Старые друзья

– Сегодня чертовски холодно, до сих пор не понимаю, почему я согласился выбраться из дома...  

– О, не переживай об этом, я тебе напомню. К тебе приехал старый друг, и ты просто не мог не составить ему компанию в этот прекрасный, пусть и слегка дождливый вечер.  

Горемыкин остановился, недовольно сверля спину товарища. Его собеседник успел пройти пару шагов вперёд, прежде чем обернуться.  

– Ну, чего стоишь? Решил насквозь промокнуть? – задал вопрос Троицкий.  

Словно давая возможность дождю промочить себя ещё больше, Алексей не спешил отвечать. Казалось, будто он обдумывает что-то тяжёлое и не очень приятное. Троицкий продолжал все также спокойно и кажется даже немного смиренно ждать своего приятеля. Наконец, так ничего и не сказав, Горемыкин возобновил шаг. Троицкий устремился за ним.  

Так, не сбавляя темпа и не нарушая молчания, старые приятели прошли несколько улиц, пока один из них все же не решился начать разговор заново.  

– Ты ведь так и не договорил, а я, между прочим, все ещё хочу разобраться: как же так получилось, что тебя выгнали из редакции? Я знаю, как ты пишешь, и это явно не придирки к твоим работам, здесь причина в чем-то другом, верно?  

Алексей спрятал руки в карманы, попутно закрывая лицо воротом своей куртки. Не получив своего ответа, Троицкий продолжал терпеливо следовать за своим товарищем.  

***  

Взгляду давних друзей открылась старая набережная. С этим местом они были знакомы давно, тем более, что много хороших и приятных воспоминаний было связано с этим местом. Особенно яркими были моменты из эпохи ещё студенческой жизни, когда обоим друзьям приходилось чуть ли не каждый пересекать саму набережную и улицы, смежные с ней, следуя на занятие в университет. Неудивительно, что прогулка привела их именно сюда. Облокотившись на перила, мужчина принялись изучать виды засыпающего осеннего города. Горемыкин решил нарушить тишину.  

– Понимаешь ли... Дело в том, что меня не увольняли... По правде говоря, я все ещё являюсь штатным журналистом...  

Троицкий резко обернулся в изумлённом недоумении.  

– То есть как? Ты же вроде говорил о том, что давно не появлялся в редакции, о том, что из-за отсутствия работы вынужден перебиваться мелкими статейками у конкурентов? Или я что-то путаю?  

– Нет нет, все верно, у меня и правда есть определенные трудности. Сложные взаимоотношения с начальником. Видишь ли...  

Троицкий чувствовал, как начинает закипать. Подобный разговор случался между ними не впервые. Он всем сердцем уважал и ценил своего друга, но до сих пор не мог смириться с состоянием вечной удрученности и вялого пессимизма, которые чуть ли не излучал Алексей.  

– И что на этот раз? Кто-то решил позариться на твой текст и присвоить его авторство себе? Может главный редактор как-то не так на тебя посмотрел? Что такого произошло, что ты в очередной раз решил угодить в свою яму?  

Последние слова угодили в уязвимое место. Горемыкин знал, что Троицкий упомянул "яму" нарочно. Когда между ними успела произойти ссора, в ходе которой, старый друг не переставал повторять о том, что ни в каком виде не примет унылое состояние своего приятеля. Однако сам Алексей ничего подобного не ощущал. Ему всегда казалось, что это его естественное состояние и описать его можно скорее словом "сплин", нежели унынием. Сейчас, однако, он не желал так просто сдаваться и проглотив накативший ком, сам пошел в наступление.  

– Ты ведь помнишь ту работу, в которой я писал о том, что всю нашу жизнь можно чуть ли не купить в магазинах, которых с каждым днём становится все больше и больше?  

– Да, конечно, это была успешная статья. Ты ещё тонко подметил, факт того, что человек становится все больше и больше зависим от потребления.  

– Именно, тот самый текст. У меня были большие планы на него. Мы должны были его напечатать, но знаешь что произошло?  

Троицкий замер в немом ожидании. Он не ожидал подобного исступления со стороны своего друга, хотя внутри себя неимоверно радовался: "Экий ты горемыка, неужели ты сегодня взорвешься? "  

– А произошло то, – продолжал Алексей – что мою статью забраковали, в самый последний момент. Главный редактор отказался пускать ее в печать, потому что, кому-то из его друзей она показалась "оскорбительной"! И это при всем том, что я сделал для этой чертовой редакции!  

Поймав момент, Троицкий, вместо того, чтобы сгладить углы, принялся сгущать краски. Делал он это намеренно.  

– И что дальше? Неужели ты надеялся на иной исход? Посмотри на то, как ты подаёшь себя. Держу пари, что в момент отказа ты просто промолчал, не задав ни единого вопроса, а они, зная тебя давно, этим и воспользовались.  

Горемыкин не ожидал ответного выпада, поэтому на мгновение осел, собираясь с мыслями, после чего предпринял попытку второй атаки.  

– И ты можешь так легко говорить об этом?! Неужели и ты понимать перестал?! Хотя нет, ты всегда говорил о таких вещах в подобном тоне, будто они ничего не значат, будто они какая-то далёкая игра, которая...  

– Вот тут ты не прав, мой дорогой друг, – не ослабляя хватки, давил Троицкий – я никогда не относился к подобным проблемам легкомысленно, но, в отличии от тебя, у меня всегда хватало наглости говорить о них легко!  

Тишина. Краем глаза, старые приятели заметили, что прохожие с чрезмерным интересом наблюдают за их дискуссией. "Победа! Триумф! Меланхоличный ты чертяга, наконец-то тебя прорвало! " – ликовал внутри себя Троицкий. Горемыкин же, поймав на себе чужое внимание, попытался сжаться, пряча руки в карманы брюк, а лицо укрывая в вороте куртки, однако не успел. Крепкая рука Троицкого обрушилась на его спину, уверенно подгоняя вперёд.  

– Пойдем, старина, ты сегодня большой молодец. Я знаю одно хорошее место, где мы можем отметить твое возвращение! – обхватив друга за плечи и чуть ли не хохоча, подытожил Троицкий.