Мой ангел-хранитель

Негромкий писк, доносящийся откуда-то извне, сумел привлечь моё внимание. Я увидела маленького пернатого воробушка, что весьма уютно пристроился по ту сторону прозрачного толстого окна. Чудная, маленькая птичка. Он вылупился на меня своими чёрными глазами-бусинами, в которых отражался свет, но разглядеть в них что-либо ещё представлялось невозможным. Его перья такие крошечные и аккуратные, по окраске своей напоминающие молочный шоколад. Наверное, без этих перьев он был бы меньше ещё раза в два. Я смотрю на него, он смотрит на меня. Игра в гляделки. Впервые играю с птицей. Чисто из-за чувства откровенной скуки, что нахлынуло на меня в это субботнее утро со страшной силой.  

Кстати, стоит отметить, что это субботнее утро выдалось на удивление теплым. Именно на удивление, потому что такую погоду застать в городе, в котором я живу – возможность очень редкая. Обычно Питер буквально купается в дождевых потоках, используя их как душ и воду для питья. А сегодня – солнце… Его золотистый круг величественно возвышается над не столь большим холмом в Парке Трёхсотлетия. Я, не контролируя своих действий, касаюсь стекла ещё и указательным пальцем правой руки, чем очевидно и заставляю бедное животное вздрогнуть. Тот аж весь насторожился, враждебно ощетинив свои перья, словно бы те являлись бронёй, способной его хоть как-то защитить. Быть может, малыш действительно думает так. Конечно же, я не собираюсь нападать на него или вредить ему ещё каким-либо образом. Однако воробушек, судя по всему, не желая верить моему тёплому дружелюбному взгляду, гласящему извинение и предлагающему перемирие, тут же вспорхнул и исчез в бескрайнем голубом небе, так быстро, словно никогда прежде тут не появлялся. Вздыхаю. Ловлю себя на мысли о том, что сейчас больше всего на свете хотела бы оказаться снаружи, прогуляться по парку под лучами утреннего солнца.  

Наверное, здорово быть воробьём. Умеешь летать, можешь смотреть сверху вниз на других людей, маленьких и немного неловких, жить простой беззаботной жизнью, в обязанности которой входит по большей части только поиск червей для собственного пропитания. Никаких забот, никаких обязательств, только полная свобода действий.  

Внезапно я слышу чьи-то шаги и отрываюсь от своих спонтанных мыслей. Точнее сказать, не шаги, а самый настоящий топот где-то в глубине коридора. Чьи-то босые ноги безжалостно скачут по голому полу, от чего вздрагиваю теперь уже я. Звук становится громче, и я понимаю, что неизвестный человек направляется в мою сторону.  

– Лада, ну где ты торчишь? – дверь со скрипом отворяется, и в комнату просовывается рыжая голова моего брата Максима. Пара бирюзовых глаз с любопытством исследует помещение, словно бы я была чем-то маленьким, чего нельзя обнаружить сразу; как вдруг их взгляд, наконец, останавливается на мне. – Идём уже, все ждут только тебя!  

– Да, я иду.  

Я спрыгиваю с кровати и надеваю неприметно серые, но чрезвычайно мягкие и удобные домашние тапочки. Что-то я действительно слишком размечталась. Даже не заметила, как раннее-раннее утро, когда солнце ещё только сонно поднималось над линией горизонта, перетекло в более позднее, как все остальные родственники давно покинули свои постели и собрались внизу, как я осталась совершенно одна. Выхожу вслед за Максом и направляюсь в сторону ванной, игнорируя небольшую ломоту в теле. Мне стоит поторопиться, если я не хочу пропустить завтрак, а я этого уж точно не хочу.  

В этой жизни вообще очень многое, что чрезвычайно важно вовремя понять, зависит от времени. Я научилась понимать это с тех пор, как моя семья неожиданно увеличилась, а жилплощадь осталась прежней. В зависимости от того, как человек распоряжается своим временем, будет складываться его дальнейшая судьба. Поэтому я стараюсь никогда не опаздывать. Меня немного удивил тот факт, что сегодня Макс пришёл торопить меня на завтрак. Он меня, а не я его. Обычно всё в точности да наоборот. Обычно я никак не могу заставить его подняться с постели, после того, как он всю ночь рассказывал смешные истории и различные страшилки своей младшей сестрице, живущей с ним в одной комнате.  

К слову, с Максом мы общаемся уже очень давно – практически всю жизнь. Но живём вместе только последние четыре года. Не скажу, что я была не рада переселению в мой дом двоюродного брата, но произошло это действительно так – неожиданно для всех, начиная с меня, заканчивая им самим. «Такова была воля обстоятельств, » – невинно отшучивался он в отцовской манере, хотя на самом деле в произошедшем не было ничего смешного.  

Но обо всём по порядку.  

Давным-давно в семье Фроловых появилось три ребёнка. Самым старшим и единственным сыном оказался Дмитрий Сергеевич Фролов, после которого через три года на свет пришл сестрица Анна. Счастливые родители не могли нарадоваться на своих дружно растущих детей; предполагался счастливый конец. Но только родившаяся ещё через пару лет дочь Ирина поставила эту точку – яркую финальную точку. Из всех троих она была самой жизнерадостной и активной, как и надлежало младшему ребёнку в семье. Росли дружно, в обиду друг друга не давали; девочки – настоящие красавицы, старший сын – правая рука родителей и их главная опора во всём без преувеличений. Жизни всех троих сложились удачно. Дмитрий Сергеевич Фролов, мой отец, женился на моей матери, Королёвой Дарье Андреевне, самым первым. Легко сумела найти себе мужа и моя тётушка Анна – ещё в студенческие годы однокурсник Тоша Зайцев покорил её сердце. По окончанию учёбы – вуаля! – здравствуй разгульная свадьба! Тётя Ира женщина тоже была далеко не промах… Характер у неё бойкий, цепкий, взрывной. Вышла замуж она в девятнадцать – практически в нынешние мои годы, следует отметить! Её муж, Фёдор Мазур, имел некогда в распоряжении собственный ресторанчик. Вот так и жили: три семьи, по сути, являющиеся одной целой семьёй, в доброте и здравии.  

Дядя и младшая тётя приезжали очень часто – на всех каникулах и не только. Мой кузен Максим казался мне родным братом – мы, можно сказать, ровесники, если не считать разницы чуть меньше чем в половину года. Родители улыбчиво заверяли, что мы, вообще-то, с младенческих лет так крепко дружны. Были ещё Катя – младшая сестра Макса, – и Оля – дочь тёти Анны и дяди Антона, самая младшая во всей нашей семейке. Жили в Питере мы и семья Макса, но в разных районах. Так взрослых жестоко разделила необходимость работать в разных местах. А вот тётя Анна с дядей Антоном жили в Ленинградской области, чуть подальше, в небольшом городке Кингисеппе, и приезжали только и исключительно летом. Их дочь, мою кузину Олю, я видела мало, но я её хотя бы помнила. Сама Оля была такой маленькой, когда нам выпала последняя наша встреча, что совершенно ясно почему знала обо мне толком лишь моё имя и то, что я её старшая кузина из Питера. Но ведь у нас целая жизнь ещё была впереди, не так ли?  

О, да, это была можно сказать идеальная семейная жизнь. Я очень часто виделась с Максом, с Катей, с любимыми дядей и тётей, что каждый раз привозили подарки – то новый чехол на телефон, то сумку, то кофточку и так далее. В школе подруг у меня было немного, но это казалось мелочью. Зато как мне повезло с семьёй! Но в один день – я его очень хорошо помню, – дядя и тётя приехали без подарков. Тётя плакала. Я никогда прежде не видела, чтобы тётя Ира плакала. В ту ночь мама долго её успокаивала, а дядя с отцом очень длительно что-то обсуждали на кухне с видимой тревогой. Кате сказано ничего не было, но нам с Максом, как старшим детям, на утро информация была раскрыта. Дядя Федя обанкротился. Ресторан закрыли из-за долгов. Тётя Ира не работала. Разве можно бросать бедных родственников в беде? Это было невозможно, просто немыслимо и недопустимо.  

Ну а дальше, как говорится – в тесноте, да не в обиде. Двумя семьями нашли квартирку побольше, стали жить все вместе. С Максом и Катей ходим в одну школу. Стали давать меньше карманных денег, да и Кате пришлось отказаться от занятий танцами… Не бедность, что вы! Как раз-таки бедности мы и пытаемся всеми силами избежать.  

Была слабая надежда на то, что на этом все несчастья для нашей измученной семьи наконец-таки закончатся. Но самый большой ужас оказался ещё впереди. Прятался и поджидал возможности выпустить свои холодные острые когти. Я не знаю точно, как и когда это случилось, кроме того, что случилось это недавно; не знаю подробностей произошедшего. Только буквально на прошлой неделе я застала на кухне отца с бутылкой дешёвой водки – он раньше при мне никогда не пил, – в слезах. Я впервые увидела его слёзы. Мама была тихой, подавленной, глаза тоже на мокром месте, лицо закрыто руками. Надо признать, это было очень странное начало воскресного утра. Естественно, я осторожно начала расспрашивать родителей о том, что произошло. Мама заплакала только сильнее и ушла с кухни; папа собрался, нашёл в себе силы ответить.  

Тётя Анна и дядя Антон погибли.  

Вроде как они поехали в торговый центр вместе с Олечкой и после этого даже собирались навестить нас в тот день. Да вот только судьба распорядилась иначе. Оля выжила, можно сказать, чудом – осталась в машине, как передали мне. А дядя с тётей вернулись в магазин, когда случилось нападение.  

Это были демоны – кровожадные и беспощадные убийцы.  

В наше время они что-то совсем распоясались. Больше ста лет назад люди, сотрудничая с расой ангелов, сумели победить демонов и запечатать их в Аду, не оставляя им возможности снова когда-либо вернуться на Землю. Но печать была снята при неизвестных обстоятельствах. Не так давно демоны снова вернулись, и теперь они забирают тела людей, подвергнутых сильным эмоциональным потрясениям. Как пишут и говорят в народе, когда человек испытывает ужасную злобу или горесть, он очень уязвим. И демоны этим пользуются. Они захватывают тела таких людей и распоряжаются ими, как захотят! Они разрушают дома, убивают горожан, чтобы потом полакомиться их душами. Души людей – самое изысканное лакомство. Ради них демоны готовы на всё, ради них затеяли новую войну. То, что они порой вытворяют с невинными людьми, поистине ужасно. Обычный поход в магазин мог неожиданно заставить человека расстаться с жизнью.  

Похороны были не такими долгими, как скорбь по ушедшим членам семьи. Тётю с дядей я видела достаточно редко, но это не значит, что я их любила меньше, вовсе нет. Честно говоря, мне до сих пор кажется, что они на самом деле живы – просто спрятались, устроили розыгрыш. Ну не может человек, который совсем недавно ещё был живым, с которым я совсем недавно созванивалась в Скайпе, бесследно исчезнуть! Легкомысленные доводы для семнадцатилетней, почти восемнадцатилетней девушки, не так ли?  

Но встал ребром следующий вопрос: что теперь делать с их дочерью? Оле всего семь – она ещё очень мала. Потянет ли семья, что едва сводит концы с концами, ещё одного ребёнка? Мои бабушки с дедушкой по родительской линии уже давно в Небесном Царстве, а родители дяди Феди, живущие рядом, стали слишком стары, чтобы заботиться о внучке. Дядя с тётей часто навещают их и, мало того, ещё и им стараются помогать. Финансово. Они – не вариант. С ребёнком надо было срочно что-то решать. По этому поводу был долгий семейный совет, в результате которого было решено, что Олечку всё же надо забрать. В противном случае, единственный выход – детский дом, но сердобольные взрослые, естественно, на подобное решиться не могли. Поэтому теперь я живу в своей комнате, Макс – в другой, а Катя с Олей отныне проживают вместе в старой комнате Кати.  

Но абсолютно для всех было уже понятно, что это продлится недолго. Скоро я сдам экзамены, окончу одиннадцатый класс – и поступлю в институт, разумеется. Именно этого от меня ждали. «Ладка у нас – умная девчонка, – горячо заверял папа дядю и тётю, – скоро поступит… На экономиста ты хотела, да? » На самом деле, я не была уверена… Но так не хотелось разочаровывать родителей! Я не отличница, но хорошистка, и это козырь. Если мне удастся поступить в Москве, получить комнату в общежитии, это значительно облегчит ситуацию для моих родных. Плюс, я хотела ещё найти подработку на выходные – тоже когда поступлю. Отца сильно порадовали мои амбиции и моя самостоятельность, а вот мама уж слишком распереживалась. «Как? Ладочка, жить отдельно, ещё и в другом городе? » Она говорила это без слёз, но голосом дрожащим, предвещающим скорый плач, её руки не отрывались от груди. И как мы не заверяли её с папой в том, что мне уже восемнадцать (скоро будет) и что я со всем справлюсь – без толку. Однако время шло, близились экзамены. Скоро мой выпуск из школы. Было поздно что-либо переиначивать, и даже мама вскоре печально смирилась. Это было и радостно, и грустно одновременно. Я нередко задавалась вопросом: а действительно ли это то, чего я хочу?  

Ладно, сейчас совсем не время погружаться в уныние и сожалеть о том, чего ещё даже не случилось. Я чищу зубы, наскоро умываю лицо холодной, однако ж не слишком, водой, после чего вытираю его махровым полотенцем и спешу к кухне. В коридоре никого, кроме одинокой меня, ибо все остальные, очевидно, уже собрались на завтрак.  

И действительно: кухня оказалась забита родственниками. Я сразу ощутила на себе эту тошнотворную суету, только переступив порог. Макс помогал маме раскладывать тарелки и столовые приборы, пока тётя заканчивала хлопотать над плитой – кажется, жарился омлет, если судить по запаху, приятно щекотавшему ноздри. Чаще всего на завтрак у нас блюда из яиц, каша или бутерброды, сопровождаемые кофе или чёрным чаем. Дядя и отец зашли на кухню вместе, что-то оживлённо обсуждая между собой с серьёзным видом, будто бы они обговаривали вопросы, от которых зависела судьба целой Вселенной.  

Мой живот вдруг резко что-то сдавило. Чьи-то руки. Опускаю глаза к отвлёкшему моё внимание объекту; губы сами собой растягиваются в непринуждённой улыбке.  

– Катя, задушишь.  

Несмотря на то, что эта девчушка младше меня на шесть лет, её руки в самом делн содержали в себе силу, несопоставимую с её возрастом. Катя – человек спортивный. Это видно и по её прямой осанке, и по её тонкой, словно струнка, талии, и по её изящной, немного даже пританцовывающей походке. Насколько я знаю, Катя занималась танцами ещё с раннего детства. Талант, у неё самый настоящий талант. К двенадцати годам быть чуть ли не профессионалом в своём деле – не думаю, что такого можно добиться при помощи одного лишь сумасшедшего труда. А как она была прекрасна на сцене! Я всегда наслаждалась пребыванием на её выступлениях в её танцевальном кружке – бывшем кружке, поскольку сейчас из-за проблем с деньгами… В прочем, и так ясно. Как она плавно двигалась, становясь то под красные, то под жёлтые лучи световых приборов, как чувствовала ритм, как держала свою спину… В такие моменты могло показаться, будто она не человек вовсе – кукла, которой на ниточках управляет умелый кукловод, причём явно разбирающийся в своём непростом искусстве. Её движения мягкие, до осторожности нежные и в то же время чёткие. Её руки, ноги, да всё тело – сплошные мышцы. Её хватка стальная, и она действительно при желании могла бы убить меня своими объятиями.  

– Прости, – она отстраняется от меня, чтобы я наконец могла вдохнуть полной грудью, и расплывается в невинной улыбке. Конечно же, Катя никогда бы не сделала ничего подобного. Сила у неё есть, но использует она её разве что для танцев. Зная девчушку с самого её рождения, я с полной уверенностью могу гарантировать, что она никогда и никому не причинит вреда. Девочка она добрая и оптимистичная. В этом чем-то даже похожа на Макса. Конечно, считали многие – они ведь родные брат и сестра! Да только Макс гораздо больше похож на свою мать, мою тётю Иру. Такие же огненно-рыжие волосы, всегда лежащие в небольшом беспорядке. Такие же веснушки. Бирюзовые глаза. Неугомонный позитивный нрав. А Катя – просто копия своего отца, моего дяди Феди; светлые волосы, глаза карие, просто настоящая красавица! И серьёзная – тоже в него.  

– Макс пришёл раньше тебя. Я удивилась. Подумала, ты заболела, – она схватила меня за руку и лукаво потянула в сторону стола. Видимо, хотела, чтобы сегодня я села рядом с ней, а не рядом с матерью, как делала это обычно.  

Моя мама же, увидев нас, только тепло улыбнулась, продолжая подставлять к каждому месту чашки и блюдца.  

– Садитесь, девочки, садитесь, – она одобрила.  

Стол вскоре был накрыт – в самом деле, оказалась яичница. Приступить к еде было разрешено только тогда, когда все присутствующие заняли свободные места за столом. Взрослые оказались по одну сторону, мы с Максом и Катей – по другую. И я была в середине между ними.  

Я одинаково люблю и свою классную сестру, и своего задорного брата, но так вышло, что именно с Максом я проводила большую часть времени. В детстве мы были, можно сказать, неразлучны. А всё потому, что во время прогулок, занятий, походов в школу, да и вообще почти всегда мне приходилось за ним следить. Да, в буквальном смысле следить. Несмотря на то, что мы с ним одногодки (не считая тех нескольки месяцев, разделяющих даты нашего рождения), я воспринимаю его скорее как младшего брата. Сейчас, когда нам обоим почти по восемнадцать, этого уже, конечно, делать не приходится. Но ведь наше крепкое родство берёт начало из детства. Помнится, когда нам было по девять, ему приспичило вскарабкаться на дерево – одно из самых высоких в нашем окружении. Не помню, во что мы тогда играли. Но отчётливо помню, как соскользнула его нога, как страх парализовал мои конечности, и я не могла даже закричать. А ему хоть бы что. Тогда он только рассмеялся, словно над невероятно смешной шуткой, над какой-то незначительной мелочью. Да и сейчас, если сказать по правде, он порой ведёт себя, как ребёнок, что проявляется в его бескорыстной доброте, в его постоянной улыбке и небольших косяках, которые он порой совершает по своей невнимательности. Но зато сердце у него, наверное, самое доброе из всех, кого я знаю. Он всегда готов помочь людям – друзьям, родственникам, случайным прохожим, – всегда готов поддержать страдающего и поделиться бесчисленным запасом собственного позитива. Каким-то образом ему удавалось находить общий язык с большинством знакомых. А рассеянность – это так, досадный пустяк, на который все уже давно закрыли глаза. Дядя Федя говорил, что для творческих людей это часто свойственно – «Максим же у нас как раз собирается стать писателем». Правда, меня брат пока что не посвящал в свои задумки, и не говорил, о чём он собирается писать, но наверняка это будет что-то в его стиле – неоспоримая мораль о равенстве людей и силе крепкой дружбы. Как раз его стиль.  

Макс сидел спокойно, неторопливо потягивая свой напиток из кружки. Его волосы были как всегда в милом беспорядке и при солнечном свете отливали алым.  

– Задерживаешься, – поделился он удивительным фактом, тихим шёпотом обращаясь ко мне, дабы не привлечь внимание взрослых.  

– Не тебе говорить об опозданиях, – отвечаю я на тех же тонах и поднимаю свою чашку с кофе. Делаю глоток. Горячая жидкость слегка обжигает язык, так что вкус теперь чувствуется совсем не так, как хотелось бы. Жаль. Максим улыбается и берёт свою кружку с чаем. Зелёный чай – его любимый напиток. Я же обожаю капучино с двумя ложками сахара, а вот он кофе никогда не пьёт. По крайней мере, за все годы мне так и не удалось застать его за этим. Гораздо больше он любит чай. Когда я спросила его, почему, он только лишь пожал худыми плечами – мол, у каждого свои предпочтения.  

– Всем приятного аппетита, – улыбается отец и, вооружившись вилкой, приступает к своему завтраку. Катя следует его примеру, а я вновь делаю глоток кофе. – Как там, кстати, Оля?  

Я, так же, как и все за столом, перевожу взгляд на Катю, зная, к кому обращается папа и кому был адресован вопрос. Сестра подцепляет на вилку кусочек яичницы и осторожно, с ненаигранным предвкушением суёт его себе в рот, прежде чем переводит своё внимание на нас. Кажется, вопрос стал для неё самой настоящей неожиданностью.  

Она проглатывает, после чего следует короткое, но весьма многозначительное мотание головой.  

– Всё ещё тихая. Пока не выходит.  

– Когда ты вставала, она ещё спала? – с нарастающим волнением поинтересовалась моя мама.  

– Да. Наверное, до сих пор спит.  

На какое-то время за столом воцарилась тишина, если не считать скребущих по тарелкам вилок и редких отпиваний из чашек. Оля была единственным членом семьи, кого сегодня не было за столом. Лишь одно место пустовало. Снова. Вообще, казалось, единственным человеком, который её толком видел на протяжении этой недели, была Катя, живущая с ней в одной комнате.  

– Надо бы нам её навестить. Верно, Лад?  

Молча киваю в знак согласия. А как иначе? Оля Зайцева – моя младшая сестра, которая совсем недавно поселилась с нами, когда лишилась родителей.  

Девочка семи лет, с длинными волосами, по цвету напоминающими пепел тлеющего костра, заплетёнными в две косы. Глаза серые, среднего размера и узкости. Такова внешность этой девочки. Она красивая. Красивая и милая, но такая… Такая несчастная… В её глазах виднелась эта боль, эти крики отчаяния, вызывающие к себе, но не получающие в итоге ничего. Каждый раз, случайно пересёкшись взглядом с ней, я отворачиваю голову, не в силах просто даже смотреть на это. Сердце начинало ныть. Ныть настолько, что становилось больно в области груди. Оля не кажется мне жалкой. Она очень сильна. Но осознание этого не мешает мне испытывать обычное человеческое сострадание. Практически всегда в свободное время она только рисовала, рисовала, рисовала (я уж думала, что скоро её рука срастётся с простым карандашом), или же обменивалась парой-тройкой слов с пытающейся завести с ней диалог Катей.  

Потом она заболела. Прошла уже неделя с того дня, как её переселили к нам, а мы так толком и не общались. Макс пытался, пыталась и я, но разговорить её было очень трудно, а порой казалось, что и вообще невозможно. А сколько пытались старшие! Что толку? Бедная девочка. За что ей такая трагедия? Родители носили еду ей в комнату, она не выходила ни на завтрак, ни на обед, ни на ужин. Много спала. Пытались развеселить – всё бессмысленно. Куда уж там… Самим, в общем-то говоря, невесело.  

Однако мириться со сложившейся ситуацией не желали. Траур в семье был, и почему понятно, но двигаться необходимо было дальше. Не так давно тётя Ира нашла работу. Да, простой сотрудник в Макдональдсе, но ведь тоже деньги! Дядя устроился таксистом – говорит, это временно, «пока всё не уляжется». А теперь в нашем распоряжении была ещё и пустующая квартира умерших родственников. Поэтому я совсем не удивилась, когда папа сказал:  

– Думаю, квартирку было бы неплохо выставить на продажу. Оля ещё слишком мала, чтобы распоряжаться имуществом родителей, а вот еда и одежда ей будут нужны. Как бы ни было печально, но, боюсь, это будет наилучшим решением. Есть кто-то, кто со мной не согласен?  

Несогласных не нашлось, а дядя одобрительно закивал. Это будет мудрое взрослое решение. Мы с Максом и Катей продолжали молча есть, только обменявшись короткими взглядами.  

– Тогда сегодня же сделаю объявление, – сказал папа чётко и решительно: вряд ли кто-либо осмелился бы это оспорить.  

Он был первым, кто встал из-за стола, когда завтрак оказался окончен. Мой папа работает в магазине электроники, сегодня во вторую смену. Он собирался поехать на метро, так как машина понадобилась дяде.  

– С Ирой и Дашей мы поедем на закупки, – объяснил нам дядя Фёдор, используя, как всегда, любимые жаргонные фразочки в собственной речи. Когда он говорил, что скоро поедем «хлопотать по хозяйству» – это означало, что скоро мы поедем на (бывшую, уже проданную) дачу. «Заморить червя» – с папой на рыбалку. «Пахать» – работать. «На закупки» – значит, на местный рынок, за едой, водой, одеждой и практически на целый день. Ну да, небогато живём – а раз в месяц ездим на рынок, за свежим мясом, свежими вкусными овощами. «Не то, что химия магазинная» – презренно выражался дядя Федя.  

В общем, становилось предельно понятно, к чему клонили родственники. Детки остаются дома одни. Обед и ужин – в холодильнике, сами поешьте и накормите сестру. Если честно, порой мне кажется, что родители действительно не просто так всё чаще оставляют нас дома одних. То мама с тётей уйдут на прогулку, когда у них выходной, то отец по «срочным делам», и дядя туда же… Не то, чтобы я против – вовсе нет, мы ведь одна семья! Но мой внутренний психолог терпел сокрушительный крах при всех моих попытках пообщаться с сестрой. Ни с моим терпением, ни с энтузиазмом Макса этого сделать не удавалось. Кажется, лишь у Кати иногда это получалось. Но чаще всего Оля только благодарила за принесённую еду, на вопросы и шутки отвечала только пресловутое «угу» и больше ничего. Порой у меня начинали опускаться руки. Я понимала, что, как старшая, должна найти к ней подход, должна подавать пример Максиму и Кате. Я ведь старше. Это ведь моя младшая сестра, и ничего, что двоюродная. Не играет роли.  

– Хей, Лада, ты с нами? – я очнулась от минутного транса и теперь наблюдаю, как пальцы Макса щёлкают в нескольких миллиметрах от моего носа. Опять задумалась? Как-то слишком часто в последнее время.  

Когда я замечаю, что Катя так же на меня смотрит – вздыхаю, беру в руки вилку и начинаю доедать свою порцию без особенного удовольствия. И тут до меня внезапно доходит, что тарелки и кружки моих кузенов уже пусты.  

– Подождёте меня?  

Мои соседи переглядываются с подозрительной ухмылкой на лицах и в глазах. Вновь вздыхаю и в мгновение ока проглатываю яичницу, запивая его крепким кофе.  

– Конечно, подождём. Только ты всё равно как-то побыстрее давай, – отвечает Максим, на что я снова киваю и опустошаю свою чашку кофе буквально в три глотка. Напиток уже успел остыть, и я улыбаюсь шокированным взглядам Максима и Кати.  

– Учитесь, пока я жива, – в горделивой манере отшучиваюсь я. Может, Кате это не так уж и нужно, но Максиму точно не помешало бы поучиться расторопности. Я беру в руки поднос и, предварительно встав со стула, отношу грязную посуду к её законному месту. Сегодня по посуде у нас дежурит Максим – над своей тарелкой я могу не утруждаться.  

Далее предстояло накормить Олю. Утром это сделала мама, перед тем, как уехать за покупками, но уже к обеду данная обязанность лежала на мне. Я пробралась в её комнату осторожно и тихо. Могло показаться, словно я боюсь своей же сестры, но на самом деле я просто боялась сделать что-то не так, что отпугнуло бы её ещё больше, заставило бы её отдалиться от меня ещё дальше.  

Оле было всё равно. Когда я зашла, она лениво повернула голову, будто я заставила её оторваться от ужасно интересного зрелища за окном. Её грустные глаза уставились на меня безо всякого интереса.  

– Привет, – с робкой улыбкой поприветствовала её я, подходя ближе к небольшому письменному столу, стоящему в углу комнаты, где я и смогла пристроить поднос с тарелкой супа. – Ну что, ты тут как?  

– Нормально, – последовал тихий ответ. Она снова повернулась к окну.  

Я тяжело вздохнула, запустив немного вспотевшую руку в волосы. Как же это непросто. Получается, быть матерью – ещё сложнее? Если я даже не могу быть хорошей старшей сестрой, какая мать из меня получится?  

– Тебе необходимо поесть, – мягко заметила я. – Я оставлю, а ты, пожалуйста, съешь, как проголодаешься. Хорошо?  

Насильно впихивать в неё было бы бесполезно и совсем не педагогично. Получив от Оли негромкое «угу», как сигнал к разрешению уйти, я покинула комнату и быстро закрыла дверь. Всё так же осторожно, тихо, но быстро. Как будто хрупкая девочка могла начать трескаться, словно хрустальная ваза, от любого превышающего норму звука, но при этом могла и наброситься, словно дикий зверь. Такое впечатление создавалось. Этот короткий разговор сильно меня утомил. Я просто не знала, что ещё делать.  

Оставалось верить, что со временем всё образуется. Время лечит – так ведь говорят в народе? А сейчас на девочку лучше не давить.  

Дальше всё было по-обыденному: уроки, недолгая прогулка в магазин за хлебом, снова уроки. Пара серий любимого сериала. Всё это так привычно и серо. То же самое, что и вчера. То же самое, что и позавчера. То же самое, что и два дня тому назад. Неизменно. Ничего не меняется. Когда какие-то вещи входят в привычку, они теряют свой былой вес, свою ценность и какой бы то ни был смысл. Возможно, поэтому говорят, что хорошего должно быть понемножку.  

Я не заметила, как настало семь с половиной вечера, и как солнце на небе сменила серебристая луна. Долгожданный вечер, долгожданная возможность наконец-то отдохнуть. Скоро, примерно через пару часов, с работы должен вернуться отец, чего я не могла сказать про дядю с тётей и маму. Те чёрт знает, когда ещё вернутся. Когда кончится скидка на помидоры? Один раз они воротились с такой ярмарки только к одиннадцати ночи. Всего раз в месяц – удовольствие, всё-таки, не частое. И Катя, должно быть, всё ещё гуляет с девчонками из своего класса – она ушла около получаса назад, точно не больше.  

Из ванной я выхожу осторожно, практически на цыпочках, стараясь не создавать лишнего шума. Оля могла спать – как выяснилось от взрослых, порой она спала и днём, спала очень часто, что обусловлено стрессом. Иногда родители и тётя просто оставляли еду в её комнате, которую она съедала, когда просыпалась.  

Дверь открывается с лёгким скрипом, и я зажмурилась, мысленно молясь, чтобы этот звук её ни в коем случае не разбудил. Несколько секунд не двигаюсь с места. Я должна быть тихой, просто должна быть тихой.  

Как же я вздрагиваю, как вспыхивает моё сердце, когда я чувствую чужое прикосновение к своему запястью.  

– Твою ж, Макс! – я обернулась и в темноте сумела различить некоторые черты его внешности. Худая фигура и ярко-красные пряди волос, как всегда лежащие в небольшом беспорядке. Этого было достаточно. Я чувствую на себе поедающий взгляд, так же, как и тяжёлое дыхание, обжигающее мне кожу. В моём голосе прозвучал скорее испуг, нежели гнев, а, заметив тревожное состояние брата, я взволновалась ещё больше. – Что случилось?  

Он только нахмурился и предупредительно шикнул на меня, крепче сжав моё запястье, однако боли я не почувствовала. Он не отличался физической силой, но зато отличался ловкостью и редкой выносливостью. Несколько секунд, пока он переводил дыхание, очевидно, после бега, тянулись для меня минутами. И наконец он произнёс слово. Одно-единственное слово, от которого мгновенно всё прояснялось.  

– Демон. У нас в доме.  

Чувствую, что сердце в груди заколотилось ещё сильнее прежнего. Неизвестная тяжесть осела на лёгкие, препятствуя нормальному дыханию. Демон. Он ведь не шутит, да? Он не может об этом шутить. Это те монстры, что убили дядю с тётей. И сейчас они здесь, в нашем доме, когда я осталась за старшую, родители уехали, и Боже, Боже…  

Нет-нет-нет. Нужно держать себя в руках. Нужно, потому что я сейчас за старшую.  

– Идём, Лада, надо выбираться из квартиры.  

Меня поражало то, с каким ледяным спокойствием Макс говорил со мной. Он тянет меня на себя, и я поддаюсь. Он тащит меня за собой, и я двигаюсь следом, словно неживая, словно кукла на ниточках, которой на данный момент управляет он. Мои глаза уже успевают привыкнуть к мрачной темноте, поэтому я передвигаю ногами уже гораздо более уверенно.  

– Это Оля? Ты видел, как она стала демоном?  

– Да. Это произошло на моих глазах. Я собирался отнести ей ужин… Когда я заглянул в комнату, она говорила сама с собой, а потом, ну… Всё и произошло. Её глаза стали белыми, повезло, что она меня не заметила. Пока демон ещё привыкает к её телу, она не может нападать на нас какое-то время.  

В этом была основная слабость демонов. Тело человека они не могут использовать сразу, как только завладели им – может, минут через пять или шесть, не раньше. Но ведь, если она действительно не заметила Макса, она думает, что мы всё ещё не в курсе?  

– Куда мы бежим? – спросила я.  

Мои глаза приковываются невидимыми цепями к открытой Максом входной двери нашей квартиры и к лестничной клетке. Неширокие ступени не то чтобы выглядели надёжными, во всяком случае, для спуска с седьмого этажа. Ждать лифт? Это может быть долго.  

– А это случилось сразу, как ты к ней заглянул? – почему-то этот вопрос внезапно заинтересовал меня и именно сейчас. Когда мы уже бегом спускались по лестнице, и возвращаться к лифту было бы нелогично.  

– Нет… Я дожидался тебя. Говорю же, я заметил, что тебя не было, и вспомнил, что ты в душе. А с демонами нельзя быть сильно громкими, иначе заметят раньше времени, так что я не мог позвать тебя. Но много времени не прошло… Может, минуты три.  

Господи… Неужели он действительно остался только ради меня? Неужели и правда в Олю вселился демон?  

Это была моя вина. Только я виновата. Всё потому, что я не сумела поговорить с ней!  

Я думала об этом, параллельно перешагивая со ступеньки на ступеньку. Пару раз я перешагивала сразу через две, из-за чего мы едва не удосужились судьбы сорваться вниз и умереть на лестнице. Сбежать от демона и умереть, скатившись со ступеней – ну не глупо разве?  

Мои ноги дрожат от напряжения, а биение сердца заглушает даже наше слоновье топанье. Грудь захватывает волнением, я чувствую боль в правой ключице. Такое чувство подобно тому, какое возникает, когда ты играешь в видео-игру, и тебе остаётся буквально чуть-чуть, чтобы перейти на следующий, более престижный уровень, и страх проиграть возрастает ещё больше, чем когда-либо. Или когда играешь в какой-нибудь хоррор, и вынужден оборачиваться каждый чёртов раз в стрессе и приступе нервозности, поскольку знаешь, что тебя вот-вот может догнать монстр, может атаковать неизвестно откуда.  

Но это не игра. Это реальная жизнь. Это на самом деле происходит.  

Я слышу, как Оля гонится за нами следом, и пытаюсь ускориться, что при нервах не так-то и просто. Воздух обжигает лёгкие, его начинает катастрофически не хватать. Становится жарче. Не только от бега – я действительно чувствую жару. Воздух стал будто тяжелее. А этот запах… Дым?!  

– Пожар, – прошептал Макс, словно прочитав мои мысли. Опоздали. Мы одновременно останавливаемся и заходимся в лёгкой одышке, но лучше от этого не становится. Только хуже. Едкий дым раздражает рецепторы, я закашливаюсь, а глаза застилают слёзы. Становится жарче. В попытке подавить приступ кашля я двигаюсь и оглядываюсь по сторонам, краешком сознания пытаясь ухватиться хоть за что-нибудь, что нас могло бы спасти. Вижу окно, нелепое и размытое из-за застеливших глазные яблоки слёз. Рядом с ним Оля… Нет, это демон в её теле. На её лице улыбка, до омерзения нахальная и самодовольная.  

Неужели это конец?  

Она что-то говорит. Я не могу разобрать слов, разве что слышу её голос, который кажется мне немного искажённым. То ли от того, что я отключаюсь и едва уже держусь на ногах, то ли из-за демона внутри неё, то ли из-за всего вместе – я не знаю. Последнее, что я видела – Оля, медленно приближающаяся к нам в туманной дымке. Последнее, что я чувствовала – запах дыма, чужое прикосновение и движение куда-то в неизвестность.