Шкатулка

В субботу Григорий ушел с работы раньше обычного. Пока он стоял на остановке, пошел снег. Сегодня он не сильно устал, поэтому его, полного сил и энергии, снегопад даже немного радовал. Начинало темнеть, зажглись фонари, в их свете падающие снежинки выглядели очень красиво.  

Подъехала маршрутка. На удивление она была пуста. Григорий оплатил проезд и сел в самом конце у окна. Каждую субботу он садился в эту маршрутку и ехал к матери, которая жила на другом конце города. Домой он возвращался утром следующего дня. Жена Григория относилась к его привычке с одобрением. Она говорила, что он хороший сын, потому что не забывает про свою пожилую мать.  

Пока Григорий ехал, на город спустилась тьма. Было занятно разглядывать разноцветные огни вывесок и окон, но чем дольше он ехал, тем реже становились огни. Вскоре за окном стало совсем темно. Это означало, что маршрутка подъезжала к месту назначения.  

Место, в котором Григорий вышел, больше походило на забытую Богом деревню посреди леса. Освещение было только на остановке – желтое, болезненное. Далее тянулись ряды кривых покошенных домов, в большинстве заброшенные, но ночью их было не видно.  

Григорий включил фонарик на телефоне и пошел, набирая снег в ботинки. Это место было ему родным домом, нужную улицу он нашел интуитивно. В одном из домов горел свет – маяк, предназначенный для Григория. Он ускорил шаг.  

Стоило только постучать в окно, как дверь тут же отворилась. На пороге стояла мать. Тихо поприветствовав его, она тут же отправилась на кухню кипятить воду для чая. В их семье не принято было показывать свои чувства, но Григорий точно знал, что мать всю неделю с нетерпением ждала его одного и сейчас была несказанно рада его приезду. Во время чаепития мать что-то рассказывала ему, а Григорий отвечал на ее вопросы. Он особо не вникал в разговор. Он вообще здесь не за этим.  

В доме не было старых вещей, которые могли бы хранить память. У матери была привычка выбрасывать все, что не имело практического применения. Любой подарок, любая безделушка отправлялась в мусорку. Мать выкинула все сувениры, привезенные из разных городов и стран, книги, картины. И даже свое обручальное кольцо сразу после смерти мужа она выбросила.  

***  

Ночью Григорий не спал. Он вслушивался в тиканье настенных часов и ждал, когда уснет мать. Наконец, убедившись, что прошло достаточно времени, Григорий осторожно встал с постели и заполз под кровать. Глаза привыкли к темноте, он лежал на холодном полу и разглядывал стену. Здесь. под кроватью, обои были разодраны. Из общей гармонии голой кирпичной кладки выбивался один кирпич. Ухватившись закрая кирпича пальцами, Григорий вытащил его. Просунув руку в образовавшееся углубление, Григорий со всей бережностью достал оттуда предмет, по форме похожий на кирпич, который он прежде вытащил из стены.  

Григорий достал из кармана телефон и включил на нем фонарик. Ослепляющий свет выхватил из темноты деревянную коробку, лежащую в дрожащей от волнения руке. Это была старая музыкальная шкатулка. Отец говорил, что она передавалась из поколения в поколение, от отца к сын. Мой прадед передал ее моему деду, дед – отцу. Отец не передал ее ни моим братьям, ни мне. Я вовремя спрятал ее от зорьких глаз матери в стене. Только в этом доме шкатулка производила на меня нужный эффект.  

Ключ нашелся там же, где и шкатулка. Григорий вставил в замок ключ, провернул несколько раз. Стоило только поднять резную крышку шкатулки, как вскочила прекрасная балерина и принялась кружиться в танце. Двигалась она неуклюже, угловато, точно косолапый медведь. Хотя балерина и выглядела молодо, возрастом она была не моложе дерева, из древесины которого была сделана шкатулка. Движения выдавали ее, они были похожи на могучее покачивание кроны столетнего дуба под натиском сильного ветра.  

Звук был слабый, но хватило и одного только танца балерины, чтобы в голове Григория рисовались картины прошлого. Перед глазами всплыла пожелтевшая фотография, которая давно сгорела, но появлялась каждый раз, когда он запускал шкатулку. На фотографии спереди был Григорий с братьями, они тогда пошли в первый класс, а сзади – молодая мать в белом платье и отец в военной форме с погонами лейтенанта. В голове, словно наяву, заиграла музыка. Когда делали эту фотографию, в парке играл оркестр. Звучал любимый отцом вальс, который в то же мгновение полюбил и Григорий. Позже он услышал исполнение со словами, которые отпечатались на его сердце. Каждый раз, запуская шкатулку, Григорий слышал сильный мужской голос:  

Шквальный огонь  

Встретил пехоты цепь.  

Дыбом пред ней вставала земля,  

В небе рвалась шрапнель.  

Замолчал альтист молодой,  

Еле слышен марш боевой,  

И корнет умолк, и валторна,  

Лишь играет трубач седой.  

Балерина закончила танец. Исчезла музыка, тишина давила на уши. Григорий словно очнулся ото сна. На минуту ему показалось, что он оказался во времени, когда был ребенком, когда всей семьей гуляли по парку, когда мир казался необъятно огромным, а отец большим и очень важным. Тогда вместе с братьями они тоже хотели стать военными. Отец погиб на войне через год после того, как была сделана фотография. С братьями Григорий давно не поддерживал связи, они все разъехались и были слишком заняты работой, а мать стала ему чужой.  

Она совсем не вспоминала отца, напротив, избавлявшись от вещей, она не щадила и те предметы, которые напоминали бы о нем. Григорий один на всем белом свете хранил память об отце. Казалось, если он сам умрет, его отец будет вычеркнут из истории, будто такого человека никогда и не было.  

Воспоминаний, связанных с отцом, у Григория было мало, но он все равно почему-то любил этого почти незнакомого ему человека. Всякий раз, когда Григорий заводил шкатулку, его отец будто окидывал его строим взглядом с всплывавшей перед глазами фотографии. Он словно наблюдал за ним из прошлого, оценивающе осматривая сына. В этом тяжелом взгляде не проглядывалось ни осуждения, ни одобрения. Однако Григорий всегда читал в нем непонятную ему тоску. Мог ли его отец быть в тот солнечный день чем-то опечален? Может была виновата мать? Мог ли он быть печален сейчас, глядя на свою семью с небес?  

Несмотря на эти невеселые мысли, Григорий был счастлив по-настоящему. Лишь раз в неделю он мог вспомнить минувшее. Все остальное время он был пустышкой без прошлого, без истории. Только эта музыкальная шкатулка возвращала ему память.  

Теперь он мог смотреть на мать с нежностью, как смотрит на родную мать любой нормальный человек. Григорий уснул крепким сном, тщательно перед этим запрятав свое сокровище.  

Утром следующего дня Григорий позавтракал с матерью и отправился домой. На прощание он крепко прижал ее к себе и, часто оглядываясь, пошел на остановку. У него появились силы жить.  

***  

В следующую субботу Григорий опять гостил у матери. Ему не терпелось заглянуть в тайник и вновь окунуться в воспоминания.  

Время тянулось мучительно долго. Григорий отсчитывал каждую минуту. Не выдержав, он кинулся под кровать. С уверенностью вытащив кирпич, закрывавший тайник, он стал нащупывать шкатулку. Сначала ему показалось, что в прошлый раз он запихнул ее слишком глубоко. Потом ему в голову пришла мысль, что его пальцы просто скользят по шероховатой поверхности шкатулки, а он принимает ее за кирпич. Чтобы развеять сомнения и убедиться в верности одной из догадок, Григорий включил фонарик. Ни одна из догадок не была верна. Григорий истерично рассмеялся, а затем умолк. Этот смех – последнее, что оставалось внутри Григория. Теперь он был опустошен.  

Прямо посреди ночи Григорий бросился в комнату матери. Он растолкал ее. Только она открыла глаза, как он, повторяя один и тот же вопрос, затараторил: "Где она? " Выяснилось, что мать случайно обнаружила странное место в стене, когда мыла полы, она извлекла и кирпич, и шкатулку. Мать спокойно произнесла роковые для Григория слова: "Да выбросила я этот хлам. Незачем ей пылиться". Эти словами обрывками, словно их выбивали на наковальне, дошли до слуха Григория. Он растерялся. Оглядев комнату потерянным взглядом, он недоуменно почесал затылок в этой новой для него обстановке. Он не узнал женщину, сидящую перед ним на краю кровати. Григорий неловко извинился, оделся, обулся и вышел из дома. Забыв дорогу до остановки, он шагнул в непроглядную холодную темноту.