Из Валахии - с любовью!..

Из Валахии – с любовью!  

Рассказ.  

Леди Игнельда ну никак не производила впечатления аристократки в двенадцатом поколении.  

Каштановые волосы свободно, словно водопад, струились по загорелым плечам, когда она легко и просто сбежала по ступеням ему навстречу, а открытая улыбка сразу заставила забыть о напыщенно-помпезных официозных фразах, которые Билли заранее тщательно продумал, и лишь секунду назад действительно собирался произнести.  

Да и вся фигура хозяйки – ладная, грациозная, как и невероятно энергичная походка, которой она быстро шла ему навстречу, позволили вздохнуть (Мысленно! ) и расслабиться: обладательница древнего титула явно не намеревалась строить из себя чопорную недотрогу и гордячку. И плаванием в бассейне, видневшемся за домом, уж точно не пренебрегала.  

– Здравствуйте! Я – леди Игнельда. – голос оказался приятным меццо-сопрано (Уж Билли-то разбирался! ). А рука, протянутая ему, выделялась ухоженной гладкой кожей с превосходным (Ещё бы! Бассейн!.. ) загаром, и крепостью рукопожатия:  

– Вы, наверное, Билли? Билли Шрифт?  

Билли поспешил заверить, что так и есть.  

– Невероятно! Вы ещё так молоды… И в жизни вы куда симпатичней, чем на фотографии!  

Билли смущённо покашлял, прикрыв рот ладонью – на такие замечания никогда не знаешь, что ответить. Потому что непонятно – то ли собеседник шутит, то ли…  

Пытается завязать «романчик».  

– Пока оставьте свою сумку здесь, о ней позаботится Мэрдок. – действительно, серьёзный до ужаса дворецкий во фраке и лакированных туфлях уже приближался из тёмной глубины дверного проёма, вышагивая, если уместно так сказать, торжественно, как на похоронах. Билли подумал, что дворецкий, пожалуй, переигрывает – контраст с хозяйкой уж слишком… Впрочем, может, так и задумано? Чтоб произвести впечатление на гостя?  

И, похоже, это удалось.  

– Билли! Это Мэрдок! – пожилой, явно за семьдесят, мужчина, так и не изменивший каменного выражения на лице, церемонно отвесил полупоклон.  

– Мэрдок! Это Билл Шрифт, наш новый эксперт-оценщик. Позаботься о его вещах!  

Теперь уже Билли, вежливо, и еле сдерживая ехидную улыбку, поклонился.  

Леди Игнельда, убедившись, что спортивная сумка Билли в надёжных руках блюстителя Церемониалов и Этикета, проследовала в дом, подхватила самого Билли под руку, причём сделала это так непринуждённо, что тот даже растеряться или смутиться не успел:  

– Идёмте, уважаемый мистер эксперт! Впрочем, прошу меня извинить, что я вот так, сразу, пытаюсь ввести вас в курс дела… Быть может, вы хотите отдохнуть с дороги? Ну там – душ, аперитив, переодеться в рабочий комбинезон?.. Или вы носите халат?  

– Что вы, что вы, леди Игнельда! Разумеется, я хотел бы вначале ознакомиться, хотя бы в общих чертах, с фронтом, так сказать, работы! Ну, чтоб хотя бы ориентировочно знать, сколько мне может понадобиться времени на…  

– Точную оценку? Ха-ха-ха!.. – смех у неё приятный. Прямо – серебряные колокольчики. (Билли почему-то подумалось, что она наверняка репетирует перед зеркалом…) Между тем леди Игнельда уже мягко, и в то же время властно, влекла его от заднего крыльца, куда они попали, пройдя под помпезной парадной лестницей, дальше – несколько вбок от задней стороны особняка, – Тогда идёмте! Галерея у нас в старом крыле!  

Завернув за угол, Билли на секунду даже потерял дар речи. Вот это да!  

«Старое крыло» в глубине имения, затенённое плотно обступавшими его высоченными дубами и вязами, являло разительный контраст с ультрасовременным трёхэтажным особняком, к парадному подъезду которого его доставило такси. Он невольно оглянулся.  

Вот уж эта, оставшаяся сейчас сзади бетонно-алюминиево-стеклянная громада поражала и панорамным окном во всю стенку веранды, и могучим скосом крыши, единым крылом венчавшей строение, плавно переходя в пристройки гаража – не меньше, чем на три машины. Он снова взглянул вперёд.  

Нет, в старом крыле ничем таким ультрадизайнерским и не пахло: никаких трёх спутниковых «тарелок» и Японского Сада. (Уж ландшафтный дизайн перед особняком Билли не спутал бы с какой-нибудь жалкой самодеятельностью! Не-е-ет – здесь поработали профессионалы. Его уважение к нанимателям невольно возросло ещё больше. )  

А здесь…  

Словно оказался перед островком позапозапрошлого века – сохранившегося не то чудом… Но скорее всё же – именно умышленно оставленным в некоей первозданности, и «стильной» лёгкой запущенности.  

Они прошли по вымощенной щербатым кирпичом дорожке. Леди Игнельда пока помалкивала, с любопытством поглядывая на него: похоже, ждала реакции. Но Билли решил пока тоже помолчать, стараясь лишь не хмурить брови – вряд ли картины в этаком сарае хранятся в надлежащих условиях…  

Картинная галерея представляла собой низкое и длинное строение из тёмно-серого, почти почерневшего от времени кирпича, крытое настоящей (! ) черепицей.  

Окна напоминали бойницы, настолько узкими и высокими они оказались. Да и вообще: больше всего здание напоминало старинную церковь, какие строили в Нормандии в пятнадцатых-шестнадцатых веках – только что в дальнем конце не высилась традиционная колокольня.  

Леди Игнельда, всё ещё с неприкрытым интересом наблюдавшая за его реакцией, наконец рассмеялась:  

– Вижу-вижу! Вы уже догадались! Да, это когда-то и была церковь. Мой дед говорил, что ещё в девятнадцатом веке здесь проходили службы… А потом прадедушка лорда Игнельда построил большой Собор там, в деревне, и сюда люди перестали ходить. Вот его отец и перестроил тогда это здание: а что! Не пропадать же добру. Стены метровые – ещё хоть три века прослужат!  

Билли, проезжая через деревню, действиельно видел новый Собор – монументальное и «продвинутое» здание в стиле Арт-деко, размером раз в восемь превосходившее то, что стояло (Правильней всё же охарактеризовать это словом – «вросло». В землю. ) сейчас перед ним.  

Н-да, трудно обвинять, что прадедушку, что его потомков: кому же понравится, что службы ведутся на территории поместья, и толпы людей и орущих детишек нарезают круги по старинному парку – парк, кстати, сохранился отлично, и занимал акров десять, а Галерея как бы являла его неотъемлемую часть. Гармоничный ансамбль.  

Некоторым деревьям – Билли готов был поспорить на свою месячную – немаленькую! – зарплату, не меньше двухсот лет! Он невольно почесал в затылке.  

Леди Игнельда, явно довольная произведённым впечатлением, снова открыто и весело рассмеялась:  

– Точно! Парк мы почти не трогаем уже лет сто! Ну, разве что поваленное ветром гнильё убираем… А насадил его наш далёкий-предалекий предок, приплывший чуть ли не с первыми колонистами! Новая Англия отлично ему подошла! Так с тех самых пор мы никуда и не двигались с этих земель. Вросли, так сказать. Пустили корни. Как эта цер… Галерея. Теперь это, – она махнула рукой на необъятную бетонно-стеклядную громаду за спиной. – наш дом. А это – «пережиток прошлых Эпох! » И вот наконец мы… Ну, вернее – я! – хочу знать, чем мы тут располагаем. В смысле фамильных сокровищ. Прошу!  

За время разговора она успела отпереть амбарных размеров висячий замок, охранявший практически чёрные двустворчатые двери. Из дуба, как сразу определил Билли, да ещё окованные крест-накрест прочными медными или бронзовыми полосами, сейчас тёмно-зелёными от долгого воздействия дождя и влажного воздуха.  

Билли помог хозяйке справиться с непослушными створками, нещадно тяжёлыми, и жутко заскрипевшими, когда удалось-таки одну из них сдвинуть.  

Внутри царил полумрак, и неистребимый запах – так пахнет во всех склепах, или подвалах, которые не освещает живительный свет солнца, и которые долго не проветривают. Билли тщательно принюхался, поводя головой и раздувая ноздри…  

Плохо. Микроклимат ужасен. Слишком большая влажность. (Недаром же явственно пахнет плесенью! ) Совсем не то, что по правилам полагается для поддержания в нужных кондициях старинных полотен и прочих капризных раритетов.  

А раритеты украшали все стены: тут и там, перекрещиваясь, висели, и стояли рядами, и алебарды, и палаши, и мушкеты с аркебузами – чёрт возьми!  

Да тут только старинного оружия – минимум на полмиллиона! А в простенках ещё и висели картины: пейзажи, портреты, батальные сцены… Правда, изображения почти не видны: потемнели от долгого хранения краски, покрылись сеточкой неизбежной патины холсты, и совсем уж почернела позолота помпезно-монументальных резных рам.  

Тридцать картин! По самым скромным оценкам – ещё миллиона полтора!  

Он намётанным глазом сразу узнал старых голландских мастеров пейзажа. А вот те два – похоже, вообще сам Франц Хальс!.. О-о! А вот это – не иначе – Гольбейн!  

Боже, Гольбейн…  

Однако не будем спешить с выводами: он эксперт, а не восторженный мальчишка!  

Вначале нужно расчистить хотя бы кусочек от окислившейся корочки, сделать анализ соскобов, просветить всё рентгеном – благо, установка сможет прибыть послезавтра, на грузовике его Галереи, нужно только позвонить профессору Аткинсону. Тогда и можно будет сказать, что это: то ли подлинник… То ли – стоящая жалких двести фунтов старинная подделка! Но всё же…  

– Потрясающе! Леди Игнельда. Я в восторге! Да тут у вас настоящая сокровищница Тутанхамона! Нет, правда – пусть пока только по предварительным прикидкам, вы – обладательница крупнейшей и уникальнейшей в Орегоне… Впрочем, что там – Орегоне! – во всей северо-западной части США, частной коллекции. Таких картин… Нет даже в Национальной Галерее Лос-Анжелеса. Не побоюсь сказать: я потрясён!  

– Я очень рада. В-смысле, рада энтузиазму, с которым вы оцениваете наше скромное семейное достояние! Ну… И сколько, по самым грубым, разумеется, и приблизительным предварительным оценкам – можно за всё это… Выручить?  

– Хм… Не хочу показаться восторженным дилетантом, – (А поздновато он спохватился! Надо было не изображать щенячий восторг, а солидно и загадочно ухмыляться в усы. Которых, кстати, нет. ) – но, по самым скромным предположениям, миллиона два.  

– Это – в долларах?  

– Нет, разумеется. В фунтах стерлингов. Если решитесь именно продавать, имеет смысл продавать коллекцию как таковую целиком, не разделяя на отдельные лоты. То есть, я имею в виду – только картины… По старинному оружию у нас специализируется док Левински. Простите – профессор Мэтт Лавински.  

И, разумеется, как наша Галерея и предупреждала, вам лучше всего обратиться сразу к Аукциону «Сотбис». Они, конечно, берут приличные комиссионные, но уж с ними можно быть спокойными: на вашу коллекцию будут, так сказать, точить зубы и драться за неё, самые прожжённые и заинтересованные дельцы, художественные Галереи, и коллекционеры!  

Разумеется, после подтверждения их экспертами подлинности всего этого.  

– Вы имеете в виду, они тоже будут всё это… Обследовать – уже после вас?  

– Само-собой, леди Игнельда! Само-собой… – он постарался говорить веско и в то же время вежливо, – Они ведь – асы. И поскольку они отвечают за «качество товара» перед «акулами» от Искусства, они в любом случае проведут независимую экспертизу.  

И, как вы, я думаю, знаете, её оплата входит в их немаленькие комиссионные… Но уж так заведено. И я, как специалист, порекомендую то же, что и мистер Салливан – продавать только через «Сотбис». Предварительную же оценку и каталог я смогу вам представить… Ну, скажем, через месяц-полтора.  

– То есть, если я правильно поняла, вы целый месяц будете… Обследовать и изучать картины… Прямо здесь? – показалось ли ему, или пока хозяйка элегантной ручки обводила ею похожее на полуподвал помещение, её лучезарная улыбка несколько поблёкла?  

– Ну… Если честно, мне бы больше подошло какое-нибудь… Не столь мрачное и плохо освещённое помещение. Да и рентгеновскую установку нужно будет подключать к сети. То есть – лучше бы всё же носить картины в какую-нибудь комнату в самом доме.  

– О, отлично! Я так сразу и подумала… Билл выделил вам две комнаты на первом этаже – они гостевые, и сейчас там как раз никто не живёт. Вот и будете одну – ту, что побольше! – использовать как мастерскую, а в другой – жить.  

Билли замялся – перспектива жить в таком доме его не могла не напрячь. Всё-таки – аристократы… Мало ли. А у него нет даже смокинга – достойно поучаствовать, скажем, в Ужине… Хм-м…  

– Прошу прощения, леди Игнельда… Мне, право, неловко смущать вас – может быть в гостинице было бы…  

– Вот уж – ничуть не удобней! Бросьте вы, честное слово, изображать ворчливого старичка-затворника, милый Билли! Я вас не съем! И лорд Игнельда тоже!  

И, кстати, зовите меня просто – Дорис. А то «леди Игнельда» уж слишком отдаёт вот тем самым, чем пахнет здесь – пылью и плесенью веков! – она снова обвела рукой стены, и скрывавшиеся в полумраке своды, – Можно подумать, я не живая женщина – а экспонат на старинной витрине! Да и глупо будет каждый день ездить сюда на такси!  

Ну уж в том, что она живая… И ещё какая привлекательная женщина, Билли и не сомневался: жизнь и сексуальность буквально фонтаном били из каждой поры кожи, каждого крошечного волоска на теле ослепительной хозяйки!.. Однако он придержал свои комплименты при себе: у «Дорис» есть законный муж, с которым, насколько ему известно, она уже лет двенадцать состоит во вполне благополучном браке. Однако насчёт такси она права. Глупо.  

– Благодарю вас… э-э… Дорис. Мне, право, неловко, но… Я с удовольствием, конечно, останусь. Вы правы – работать так будет куда удобней!  

– Ну вот и отлично. А сейчас вернёмся в дом – Мэрдок покажет вам ваши комнаты, и позовёт на ланч. Мы обычно едим в десять, и в два. А в семь – ужин, он же – обед! – она выделила это слово, – Его лорд Игнельда традиционно предпочитает проводить по старинке. В соответствии с «заветами Предков».  

То есть – в Гостиной, и за фамильным столом!  

Она заперла дверь, створку которой Билли опять еле сдвинул, и он вдруг ощутил прижавшуюся к его ляжке мускулистую тёплую ногу… А она, разгорячённая, весело на него поглядывала, поправляя изящной ладошкой выбившуюся прядку роскошных волос:  

– Прошу вас, мистер Шрифт! Вот – ключи! Теперь вы сможете работать даже сверхурочно! – голос медоточивый, словно у сирены. Возбуждающий. А ещё…  

Только сейчас Билли обратил внимание на её платье. Боже!  

Оно же абсолютно просвечивает! И как он, болван, не заметил, что его спутница совершенно… Обнажена – если абстрагироваться от лёгкой и шелковистой материи!  

Стоп! Нужно… Взять себя в руки. Он – эксперт. А вовсе не…  

Кому он голову морочит – он, вчерашний выпускник Йеля, и самый молодой доктор наук, имеет научный стаж всего три года. И выглядит на двадцать пять. А ему – примерно столько и есть. И отказаться признать, что восхитительные формы «Дорис» чертовски… сбивают его с рабочего настроя – значит бы нагло покривить душой!  

– Идёмте же! – Дорис или сделала вид, или и правда, не заметила его смущения.  

Возвращение к дому заняло не больше минуты. Они просто вошли в незапертую заднюю дверь, разумеется, не встречаемые никаким дворецким. Но Дорис схватила с трюмо колокольчик, и мелодичный звон разнёсся на весь этаж.  

Тут же из коридора донёсся звук шагов, и как по волшебству возник дворецкий.  

– Мэрдок! Будь любезен – проводи мистера Шрифта в его комнаты. И не забудь позвать на ланч! Ну, отдыхайте, Билли, и привыкайте! Раз вы говорите – месяц, значит – месяц! – понять, чего в её улыбке было больше – загадки, или обещания, Билли так и не смог. Сдержано поблагодарив, он, глупо помаргивающий, и обуреваемый противоречивыми чувствами, прошёл за Мэрдоком в «свои» комнаты.  

А что – отличные оказались комнаты!  

Вот уж не думал он, глядя снаружи на чудо Дизайна и «продвинутости», что здесь где-то могут оказаться нормальные помещения…  

Первой шла спальня в нежно-жёлтых тонах, с огромной двуспальной (Он сразу почувствовал, как сердце забилось быстрее! ) кроватью, столом, тремя стульями, и встроенным шкафом для одежды. Его вечерний костюм, прихваченный Билли на всякий случай, уже висел в его недрах. Как и аккуратно развешенные рубашки.  

Неплохо, чёрт его задери.  

«Рабочий кабинет» оказался ещё больше, и его весь заливали потоки яркого солнца, проникавшие через огромные окна, выходившие на юг. Вот уж в создании условий для работы эксперта-оценщика леди Игнельда разбирается. Или это – лорд?..  

– Ланч будет подан в малой буфетной. Это – по коридору налево от вашей двери. Мьюриэл накрывает в два. Мне зайти за вами? – пока Билли, словно мальчишка, ходил от шкафа к окну, Мэрдок невозмутимо наблюдал за ним от двери.  

– Нет-нет, благодарю, Мэрдок. Спасибо.  

– Вам что-нибудь ещё нужно, мистер Шрифт?  

– Благодарю, – он покачал головой, всё ещё оглядываясь, и запоздало пытаясь сообразить – уместно ли будет дать пожилому представителю столь почётной профессии на чай, – Ничего больше не нужно.  

– Тогда – желаю приятного отдыха. – Мэрдок удалился, мягко прикрыв за собой дверь, прежде, чем Билли успел на что-то решиться и сунуть руку в карман за деньгами.  

Ладно – вопрос решён. Неуместно. (Ну в самом деле: не давать же чаевые – весь месяц! ) Будем, значит, пока «отдыхать с дороги».  

Ролекс «Омега» (Ну, нужно же «соответствовать», мать их!.. ) показывал полпервого.  

Можно помыться.  

Билли скинул одежду, аккуратно развесив её на резной спинке древнего стула, оставив только трусы. Прошёл в ванную комнату. Тут он поразился крошечной напольной ванне – скорее уж, поддону! – что не помешало минут пять нежиться под тугими струями душа, с наслаждением чуя, как уходит усталость и пот. Он, конечно, и хотел бы пожить здесь, и…  

И всё же – что-то удерживало его от слишком бурных восторгов.  

Что-то всё-таки не так с этой леди Игнельдой… С Дорис.  

Дорис.  

Почему, несмотря на то, что выглядит она, словно богиня, (Или «мисс Америка»! ) и на лучащийся взгляд в комплекте с пресловутым «животным магнетизмом», что-то всё же удержало его руку, уже готовую лечь на чувственно-точёную талию?!..  

Да, леди красива, спору нет. Молода. Насколько он знал из досье, муж на десять лет старше. Детей нет. Связей на стороне ни у неё, ни у мужа, впрочем, замечено не было. Может, лорд вполне состоятелен как мужчина, но… Бесплоден? Или бесплодна – она?  

Э-э, не его это собачье дело. Его дело – работа!  

Вот только… Почему она сказала тогда, в самом начале (А он, балда такая, только сейчас задумался! ) – «наш новый эксперт-оценщик»?  

Он что – не первый?..  

Похоже.  

А чем же тогда не угодил первый?..  

Билли вытерся, одел махровый халат из шкафа в ванной, и занялся разборкой содержимого сумки.  

Он не любил чемоданов, хоть и знал, что сумка выглядит несолидно. Плевать: зато в неё замечательно укладываются все нужные ему инструменты, и вся справочная литература. Да-да, Билли предпочитал книги, а не использование сверхпродвинутого планшета с сотней справочников в памяти, для уточнения деталей и нюансов. Вот такой уж он. Юный консерватор. «Старик-затворник». Ха!..  

На рабочем столе в кабинете отлично разместился его «малый джентльменский набор»: лупы, лезвия, заточенные острей бритвы, лопаточки, пинцеты, тампоны, баночки с реактивами, микроскоп… Справочники он поставил стопкой на полку. Порядок!  

Ого! Три минуты третьего. Невежливо заставлять себя ждать!  

Он поспешил переодеться, и двинулся в малую буфетную.  

Хм. Можно было и не торопиться так. Хозяйки нет.  

Мьюриэл, приятная на вид (пухленькая и улыбчивая) девушка, похоже, ирландка, ожидала в углу, сложив крепкие загорелые ручки на животе:  

– Здравствуйте! Вы – мистер Шрифт?  

– Да. А вы – Мьюриэл? – она покивала:  

– Да! Очень приятно. Прошу вас, мистер Шрифт! У нас на Ланч всегда шведский стол. Каждый берёт, что хочет, – она показала на Бар, – и присаживается сюда – она показала на монументальную громадину размером с добрый теннисный корт, заменявшую обеденный стол, – Или уносит еду к себе. Как кому удобно. Приятного аппетита!  

Действительно, на стойке, как у самого обычного бара, стояло несколько дымящихся подносов, набор посуды и столовых приборов. Билли подошёл. Осмотрел. Принюхался.  

Господи, и выглядит и пахнет – восхитительно!  

Он не спеша наполнил себе тарелку, подсел к столу, (Незачем ему сорить там, в комнатах, крошками! ) и с отменным аппетитом уничтожил подчистую все те вкусности, что приготовил повар леди Игнельды.  

И печень трески, и винегрет, и жаренная ножка (Скорее уж – ножища: не иначе – гуся! ), и многое другое, чего он до этого не пробовал, и поэтому не решился наложить побольше, исчезли в молодом и просящем ещё, желудке. Глаза так и тянуло посмотреть в сторону бара, а ноги… Норовили как бы сами поднести его туда снова.  

Ну, нет! Толстеть вовсе не входит в его планы! Поскольку он взял с собой только трое брюк! Так что заставив себя пройти мимо стойки без добавки, он мило улыбнулся:  

– Спасибо, Мьюриэл! И – передайте огромное спасибо шеф-повару! Вот уж отменно приготовлено! Причём – всё!  

Мьюриэл, лицо которой расплылось в довольной улыбке, сделала книксен:  

– Благодарю. Обязательно передам!  

Полежав на роскошной кровати, Билли достал-таки один из своих фолиантов – про старую голландскую школу. Больше всего – шесть! – он заметил именно пейзажей конца семнадцатого – начала восемнадцатого веков. Вот и славно. Его любимый период. И вообще: фламандская живопись – тема его диссертации. Не иначе, как леди Игнельда позаботилась предварительно выяснить и это.  

Но что же значат её странные недомолвки? Взгляды? Прикосновения, словно случившиеся невзначай? Хм-хм…  

Не-е-ет, она вовсе не так проста и дружелюбна, как кажется. Таится где-то там, в глубине, подспудно чуемое, некое… Второе дно. Вот не сходить ему с этого места!  

Кстати – сойти-то как раз придётся. Он должен выбрать картину на завтра – и подготовить всё. Предварительный осмотр. Перед основным.  

Створка склепа подалась уже куда легче: нужно сказать Мэрдоку, чтобы попросту смазали петли. Раз есть машины – наверняка есть и машинное масло.  

Вот! Эту он на завтра и возьмёт!  

Снял небольшое полотно со стены Билли, только тщательно убедившись, что его ничто, кроме огромного гвоздя – скорее уж, костыля, к которому коня бы привязывать, а не картины вешать! – не удерживает.  

А обратная-то сторона… Сохранилась неплохо. Странно – в такой сырости…  

Он вытащил картину наружу, прислонил к стене. Запер дверь, и аккуратно, стараясь не спешить и не спотыкаться, потащил «добычу» к себе.  

Переодел халат. Пристроил на лоб ободок с поворотной лупой и зеркальцем.  

Ну вот картина и водружена на походный складной мольберт. И свет падает именно так, как он хотел. Итак, во-первых – точная дата замеса красок.  

Замерев на мгновение перед холстом, Билли только что не облизнулся. В кончиках чутких пальцев он ощущал привычный зуд!  

Тщательно выбрав место, он отобрал крохотный соскоб.  

Где его микроскоп?..  

В дверь постучали.  

Чё-ё-ёрт!  

Он и не заметил, что уже десять минут восьмого! Мало того – он прозевал и тот момент, когда ему пришлось включить верхний свет, поскольку солнце давно скрылось за верхушками деревьев сада. Ну и баран! Нет – скорее – маньяк-трудоголик!  

Билли с чувством вины открыл дверь, и попросил извинения у невозмутимого Мэрдока, оказавшегося за ней:  

– Прошу прощения, Мэрдок, у вас, и у лорда и леди Игнельда! Я… заработался. – он оглянулся через плечо на ярко горящие лампы в «мастерской». – Через минуту буду.  

– Очень хорошо, мистер Шрифт. Я передам лорду и леди Игнельда ваши извинения. Гостиная чуть подальше буфетной – налево по коридору, и затем – ещё раз налево!  

Лорд Игнельда, которому Дорис с подобающими реверансами представила Билли, внешне ничем выдающимся не впечатлял. Странно. Аристократ в каком-то там колене. А рост – средний, телосложение – среднее, лицо… Тоже среднее. Незапоминающееся и невыразительное. Словно усреднённый фоторобот – Билли как-то пришлось поработать и на полицию.  

Звали его, кстати, тоже Билл. Вот уж странное совпадение.  

Лорд и леди сидели в узких торцах длиннющего стола, так сказать, визави. Для Билли накрыли примерно посередине одной из боковых сторон – очевидно, как бы намекалось, что он может и должен поддерживать разговор с обеими хозяевами…  

Ну, Билли и старался.  

После того, как с неизменным супом, жарким, и пудингом было покончено, и лорд деликатно промокнул тонкие губы салфеточкой с изящной монограммой, разговор, естественно зашёл о коллекции. Билли не стал скрывать своего неподдельного энтузиазма:  

– …восхитительно! Полотна самого Франца Хальса! А то, которое я выбрал первым – ВанБюйтенса. Это самый конец семнадцатого века. Классическая школа старых фламандцев! Вы даже и представить не можете… Нет – это я представить не мог, что где-то здесь, в Штатах, имеется в наличии столь хорошо – да, хорошо! – сохранившаяся подборка именно этого периода! Я позволил себе уже… – Билли пораспространялся насчёт своих стараний по расчистке кусочка, и датировке.  

Лорд Игнельда если и порадовался «кладу, столь успешно скрываемому от широкой публики и специалистов», особо этого никак не проявлял. Нет, он и правда – вёл себя как-то даже уж слишком сдержанно. Чтобы не сказать – равнодушно. Спросил лишь:  

– Мистер Шрифт, скажите… Если делать полную реставрацию, сколько времени, по вашим предположениям, это займёт?  

– Ну… Зависит от того, сколько специалистов вы решите задействовать. Нужной квалификацией обладают здесь, на Западном побережье, не более шести-семи человек. Если нанять их всех, на собственно работу уйдёт не более двух-трёх лет.  

– Понятно. – теперь лорд взглянул прямо Билли в глаза. Странно. Когда они пожимали друг другу руки, Билли мог бы поспорить, что зрачки лорда тёмно-карие, почти чёрные. А сейчас – голубые – как у него самого! – Ну а если не реставрировать, то их цена, как я понимаю, окажется… ниже. Значительно ниже?..  

– Н-нет. Нет. Если в процентном отношении – то всего на несколько процентов от их продажной цены. То есть – отсутствие должной реставрации практически не снижает их рыночной стоимости. Лишь мешает визуальному восприятию. И то – для неспециалиста.  

А в глазах как раз экспертов именно это – потускневшие старинные краски уникальных рецептов, сеточка патины, налёт флёра ностальгии! – и делает их столь… Привлекательными. Как правило, собственно реставрацией занимаются уже те, кто приобрёл такие полотна: Галереи искусств, или частные коллекционеры. И то: многие предпочитают ничего не трогать!  

– Благодарю, мистер Шрифт, за исчерпывающий ответ. Вы столь… поэтично охарактеризовали… Специфику реализации старинной живописи. То есть, вы советуете – не реставрировать?  

– Да. Я бы посоветовал лишь побыстрее установить в цер… э-э… В помещении, где сейчас хранятся картины, кондиционер. И автомат-регулятор влажности. Влажность почти вдвое превышает норму, а температура – выше допустимой на три-пять градусов…  

Разумеется, если вы не решите перенести картины в другое, более подходящее, помещение!  

– Ясно. – лорд снова сдержанно чуть кивнул, – Благодарю ещё раз. А теперь прошу меня извинить – мне нужно сделать несколько звонков.  

Лорд удалился. Билли и Дорис, не сговариваясь, вздохнули.  

Странно – вроде, ничего особенного лорд не делал, вёл себя корректно и вежливо, почти не разговаривал…  

А всё равно Билли испытывал – а ещё он мог бы поспорить, что и Дорис до сих пор испытывает! – стеснение. Смущение. Неудобство. Как же назвать-то это странное, словно подвешенное, состояние?! Когда кажется, что твоё присутствие и поведение совершенно неуместно – ну, как если бы громко пустил ветры на собрании членов Академии!..  

– Прошу прощения, леди Игнельда… Надеюсь я… Не нарушил никаких традиций, позволив себе без разрешения Лорда Игнельда забрать картину в свою мастерскую? – он боялся поднять на неё взгляд, чувствуя, как краска желания каждый раз заливает лоб и шею, и только коротко глянул в её сторону… Ничего не скажешь: ослепительна!  

– Нет-нет! Не смущайтесь так, милый Билли! Лорд Игнельда всегда столь же… Неразговорчив. Наоборот, сегодня он ещё, если можно так сказать, потрясающе красноречив. Обычно из него слова не вытянешь – разве что клещами!  

Они позволили себе поулыбаться друг другу. Затем Билли перевёл разговор на сад.  

Сад, который правильней всё же было называть лесом, и радовал, и стеснял Дорис. С одной стороны, там можно было замечательно проводить время летними днями. С другой – более тоскливого зрелища зимой просто невозможно себе представить.  

Вот уж это Билли мог понять: ему тоже казалось, что нет ничего более печального и безысходного, чем раскачивающиеся на пронзительном ветру голые ветви, чернеющие на фоне окружающего белого безмолвия тусклого зимнего неба. А когда ещё и идёт снег, и буран бросает горсти белых, словно ватных, комьев в окна, и вьюга завывает, словно стая волков, так, наверное, вообще – тоска зелёная…  

Впрочем, на его вопрос Дорис рассказала, что иногда на зиму они отправляются в Швейцарию – кататься на лыжах, (Вот чего Билли никогда не смог бы представить – так это лорда Игнельда – в кричаще-ярком анораке, и – на лыжах! ) и загорать.  

Ну, с этим ещё – туда-сюда… Уж леди-то – точно есть что показать болванам-туристам!  

Обнаружив, что Мьюриэл и Мэрдок, неслышными тенями обслуживающие их и маячившие где-то сзади, с уходом хозяина тоже удалились, Билли решил, что для первого вечера хватит разговоров – неудобно. Может, хозяйка устала, и хочет тоже удалиться, но ей неловко оставить гостя в одиночестве.  

Он извинился, пожелал Дорис спокойной ночи, и ушёл к себе. Хозяйка, как ни странно, осталась за столом. Почему бы это?..  

Войдя в комнату, Билли инстинктивно почуял опасность.  

Однако среагировать не успел – только он начал отодвигать голову, как на неё обрушился не иначе – Эмпайр Стэйтс Билдинг! В глазах потемнело, ноги подкосились.  

Следующее туманное воспоминание – как его куда-то несут на могучем плече…  

Ага, кажется гараж. Потому что вон – стоят три машины, и пахнет… Бензином, машинным маслом, и шинами. Затем послышался скрип каких-то несмазанных петель, и голос Дорис: «Сюда, Ханс! Давай его сразу на самый нижний! » Грохнула крышка – словно отвалили какой-то люк.  

Билли понимал, что сейчас с ним будут делать что-то явно нехорошее. Особенно если спустят на «самый нижний», где кричи – не кричи: наверняка никто не услышит! Однако пошевелиться не удалось – он только заметил, как его начали спускать по крутым ступенькам куда-то под бетонный пол гаража, по узкому бетонированному лазу, конец которого терялся в слепящем свете ламп…  

И снова уплыл в небытие.  

Более-менее очнулся Билли уже лёжа на спине, в большой, пустой и гулкой комнате с бетонными стенами. Кое-где на них даже виднелись следы опалубки – похоже, здесь никто не живёт, раз не позаботились об отделке или мебели.  

Сверху прямо в глаза светила мощная лампа без признаков абажура, а оглядевшись, он действительно не увидел ни мебели, ни вообще хоть чего-то. Только ещё три двери.  

Да, комната была абсолютно пуста, и только он, баран беспечный, лежал в её центре неподвижной колодой, раскинувшись, словно морская звезда.  

Попытавшись встать, он обнаружил, что дело дрянь.  

Руки и ноги оказались прочно закованы в кандалы, а загремевшие оглушительно в тишине подвала толстые цепи крепили эти чёртовы стальные зажимы к штырям-костылям – таким же монументально несокрушимым, как в церкви.  

Он принюхался. Да – ему не показалось! Пахло мочой, кровью и… чем-то звериным.  

Шерстью? Пожалуй, нет. Скорее, просто гниющими отбросами. Словно тут, в подвале, держат волков. Или медведей. Или ещё каких крупных хищников… Зоопарк?!  

Что за дьявольщина?  

Куда это его угораздило… Вляпаться? Угрожает ли что-то его жизни?!  

Но ведь на дворе – двадцать первый век! Время фанатиков, и жестокого средневековья, с пытками-кандалами-ведьмами, и кровожадной Святой Инквизицией давно прошло. Да и он – достаточно заметная фигура, чтоб его можно было вот так, нагло и безнаказанно… пытать?  

Убить?..  

Что же это за?..  

Больше подумать он ничего не успел – одна из дверей открылась, и вошла… Дорис.  

Что-то в ней изменилось.  

А, ну да – ярче чёртовой лампы горят глаза: в них словно… Не то – фанатизм, не то – дикая радость. Предвкушение. Вот чуяла его задница: что-то не так с этой женщиной!!!  

– Привет, Билли. Очнулся? – тон лёгкой иронии. Отлично – он попробует поддержать эту игру.  

– Да, очнулся. Дорис… Может быть, вы освободите меня, и мы предадим забвению этот… Досадный инцидент? – ну а вдруг?! Может, она лишь хотела попугать его? Или это – месть за… Непроявленные «знаки внимания»?! И непонимание «тонких» намёков?  

– Нет. – в голосе сталь и… Точно – предвкушение! – Не для того мы столько готовились, чтобы теперь всё отменить. Да и Билл уже уехал.  

– Уехал… Куда же?  

– В гостиницу. Ну, ты же, – О! Она уже перешла на ты! – собирался устроиться в гостинице? Вот Мэрдок и собрал снова в сумку все твои вещи. А Билл от твоего имени вызвал такси, и номер заказал. И сейчас его увезли, и он устроится там под твоим именем. Переночует. А завтра – отправится назад в Лос-Анжелес. А, да – забыла сказать, – видя недоумённо хлопавшие глаза Билли, она издевательски усмехнувшись, уточнила, – Отправится – в твоём обличьи! И с твоими вещами и документами!  

– То есть… Как это – в моём обличии?! – Билли уже кое о чём догадался, и на душе скребли не то, что кошки – тигры!  

– Ну, видите ли в чём дело, мистер Шрифт… – она картинно порисовалась перед ним, потянувшись стройным телом, словно кошка, и выдержав драматическую паузу.  

– Драконы-оборотни могут принимать вид любого существа, с которым вступали в тактильный контакт!.. Обратите внимание, господин эксперт, как я изящно излагаю! Вот что значит – двенадцать лет практики… Словом, достаточно было Биллу пожать вам руку и услышать голос – и пожалуйста: он сможет воспроизвести ваше тело, лицо, речь… Да что там: даже состав пота! Ни один человек… Да и собака – не сможет отличить.  

Ну, конечно, мы можем не всё – вот отпечатки пальцев до сих пор не научились повторять. Впрочем, это нисколько делу не мешает.  

Так что завтра вы, мистер Шрифт, «отбудете» назад, в свой отдел при Галерее, и вас там даже увидят. Поговорят. Выяснят, что вы и хозяева – ну, то есть – мы! – не сошлись в цене. После чего вы уедете в свою квартиру, покажетесь соседям. и… Пропадёте. Исчезнете, проще говоря.  

А Билл вернётся домой. Поездом. Уже в собственном обличье. Или, как он делает обычно – в виде того человека, которого посчитает подходящим.  

Билли поёжился – и правда, рукопожатие тогда показалось ему… Странным.  

Слишком крепким и… Горячим. Да, сильная ладонь лорда показалась ему излишне горячей. Но…  

– Постойте-постойте… Я не понял. Что за ерунду вы мне наплели, дорогая Дорис!.. – он принуждённо посмеялся, – Знаете что, для розыгрыша этот фарс зашёл что-то уж слишком далеко!  

Ладно! Я признаю: вам удалось до полусмерти напугать меня! – на самом-то деле Билли испытывал не страх. Он испытывал дикий, всепоглощающий ужас! И удерживался от панических воплей и попыток сломать кандалы только на пределе самообладания!  

Словно сбывались самые страшные из его кошмаров: и вот-вот его проглотит злой Бука, вылезавший каждую ночь из чулана к беспомощному мальчику Билли-бою… Спасавшемуся только под одеялом – накрывшись с головой!  

А сейчас ему – не спрятаться!  

Он попробовал снова, сглотнув, и изо всех сил сдерживая дрожь в голосе:  

– Дорис! Мы с вами взрослые и цивилизованные люди! У каждой шутки должны быть разумные границы! Что за пародию на фильм ужасов вы здесь разыгрываете?!  

– Билли! Ах, милый Билли! – теперь её голос выражал лишь лёгкое сожаление. – Если бы речь шла о шутке! Нет, речь идёт о выживании. Знаете, как трудно предкам мужа приходилось там, на родине?! Особенно, когда началась эта глупая истерия по поводу оборотней и вампиров? И пусть их не существует – тупому и суеверному крестьянскому быдлу этого не докажешь! Так что нам – ну, вернее, нашим предкам! – пришлось уносить ноги, буквально не захватив даже смены белья! И уже на корабле искать, в кого бы…  

Преобразоваться!  

Благо, здесь прародители нашли себе подходящий климат, и закрепились.  

Но вы не представляете, насколько осторожно нам теперь приходится действовать, чтобы дети получали все необходимые инстинкты. Ну, и, разумеется – микроэлементы, витамины, запахи и привкусы! Вот вы: доля семитской крови в вас – не более пятидесяти процентов! А нам нужно было – семьдесят пять! Ладно, так, в принципе, тоже неплохо. Ваш отец – македонец?  

Билли не хотелось отвечать. Но его молчание вряд ли имеет смысл: похоже, его досье изучили куда более тщательно, чем он – хозяйское…  

– Нет. Он наполовину македонец, наполовину – серб.  

– Хм. Тоже неплохо. Ладно – детишки сжуют.  

– Детишки?..  

– Ну да. Вы же не думаете, что я, или Билл, будем лично есть вас? – она дёрнула точёным плечиком, – Нет, взрослый дракон-оборотень может питаться и говядиной и свининой… Это только на этапе формирования, так сказать, организма, и перестройке его, подготовке с взрослению, и обучению Преобразованию, нужны тела, и мясо людей. Вот поэтому вы и здесь. Не беспокойтесь – вас съедят быстро!  

– Но… Э-э… Послушайте! «Меня съедят быстро! » – передразнил он игривый тон хозяйки. – Ведь это, наверное, больно?! Может, стоило бы меня… Ну, из банальной гуманности… усыпить? Вколоть обезболивающего? Или хоть… Треснуть по голове ещё раз – чтобы я отключился!  

– Нет уж! Дети всегда воротят нос от транквилизаторов и снотворного! Нам нужен был как раз такой тип – здоровый, и не потребляющий алкоголя и никотина! – Билли передёрнуло! – А насчёт – стукнуть по голове… Тоже – нет! Дети должны ощущать ваше…  

Сопротивление!  

Ваш страх. Да что там страх – ужас!.. Отчаяние! Боль!  

Иначе это будет не охота, и не воспитание инстинктов, а трупоедство.  

Мы – не гиены, чтоб питаться падалью! – гордость и пафос прорезались в напыщенных фразах. Впрочем, она быстро взяла себя в руки:  

– Ну, вспомните: лисы и волки дают детишкам полупридушенную жертву, чтобы те научились убивать!  

Почувствовали! Вкус чужой смерти. Подготовились, словом, к взрослой, самостоятельной, жизни…  

Впрочем, я что-то сегодня заболталась. Они уже достаточно ждали.  

Прощайте, Билли! Нужно было вам пользоваться возможностью, когда она была! Хоть удовольствие бы получили перед смертью… – она демонстративно вильнула округлой попкой восхитительной формы, и подошла ко второй двери.  

А ведь верно – из-за неё давно уже доносилось что-то вроде поскуливания, и кто-то, словно когтями, скрёб могучие дубовые доски изнутри…  

Но – «драконы-оборотни»?!  

Может, просто – какие-то хищники? Типа… Тигров, пум, росомахи, наконец? Или…  

Шутка-розыгрыш всё ещё продолжается?!  

То, что показалось из-за двери, когда Дорис отперла замок и распахнула её, показало, что, к сожалению, шуткой и не пахло… Эти ну никак на знакомых хищников не походили.  

Впрочем…  

Просматривалось, конечно, кое-что от комодских варанов. Лапы, когти… Серо-зелёная складчатая кожа. Но вот голова… Скорее, от тираннозавра!  

Одно существо, побольше, размером, пожалуй, превосходило овчарку. Два других казались поменьше – размером со спаниэля и таксу. Только вот…  

Только вот слюна с белых клиновидных клыков капала у всех, а звериный голод в круглых глазах с вертикальной щелью-зрачком заставлял сердце биться о рёбра, словно птицу в клетке, завидевшую приближение кота!..  

Волосы на затылке Билли зашевелились, мочевой пузырь непроизвольно сработал, и он издал дикий вопль, сознавая, что уже сделать нельзя ничего! Он – принесён в жертву!  

И сейчас его будут, вот так, буднично и просто…  

ЕСТЬ!!!  

Заходясь дикими криками, и отчаянно воя, он вынужден был смотреть, как острые, словно у леопарда, когти лап вспороли ткань рубахи, а затем и мышцы на животе…  

А затем три омерзительные морды стали нырять ему в брюхо, возвращаясь с сизо-белёсыми гирляндами кишок, ярко-красной печенью, голубоватой селезёнкой в окровавленных пастях! Боль наполняла всё его тело, перед глазами плыли алые круги…  

Но он пока не умер.  

Не умер он и когда три омерзительных создания принялись грызть его рёбра, ноги и руки, пах, отрывая куски плоти прямо вместе с одеждой. Билли ещё мог рыдать и извиваться – понимая, что это ничем ему не поможет! Но – удержаться был не в состоянии!  

Боль он испытывал поистине адскую! И твари явно понимали, как этого добиться!  

Но хуже всего было видеть эти глаза: глаза леди Игнельды!  

В них пылало ярче степного пожара, всё: и первобытная ярость, и ненависть, и нечто хищное, кровожадное, неописуемое! Эта застывшая судорога, исказившая такое, лишь недавно прелестное, лицо! Оскал острейших белых зубов – чёрт!  

Они же во всём походили на зубы детей – и как это он, слепой «учёный» крот, не заметил этого за ужином!  

Нет – сейчас всё в Леди Дракон казалось несовместимым с самой природой Человека! И – Боже! – как же она наслаждалась его страданиями!.. Или – радовалась за детей?..  

Вот теперь Билли знал, что дьявол – существует!  

И воплощён этот дьявол – только в женщинах!..  

Впрочем, она не солгала – поедали его быстро.  

Во всяком случае, кричать, сыпать проклятьями, и выть он мог до самого конца, когда «старшенький», похоже, вдоволь наигравшись с жертвой, перегрыз ему горло…