Бордовая дверь

22 апреля, проливной дождь, от которого, казалось, промокло всё, начиная с улиц, домов, городов, заканчивая людьми, их душами, сердцами, умами. Дождь проникал в самую человеческую глубину, нарушал все запреты, ему плевать было на личные границы человека, на его нежелание быть мокрым, на взгляды на жизнь, цели и мечты. Дождь добрался до каждого, задел каждого, изменил и был готов делать это снова и снова, чтобы утолить свою жажду, чтобы доказать всем, насколько он силен, насколько ничтожны люди по сравнению с ним, насколько беспомощен мир, живущий лишь благодаря тому, что дождь это позволил, не затопил все города, не разрушил горы, не смыл всё, не похоронил нас всех под своей толщей.  

Я стоял под этим дождём и смотрел на неё. Она шла по тротуару на противоположной стороне улицы, на ней было серое пальто, серые штаны и белый шарф, который было так приятно трогать, который нежно гладил руки, успокаивал и вселял спокойствие. Зонт спасал её от беспощадного дождя, однако было видно, что ещё немного и он станет бесполезным, ведь дождь бил не прямо, не лез напролом, он обходил оборону со стороны, летел под углом и наносил удар за ударом по одежде, обуви и немного задевал душу. Но ей было все равно, она была выше дождя, она была неприкосновенна, неуязвима и непоколебима. Мягкой, но уверенной походкой она шла прямо к своей цели, не обращая никакого внимания на это бушующее бедствие, которое от такого отношения ещё больше злилось, становилось все яростнее и смертоноснее, но для неё так и оставалось лишь мелким раздражающим ребёнком, который ничего серьёзного сделать не может. Я смотрел на неё в последний раз, видел как она вошла в аэропорт и исчезла. Я представлял, как самолёт поглощает её в свое брюхо, уносит в неизвестные мне дали и выплевывает, выбрасывает в новый, чужой для неё мир, в котором найдутся такие же глаза, которые будут осматривать её, скользить по её волосам и лицу. Они будут похожи на меня внешне, но внутри будут скрывать лишь чёрные, запретные желания, грязные мысли, которые отравляют мозг, выселяют из него всё светлое и прекрасное. А где буду в этот момент я? Здесь. Далеко от неё, слишком далеко, чтобы защитить, чтобы закрыть от этих глаз, уберечь от постоянного наблюдения. Они сожрут её, а я не смогу прийти на помощь.  

Мне пришлось прогнать эти мысли и отправиться в путь. Я поднял воротник своего чёрного пальто и, завернув за угол, вызвал такси, доехал до дома из серого кирпича, постучал в бордовую дверь, от которой постепенно отваливалась краска, и вошёл. Меня встретил мужчина, которого звали Грегори. Это был тучный человек с сединой на висках, у которого линзы в очках достигали, наверное, двух или трех сантиметров. Он предложил мне чай. Я согласился. Мы сидели и молча пили чай, в доме стояла абсолютная тишина. Я нервничал, руки дрожали, пот покрыл меня всего, а мысли собрались в кучу и не давали оценить ситуацию. Мой взгляд бегал от одного предмета к другому, не задерживаясь ни на секунду. И тут я увидел фото: молодой мальчик лет десяти со светлыми волосами и ярко-голубыми глазами улыбался и смотрел прямо на меня. Грегори увидел, на что я смотрел, и, казалось, всё понял, он молча кивнул и хотел уже что-то сказать, но тут из коридора послышался шум. Что-то разбилось. Он вздохнул, слез со стула и медленно подошёл к дверному проёму.  

И тут время остановилось. Я смотрел на него, казалось, несколько часов, думал, меня начало трясти ещё сильнее, ещё немного и стошнило бы от укачивания, однако я собрал мысли, выстроил их в ровную линию и встал. Я медленно подошёл к Грегори, достал пистолет и выстрелил, пробив насквозь его горло. По-другому я бы не смог, не смог бы убить его, смотря ему в глаза, не смог бы спокойно кивнуть этому мужчине с добрыми глазами и пустить ему пулю в лоб. Я бы не выдержал, сбежал и тогда уже сам получил бы пулю. Мне пришлось это сделать.  

Когда шум от выстрела стих, звон в ушах успокоился, а пелена упала с глаз, до меня дошло, что именно я сделал. Я отнял жизнь у человека... У двух сразу.