Бес и японский робот

– Сидим тут, Воимирушка, ржем робким шепотом в шалях и цветах, а за лепестками бушует вселенское исступление. Дело тебе нужно неотложное, добрая одержимость, дабы не стать пустой и колючей дребеденью, словно отбитое пивное горлышко.  

– Правильно кумекаешь, брат Пусиборушка. Может, соблазнить мне молодого ученого от звезд на ипподром семейности? Или наложить печать оборотничества на парочку прокуроров?  

– Стоит всегда, дружище, плыть по течению людского духа. Мракобесию будущего отвесить стимулирующий поджопник.  

– Тогда я разрушу школу по изучению иностранного языка. Презираю англичан – гнусавые, бормочущия животные. Монголы, помню, красиво ботали…  

В оранжерее ботанического сада среди кактусов, тлеющих безотчетно, угнездились на лофофоре и болтали ножками два мифологических сознания. Выглядели они, как крохотные пузатые мужички, заросшие шерстью, с объемистыми, словно моря, бровями и крылышками, отливающими розовцой, наподобие стрекозиных.  

Это были древнерусские бесы. Впрочем, походили они на купидонов – спившихся и осатаневших. На плечах одного висел клочок полупрозрачной ткани, другой был в арбузного цвета кукольных сапожках.  

Внезапно тот, который в сапожках, подпрыгнул, замельтешил крыльями и, отвесив побратиму «покеда», взвился в весенний золотой воздух. Тороватое наставление сопровождало его до щелки, где одна из стеклянных плит неплотно примыкала к каркасной конструкции.  

«И вот именно тогда, когда мы приобрели на алиэкспрессе эту злополучную железяку для отработки диалогов на бытовые темы, все стали трудиться как-то несуразно и вязко – опаздывать, неряшничать, ехидствовать и грубить. Краше надо быть, люди. Краше и ответственнее, ё! Неужели сдались вы в духовном плане, осознав собственное несовершенство, когда солнце идеала плюхнулось рядом? »  

Так думал в себя директор школы иностранного языка, испытывая непреодолимый сексуальный аппетит. Дрожащая рука его поглаживала на шее вчера выскочившую родинку в форме раздвоенного копытца. Родинка напоминала ему девичий сосок. Директор причмокивал и страдальчески ахал.  

В ухо ему в эту минуту бес Воимир вожделенно нашептывал о тайских массажистках и мексиканских рестлицах в масках. Нашептывал о палеолитических венерах и анорексических моделях, о пигалицах и великаншах, о наивных пастушках и космических наемницах, о величественных и недоступных, об уступчивых и семейных.  

Листья дуба директору мерещились с женскими торсами, сигаретные киоски – с женскими головами. Дворняги, свернувшись калачиком на теплых люках, нежно бредили.  

Страстное бульканье появилось в бормотании беса. У директора застучало в висках, стала печь спина, и ноги наполнились горячей легкостью. Он свернул с тротуара и рванулся в дымку неопределенности, чтобы там развратничать и смеяться. Его ощущения больше не текли через голову.  

И вот вечерком в пылу порока, ощутил вдруг директор тяжесть и смятение, потому как волшебство тайного рассеялось, обнаружив лишь потную декорацию. Бес поцеловал кончики своих пальцев и довольный отпал от жертвы.  

У каждого ведь бьется подле сердца противоборствующая жилка, личный интерес – варварский и дурашливый – покрытый притяжением гласных и негласных норм. А стоит потянуть эту жилку – развяжется человек, все его мутные петли да узелки станут прямой и великой нитью к рассвету.  

На это и давил бес.  

В молодой розоволосой учительнице, которая голову кутала церковным платочком, разбудил он детское желание стать глотательницей ножей. Начала она, правда, с пластиковых, но до сего дня, я уверен, девушка здорово продвинулась к профессиональным лаврам.  

В еще одном молодом учителе разжег бес страсть к коллекционированию метеоритов. Продал этот бедняга свои имущества, привез из Анголы огромный каменно-метталический обелиск, водрузил его на брег подле родной деревни Клязьма Засосная и глядел с умилением на внеземной объект, покуда обложной дождик не вызвал у него воспаление легких. Почил юродивый под делом своей мечты.  

В учениках разбудил бес жажду ультранасилия и панк-рока.  

Уборщицу сделал ведьмой.  

Теперь и глава организации – несгибаемый груздь советской закалки – намылился к темной половине своей души. Бес практически ликовал, ибо всех развратил он, кроме самого ничтожного замухрышки, с которым проблем точно не будет. Истязает он себя пуще монаха, с утра до вечера тараторит английские выражения, а значит там внутри такой неистраченный запас желаний, что ты ему палец покажи…  

и всё!  

Прилетел, в общем, бес в арендуемое школой здание, в одном кабинетике там горел свет, и занималась последняя ученица. Они с замухрышкой беседовали о трэвелинге и холидейсах. Бес подкрался и стал науськивать.  

– Набросся на нее, растерзай! Ты шатун! Ты волчара поджарый!  

Но робот был не волчара. Он, казалось, не слышал напористого черно-золотого шепота. Четко и бесстрастно робот спросил:  

– Where have you been?  

– Давай, братик, ты жуткий призрак! Ты маркиз де Сад в джунглях! Вся мораль лажевая для мямлей и гнид. Короче, я вижу, ты устал очень. Растерзай ее и иди домой спать.  

– What was your best trip?  

– Ну лампу разбей, хоть торшерчик... Попрыгай, как Кинг-Конг, рыкни дерзко. Яви свой мужской характер.  

– Describe the most interesting journey.  

– Ты глухонемой или кастрат, а? Я тебе приказываю, огузок. Еще ни один смертный не отвергал чары нечистой силы.  

– Do you prefer traveling by car or by plane?  

От злости и бессилия бес стал рвать у себя волосы на предплечьях. Как бы не изгалялся он в живописании красот и наслаждений кошмара, непреклонной оставалась японская машина.  

Так продолжалось довольно долго. Прилежная ученица ушла домой, а робот продолжал говорить, потому как все валялись в угаре и некому было его выключить. Бес пилил ему на ухо самые заманчивые песни ада, похожие на песни китов в психозе. Безуспешно.  

– Человечество выродилось окончательно, – решил Воимир с первым лучом. – Поддаваться соблазну – было наиболее важным занятием в их жизни. Теперь жизнь всех пуста и ничтожна, ведь что однажды сделал один, когда-то повторят остальные.  

И бес отвернулся от человечества. Он удалился в лесную чащу. К уму и сердцу. Друга своего тоже забрал с собой.  

А где-то в центре кипящего города, директор с больной головой проснулся после трехдневного запоя в объятиях силиконовой чиксы.  

– Что же там со школой! – ужаснулся он и стал набирать номера.  

Никто трубку не брал, а если и отвечали, из динамика лились маты, сетования и обескровленный смех.  

Накинув одежду, директор полетел в школу. Там робот на последнем заряде аккумулятора бормотал «trip», «trip», «trip»…  

Милосердно директор выключил машину, и хитрая мысль скользнула в его мозгу «а вот бы заменить всех преподавателей и учеников на такие бесхлопотные, исполнительные устройства». Он тут же отмел ее как несбыточную в ближайшие лет десять. Впрочем, в толстенном блокноте сделал заметку и обещал себе по истечении указанного срока вернуться к обдумыванию идеи.