Да, кстати о картине. Карнаухины решили её сжечь. Уютную комнатку навсегда закрыли на ключ. А Антон? – на него эта история подействовала благотворно. С перепугу он бросил пить, прошел курс лечения от наркотиков и аккуратно посещает занятия в Строгановке.  

Однако иногда я вздрагиваю и оборачиваюсь, увидав в блестящих поверхностях скользящую тень.  

А если вижу мужчин с шрамами на носу, стараюсь перейти на другую сторону улицы. Ну мало ли что!  

***  

Вчера прошла собеседование, на работу своей мечты.  

Сегодня первый день в офисе.  

Девушка секретарша вежливо пригласила меня зайти для ознакомления с кругом работ и прочее такое к начальнику отдела.  

Открыв дверь в кабинет, я застыла на пороге. Голубоглазый, русоволосый мужчина приветливо улыбнулся без тени ехидства, даже скорее смущенно и потер нос, на котором красовался своеобразный шрам.  

– Здравствуйте, проходите, что ж вы на пороге то замерли?  

Не свезло!!!  

Москва-Кузяево  

1990 год.